– Ничего, – ответила кровать. – Но у тебя в отделе, где стоят столовые тарелки, на внутренней стенке приклеена пожелтевшая бумажка, на которой написано, что ты изготовлен в пятидесятом году плотницкой артелью, твой номер одна тысяча шестьдесят два и называешься ты: "Буфет столовый. Обыкновенный".
– Тысяча шестьдесят два! Многовато братьев для аристократического рода, – заметил шкаф.
– Я один! – закричал буфет. – Все это ложь! Я не верю!
– Зато я верю, – проскрипела кровать. – Мне об этом сказало постельное белье, которое раньше хранилось на твоей полке. Ты же знаешь, простыни не умеют лгать.
– Ничего я не знаю! – опять заорал буфет.
– Мне жаль тебя, – вздохнула кровать. – Очень неприятно считать себя аристократом и вдруг выяснить, что ты такой же, как и все. Но даже это не изменит нашу совместную судьбу. Нас ждут неприятные перемены.
– Нас ждут неприятные перемены, – сказали все.
– Я не хочу никаких перемен, – задребезжал буфет.
– Их никто не хочет, – согласилась кровать.
– Их никто не хочет, – подтвердил шкаф.
– Их никто не хочет, – сказала тумбочка, – но они неизбежны.
В квартире снова наступила тишина. Только вода еле слышно журчала в ванной. Да глупая синичка стучала за окном по пустой картонной кормушке.
– Когда? – раздраженно спросил буфет.
– Что когда? – переспросил шкаф.
– Когда нас… выбросят?
– Обычно это бывает, когда в квартире появляются новые хозяева, – негромко ответила тумбочка.
03
Новые хозяева появились не сразу. Сначала стали приходить покупатели. Но их было немного. С брезгливыми лицами они звонили соседке, показывали записку от Борьки и просили открыть дверь. Соседка покорно открывала, покупатели заходили в квартиру, осматривали ее и комментировали увиденное, не стесняясь в выражениях. По поводу квартиры они говорили: "хрущевка", "узкий коридор", "маленький балкончик", "плесень в ванной", "скрипучий пол", "низкие потолки", "крохотная кухня", "проходная комната" и "затхлость". По поводу мебели они говорили: "старье", "дребедень", "выкинуть", "барахло", "хлам" и еще множество других злых и нехороших слов. После этого покупатели уходили в еще более дурном расположении духа, говоря соседке "до свидания" таким тоном, что эти слова можно было счесть оскорблением. Последняя покупательница с возмущением окинула взглядом с ног до головы саму соседку, видимо предполагая в ней еще один неудачный атрибут предлагаемой квартиры, и возмущенно сказала ей за спину, что они не беженцы, чтобы рассматривать подобные варианты даже за бесплатно. Соседка промолчала.
Настоящая хозяйка появилась только в апреле. На этот раз приехал сам Борька. Он позвонил соседке и взял у нее ключ. Новая хозяйка осталась на площадке. Соседка увидела ее мельком. Черные волосы. Длинное черное пальто. Шляпка. Утомленные глаза. "Лет тридцать пять – сорок, – подумала про себя соседка и почему-то огорчилась. – Не дай бог, если цыганка". Борька открыл квартиру, подождал, пока женщина войдет, и пошел в грязных ботинках вперед, распахивая двери, створки мебели, стенной шкаф, щелкая выключателями и скручивая головы водопроводным кранам. Женщина аккуратно вытерла сапожки о лежащую у порога высохшую половую тряпку, прошла в зал и остановилась.
– Вот черт, – выругался Борька. – Воду горячую отключили… Ну, это редко бывает. Что думаете?
– Я согласна, – сказала женщина. – Одиннадцать?
– Двенадцать, – с сожалением развел руками Борька.
– Вы же говорили, что одиннадцать? – почти без удивления спросила женщина.
– Квартира – одиннадцать, – сказал Борька. – Но вы же сами сказали, что вам нужен телефон? Или вы думаете, что сможете получить его бесплатно? И во сколько вам это выльется? А время? Да и оформление квартиры, это не только деньги, но и хлопоты.
Женщина молчала.
– К тому же мебель, – продолжил Борька. – Мебель! Старая, но аккуратная. Холодильник. Кровать. Телевизор. Вы собираетесь сразу все это покупать или как?
Женщина молчала. Двенадцать тысяч долларов это было почти все, что она сумела собрать, когда уезжала оттуда, где жить было уже нельзя и где оставить пришлось почти все.
– Решайте, – сказал Борька.
Она, наконец, кивнула и открыла сумочку.
– Ну, зачем же? Я верю, – остановил ее Борька. – Поехали оформлять. Даже с моими возможностями полдня убьем. И потом, все-таки сначала стулья….
Они уехали.
Женщина вернулась поздно. Тяжело поставила на площадке два потертых чемодана. Открыла дверь уже своим, но еще незнакомым ключом. Занесла чемоданы в квартиру. Сняла пальто, шляпку, сапожки. Осторожно прошла в комнату, обходя грязные следы, оставленные Борькой. Присела на диван. Оглянулась. Опустила голову на матерчатый валик и уснула.
04
– Ну? – спросил, наконец, шкаф, когда дыхание женщины стало ровным и в сумраке комнаты, прорезаемым падающим из коридора непогашенным светом, перестали вздрагивать ее тонкие белые руки.
– Что ну? – прошептал в ответ диван.
– Как она?
– Ничего, – ответил диван. – Но, вообще-то, потяжелей старой хозяйки будет.
– Нет! – недовольно заскрипел буфет. – Все-таки мягкая мебель это и есть мягкая мебель. Не корпусная! Его спрашивают, что за человек, а он про "потяжелее"! От веса-то ее как раз наша судьба и не зависит!
– Чья-то судьба, может быть, и не зависит, а чья-то очень даже! – обиделся диван. – Наслушался я в свое время страшных историй про то, как ножки у диванов отскакивают! Иногда эти люди такое вытворяют! Или вам кровать не рассказывала, как у нее пружины лопались?!
– Давно это было! – грустно отозвалась из другой комнаты кровать.
– Что я слышу? – удивился буфет. – Наша старушка не в духе? Или зависть заела, что новая хозяйка сначала дивану отдалась?
– Не от этого я грущу, – сказала кровать. – И не от тех слов, которые все мы тут не один раз слышали в последнее время. Просто, так или иначе, но жизнь наша подходит к концу.
– Ну, это ты зря, кровать, – задумался шкаф. – Может и подходит, но еще не подошла.
– Да, – вмешался в разговор круглый стол. – Вот если бы у новой хозяйки была дача! Я слышал, что, когда покупают новую мебель, старую иногда отправляют на дачу!
– Нет у нее никакой дачи, – сказала кровать. – Правда, у нее и денег нет.
– Если бы у нее были деньги на новую мебель, – заявил буфет, – тебя бы, кровать, выкинули первой.
– Очередность в этом деле роли не играет, – спокойно ответила кровать.
– И все-таки, уважаемый диван, – прошептала книжная этажерка. – Что вы чувствуете?
– Не понял? – удивился диван.
– Может быть, ваши пружины улавливают какие-то особенные ощущения? Ну, например, как новая хозяйка относится к пыли? Как часто она делает влажную уборку? И любит ли она читать книги? Или, может быть, она будет ставить на полировку чашки с горячим чаем? От этого остаются ужасные круги!
– Ничего плохого не могу сказать о своих пружинах, – вздохнул диван, – но подобной чувствительностью они не обладают.
– Успокойся, этажерка, – хихикнул буфет, – тебе ли думать о полировке? С тебя она облупилась еще тогда, когда Борька хранил на тебе свои замызганные учебники!
– Главное не форма, а содержание, – робко возразила этажерка.
– Нет, вы слышали? – возмутился буфет. – Она еще и огрызается! Так вот, имей в виду, несчастная этажерка! Я, конечно, могу ошибаться, но твой облезлый вид и твоя треснутая третья ножка говорят не в твою пользу! А то, что вместо четвертой ноги у тебя детский кубик, однозначно зачисляет тебя вместе с кроватью в первые кандидаты на помойку! Надеюсь, что скоро на твоем месте появиться что-нибудь приличное!
– Допустим, – сказала кровать в защиту притихшей этажерки. – Но если вместо этажерки или меня, или кого-нибудь еще здесь появится что-нибудь приличное, то я очень сильно сомневаюсь, что даже столь антикварный буфет задержится в этой комнате на длительное время. Все очарование буфета в фоне, который создаем ему мы. Не кажется ли тебе, что нам совершенно ни к чему ссориться и скандалить?
– Покажите мне, с кем мне тут ссориться! – воскликнул буфет.
– Мне жаль его! – вздохнула тумбочка.
– И мне! – согласилась этажерка.
– И мне! – согласился шкаф.
– И нам! – сказала остальная мебель.
– Он не так уж и плох! – подтвердил диван.
– Кого это вам всем жаль?! – почти закричал буфет.
– Смотрится вполне красиво, и сервизы сквозь стекла дверок приятно поблескивают, – продолжил диван.
– И ручки медные совсем еще желтые и красивой формы, – сказала тумбочка.
– И пилончики приятные посередине, – скрипнула этажерка, – как маленькие полуколонны!
– И запах водки давно уже выветрился, – вставил шкаф. – Зря я его доставал все это время.
– В чем я согласна, – задумчиво проговорила кровать, – так это в том, что часть вины за его отвратительный характер лежит и на нас.
– Если и лежит, то не слишком большая часть, – не согласился круглый стол.
– Тем не менее, – продолжила кровать. – Буфет действительно заносчив и самолюбив, но, не жалуя его за эти качества, мы давали повод еще большей заносчивости и самолюбию.
– Да, – сказала этажерка. – Мы виноваты перед ним.
– Эй! – возмущенно заскрипел всеми полками буфет. – Не меня ли вы обсуждаете?! Или вы думаете, что меня здесь нет?!
– Я как раз ни в чем перед ним не виноват! – заупрямился круглый стол. – У меня нет прямых углов, но я всегда говорю, что думаю!
– Иногда следует повиниться даже тогда, когда не считаешь себя действительно виноватым, – не согласилась кровать. – Только это может позволить начать отношения с чистого листа. А нам еще придется пожить здесь всем вместе.
– Эй! – закричал буфет, звеня сразу всеми сервизами. – Что вы хотите этим сказать?!
– Прости нас, буфет, – сказала кровать, – мы были недостаточно добры к тебе.
– Прости нас, буфет, – сказал шкаф.
– Прости нас, буфет, – сказала этажерка.
– Прости нас, буфет, – неохотно проговорил стол.
– Прости нас, буфет, – тихо, стараясь не разбудить новую хозяйку, сказал диван.
– Прости нас, буфет, – сказала остальная мебель.
Буфет ничего не ответил. Только мелко-мелко звенели, подрагивая, стеклянные рюмочки на стеклянных полках, как будто где-то рядом почти беззвучно проходил тяжелый поезд. Наверное, так оно и было.
05
Новая хозяйка проснулась рано утром, почему-то смущенно поправила волосы перед трюмо, умылась и начала уборку. Сначала она смахнула паутину с потолка, затем вытерла пыль и перемыла все сервизы и бокалы из буфета и всю посуду на кухне. Довольно заурчал включенный в сеть холодильник. Мерно затикали заведенные часы. Зашипела старая радиола. В открытые форточки в квартиру проник сквозняк и выветрил затхлость. Хозяйка покопалась в кладовке, нашла старую стиральную машинку и, убедившись, что она еще работает, сняла с окон и загрузила в нее занавески. Мебель в квартире стояла, разинув створки и дверцы, выдвинув ящики, и блаженно сохла после влажной уборки. Хозяйка вымыла пол, отжала в ванной выстиранные занавески и развесила их на балконе. Затем открыла чемоданы и стала перекладывать в пустой шкаф стопки белья, какие-то мелочи и документы. Прозвенел дверной звонок. Она открыла. В дверях стоял неопрятный нетрезвый мужчина лет тридцати пяти, который одной рукой опирался о стену, а другой, с трудом удерживая равновесие, махал зажатым в ней пакетом с новым комплектом постельного белья.
– Но если некоторые думают, что мы нищие, – с трудом выговаривая слова, продолжал он начатую еще до открытия двери фразу, – то они … ошибаются, потому что мы никогда… и подачек нам никаких не надо… ни от кого.… А если хотите помочь,… ни тряпья. Вот.
– Что вы хотите? – даже не с акцентом, а легкой южной интонацией спросила хозяйка.
– Да Сергей это, – пояснила на шум приоткрывшая дверь соседка.
– Цыц! – пьяно выговорил мужчина, прикрывая соседку ладонью и протягивая новой хозяйке пакет. – Вот!
Новая хозяйка вздохнула, ушла и, вернувшись с кошельком, показала мужчине пятидесятирублевую бумажку. Он отрицательно замотал головой. Она добавила десять, затем еще десять. Он довольно замычал, сгреб деньги и заковылял вниз по лестнице, оставив в руках у женщины истерзанный пакет.
– Сергей это, – повторила соседка. – Мы в его семью отдали вещи бывшей хозяйки из вашей квартиры. Трое детей у них. Так он, наверное, половину этих вещей уже пропил. На той неделе его жена в ЖЭК слесарем или сварщиком устроила. Так вот это дело третий день уже и отмечает. А вы надолго к нам?
Новая хозяйка внимательно посмотрела в глаза соседке, увидела сквозь показное любопытство спокойное и порядочное равнодушие и неожиданной сказала откровенно:
– Боюсь, что навсегда.
– Беженка? – спросила соседка.
Женщина помедлила и сказала:
– Почти. Но не беженка. Переселенка. Беженцы будут через год или полтора. Я уехала спокойно. Не бегом.
– Чеченка? – спросила соседка.
– Лезгинка, – ответила женщина. – Алия, – она протянула руку. – Я врач. Буду искать работу. Заходите, если что. Я терапевт, но еще и гомеопат. Могу сделать лечебный массаж. Если спина болит, то уж точно ко мне. Если и не вылечу, так хоть совет нужный дам.
Соседка аккуратно дотронулась до протянутой руки и почему-то заторопилась в свою квартиру.
– Пора мне.
– А не подскажите, кто может телевизор посмотреть? – спросила женщина. – От старой хозяйки остался.
– Так он и может. Сергей, – сказала соседка, – Только вы подождите немного. Они сейчас у нас воду перекрыли. Варят чего-то в подвале, трубы какие-то прогнили. Но его с таким отношением через пару дней с работы попрут, так он опять начнет по квартирам ходить, утюги да старые телевизоры чинить. Только его с утра ловить надо.
– Хорошо, – сказала женщина в уже закрытую дверь вслед оставшейся безымянной соседке. Внезапно за спиной в квартире закуковала механическая кукушка, она посмотрела на часы и почувствовала голод, не ощущаемый за хлопотами первой половины дня. Женщина вернулась в квартиру и поставила на газ чайник. Вскоре он засвистел, Алия что-то поела, торопливо оделась и ушла. Вернулась поздно. В руках у нее был большой полиэтиленовый пакет с огромным плюшевым зайцем. Она достала этого зверя из пакета и посадила его на телевизор. Затем разделась, вымыла руки, присела у трюмо, положила ладони на лицо, оттянула немного кожу назад, разгладила морщины и долго-долго смотрела в свои глаза. Потом прошла в спальню, подняла трубку телефона, долго крутила диск и вдруг начала кричать внутрь потрескавшейся пластмассы:
– Мама. Мама. Это я. Алия. Как вы там? Все в порядке? Да. Мама. Я плохо слышу. Мама. Я почти устроилась. Да. Квартиру купила. Да. Денег почти не осталось. Всего двести долларов. Но в квартире почти все есть. Мебель старая. Но уютно, жить можно. Да. В больнице кажется, есть место терапевта. Я была сегодня. Зарплата маленькая. Мама. Срочно приезжайте. Я жду. Контейнер отправляй. Как-нибудь. Где дочка? Дай ей трубку. Дочка! Это я. Как ты? Как… – и вдруг со слезами перешла на незнакомый язык, потекший по проводам за тысячу километров угловатой и грустной мелодией…
06
– Ну? – спросил шкаф уже ночью, когда хозяйка уснула и слезы на ее щеках превратились в матовые дорожки.
– Что ну? – переспросил буфет.
– Как ты себя чувствуешь с чистой посудой внутри?
– Дзынь-дзынь, – отозвались сервизы.
– Ты слышал? – довольно спросил буфет.
– Слышал, – ответил шкаф.
– А как твои полки? – спросил в ответ буфет. – Приятная тяжесть белья?
– Разве это тяжесть? – вздохнул шкаф. – Вот при старой хозяйке это была тяжесть! И открывали меня не менее десяти раз в день!
– Не все сразу, – вмешался диван. – Не сомневайся. С этим у них не заржавеет. Быстренько набьют все полки. К тому же, ты слышал про контейнер?
– Да, – согласился шкаф. – Это моментально. И никакого уважения к старой мебели! Нет, чтобы какой-нибудь шурупчик во время на место прикрутить, а то будут хлопать дверцами, пока не отвалятся!
– И не говорите, – подтвердила этажерка. – Если бы кое-кому вовремя капнуть клея куда надо, кое-кто не стоял бы сейчас на трех ногах!
– Страшное дело, – вмешался круглый стол. – Сюда едет ребенок! Вы слышали? Кажется, я заработаю на свою столешницу еще несколько безобразных пятен!
– Ребенок это ужасно! – подтвердил диван. – Если он начнет, как когда-то Борька, прыгать, мои пружины не выдержат!
– Не огорчайтесь раньше времени! – не согласился буфет. – Ведь это девочка. А что, если она спокойный ребенок?
– Легко тебе говорить, – вздохнул диван. – К тебе никогда не подпускали детей. Нет. Надо бы как-то подействовать на хозяйку! Вот трюмо почти всегда молчит, а между тем хозяйка уделяет ему больше всех времени.
– Я только отражаю, но никогда и ни во что не вмешиваюсь, – неохотно сказало трюмо.
– И что же вы отражаете сейчас, когда в комнате никого нет? – язвительно спросил шкаф.
– Сейчас я отражаю край буфета, тумбочку, телевизор и большого плюшевого зайца. Но это, смотря под каким углом смотреть, – ответило трюмо.
– Мне кажется, что мы с этим зайцем сродни, – заметил диван. – Эй? Заяц?
– Жди, – усмехнулся буфет. – Сейчас он тебе ответит. Или ты надеешься, что он заполнит собой твою яму? Тебе придется подождать полгода. Ты помнишь, о чем говорила кровать? Сначала все вещи не живые. Они оживают постепенно. Вот приедет эта девочка, тогда…. Только имей в виду, если девочка не подарок, то из этого милого зайца может получиться отвратительный субъект!
– Эй, кровать! – не согласился диван. – Ты, в самом деле, считаешь, что этот замечательный заяц пока еще ничего не соображает?
– Тсс, – ответила кровать. На ней спала новая хозяйка.
P.S.
Сергей проснулся среди ночи от холода и головной боли. Мутно поблескивала подвальная лампочка. Матово отсвечивали бока газовых баллонов. Змеились щупальца черных шлангов. Бессмысленно торчал из стены обрезок ржавой трубы с каплей холодной воды на конце. Целый подъезд без горячей воды. Выгонит, точно выгонит его бригадир. Так и сказал ему вчера. Дома несчастная жена. Трое пацанов. В горле сухость и жжение. В груди боль. И отчаяние. Сергей тяжело встал и, чувствуя, что боль и отчаяние захлестывают, ощущая поднимающийся в голове вчерашний хмель, натянул на руки промасленные рукавицы и, разбрасывая шланги, потянулся рукой к вентилям сварки.
Р.P.S.
От взрыва мгновенно вылетели стекла в этом и соседних домах, а затем целый подъезд панельной пятиэтажки сложился как карточный домик внутрь себя, разрывая и сплющивая все живое. Уже через секунды на месте четверти дома поднимался столб пыли, прикрывая собой холм, состоящий из обломков плит, строительного мусора, раздробленной мебели и истерзанных тел. Пришла боль и смерть.
Только большой плюшевый заяц не почувствовал ничего.
2000 год