Перекинувшись парой фраз с дежурным отделения, Иван Петрович убедился, что тот, кого они ищут, в данном зоопарке отсутствует. Он собрался уходить, но Фугер с ужасом и восторгом продолжал наблюдать этот адский карнавал, не реагируя на его призывы.
Неожиданно в одной из клеток началась возня. Послышались крики, нецензурная брань, удары.
– Убивают! – раздавался из отсека пьяный вопль.
– Заткнись, крыса, – вторил ему могучий бас.
– АААА!
Проходящий мимо сержант привычным жестом достал из чехла газовый баллончик и отработанным движением, отвернув лицо и прикрыв ладошкой глаза, выпустил в камеру добрую половину его содержимого.
Теперь уже завопила вся камера, а еще через несколько секунд к ней присоединились все соседи. Сержант не стал дожидаться результата, для него, похоже, проведение этой экзекуции было делом обычным и вполне обыденным. Ударив резиновой дубинкой по чьим-то рукам, сжимающим толстые прутья ограды, он вышел из зоны поражения своего же оружия и скрылся в аквариуме дежурной части.
В глазах сильно защипало и Фугер с детективом выбежали на улицу.
– Это… Это… – не мог надышаться свежим утренним воздухом магистр. – Это так всегда?
– Нет, – спокойно ответил Иван Петрович. – Сегодня еще спокойно. Четверг потому что. Все работают. Вот завтра реально весело будет.
– Завтра?
– НУ, точнее, уже сегодня вечером. Пятница.
– Пятница? – повторил негромко, почти про себя, Фугер. Знакомое слово из университетского учебника приобретало для него новый, зловещий смысл.
– Пятница, – согласился детектив. – Пятница – это жопа.
Все-таки, насколько русский язык богат разнообразными оттенками, подумал Фугер. Обычное слово со странички банального календаря в устах бывшего милиционера приобретало настолько глубокое и угрожающее звучание, насколько веселым и многообещающим, должно быть, звучит оно для какого-нибудь беззаботного студента или вездесущего московского "менеджера".
С этими новыми познаниями они поехали в следующее отделение. Там им предъявили для опознания двух тощих и избитых китайцев, лопочущих что-то на своем пискло-тявкающем языке. Минга среди них не было.
И вот сейчас они подъезжали уже к третьему по счёту отделению. Вывернув из сонма переулков, они проползли по стоящей уже в это время Тверской, свернули на Охотный Ряд и оттуда на узкую, одностороннюю Маросейку.
– Мне дежурный сказал, рейд на том участке планировался. Наркоманы, дилеры, нелегалы.
Когда они подъехали к отделению, из его дверей в серый автобус с заваренными железными листами окнами тянулся нестройный ручеек из забитых, сутулых и оборванных людей. За этой картиной, покуривая, наблюдал стопятидесятикиллограмовый усатый милиционер.
– Здорово, дружище, – подошел к нему Иван Петрович.
– Ну и тебе – не болеть, – буркнул мент, не отрывая взгляда от людского ручейка.
– Слушай, мы тут китайчонка одного потеряли.
– Китайчонка? – мент усмехнулся в усы – Вон, целый автобус китайчат твоих. Выбирай любого.
– Да ты не понял. Понимаешь, он хоть как китаец выглядит, но при этом немец.
– Немец? Какой же он немец, если он китайчонок?
В этот момент из автобуса раздался сдавленный крик. Усатый страж дернулся, было, на звуки беспорядка, но его опередил Фугер.
– Минг! – кричал он. – Это Минг Ли.
– Да они все тут Ли, через одного, – выругался мент и скрылся в автобусе.
Вышел он оттуда, держа за воротник костюма Минга с огромным синяком под глазом и радостно улыбающегося.
– Этот, что ли?
– Этот, этот, – закивал Иван Петрович.
Минг что-то пытался говорить на немецком, обращаясь к Фугеру, но тычок под мягкое место со стороны охранника заставил его замолчать.
– Ну, идите в дежурку, оформляйте своего немца.
Троица скрылась в темноте отделения. Там Иван Петрович недолго переговорил с дежурным, Фугеру даже показалось, что он видел, как небольшая голубоватая бумажка скользнула из руки детектива в руку милиционера. В любом случае, согласие было найдено, и они сели оформлять какой-то документ. По маленькому, советских времен, телевизору шла утренняя программа с блондинкой-ведущей. Трое свободных от дел патрульных загипнотизировано сидели, уставившись в экран.
– Фамилия, имя, отчество, год рождения, – спрашивал дежурный, и Минг, с помощью Фугера в качестве переводчика, послушно диктовал свои данные.
Краем уха Иван Петрович слушал разговор милиционеров, отвлекшихся от телеведущей и обсуждавших сидевшего рядом Минга.
– У Третьяковки его приняли, приличный вроде такой. Подошли, а он без паспорта. Талдычит что-то.
– А вы что?
– А мы что. Мы его под руки – и в машину.
– А он?
– А он кричит "Дойче консул! Дойче консул!" – Консула, типа, звал.
– А ты?
– А я ему говорю: "Какой ты, в жопу, дойче. Какой тебе, нахрен, консул? Ты на рожу-то свою посмотри, дойче!"
– Ну, и что дальше?
– Да ничего. Вон, сидит, пишет, сучонок. Действительно "дойче" оказался.
– Да, бывает. Эх, язык, что ли, подучить?
– А нахрена? Ну, вот этот китаец – видишь, образованный. По-немецки говорит.
– Ну, говорит, что плохого?
– Да то, что ни хрена это ему не помогло, понял?
Патруль опять уставился в телевизор, завороженный фигурой ведущей, которая, словно читая их мысли, в очередной раз поменяла позу.
– Ну, значится так. – Старлей посмотрел на бумажку, которую он заполнял, и, вполне удовлетворенный своим произведением, начал зачитывать: "Гражданин Минг Ли, уроженец города Аугсбург, немецкоподданый…". Тут он хмыкнул, посмотрев на Минга: "Находясь в половине двенадцатого ночи на улице Остоженка в нетрезвом состоянии, вел себя вызывающе, нецензурно выражался, на замечания сотрудников милиции не реагировал".
– Нихт выражался! – возмутился Фугер. – Минг не говорить по-русски!
– А на каком языке говорит Минг? – спокойно поинтересовался старлей.
– На немецком и английском!
– Хорошо! – Старлей критично осмотрел протокол, нашел пустое место и стал сосредоточенно, маленькими буковками, чтобы влезло, дописывать: "Нецензурно выражался на двух языках".
Фугер пытался возмущенно вскочить, но Иван Петрович остановил его.
Старлей дочитал протокол, дал его подписать Мингу, который неохотно сделал это, предварительно дождавшись кивка согласия от Ивана Петровича.
– Штраф вам придет по почте. Всего доброго. – Довольный проделанной работой, старлей встал из-за стола. – Вот, Федор вас проводит.
Усатый Федор кивнул и пригласил следовать за ним. Иван Петрович шел за Федором, за ним – Фугер с Мингом. Минг что-то говорил по-немецки, явно оправдываясь. В темном коридоре отделения раздавались размеренные гулкие удары.
– А это у вас что такое? – поинтересовался Иван Петрович у Федора.
– Да так, два лба каких-то. Набухались в сисю, казино разнесли. Сейчас малёк протрезвеют, отпустим. Если они, конечно, за свой шухер перед казино рассчитаются.
– А чем это он так? – спросил детектив, прислушиваясь к звукам.
– Да головой. Мозгов-то нет, вот и долбит, как дятел.
– Слышь, ты, дятел, кончай долбить. Задолбал уже! – Лёлек ходил по камере у маленького зарешеченного окошка.
Болек отвернулся от железной двери со следами грубых сварных швов и налитыми кровью глазами посмотрел на Лёлека:
– Я же тебе говорил: "Красное!"
– Да не буксуй ты! – Лёлек ходил из угла в угол. Голова болела ужасно. Каждый удар Болека отдавался в ней резкой вспышкой разрушающей мозг боли. – Сейчас выйдем, найдем того придурка на "Эво", отберем цацку, получим бабосы и все будет чики-пуки!
– Я же тебе говорил: "Красное!".
– Да забей ты. Поздняк метаться. Ты лучше думай, что мы Иванычу скажем, наверняка уже ищет нас.
Он отвернулся к двери и камера опять наполнилась размеренным гулом. Сложно было понять, гудит это так гулко стальная дверь, или это эхо раздается в большой коротко стриженой голове Болека.
В ящике стола дежурного переливисто запиликал звонок. Дежурный открыл ящик и уставился на источник звука. Это был отобранный при задержании телефон одного из громил, разнесших казино. "Иваныч" – светилось на дисплее имя вызывающего абонента. Дежурный пожал плечами и нажал "отбой". Потом еще подумал немного, глядя на телефон и выключил его совсем. По маленькому старому телевизору начинались утренние новости.
Ресторан "Сударь" на Кутузовском проспекте, там, где трасса выскакивает из плотных объятий пробок Третьего Транспортного Кольца, имел очень привлекательную особенность: во дворе ресторана располагались кабинки на 4–5 человек, построенные в виде огромных заварочных чайников. В этих чайниках было удобно проводить небольшие переговоры и встречи, благо, обособленность от шумящего весельем народа позволяла в тишине и комфорте спокойно обсудить наболевшие проблемы.
Именно в одной из таких кабинок и сидел понурый Макс, наблюдая, как два его партнера-дистрибутора поглощают огромными глотками холодное немецкое пиво. Это зрелище было настолько захватывающим, что у него невольно сжимались зубы, и рот, под воздействием импульсов не до конца оправившегося мозга, делал судорожные глотательные движения.
Проснувшись в четыре часа дня, Макс обнаружил свое состояние как вполне удовлетворительное. Однако чувство вины и угрызений совести, присущее каждому, находящемуся в похмельной болезни, не отпускало его ни на секунду. Валентина уже ушла. В доме царил идеальный порядок, его костюм висел на вешалке на спинке стула, рубашка была поглажена, ему не стоило большого труда умыться, щедро опрыскаться любим одеколоном, одеться и погрузиться в машину, чтобы выдвинуться на встречу, которую он не мог пропустить.
Наконец, официант принес холодный квас и Маршалин смог немного поправить свое невеселое состояние. Квас в "Сударе" был настоящий, хлебный, с небольшим количеством градусов. По опыту Макс знал, что две кружки этого кваса при достойной закуске гаишными приборами не определяются (чего нельзя сказать о трех порциях этого напитка). Слушая рассказы партнера о грандиозных планах по развитию совместного бизнеса, он вяло размышлял, всандалить ли еще одну кружку волшебного напитка прямо сейчас, для окончательного излечения и поднятия собственного настроения, или оставить эту радость на потом, чтобы растянуть это, пусть и ограниченное в объеме, удовольствие.
В конце концов, решение было принято, официант отправился за очередной порцией лечебного напитка. В ожидании Макс смотрел на Кутузовский проспект, летевший, как ни странно для этого времени, в сторону области. Дистрибуторы от оптимистичных рассказов о потенциале развития перешли к гораздо менее интересным для Маршалина темам – компенсациям за распродажу залежавшихся складов. Макс полностью передал инициативу шефу, ибо такие масштабные финансовые траты были исключительно в его ведении. Макс в пол-уха следил за нитью разговора, ковыряя вилкой куски потрясающей селедки с маринованным лучком. Селедка здесь была необыкновенная. В меру солёная, в меру острая, немножко сладковатая.
Рев спортивного глушителя раздался со стороны проспекта и Макс поднял глаза. С обочины проспекта стартовал с оглушительным ревом синий "Эволюшн", а на самой обочине – Макс не мог поверить своим глазам – стояла красная Мазда с поднятым капотом.
Времени на долгое прощание не было. Буркнув что-то типа "Извините, я на минутку" и схватив со стола свой телефон, Макс бросился к выходу. Там он столкнулся с официантом, картинно несшим большой серебряный поднос с возвышавшейся на нем запотевшей кружкой кваса. Официант еще не приземлился на свою пятую точку, кружка еще не разлетелась на сотню блестящих осколков, долетев до пола, а квасная пена еще не залила треть площадки перед входом в ресторан, когда Макс уже впрыгивал в машину и заводил двигатель. Мазда уже включила вежливый сигнал поворота, обозначавший начало движения, когда черный Паджеро перелетел через разделительный газон, выдирая мудовыми колесами комья земли с газонной травой и, перепрыгнув через высокий бордюр, вывалился на проспект, перекрыв ей дорогу. Подъехавший сзади троллейбус перекрыл Мазде пути отступления. Это была ловушка. Макс выключил двигатель, вышел из машины и заблокировал двери. Из тонированного салона красной машинки на него смотрели большие испуганные глаза вчерашней девицы.
Глава 7. Пятница
"Сегодня пятница и ждет меня проказница.
В кармане брюк вполне достаточно рублей"Анатолий Полотно. "Сирень".
– Что же вы так гоняете? Посмотрите, как вы испортили газон. Нельзя так наплевательски относиться к чужому труду, пусть даже это труд жителей азиатских республик.
Первоначальный испуг прошел, и теперь она смотрела на Макса с интересом и даже, казалось, с насмешкой. Оглядевшись и убедившись, видимо, что сотрудников милиции рядом не наблюдается, девица спокойно вышла из машины и поставила ее на сигнализацию, демонстративно нажав на брелок – как бы намекая Максу, каким раззявой он вчера выступил. Троллейбус, возмущенно подудев, все-таки смог объехать Мазду, и сейчас путь к отступлению у девицы был свободен. Однако она не собиралась скрываться бегством. Расслаблено оперевшись на водительскую дверь, девица выжидающе смотрела на Макса.
– Хотелось поскорее с вами познакомиться, – гнев Макса также сменился любопытством. Слишком вызывающе она себя вела. "Интересный персонаж", – мелькнула мысль.
– Познакомиться? Разве я похожа на девушку, которая знакомится на дороге?
– Да как вы могли подумать! Я лишь надеялся, что небольшое вчерашнее приключение будет поводом хотя бы обменяться телефонами.
– Что же вы так быстро уехали? Я даже не успела толком вас поблагодарить.
– Поблагодарить? Знаете, мадемуазель, мне вашей благодарности вчера хватило по горло.
– Ах, вот как? Что же тогда понесло вас сегодня взрывать своими ужасными колесами этот несчастный газон?
– Решил повторить попытку. На этот раз я уже готов к различным проявлениям вашей благодарности. – Макс демонстративно пиликнул сигнализацией.
– И что же, вы планируете знакомиться прямо здесь, посередине Кутузовского проспекта?
– Чем не угодил вам Кутузовский проспект? Боитесь, что сейчас вернется очередной терпила, который погнался за вашим подельником?
– Фу, как грубо! Терпила, подельник. Где вы слов таких набрались?
– С такими учителями не мудрено.
– Да бросьте вы. Нечего вам мне предъявить. А если мы еще немного тут постоим, нас примут ребята из ФСО, расчищающие путь высокопоставленным кортежам.
– Согласен, не самое лучшее место. Однако я все же настоятельно хотел бы продолжить наше общение.
– Зачем?
– Девушка вы больно интересная. Ни разу не встречал таких.
– Каких таких?
– Ну, таких… – Макс замялся. – Красивых и дерзких.
– Да уж. С комплиментами у нас пока не очень, – девица усмехнулась. – Ну что же. Я разрешаю вам пригласить меня в ресторан.
– Оп-па! – Макс опешил. – Серьезный подход. Какую кухню предпочитает мадмуазель сегодня вечером?
– Сегодня вечером – мексиканскую.
– Ну что же… – Маршалин задумался. – Я знаю один небольшой, но очень уютный ресторанчик на Тверской. Называется "Ла Кантина". Готов вас сопроводить.
– Сопроводить? – девица усмехнулась и распахнула дверь Мазды. – Ну что же, попробуйте… Если получится.
Мазда взревела двигателем и резко стартанула вперед. Макс еле успел отскочить в сторону.
"А тачка-то непростая! – подумал Маршалин, запрыгивая в Паджеро. – Как, впрочем, и хозяйка. Чёрт, так и не успел спросить, как же ее зовут"
Поток был плотный и Мазда не успела уйти далеко. Макс видел красный силуэт метрах на двести впереди. Девица уверенно перестраивалась в левый ряд.
"Куда она?" – подумал Маршалин, но тоже, на всякий случай, взял левее.
Неожиданно Мазда развернулась через резервную полосу и двинулась в сторону центра. Не долго думая, Макс повторил маневр и отыграл добрую сотню метров. Стоящий на разделе гаишник пытался их остановить, смешно махая палкой, но это было бесполезно – их скорость была уже далеко за сто. Маршалин увидел в заднее зеркало, что тот бросился к своему Фокусу, видимо, собирался наябедничать своим коллегам. Макс посильнее втопил педаль.
Девица неслась в сторону Нового Арбата, смело лавируя в потоке. Маршалин пытался держаться за ней, но это получалось не очень – слишком валкий Паджеро не всегда мог повторять маневры шустрой Мазды.
"Пойдем другим путем!" – решил Макс. Поняв, что долго ему за девицей не удержаться, он свернул во дворы. "Интересно, поедет она в ресторан или свалит? – спрашивал он сам себя. – Хотела бы свалить, давно бы свалила", – отвечал ему внутренний голос и Маршалин понимал, что это действительно так. Судя по тому, как девица двигалась в потоке, она вполне легко могла бы уйти от погони, ее вчерашняя беспомощность перед автомобильной техникой, как он и предполагал, оказалась лишь ширмой, а точнее, наживкой.
Проскочив по узким приарбатским переулкам, Паджеро вынырнул на бульвар и Макс улыбнулся. Неожиданно для этого времени суток, бульварное кольцо было свободным. У здания ТАСС Макс свернул на Большую Никитскую, оттуда – на Моховую, и всего через два серьезных и одно несерьезное нарушение правил, оказался напротив входа в ресторан. Красной Мазды там не наблюдалось.
– Интересно. Ну что же, проверим, насколько хорошо я разбираюсь в людях. – Он снял часы, засёк время и, облокотившись на крыло, стал ждать.
Полторы минуты спустя на тротуар влетела Мазда. Она резко затормозила около Маршалина и Макс почувствовал запах раскаленных тормозных дисков. Видимо, когда девушка поняла, что преследования больше нет, она валила на полную, желая все-таки приехать первой.
– Что же вы так долго? – Макс галантно распахнул красную дверцу. – Я тут стою, переживаю, что больше вас никогда не увижу.
– Пробки, – сказала она, протягивая Маршалину руку. – Сильно переживаете?
– Сильно, – искренне признался Макс. – Так переживаю, что кушать не могу.
Эту фразу он произнес с намеренным акцентом.
– Ну, тогда я буду кушать, а вы будете смотреть, – рассмеялась девица.
– Только после того, как вы скажете, как же все-таки вас зовут. Для меня это самая большая тайна за последние сутки.
– Ну что же, давайте раскроем эту страшную тайну. Настя, – она протянула Маршалину руку.
– Макс. – Он галантно поцеловал ей руку и широко распахнул дверь в ресторан. – Прошу вас, Настя, в эту скромную, но крайне уютную обитель.
– Благодарю вас, – кивнула Настя. – Вы очень любезны.