- Ну, приснилось вот, будто иду я к врачу. Не помню к какому, не суть. И вижу в здании, где поликлиника или больница, почему-то расположен киоск с украшениями, а там всякая дивная красота разложена. Ну, выбрала что-то, купила, пошла. Иду почему-то не к врачу, а сразу на выход, в руке мешочек с цацками, и не могу я понять, откуда пришла: вход в здание сквозной. С обеих сторон. В результате выхожу не туда, и местность вокруг совершенно незнакомая, совсем не такая, как вначале. Тут встречаю Маринку. Теперь у меня в руках вместо мешочка с украшениями почему-то коллекция шарнирных кукол. Одна с твоей физиономией. Причем куклы всё голые, с женскими и мужскими анатомическими подробностями. Мы разболтались, кукол показываю, а тут врач подходит. Лечусь не у него, но откуда-то он меня знает, и хочет затащить к себе. Понимаю, что он собирается меня трахнуть, и пытаюсь отбиться. Маринка стоит и молчит, не вмешивается. Он уговаривает, причем очень настойчиво. Я снова отказываюсь, говорю, что не пойду. Тогда его настойчивость становится угрожающей - он достает пистолет и грозит пристрелить, если не пойду. Отдаю подруге своих кукол и иду с ним. Подруга сразу же куда-то исчезает. Заходим в больницу, там я отрываюсь от этого врача. Вбегаю на какую-то кухню, хватаю разделочный нож и несусь дальше. Потом заскакиваю в незнакомую комнату типа врачебного кабинета и забиваюсь там в шкаф. В маленькую щель между дверцами вижу японца в самурайской одежде, который зашел следом. Откуда-то мне известно, что он сообщник того врача. Вся сжимаюсь в шкафу и вижу, что японец взял со стола меч и как фокусник протыкает ими шкаф. В меня не попадает, но потом начинает открывать дверь. Тогда я делаю выпад ножом, но промахиваюсь и в страхе просыпаюсь. Как думаешь, это к чему?
- Не знаю к чему, зато знаю почему, - ответил я.
К этому времени все, что было можно, оказалось съедено, и я тяжело встал из-за стола.
- Ух! Кажется, я объелся! Спасибо, курица по-арабски правда суперская вещь! Классно готовишь! А сны такие, потому, что много японских мультиков смотришь, - с видом умудренного жизнью дяденьки, веско заявил я. - Ещё подспудный страх перед медициной и извращенным сексуальным насилием. Нет?
- Нет. Это от моей общей йебанутости, - весело произнесла художница, выделив несуществующее в последнем слове и-краткое. - А у меня альбомчик издали, видел? Каталог некоторых моих работ.
- Нет, не видел. Что за альбомчик? Покажи! Мне вот третьего дня тоже снился длинный и очень сюжетный сон, который, к сожалению, забыл. Хотел даже записать, но всё выветрилось из головы, пока добирался от постели до компьютера. Кстати, о постели и о снах. Можно я сейчас лягу, усну, да и всё? Понимаю, что свинство, но невероятно хочется, больше суток не спал. Так ты работала, говоришь?
Я свалился на диван и приятно расслабился. Съеденная курица явно шла на пользу.
За моё отсутствие картин действительно сильно прибавилось. По-моему, Маша привезла с собой штуки три, не больше. Ну, может - четыре. А сейчас тут стоял десяток. Причем работы были хоть и без рам, но вполне готовые и явно законченные.
- Это твои? - спросил я, кивнув на холсты.
- Угу, - подтвердила Маша. - А то чьи? Кто ж мне свои-то даст? Пока тебя не было, купила основу и написала вот.
- Ничего себе! С какой же скоростью ты работаешь? Хотелось бы глянуть.
- Тебе лучше этого вообще не видеть, - с неожиданной серьёзностью заявила девушка, - зрелище, я тебе скажу, не для слабонервных.
- Почему?
- Потому.
* * *
С Машей мы познакомились несколько лет назад, когда она только училась в своей "Художке". Девушка ещё не переселилась на Кондратьевский, а снимала комнатку в другой питерской коммуналке, в старом дореволюционном доме на Васильевском острове. Там было четыре комнаты, прихожая, туалет, ванная и кухня. Причем ванную сделали из части кухни уже только в семидесятые годы. В первой комнате проживал ментовский капитан - здоровенный шкафоподобный мужик, с веселым выражением широкого лица и холодными злыми глазами. Иногда он приводил к себе проституток, часов до двух громко с ними развлекался, а потом куда-то увозил на своем круто навороченном джипе. Во второй комнате жила девушка Маша, художница с которой мы делили одну постель, а в третьей, по-моему, вообще никого не было - не помню, чтобы кто-то туда входил или выходил, дверь вечно была закрыта, и, по-моему, заколочена гвоздями. А вот в четвертой обитала Сальми Ивановна.
Сальми Ивановна и есть то величайшее чудо из всего, что мне тогда довелось встретить лично. Я не шучу. Ментовский капитан как-то на кухне поведал мне за пивом удивительную её историю. Сальми Ивановна по национальности была финкой. Девяносто лет. С рождения жила недалеко от Куоккалы, а когда товарищ Сталин устроил финскую войну, совсем молодую Сальми интернировали и отправили в советский концлагерь. Что с ней там произошло, можно лишь догадываться, только потом, когда война с финнами закончилась, девушка получила двадцать пять лет лишения свободы. Если "десять лет без права переписки" означали в те милые годы расстрел, то "двадцать пять" было вполне реальным сроком. Просто никто не мог предполагать, что живой человек способен выдержать столько времени, ведь режим в сталинских лагерях был далек от санаторного, да и климат отличался от курортного не в самую лучшую сторону. Но Сальми выдержала и выжила. Когда в Стране Советской, где так хорошо жить, происходили разные амнистии, Сальми они не затрагивали. Похоже, про неё просто забыли. Родственники не хлопотали, и защищать права одинокой финки было тогда некому. Только в шестьдесят каком-то году, за полгода до истечения четвертьвекового срока, нечто произошло, и её вдруг неожиданно реабилитировали. Вчистую. Если за решетку Сальми попала крепкой красивой молодой девушкой, то вышла оттуда сгорбленной сорокатрехлетней женщиной, со скрюченными узловатыми руками, абсолютно седыми волосами и изможденным лицом старухи. Без родственников, без друзей, без документов об образовании и вообще без какого-либо имущества. Ей предложили выбор: переехать в Финляндию, или остаться в СССР. В Финляндию Сальми ехать отказалась - за двадцать пять лет она почти забыла финский язык, а известных родственников у неё там не сохранилось. Тогда советские власти разрешили жить в Ленинграде, выдали паспорт на имя Сальми Ивановны и выделили крошечную комнатушку с окном, из которого не видно ничего, кроме противоположной стены узкого, словно карцер, двора-колодца. В качестве "бонуса" её трудоустроили сторожем с зарплатой в семьдесят тогдашних рублей.
За последующие сорок семь лет жизни она мало изменилась. На вид ей трудно было дать больше шестидесяти. Только вот голос надломился - стал дрожащим и надтреснутым.
Соседи по квартире уважали её, откровенно побаивались и почти не разговаривали: сама Сальми Ивановна не давала поводов для бесед. Обычно молчала, я даже сначала заподозрил - не немая ли, но соседи развеяли подозрения.
- Ведьма она, - уверял капитан убежденным тоном: к вечеру он был традиционно пьян, как всегда. - Всех нас ещё переживет, вот увидишь.
Маша, в общем-то, была солидарна с ментом:
- Колдунья, точно. Не добрая, не злая, а просто. Мы редко когда говорим, но она по-хорошему ко мне всегда, не то, что к капитану.
- А что к капитану?
- Ну, когда я сюда переехала, капитан тут уже жил. Вот я с ним и познакомилась, а он тут же начал ко мне клеиться, прикинь? Так Сальми Ивановна что-то тихонечко прошептала ему разок, и всё. Будто отрезало. Что она сказала, не знаю, только мент теперь лишь "здрасьти" и "досвиданья". Ну, или когда совсем нельзя промолчать.
- А Сальми Ивановна?
- Что? - не поняла Маша.
- С ней-то ты разговариваешь?
- Да нет практически. О чем? - удивилась девушка. - Она же старая совсем.
"Вот бы мне поговорить с ней, - подумал тогда я, - наверняка такое рассказать может, что и не приснится никогда".
Но наш разговор с Сальми Ивановной не заладился, вернее - не получался. Сначала я решил, что бабка давно в маразме, но, мельком взглянув ей в глаза, увидел там такой светлый и острый ум, что сделалось даже не по себе.
- Ничего не расскажу, не проси, - вдруг сердито и без всякого повода с моей стороны сказала старуха, когда мы случайно столкнулись на кухне. - Писатель что ли?
- Ну, почти, - признался я.
- Писатель. Врёте вы всё в своих книжках, и живете за счёт вранья. И ты врёшь. И Машеньке врёшь. Задурил голову девчонке, а она хорошая. Обидишь - прокляну.
Почему-то эта угроза, сказанная скрипучим старушечьим голосом, на меня подействовала необыкновенно. Я ощутил холодные мурашки вдоль спины и понял, что действительно проклянёт, а проклятие это непременно сбудется. С тех пор меня не покидала твердая убежденность, что сознательно обижать Машу нельзя. Ни при каких обстоятельствах.
18. В гостях у хакера
Был у меня один друг… Вернее - он и теперь есть, куда денется? Раздолбай, приколист, бабник и пьяница - я всегда таких уважал, ибо сам когда-то… впрочем, сейчас не обо мне. Меня он именовал не иначе, как "камрад" или "коллега". Ну, "коллега" - это он, конечно, могуче завернул: свой первый (и пока единственный) роман Женька пишет уже лет десять, и пока не добрался даже до половины. Что касается компьютерных дел, то тут всё обстояло с точностью до наоборот: если он - суперпрофи, то я на его фоне выглядел довольно-таки блекло - так, погулять вышел. Сам мужик смотрелся фактурно: без малого - два метра росту, морда приятная, длинный хайер, нордический тип, а уж когда пел под гитару, все девки были его. Просто млели от восторга. Временами он отпускал бороду. Как сказал один наш общий знакомый - "Евгений может превратить жизнь любой женщины в сказку… только вот сказка эта продлится не более двух недель." Когда мы последний раз общалась, он как раз расставался с очередной подругой, на которой чуть было не женился. Или даже женился, я так и не понял. Не суть. Собственно, зачем я это пишу? Вовсе не из любви к сплетням. Хотя такое тоже присутствует. Просто сработал известный диалектический принцип, и количество собранных мною данных незаметно перевалило через невидимый барьер, перейдя в некое новое качество. Сделалось очевидным, что одному не справиться, а Маша, при всей своей гениальности, во всем помочь не могла.
К тому же Евгений всё равно был среди фигурантов.
В оговоренное время я долго давил на кнопку Женькиного дверного звонка. Постепенно наступило осознание: звонок не работает.
Пришлось звонить уже по телефону.
- Привет Жень, это я, - изрек я, когда ответил знакомый голос. - Может, впустишь?
- А ты сейчас где? - предсказуемо отозвался Евгений. - Привет.
- Вот прям тут за твоей дверью. По-моему звонок не… не работает.
Последние два слова я уже выговорил Евгению в лицо - он распахнул дверь и хитро усмехался в русую бороду.
- Он работает, просто отключен, дабы не звонили тут всякие. Заходи.
С Евгением мы не разговаривали в реале так давно, что я уж даже не помню, когда это было. За прошедшее время Женька отпустил пузо, стал вальяжен и склонен к избыточной философии. В бороде просматривались седые волоски. Как и раньше, он любил пиво, вкусную еду, приятный отдых с красивыми девушками, а деньги на излишества добывал в компьютерной сфере деятельности. Но если прежде он всегда работал на кого-то, то сейчас - только на себя, не особо задумываясь над сочетаемостью этой "работы" с уголовно-правовым законодательством.
Если я чего-то и достиг в компьютерном плане, то исключительно благодаря его мудрым советам и дружеской помощи за банкой пива. Он был старше почти на два года, что давало ему возможность при общении со мной изображать из себя битого жизнью мудрого ветерана. Был даже период, когда Женька работал в одной со мной конторе. Недолго, правда. В те приснопамятные времена, наш директор вдруг решил, что институтская сеть и серверные системы нуждаются в круглосуточном наблюдении, а раз так, значит надо взять на работу сменных системных администраторов. Трех человек. Установили график: с девяти до пяти - работал я, с пяти вечера до часу ночи - Женька, с часу до девяти - тогдашняя его пассия, которую официально звали Албена, неофициально - Альбина, а совсем по-дружески - Альбинка. Женька приезжал к пяти, принимал у меня дела, если таковые имелись, а в час ночи уезжал за Альбиной. Потом возвращался уже с ней и уезжал домой, а она дежурила до моего появления. Работы ночью, как правило, было немного, поэтому девушка просто спала в спальнике на раскладушке, которые потом прятала в шкафу для верхней одежды. В девять сдавала вахту и отправлялась к Женьке на метро, а я оставался до вечера. При этом именно на мои плечи падала основная тяжесть общения с пользователями, которые издевались над институтской сетью и своими рабочими компьютерами именно днем, а не ночью. В субботу и воскресенье, естественно, никто не работал вообще. Такой расклад устраивал всех, пока наш директор не погиб. Его преемник тут же постановил, что три сисадмина вместо одного - явный перебор. Женьку с Альбиной уволили по собственному желанию, а меня оставили. Почему было принято именно такое решение - точно сказать не берусь, но догадываюсь. Злые языки уверяли, что Женька с Альбинкой иногда оставались на ночь вместе, приглашали в компанию ещё кого-нибудь, и устраивали бурные пьяные вечеринки прямо на рабочих столах. Кое-какие следы подобных деяний я, бывало, наблюдал собственными глазами, заступая утром на вахту.
Впрочем, так случалось нечасто. Зато часто Евгений оставался до утра один, и тогда Альбина не появлялась вовсе. Хакером Женька был первоклассным, а работу в нашем институте использовал для своих неизвестных мне целей. Как-никак в его распоряжении находился широкополосный информационный канал с безлимитным Интернетом, и когда было надо, он мог просиживать за компьютером до моего появления. Придя утром, я заставал корпящего за клавиатурой коллегу с красными лихорадочными глазами, с чашкой кофе или сигаретой в одной руке и клавиатурой в другой. В такие моменты он говорил лишь одно: "Погоди, камрад, сейчас уже заканчиваю. А ты погуляй пока. Или кофейку вон попей".
После ухода из нашего института Евгений куда-то делся, и не слышал я о нем долго. Тем для непосредственных разговоров не возникало, а вопросов с моей стороны просто не было. С его - тоже. И вот пришлось реанимировать контакт.
Его квартира оказалась удивительно чистой и элегантной. Слишком большой и слишком уютной для одного. Ощущалась женская рука. Светлые изолированные комнаты, новая мягкая мебель в прихожей и гостиной. Гарнитурная кухня со всевозможной встроенной бытовой техникой, угловой кожаный диванчик, плазменный телевизор на стене, огромный холодильник, инкрустированный обеденный стол, дизайнерские стулья, а на окнах - жалюзи, как в офисе. На полу в комнатах - ламинат, на кухне - плитка. Застекленный балкон.
Я прошел вслед за хозяином в самую маленькую комнату. Судя по всему, тут Женька царствовал сам, и никого постороннего не впускал. На столе стоял работающий компьютер, рядом примостился компактный лазерный принтер, а огромный жидкокристаллический монитор крепился непосредственно к стене. Чуть сбоку сверкал светодиодами спящий ноутбук, рядом лежал новомодный планшетник. На другой стене висел большой постер или принт с цветной фотографией Саши Грей, одетой лишь в черный кожаный корсет и с надписью: "House of Sex & Domination. 2008". На полу, около стола, стояло несколько системных блоков со снятыми крышками, а с потолка, вместо люстры, свисала здоровенная боксерская груша. Евгений, как всегда, оставался верен себе.
- Ты один живешь? - почему-то вдруг спросил я.
- А тебе какое дело? Сегодня - один, завтра - два. Лучше посмотри, чего у меня тут сейчас есть! - с довольным видом произнес Евгений и потащил к работающему компьютеру.
- Это что? - вежливо поинтересовался я.
Разбираться с какой-нибудь очередной глючной программой мне тогда совершенно не хотелось. Не то было настроение.
- Суперская вещь! Прога эмуляции платежного терминала.
- Что-то подобное где-то уже встречал, - с умным видом произнес я. - Сайт есть такой, "Бутсофт" называется, там разного бесплатного добра…
- Не, это моя абсолютно оригинальная разработка, делал исключительно для собственных надобностей. Прога полностью эмулирует работу платежных терминалов. Подключается к соответствующему серверу и ведет себя как обычный платежный терминал. Сервер считает, что всё в порядке, и зачисляет поступление денег, которых на самом деле нет, а в базе данных сервера появляется информация, что платили с какого-то конкретного терминала где-нибудь в городе, например в предбаннике твоего любимого продуктового магазина в Северном Бутове. Причем система эмуляции купюроприемника позволяет вписывать какие угодно суммы для осуществления платежа. Главное, чтобы они были кратны достоинствам купюр и допускались данным сервисом. Ты тут можешь пополнять разные счета, например за мобильник, или вносить какие угодно суммы на какой хочешь счёт. Если этот счёт обслуживается с терминала, естественно. В любое время и в любом месте, главное - иметь доступ в Интернет. Сам понимаешь, пользоваться этой штукой надо чистоплотно, наглеть не надо. Аккуратненько стричь бабло, и вести себя тихо-тихо. Мне ж теперь приходится не только о себе думать, как бы на свободе остаться, но и Альбину с дочкой поддерживать. Типа алименты платить.
- Офигеть! - восхитился я. - Слушай, а заплати за мой? А? Не помню, когда телефон оплачивал, там должно уже мало оставаться, или даже в минус вошло.
- Нет проблем. Так, сейчас… сейчас… смотри сюда…
Евгений кликнул по какой-то иконке и вызвал обширное меню с длинным списком названий разных фирм. Вид интерфейса программы не имел ничего общего с картинкой, что бывает на терминале самообслуживания.
- Исключительно из соображений удобства, - будто извиняясь, сказал мой друг. - Да и вероятность ошибки меньше чем через цифровой счет. У тебя кто оператор? МТС?
- Он, родимый, - признался я.
- Очень хорошо. Гламур крепчал и танки наши быстры, как сказал один великий ум. Люблю с МТС-ом работать, прям душа радуется.
Последовало несколько кликов, и на экране возникло обычное окошко с формой для заполнения и логотипом моего телефонного оператора.
- Давай свой телефон. Диктуй!
Я пунктуально продиктовал цифры своего теперешнего номера, а Евгений нажимал соответствующие клавиши. Затем нажал на "Enter", и окошко сменилось другим, уже без логотипа.
- Сколько тебе начислить?
- Тыщу, больше не надо, - скромно попросил я.