В Мортоне наконец-то проснулся полицейский. А может, ему просто надоело представление, которое вокруг нас разыгрывали его соотечественники. Так или иначе, глаза блеснули, усы вздыбились, и он ловко схватил за шиворот обоих белохалатников, кое-как поднявшихся с пола.
– Стоять! – гаркнул он в лучших традициях британских "бобби". – С ума вы тут все, что ли, посходили? Да за нападение на мистера Буранова с учётом его статуса вы уже схлопотали по паре лет на брата. Это если без нанесения телесных повреждений…
Я только хмыкнул. Чтобы нанести мне телесные повреждения, требовались ребята посерьёзнее.
Грейвс с вымученной улыбкой тронул моего сопредседателя за плечо.
– Отпустите их, мистер Мортон, – кротко сказал он. – Мои молодые коллеги, разумеется, погорячились, но ведь не со зла! Мистер Буранов их, в сущности, спровоцировал. Изымать рабочие материалы совершенно ни к чему. Я готов дать вам необходимые пояснения…
– В письменном виде, – напомнил я. – И если в течение часа я не получу от вас этот документ, то весь ваш персонал будет выселен, а здание опечатано. Шутки кончились! Я ещё не знаю, в какие игры вы тут играете, Грейвс, будем разбираться, но вы заигрались. Вот в этом я уверен.
Бледный, как лондонский туман, Грейвс хотел что-то сказать, но я прервал его жестом. Словоблудие "наследника" мне порядком надоело. И пора было связаться с Ходько и Телепиным, узнать об их делах.
Как только я подумал об этом, во внутреннем кармане пиджака тихонько звякнул телефон. Кто-то из коллег меня опередил – вышел на связь сам. Это был Ходько.
– Приветствую, Владимир Анатольевич! Как дела? – начал было я, но больше ничего сказать не успел. Ходько меня перебил. Он коротко рассказал, в какой ситуации они с Телепиным и Вильямсом сейчас оказались.
– Мать вашу в тридесятую дивизию, – только и вымолвил я, когда уловил смысл сказанного. – Нет, это я не вам, это эмоции… Сейчас же еду!
Отключив телефон, я стремительно обернулся к Мортону.
– Эдвард, гостиницу осадила толпа местных жителей. Требуют, чтобы комиссия убиралась из Эйвбери. Наши там, я к ним еду. Вы остаётесь, пока не полу́чите с Грейвса письменное объяснение…
Мортон подошёл к окну и выглянул наружу. Башня "Наследия" стояла на холме, и вся деревня отлично просматривалась. В том числе "Красный Лев".
– Действительно, столпились. Человек триста, а то и больше, – хмуро сказал Мортон и, повернувшись ко мне, решительно добавил: – Я с вами.
Ей-богу, напарник начинал мне нравиться.
– Спасибо, но один из нас должен остаться, – мягко сказал я. – Наделяю вас диктаторскими полномочиями. И ни в чём себе не отказывайте! Если Грейвс не станет писать, дайте в морду…
Уже буквально на ходу я бегло просмотрел ящики рабочего стола, выгреб с десяток информационных дисков и рассовал по карманам. Разбираться так разбираться. Взяв с подоконника добычу в виде тетради и блока, быстро вышел в дверь с выбитым замком. Предстояло найти во дворе хоть какую-нибудь машину…
Владимир Ходько
Убрав телефон, я ещё раз оглядел толпу, оцепившую гостиницу полукольцом. Да, что-то около трёхсот человек. Для Эйвбери, в котором за всё про всё не наберётся и двух тысяч, это много. Небогато одетые мужчины и женщины, молодые и старые… угрюмые лица, неприязненные взгляды… озлобленные селяне, собравшиеся изгнать чужаков-руссофранков… Негативная энергия, витавшая над головами, была незрима, но ощущалась куда как хорошо.
Энтони и Баррет, оставшиеся в полицейском джипе, настойчиво предлагали нам в гостиницу не ехать. Кто знает, чем обернётся встреча с толпой? Вильямс колебался. За двадцать лет службы в сонном Эйвбери ничего подобного не случалось. В голове лейтенанта просто не укладывалось, что его земляки способны на такую демонстрацию. Мы с Вадимом коротко посовещались и решили всё-таки с людьми встретиться, попробовать объясниться и как-то успокоить. Альтернативой могло быть лишь бегство из Эйвбери, но мы сочли его недопустимым с любой точки зрения. Во-первых, наша миссия только началась. Во-вторых, российские офицеры бегству не обучены, тем более от британцев. В-третьих, все вещи остались в "Красном Льве", и дарить их миссис Своллоу было бы расточительством…
Но когда джип, тараня фарами наступающие сумерки, подъехал к гостинице, мне стало ясно, что в предложении юного поэта и старого биолога был резон. Уж очень враждебно встретили нас люди. Пробираясь сквозь толпу ко входу в "Красный Лев", я буквально шкурой чувствовал тяжесть недобрых взглядов и невольно вспоминал слова Серёги о том, что нас тут ненавидят…
На гостиничном крыльце, как на подиуме, мы стали втроём: Вильямс посередине, мы с Вадимом по бокам. Чуть поодаль держался констебль-водитель Хадсон, с опаской поглядывавший на сборище. Пристально оглядев толпу, лейтенант глубоко вдохнул воздух и громко сказал:
– Уважаемые жители Эйвбери! Как начальник местной полиции, отвечающий за порядок в нашей деревне, я хотел бы знать причину этого неожиданного собрания. Кто может объяснить? Может быть, вы, мистер Дилан?
– Может, и я, – откликнулся стоявший в первом ряду рослый пожилой человек в красной куртке и тёмно-синих рабочих штанах. Хадсон торопливо шепнул, что это – глава местного муниципалитета. О как! Дать пинка межправительственной комиссии под эгидой ООГ намеревался простой деревенский мэр. Куда катимся… Между прочим, судя по возрасту, наверняка воевал во второй мировой. И шрам, перепахавший правую щеку, вроде бы от осколка…
Дилан вышел из толпы и заговорил, обращаясь к Вильямсу:
– Вы всех нас тут знаете, как облупленных, лейтенант. Мы люди мирные, спокойные, законопослушные. И уж если решили вот так, нежданно-негаданно, собраться, на то есть причина. Хотим мы, жители Эйвбери, значит, высказать требование, чтобы комиссия эта межправительственная уехала из деревни. Прямо сегодня!
– Чем вызвано такое желание? – холодно спросил Вильямс.
Дилан неприятно осклабился:
– А то вы не догадываетесь, лейтенант! Слухом земля полнится… Только вчера заехали и тут же вечером в гостинице драку учинили, каких-то людей изувечили. (Я с невольным холодком вспомнил "реконструкторов" в чёрной коже.) Побывали у мистера Аткинсона, а он, глядь, следом руки на себя наложил. Чего ещё от них ждать? Какой беды?
– Нечего ждать! Пусть убираются! – крикнул кто-то грубым голосом, и одобрительный гул толпы его поддержал.
– А уж мистера Аткинсона мы им ни за что не простим, – продолжал Дилан, белея шрамом. – Он в наших краях воевал, защищал Эйвбери от франкоруссов. А потом опять же к нам приехал, общество своё создал, башню построил. Скольким из местных работу дал и на стройке, и в снабжении здания. А сколько помощи раздавал! Он же благодетель наш был! А теперь вот… И всё из-за этих! Такого человека довели до самоубийства! – Он сжал кулаки и твёрдо закончил: – Словом, пусть убираются. Не надо нам тут чужаков. Так общество решило.
Самое смешное, что возразить было нечего. Да, была драка, да, директор "Наследия" застрелился после разговора с нами… Но как объяснить неотёсанному мэру и всем жителям Эйвбери, что изувеченные нами люди – вовсе не люди, что Аткинсон, судя по всему, занимался в своей башне делами тёмными и опасными и насмерть перепугался разоблачения? Да и сам ли решил застрелиться, вот вопрос…
Вильямс поднял руку, требуя внимания.
– Всё не так просто, мистер Дилан, – зычно произнёс он, перекрывая сильным голосом крики толпы. – По случаям, о которых вы сказали, начато следствие. В интересах этого следствия ничего пояснить или прокомментировать я пока не могу. Скажу только, что вина членов комиссии в трагедии не установлена, и не исключено, что никакой их вины нет вовсе… Вы все знаете, что несколько дней назад в окрестностях Эйвбери погиб российский офицер, сотрудник Организации Объединённых Государств, и погиб страшно. Межправительственная комиссия создана для расследования его гибели. Не далее чем сегодня утром у нас побывал премьер-министр Хэррингтон и полномочия комиссии подтвердил. Поэтому она действует на законных основаниях. А вот любые попытки мешать её работе абсолютно незаконны…
Дилан сделал шаг вперёд и положил руку на плечо лейтенанту. Нас он демонстративно игнорировал.
– Джерри, сынок, – сказал он мягко, – ты здесь родился и вырос, ты наш. Я же твоих родителей знал, и тебя ещё мальчишкой помню… Не заступайся за них, не иди против общества. Если сход решил, чтобы комиссия убиралась, пусть убирается. Не надо возражать.
– Не могу с вами согласиться, мистер Дилан, – холодно сказал Вильямс, аккуратно снимая руку мэра со своего плеча. – Здесь собралась едва шестая часть жителей деревни, это ещё не сход… Имейте в виду, что с огнём играете. Изгнания комиссии никто не простит. Я уж не говорю про убийство офицера. Могу сказать наверняка, что ответ союзников будет жёстким, вплоть до оккупации деревни десантным корпусом. Вы этого хотите?
Ответом прозвучали возмущённые выкрики. Со своего подиума я вдруг увидел, что по главной деревенской улице мчится и лихо тормозит рядом с полицейским джипом тёмно-синяя малолитражка, из которой выскакивает Буранов. Ввинтившись в толпу с тыла, он ужом заскользил между людьми и спустя минуту оказался рядом с нами. Не знаю, как Вадим, а я испытал невольное облегчение, хотя в случае стычки ещё один боец ничего не решал – численный перевес местных жителей был подавляющим.
– Это их главный! – заорал белобрысый коротышка, тыча пальцем в Михаила Михайловича. Тот с достоинством сделал лёгкий полупоклон:
– Да, я председатель межправительственной комиссии. Моя фамилия Буранов, и я готов ответить на вопросы, которые, мне кажется, у вас есть…
– Нет у нас вопросов, – бесцеремонно перебил Дилан. – Всё уже ясно. Выметайтесь из Эйвбери, руссофранки! Полчаса на сборы, и ни пенсом больше! Прямо скажу: от греха подальше…
– Ну, это не вам решать, – миролюбиво ответил Буранов, вытирая с лица дождевые капли. К вечеру тучи окончательно сгустились, дело пахло нешуточным ливнем. – Комиссия создана по решению правительств Российской империи и Королевства Альбион. Только они вправе отозвать нас. Не верите мне, спросите у своего премьер-министра. Он сегодня здесь побывал и благословил на дальнейшую работу…
Дилан повернулся к толпе:
– Слышали, ребята? Хэррингтоном прикрывается. Да только, сдаётся мне, Хэррингтон любит их не больше нашего, ему просто деваться некуда: премьер всё-таки. А мы люди сельские, дипломатии не обученные. Выставим комиссию, и пусть потом жалуются в свою ООГ. Нечего тут расследовать. Мы вашего офицера… ну, которому голову отсекли… к себе не звали и плакать не будем!
Если бы не Вадим, схвативший меня за плечи и прижавший к себе, лежать бы этому Дилану со сломанным носом… Мгновенно вспомнились страшные фотографии обезглавленного Серёги, и ум помутился. "Володя, не надо, нельзя…" Голос Вадима доносился откуда-то издалека, а в глазах мельтешили злобные возбуждённые лица аборигенов. Только что не пляшут, уроды… Я глубоко вдохнул сырой воздух, стараясь успокоиться.
– Не упоминайте всуе покойного человека, чья кровь, может быть, на руках одного из вас, – резко сказал Вильямс. – В общем, так, мистер Дилан. Я внимательно выслушал и принял решение. – Он смерил толпу чугунным взглядом. – Объявляю ваше собрание незаконным и требую немедленно разойтись. Немедленно! В противном случае зачинщики и участники понесут наказание. Что касается комиссии, то она останется в Эйвбери и продолжит свою работу. Любые попытки помешать ей также будут наказаны. Все меня поняли?
Толпа взорвалась разъярёнными воплями:
– Шкура! Продался руссофранкам!..
– Твои отец с матерью сейчас переворачиваются в гробах!..
– Вон из Эйвбери со своей комиссией!..
– Люди! Старая Дженет хочет сказать!..
– Говори, Дженет, пропустите её!..
Из толпы, оправляя ветхую кофту, вышла какая-то старуха в нелепой шляпке, сдвинутой на затылок. Такие, кажется, носили ещё до второй мировой войны. А сама старуха явно родилась ещё до первой, да и выглядела соответственно. Седые жидкие пряди свисали вдоль узкого лица с кривым носом, глубокие морщины уродовали лоб и впалые щеки, острый подбородок воинственно выдавался вперёд. Но горящий взгляд огромных чёрных глаз завораживал, гипнотизировал, заставлял забыть о тщедушном теле и отталкивающей внешности.
Толпа мгновенно притихла, из чего я сделал вывод, что старая леди пользуется у односельчан уважением не меньше, чем законный мэр. Тот, кстати, предупредительно поддержал женщину под локоток и скромно отошёл на задний план. Я с недоумением и тревогой заметил, что при виде старухи Вильямс мучительно сдвинул брови, а Хадсон и вовсе куда-то исчез.
– Слушайте меня, люди, – заговорила Дженет. Голос у неё был удивительно красивый: низкий, глубокий, сильный. – Слушайте и не переспрашивайте. Сегодня в полночь я разговаривала со священными камнями Эйвбери…
Тишина стояла мёртвая, и лишь капли с лёгким шорохом падали на головы собравшихся.
– Я спрашивала, чего нам ждать от этих чужаков. Просила совета. Никогда ещё со времён войны не ступала на нашу землю нога руссофранка. Вот что мне сказали священные камни… – Старуха воздела костлявые руки к потемневшему небу и, выдержав паузу, провозгласила: – Они сказали, что с чужими людьми в деревню пришла беда! И что же? Не успел забрезжить рассвет, как не стало нашего благодетеля доктора Аткинсона! Первое предсказание священных камней сбылось. Но есть и второе…
Сильный порыв ветра сорвал с головы Дженет убогую шляпку и вздыбил седую паклю волос. Однако старуха, словно не замечая этого, продолжала с удвоенной энергией:
– Наши камни говорят: если чужаки останутся, деревне придёт конец! За их плечами неисчислимое войско! Они разрушат башню мученика Аткинсона, надругаются над нашими святынями, изгонят жителей Эйвбери из своих домов! Вот как всё будет, люди! – Дженет невидяще огляделась по сторонам и негромко, отрешённо добавила: – Камни вопиют! Я чую горе и слёзы, пламя пожарищ и кровь… Тяжко мне, страшно… За что это нам?.. Допустим ли, чтобы родное гнездо разорили?..
Конечно, юродивая старуха бредила, но этот голос! Этот неподражаемый, уникальный голос! Он обволакивал рассудок, топил в своей глубине мысли и логику, безоговорочно подчинял на эмоциональном уровне. В британской глубинке прозябал гениальный оратор в драной юбке, способный заткнуть за пояс Иоанна Златоуста. Много ли деревенщине надо? Слушая Джанет, и без того возбуждённые люди мало-помалу впадали в воинственный экстаз. Они грозили нам кулаками, негодующие крики сменились утробным рычанием, и, судя по бледному лицу Вильямса, ситуация вот-вот грозила выйти из-под контроля.
Деваться было некуда, вот беда. Драка исключалась: противник заведомо подавлял численным перевесом, затопчут. Отстреливаться? Ну, были у нас с Вадимом и Бурановым пистолеты… Однако убийство мирных селян членами комиссии под эгидой ООГ неминуемо вызовет такой международный взрыв возмущения, что лучше застрелиться самому. Превентивно. А успокоить людей теперь, конечно, не удастся. Как ни крути, выход оставался ровно один: постыдный, зато бескровный.
– Придётся согласиться на отъезд, – сказал я Буранову сквозь зубы.
– Поздно, – также сквозь зубы ответил он.
Я вгляделся в лица медленно подступающих к нам аборигенов и, не стыжусь сказать, ужаснулся. Накрученные Диланом и, пуще того, Дженет, люди бесновались.
Вот коренастый старик, выкрикивающий мерзкую брань.
Вот длинный худой парень, в руке которого угрожающе блестит металлический брус.
Вот дюжая молодка с перекошенным в яростном крике толстогубым ртом…
Каждый, словно гноем, истекал ненавистью, и остановить толпу было уже невозможно. Требовалась какая-нибудь мелочь, последняя капля, чтобы шлюзы прорвались, и на нас хлынул мутный, всё сметающий на пути поток.
– Чего вы ждёте? – пронзительно выкрикнула Дженет, тыча в нашу сторону скрюченным пальцем. – Гоните их! Бейте их! Или здесь нет мужчин?..
Пожалуй, та самая последняя капля… Ослепительно белый росчерк молнии разрубил тёмное небо, и где-то высоко взорвался гром. Казалось, толпа зарядила воздух Эйвбери чёрной энергией настолько, что пространство, не в силах переварить поток негатива, оглушительно выражает своё возмущение.
И толпа двинулась на нас.
– Отступаем! – скомандовал Буранов.
Повернувшись, мы бросились к гостиничному входу. Надо спрятаться, забаррикадироваться, выиграть время, чтобы вызвать какую-нибудь подмогу…
Но массивные дубовые двери гостиницы оказались наглухо закрыты. Вероятно, миссис Своллоу решила подстраховаться, и плевать ей на проблемных жильцов. Пусть убивают где угодно, лишь бы за пределами "Красного Льва"… При мысли о грудастой хозяйке, отрезавшей нам путь к отступлению, я рассвирепел, рассвирепел до потери самообладания и, поворачиваясь к толпе, выхватил пистолет. Хрен с ней, с политикой и дипломатией – перестреляю, сколько успею, а российский десант потом отомстит…
Но в этот миг я увидел такое, что чуть не выронил оружие.
Крик ли Дженет, удар ли молнии причиной – словом, с толпой что-то произошло. Я машинально протёр глаза, но картина от этого не изменилась.
Люди стремительно теряли человеческий облик. Теряли в прямом, без всяких метафор, смысле слова.
Взгляд выхватил из толпы Дилана. Руки его с тошнотворным хрустом удлинились и стали похожими на лягушачьи лапы. Спина сгорбилась. Черты лица оплыли и деформировались. (Я судорожно сглотнул.) Ввалились глаза и рот. Нос как будто размазался по щекам и стал почти незаметен. Кожа залоснилась желтоватой белизной, как у прокажённого. Уже и не лицо вовсе стало у него – уродливая гипсовая маска… Но эта маска энергично гримасничала; из тёмного провала огромной пасти, брызжущей слюной, неслось невнятное угрожающее шипение; глазницы отсвечивали тусклым багрянцем. Сельский мэр исчез, явился оборотень из кошмарного сновидения. Боже праведный… Что же это?.. Чьим попущением кошмар вырвался на волю и обрёл плоть?..
– Сгинь!.. – пробормотал я трясущимися губами, крестясь.
А что с другими селянами? Да то же самое!.. Трансформация произошла с каждым. В сгустившихся сумерках белая лава лиц-масок неторопливо обтекала гостиничное крыльцо, готовая поглотить нас бесследно. Лишь одна Дженет сохраняла свой облик. Ведьма среди оборотней, она тихо смеялась, она весело размахивала руками, дирижируя монстрами, и это противоестественное веселье было страшнее всех монстров вместе взятых.
Я беспомощно оглянулся на сотоварищей. В руке Вадима, как и у меня, поблёскивал десятизарядный "кузнецов"… да возьмёт ли эту жуть простая пуля? Побледневший Буранов бросал взгляды по сторонам – искал выход, которого не было. А вот Вильямс…
Смотреть на лейтенанта было страшно: метаморфоза не пощадила и его. Такой же оборотень, как и все остальные… Сгорбившись и схватившись за голову, он неуклюже переступал с ноги на ногу, ворочал шеей и что-то мычал. Казалось, он не понимает, что с ним происходит. Я невольно шарахнулся в сторону. Монстр-Дилан разразился довольным уханьем.
– Я же говорил, что ты наш, сынок, – проскрипел он. Неопрятные жидкие пряди волос падали на низкий лоб и казались щупальцами осьминога, оседлавшего голову монстра – Ну, давай, давай, покажи нам пример, ты же власть! Откуси голову этому, с бородкой, он у них главный. А мы уж остальных…