– Я Анна, – мягко произнесла девушка.
Антон кивнул.
– Эсти, – сказала Анна, – это тоже я, только другая… где-то… я не знаю.
– Ты часто вспоминала себя… другую?
– Да. Всякий раз, когда видела что-то…
– Дежа вю.
– Да.
– Сейчас?
– Нет. Здесь я не была никогда.
– Ты жила в этом доме.
– Дом я узнала. Мы жили здесь на шестом этаже. С мамой.
– Мамаша Кузе.
– Кузе? – примерила Анна на звук это слово. – Ее звали Сандра.
– Молодые люди, – прервал разговор майор, – подойдите сюда, будете свидетелями. Вы видите, что я достал из тайника?
В пластиковом пакете, который Мейден держал на вытянутой руке, лежали семь (Антон подсчитал) небольших, размером с теннисный мяч, белых мешочка.
– Это героин, – пояснил майор. – Собственно, вам не обязательно знать, что это. Просто скажите для записи: назовите свои имена, номера удостоверений и опишите, что видите в пакете. Когда протокол отпечатают, поставите свои подписи. Завтра. Итак. Вы, девушка.
Джентльмен. Женщин вперед.
– Анна Риттер, – сказала Эсти, так и не отлепившись от Антона, лишь крепче сжала ладонью его локоть. – Гражданка Израиля, номер иностранного паспорта восемь-один-два-пять-восемь-один-девять. Вижу семь белых мешочков, плотно набитых…
– Антон Симак, гражданин Израиля, номер иностранного паспорта…
Антон не помнил номера, с чего бы ему этот номер помнить? Паспорт лежал у него в боковом кармане куртки, Антон вопросительно посмотрел на Манна, тот кивнул.
Антон все же отлепился от Анны (как не хотелось!), достал паспорт и зачитал вслух номер.
– Прекрасно, – сказал майор. – На этом я с вами прощаюсь, мне нужно оформить изъятие, сейчас здесь будет группа экспертов, они займутся описью.
– А Ван Барстен? – сказали Антон и Манн одновременно.
– Ах, – усмехнулся Мейден, – я задержал его еще вечером.
– Да? – удивился Манн. – Вы говорили, что нет оснований…
– За попытку устроить драку в ресторане, – объяснил майор. – На самом деле он только замахнулся, но для повода этого было достаточно. Если бы вы, Манн, меня обманули, я оказался бы в идиотском положении, и тогда от вашей лицензии…
– Скажите, пожалуйста, – усмехнулся Манн. – Вы, оказывается, доверяли моей интуиции больше, чем я сам.
– Идите, идите, – проворчал Мейден. – Жду всех утром в девять.
* * *
– Как-то все это… – сказал Антон. – Я ничего не понял. Я все помню, Тиль, но не понимаю.
Он не хотел, чтобы в голосе прорывались жалобные интонации, но чувствовал, что все-таки жалуется.
Они сидели в квартире Манна – женщины на диване у журнального столика, мужчины – за столом, где лежали блюда с бутербродами, стояли чашки с кофе и початая бутылка коньяка. Рюмок не было – Кристина сказала, что не позволит никому выпить, пока в историю не будет внесена предельная ясность.
– Вы мне сами все рассказали и объяснили в самом начале, – усмехнулся Манн. – И – спасибо, вы хороший свидетель, сказывается, наверно, привычка научного работника, – вы очень точно описывали свои дежа вю в эти дни. Мне оставалось только следовать за вашими рассказами и… да, я все разложил по полочкам, но боялся, что раскладываю неправильно. В результате или вообще никуда не приду, или приду не к той цели, к которой мы оба шли.
– Не понимаю, – упрямо повторил Антон. Он хотел пересесть на диван к Анне, взять ее за руку, почувствовать, как она сжимает его ладонь тонкими пальчиками…
– Все вы прекрасно понимаете, Антон! Просто у вас нет опыта криминальных расследований, и вы не умеете сортировать разрозненные факты. Вы все свалили в одну кучу, извините.
– В какой-то момент, – сказал Антон, – я вдруг понял, что это я… убил художника в церкви.
– Хм… – промычал Манн. – Где-то вы так и собирались сделать. Не думаю, что вы убили Ван Барстена хоть в какой-то реальности. Антон, вы в принципе способны убить человека? Не защищаясь, не жизнь свою спасая, а подкрасться сзади и всадить нож в спину?
– Никогда не… – пробормотал Антон, покосившись на Анну. Она улыбнулась ему улыбкой Эсти и покачала головой, подсказывая ответ, который и так был ясен.
– Нет, – твердо сказал Антон. – Не представляю, чтобы я мог…
– Вот и я не представляю, – улыбнулся Манн. – Ваши дежа вю определенно показывали, вроде бы, на вашу виновность, даже тогда, когда вы этого не понимали, но я, видите ли, имел дела с убийцами… Не хочу сказать, что на челе потенциального убийцы стоит клеймо. Конечно, это не так, но кое-какой опыт дает возможность определять не то, может ли человек совершить убийство, но, напротив, случаи, когда он психологически не в состоянии это сделать. Вы не могли. Но улики… Вы много времени, Антон, занимались многомирием, а я в этом дилетант, хотя одно дело и было связано с возможными проявлениями Альтерверса. Но, согласитесь, сами по себе зрительные, слуховые, да, собственно, любые как бы впечатления, как бы показания наших органов чувств на самом деле ничего не означают без интерпретации. Внешний мир мы воспринимаем не глазами, не ушами, не кожей, но всегда и только мозгом. Согласны?
Антон поднял взгляд на Анну, она улыбнулась ему и сказала:
– Да.
Они были согласны.
– Замечательно, – просиял Манн. – Одну и ту же реальную картинку мозг может воспринять по-разному, в зависимости от множества причин, которые к внешнему миру не имеют никакого отношения и являются проекцией внутренней работы сознания или нашего подсознательного, для которого, похоже, вообще не существует физических законов.
– Вы видели, – продолжал Манн, – как некто в церкви святого Юлиана подошел сзади к художнику и вонзил ему в спину нож. Вы это вспомнили совершенно отчетливо, настолько, что пришли ко мне с требованием…
– Я не требовал…
– Хорошо, с настоятельной, скажем так, просьбой расследовать не совершенное убийство. Вы все мне подробнейшим образом рассказали, и я задал вам пару наводящих вопросов, которые показались вам бессмысленными, а мне ваши ответы определенно сказали, что вы не могли видеть в точности того, что описали. По вашему описанию, убийца скрывался за одной из центральных колонн, больше просто негде, и мне это сразу показалось странным, я в тот же день пошел в церковь… Понимаете, Антон, человек не мог там прятаться так, чтобы остаться незамеченным.
– В другой ветви… – вяло возразил Антон. – Это дежа вю…
– Конечно! В другой ветви вы могли совершать иные поступки, но храм Божий и там должен иметь ту же архитектуру, то же расположение колонн. Будь иначе, склейки миров были бы невозможны – я не специалист, я лишь цитирую ваши объяснения. Так?
Антон кивнул.
– Убийца не мог скрываться, стоя рядом с колонной, – продолжал Манн. – Значит, ваш мозг так интерпретировал визуальную, как говорите вы, физики, информацию. Почему? И я подумал, что вы не видели собственно удара. Не могли видеть. Вам показалось. Что вы видели на самом деле? Не здесь, повторяю, а в другой реальности, которую вспомнили в церкви? Вы видели не удар ножом, а реакцию Анны на нечто, чего не поняли вы, а поняла она… Верно?
Манн всем корпусом повернулся к Анне. Она вздрогнула, услышав вопрос.
– Не знаю, – сказала она. – Не помню.
– Помните, – вздохнул Манн. – Только в вашей памяти этот эпизод отпечатался совсем иначе, и, если сравнить, может, не удастся найти ничего общего.
Он повернулся к Антону.
– Видели вы, скорее всего, не убийство… а что? Много раз прокручивая в памяти ваш рассказ и сопоставляя с тем, что я уже тогда знал о Ван Барстене, и с тем, что в тот же день узнал от Мейдена, который сначала не собирался делиться со мной информацией, но я его уболтал… не стану рассказывать, секрет профессии, скажем так. Прокрутив и сопоставив, я решил, что напали на художника вы сами… да-да… конечно, не с ножом, этого вы не могли психологически, но что-то вам от него было нужно, что-то вы от него хотели, что-то, о чем знала Анна и чего боялась.
– Невелика информация, верно? – продолжал Манн. – Идем дальше. Получается, будто вы погнались за Анной. Полный абсурд? Ничуть. Если понять, что это было лишь воспоминание, реконструкция реальных событий вашим мозгом, да еще вашим мозгом ЗДЕСЬ, в то время, как события происходили ТАМ, где-то… Вы могли мысленно пойти за девушкой…
Антон покачал головой.
– Очень неубедительно, – сказал он. – Так все что угодно можно интерпретировать как угодно, сославшись, что таково наше восприятие реальности. Черное назвать белым…
– Послушайте, – растягивая гласные, произнес детектив и наклонился к Антону, – вы уверены, что черное в ваших глазах не может оказаться белым в глазах другого человека, тем более, человека в другой ветви многомирия?
Антон нахмурился. Кристина поднялась, забрала со стола пустые чашки, сказала "давай, давай, фантазируй" и удалилась на кухню, оставив после себя ощущение, будто только что разбилась посуда, осколки разбросаны по полу, их нужно собрать, но не получается, потому что Манн не позволяет наклониться…
– Вы же физик, Антон, – укоризненно произнес Манн, – не мне, дилетанту, объяснять вам, что без переработки сигналов в мозгу мы ничего не способны ни увидеть, ни услышать. Помните, с чем вы пришли ко мне? Вы вспомнили, что были в церкви святого Юлиана в тот момент, когда произошло убийство. Вы сказали, что это дежа вю, и на самом деле убийство произошло в другой ветви многомирия, а на мой вопрос о том, могло ли оно произойти в нашей все-таки ветви, но в другое время, ответили, не задумываясь, что это невозможно…. почему?
– Потому, – медленно произнес Антон, – что тогда это было бы ясновидением, а ясновидения не существует. Невозможно увидеть то, что еще не произошло.
– Да? – картинно удивился Манн. – А как же предсказатели? Кейси, помните? Он множество событий предсказал правильно.
– И еще большее множество – неверно. Ясновидец способен вспомнить себя в другой ветви, а время там может течь быстрее, чем в нашей, или медленнее. Вспомнить можно как события прошлого, так и будущего – будущего, которое там стало прошлым. Ясновидец это описывает и по большей части попадает пальцем в небо, поскольку в иной ветви события могут развиваться чуть-чуть не так, как здесь, или даже совсем не так. Вспомнив то, что происходило там, вы на самом деле ничем не помогаете пониманию событий здесь.
– Вот именно! Почему же вы так настойчиво говорили о возможном убийстве, которое, по вашим словам, здесь и сейчас произойти не могло?
– Могло, – вяло отозвался Антон. Он не понимал, чего хочет от него детектив, он не мог связать события последних дней в одно целое, он был уверен, что и Манну это не удастся. Но героин он действительно нашел… При чем здесь героин? В его дежа вю ни разу не всплывало воспоминание о героине, тем более в связи с художником. И с Анной.
– Могло?
– Почему нет? Это всего лишь вероятности, а им все равно, что мы о них думаем. Есть ветви, практически не отличающиеся от нашей. Одни и те же события, одни и те же причины и следствия. Развилка могла произойти в результате почти совпадающих событий, а скорость течения времени в разных мирах – не разработанная физически теория, я пробовал подступиться, но я не Эйнштейн, не Бор, не Эверетт… я даже комплексно-логический анализ провести не смог. И если два мира практически одинаковы, но один оказался во времени впереди другого, то, увидев событие, произошедшее там, вы с большой вероятностью можете сказать, что нечто подобное произойдет здесь.
– И вероятность наблюдать именно такую, близкую ветвь, наверно, гораздо больше, чем вероятность увидеть ветвь далекую?
– Нет, в том и проблема. Эти вероятности – так у меня получилось – никак друг с другом не связаны, это независимые события. Но, увидев, как убийца преследует Эс… Анну, я испугался.
– Почему вы называете Анну именем Эсти?
– Не знаю, – удрученно сказал Антон. – Мне так вспоминалось.
– Анна, – повернулся Манн к девушке, слушавшей Антона вроде бы рассеянно; казалось, происходившее нисколько ее не интересовало, думала она о другом, может, вспоминала что-то.
– Анна, – повторил Манн, возвращая девушку в реальный мир, – когда вы вспомнили свое имя? Настоящее имя?
– В той церкви, – Анна подняла взгляд на Антона и слабо ему улыбнулась. – Ночью.
– В церкви святого Юлиана? – уточнил Манн.
– Нет, в церкви святого Патрика.
– Ага, – кивнул Манн и многозначительно посмотрел на Антона. – Ощущение дежа вю, да?
Анна кивнула.
– Я вспомнила, что была там… с Якобом… Ван Барстеном… он почему-то звал меня Эсти, мне было плохо, я не хотела жить, а он привел меня туда, чтобы я помолилась Мадонне и пообещала ничего с собой не делать, я была в таком состоянии…
– И вы обещали…
– Да.
– А потом?
– Ничего.
– Я привел вас в дом на набережной. Мы поднялись в лифте на шестой этаж, и вы…
Анна покачала головой.
– Эсти, о которой вы вспоминали… то есть, вы из другой ветви… – Манн говорил монотонно, будто таким образом заставлял Анну не волноваться, не принимать близко к сердцу то, что она сейчас услышит. – Она покончила с собой, выбросившись из квартиры с шестого этажа.
Анна смотрела на Манна сосредоточенно, но без ожидаемого испуга, для нее это были всего лишь слова, не отягощенные личными воспоминаниями. Эсти покончила с собой, и что…
– Тиль, – вмешался Антон, – вы путаете разные вещи. Я сказал, что вспомнить можно только себя в другой ветви, в этом смысл явления дежа вю. А вы…
– Но, черт возьми! – воскликнул Манн. – Сделайте же еще один шаг, Антон! У вас начинается дежа вю, верно? Вы вспоминаете, что в этом месте, когда вы здесь были, произошло нечто, чего на самом деле здесь не происходило. Так? То есть, в момент дежа вю вы вспоминаете себя в другой ветви, я правильно излагаю?
– Да.
– А тот, другой, чьи воспоминания на какое-то время становятся вашими? Что вспоминает он?
– При чем здесь он, когда…
– Вы связаны в этот момент, ваши два мира соприкасаются, вы вспоминаете его, а он? У него в это мгновение тоже происходит дежа вю, он тоже понимает, что бывал в этом месте, он тоже попадает в чье-то… то есть, в одно из собственных сознаний… в какое? В третьей ветви? И так до бесконечности? У вас было ощущение бесконечной череды воспоминаний об одном и том же?
– Нет, конечно, – сказал Антон и прикусил язык. Черт. Он должен был подумать об этом сам. Он физик, а Манн всего лишь детектив. Он физик и должен был обдумать все следствия собственных умозаключений. Он не смог. А Манн по простой житейской логике…
– Послушайте, – мягко произнес Манн. – Не нужно бранить себя за то, что вы не смогли… Какая разница… После вашего первого рассказа я подумал, что, если ваше дежа вю выбрасывает вас в ветвь номер два, то ваше же дежа вю в той, другой ветви, скорее всего выбросит вас обратно, но из-за разницы в ходе времени вы вспомните себя самого не в настоящий момент, а в прошлом или будущем. Разве не более вероятно памяти вернутся по уже существующему каналу воспоминаний, чем вспоминать новый?
– Примитивное рассуждение дилетанта… – пробормотал Антон, не желая мириться с очевидным промахом в собственных рассуждениях.
– Но верное?
Антон не хотел соглашаться сразу.
– Да, – вынужден был признать он минуту спустя.
– Вот, – удовлетворенно произнес детектив. – Именно потому среди бессмысленных и глупых предсказаний у ясновидцев есть абсолютно точные. Их память совершает движение по кругу…
– По петле, – механически поправил Антон.
– По петле, – повторил Манн. – И всякий раз то, что вы вспоминаете, ваш мозг интерпретирует по-своему. Эпизоды представляются случайными, логически не соединимыми, потому что… ну, для вас основным переживанием стала баржа мамаши Кузе и история ее…
Манн перевел взгляд на Анну и не смог закончить фразу. Девушка смотрела на него во все глаза, она была бледна, пальцы ее беспокойно рисовали на поверхности стола невидимые узоры.
– Эсти покончила с собой, – сказала Анна.
– Эсти покончила с собой, – повторил Манн. – Поймите, Анна, вы не можете быть ею, это физически невозможно. Она жила в Амстердаме, пусть не одновременно с вами, вы жили в Израиле, да, но ведь обе в этой нашей реальности. Невозможно, чтобы вы были с ней одним человеком. Когда вы приехали в Амстердам?
– Пять лет назад. Да. Но я вспомнила, как…
– Дежа вю. У вас оно возникает не так часто, как у Антона. В первый вечер я привел Антона в церковь святого Юлиана – у меня еще не было толкового плана, я просто хотел представить, как действует его дежа вю, и действует ли вообще, может, он просто…
Антон беспокойно заерзал, но Манн положил ладонь на его колено и призвал к спокойствию.
– Он вспомнил, – продолжал Манн. – Он вспомнил вас, Анна. То есть, не вас, а Эсти, с которой был знаком в другой ветви многомирия. Он назвал вас по имени, он вас хорошо знал и… он вас любил.
Анна бросила исподтишка быстрый взгляд на Антона и опустила голову.
– Тогда я еще не мог сопоставить ваше имя с именем дочери мамаши Кузе. Но я знал, что встречал его, имя довольно редкое, даже по нашим многонациональным амстердамским понятиям. Но где и когда… Луна, молитва, страх… Три слова, которые Антону показались кодом. Я не мог найти Эсти, не зная, кто это, но девушку из церкви святого Юлиана я отыскать мог. На следующий день мы с Кристиной отправились… я по галереям, где мог выставляться Ван Барстен, а Криста – по редакциям амстердамских газет и журналов, где у нее множество знакомых. Конечно, мы предварительно поискали в интернете, но получили только общие и давно знакомые нам сведения о художнике… я вам рассказывал, Антон.
Луна, молитва, страх… Я ходил по галереям, говорил, смотрел на картины, а слова эти не выходили у меня из головы. Потом позвонили вы, Антон, и рассказали о судне мамаши Кузе, о выстреле, и тогда…
Нет, все равно не сразу. Сначала я подумал, что кораблик не может быть связан с убийством, а выстрел… мало ли в какой еще реальности мог раздаться злополучный выстрел, да и был ли это выстрел вообще – может, у кого-то прокололась шина? И не проверишь, верно? В реальном домике реальной мамаши Кузе не происходило ничего существенно важного для расследования.
Я так думал, и тогда только в голове щелкнуло. Эсти. Так звали погибшую дочь матушки Кузе. Она… Простите, Анна…
– Ничего, – пробормотала Анна, – я уже прошла через это.
– Да… Позвонила Криста, ей рассказали эту историю с гораздо большими подробностями, чем знал я. Я спросил: почему тебе рассказали именно это, какая связь… Тогда и оказалось, что Ван Барстен… Эсти была у него натурщицей, а это профессия хотя и престижная в нашем художественном Амстердаме, но и довольно рискованная. Художники – народ очень своеобразный.
– Наркотики? – спросил Антон. Мог и не спрашивать – цепочка причин и следствий, раньше недоступных его пониманию, начала выстраиваться в сознании.
– В том числе, – кивнул Манн. – А еще…
Он запнулся.
– А еще проституция, – неожиданно высоким и звонким голосом произнесла Анна и прямо посмотрела Антону в глаза. Он не отвел взгляда, хотя и почувствовал, как что-то сжалось в груди. Может, сердце, а может, сама душа сжалась в комок, чтобы не понимать того, что было сказано.