С этими словами Джай отцепил карабин и, хватаясь за прикрепленные к стенам рукояти, поплыл к шлюзу.
Морияма кивнул.
- Shitsuri shimahta. Все помнят, что у нас мало времени? Через два дня приходит шаттл, и мы должны будем сделать заказ на приборы и инструменты, необходимые нам для того, чтобы наладить передачу энергии. Не забывайте, что следующий шаттл придет только через два месяца.
Сакай доложил, что с Гавайев прибыли протоколы сегодняшнего эксперимента.
- На сегодня все,- распорядился Морияма.- Всем спасибо. Arigato gozaimas.
Мы начали расходиться, и тут командир внезапно обратился ко мне.
- Chotto, мистер Карр, я был бы очень рад, если бы вы зашли на пару минут в мой кабинет.
Я взглянул на Ёсико, она - на меня. Мистер Карр. Если Морияма обратился ко мне так, значит, дело было действительно серьезным.
Сакай проводил меня насмешливой улыбкой.
Глава 3
"Кабинетом" Морияма называл маленький закуток в конце рабочего модуля, неподалеку от командного центра. Здесь Командир занимался административной работой - то есть составлением многочисленных отчетов и рапортов. Места там было не больше, чем в телефонной кабине, а все стены были увешаны графиками, присланными по факсу приказами и сообщениями. К полу был привинчен крохотный письменный стол с персональным компьютером и вентилятором.
- Садитесь,- распорядился Морияма.
Я пристроился на одном из двух "куриных насестов"- так мы называли узкие пластиковые скамейки, которые крепились на полу с помощью магнитов, тщательно пристегнулся и замер, в ожидании разбора моих сексуальных полетов.
- Мистер Карр,- начал Морияма, пристегнувшись ко второму "насесту".- Вы, надеюсь, помните, что ваша должность в штатном расписании станции Ниппон называется "Maitenans and Securiti Operator", то есть "оператор системы жизнеобеспечения и безопасности"?
- Разумеется,- отозвался я.
"Оператор системы жизнеобеспечения" - это что-то вроде дворецкого. Я должен был следить за тем, чтобы все на станции блестело и стояло на своем месте. Трудная и, между прочим, очень важная работа. Короче говоря, я был уборщицей.
- Сегодня вы нужны мне в качестве агента службы безопасности,- продолжал командир.
Я недоуменно уставился на него.
- Простите...
- Я думаю, мы имеем дело с саботажем,- закончил Морияма твердо.
Я облизнул губы.
- Простите, вы...
- Саботаж,- повторил командир.- Мы работаем здесь довольно давно, устранили большое количество неполадок и научились управлять потоком энергии. Все работало. А теперь перестало работать. Я думаю, кто-то сознательно срывает испытания.
Я не знал, что ему ответить. Я ожидал разноса за роман с Ёсико или за сегодняшнее опоздание на командный пункт. Смешно сказать, но в первый момент я почувствовал огромное облегчение. Но наконец слова Мориямы полностью дошли до моего сознания.
- С какой стати кому-то срывать наши эксперименты?
- Апо-пе,- проворчал Морияма.- Я могу придумать множество причин. На Гавайях уже предотвратили две попытки теракта. Государства, экспортеры нефти, прекрасно знают, что их запасов хватит лишь на десять-пятнадцать лет, а потому нервничают.
- Думаете, ОПЕК внедрила своего агента на нашу станцию?
- Или один из нефтяных концернов. Я не верю в честную конкуренцию. Если наша стратегия оправдает себя, солнечная энергия вскоре вытеснит все горючие вещества. Другими словами, мы - прямая угроза для Шелл, Бритиш Петролеум, Мобил, Тексако...
- Ниппон ойл,- добавил я.
- Это - другое дело,- покачал головой Морияма. - Японская экономика всегда нацелена на долгосрочные проекты, а западные бизнесмены не хотят заглянуть в будущее дальше, чем на квартал. Будь по-другому, американцы построили бы станцию, подобную нашей, еще десять лет назад.
Я кивнул. Меня поразило, что Морияма способен, презрев все японские ритуалы вежливости, назвать вещи своими именами. Командиру было около пятидесяти лет, в его волосах уже появились первые седые пряди. Его авторитет на борту был абсолютным, и я не раз думал, что с удовольствием встретился бы с ним на Земле. Мы посидели бы в каком-нибудь кабачке или чайном домике, поспорили бы о политике или о смысле жизни. Как-то он рассказал мне, что два года учился в Санта-Барбаре, Калифорния, и я подумал, что, возможно, наши пути пересеклись уже тогда - летом 1990 года в аэропорту Сан-Франциско. Он возвращался в Японию, а я летел в Канзас-Сити, чтобы попрощаться со своими родителями. Тогда я был строевым летчиком ВВС США и собирался в Саудовскую Аравию. Операция "Щит пустыни".
- Но я могу представить себе и иные причины саботажа,- продолжал Морияма.- Например, в вашем благословенном отечестве, Леонард, есть много людей, которые считают космос американской территорией.
Я прищурил глаза:
- Тогда вы должны подозревать и меня, командир.
Он улыбнулся.
- Вы - не саботажник, Леонард.
- Почему вы так уверены?
- Dai rokkan, - он постучал пальцем по переносице.- Чутье! Шестое чувство.
Ну что ж, шестое чувство его не обмануло. Я мысленно перебирал всю нашу команду. Каждого человека.
- А ваш Dai rokkan не подскажет вам, кто предатель?
- К сожалению, нет. Нам придется идти к решению рациональным путем.
Все-таки он был нетипичным японцем. Японцы обычно всецело доверяют своей интуиции и стараются избежать логических построений.
Морияма разложил на столе какой-то документ и закрепил его с помощью магнитов.
- Неполадки в работе системы начались на четвертый день после прибытия шаттла. С тех пор нам не удалось завершить ни одного испытания. Итак, что-то случилось во время последнего визита шаттла.
Космические корабли прибывали на станцию Ниппон раз в два месяца. Они привозили новое оборудование, запасы продовольствия и заменяли часть команды.
- Например, на последнем шаттле к нам прибыл Сакай,- продолжал рассуждать Морияма.- Странный человек. Он занимается коммуникациями и больше ни на что не обращает внимания. С ним на редкость трудно общаться. Я часто спрашиваю себя, насколько он психологически устойчив.
Я попытался представить себе, как Сакай проникает в машинное отделение и перепрограммирует сложнейшие автоматы, управляющие энергетическим потоком. Невероятно!
- Вместе с Сакаем на станцию прибыл Ивабути,- сказал Морияма.- Он гениальный инженер. Лучший из всех, кого я видел. Для него не составит труда изменить настройку автоматов, но я не могу представить себе его мотивов.
Я взглянул на список пассажиров последнего шаттла. Третьей в списке была Ёсико Мацусима.
- Но, разумеется, все прочие члены команды тоже под подозрением,- пожал плечами командир.- То, что аварии начались почти сразу после визита шаттла, может быть простым совпадением, а может быть отвлекающим маневром.
- Если речь идет о саботаже,- сказал я задумчиво,- то может статься, один из троих, прибывших на последнем шаттле, вовсе не тот человек, которого мы ждали.
Морияма молча вытащил из папки еще один лист бумаги и оставил его висеть в воздухе прямо перед собой. Лист слегка покачивался от просочившегося под дверь сквозняка.
- Я был бы рад узнать, что гоняюсь за призраком, Леонард,- сказал он наконец.- Но у меня чувство, что на станции что-то идет не так. Запах опасности. Темное облачко на горизонте. Я хочу, чтобы вы стали моими глазами и ушами. Вы можете ходить по станции, не вызывая подозрений. Каждый на борту ценит вашу деликатность и чувство такта. Но, к сожалению, мои соотечественники в последние годы заразились расизмом, с которым когда-то успешно справилась Америка. Из-за вашего цвета кожи, а также из-за того, что у вас нет академической степени, они не будут воспринимать вас всерьез и, возможно, проболтаются о чем-то, чего никогда не скажут при мне. Надеюсь, я не обидел вас таким предложением.
Морияма снова меня удивил. Раньше мне не приходило в голову взглянуть на ситуацию с такого ракурса. А ведь он был прав. Во время своего обучения в Калифорнии, Морияма мог наблюдать все возможные степени ксенофобии, отчуждения и дискриминации, не выходя из студенческой столовой. В свою очередь, приехав в Японию, я сто раз на дню вспоминал своего приятеля по Летной Академии. Джой, чернокожий из округа Вашингтон, который пытался мне объяснить, что значит быть негром, ниггером, человеком второго класса. "Когда кто-то на тебя смотрит, ты понимаешь, что он смотрит только на твою кожу. Больше его ничего не интересует. Только цвет твоей кожи. Мысленно он ставит тебя на полку и вешает на тебя бирочку. Чернокожий. Это и есть дискриминация. И если у тебя белая кожа, ты так никогда и не поймешь, что такое настоящая несправедливость".
Само собой разумеется, я набил бы морду всякому, кто назвал бы меня расистом. Расист! Я же дружу с чернокожим! Мой лучший друг - чернокожий Джой из округа Вашингтон! Но в глубине души я благодарил судьбу за то, что родился в лоне Расы Господ. За то, что я белый, и мне не придется столкнуться с проблемой дискриминации. Я полагал, что никогда не почувствую себя человеком второго класса. И вот я очутился среди японцев и с удивлением обнаружил, что все они от мала до велика каждое утро благодарят Бога за то, что родились с желтой кожей.
- О'кей! - согласился я.- Я постараюсь разнюхать, кто на станции замышляет недоброе.
- Я не уверен, что вы до конца разделяете мое беспокойство,- сказал Морияма с непривычной серьезностью.- Я хочу показать вам еще один документ. Это телеграмма, которую я получил неделю назад. Прошу вас сохранить ее содержание в тайне. Вы знаете профессора Ямамото?
Я припомнил семинар в Токийском университете, на котором выступал Ямамото. Кажется, он как раз занимался фокусировкой и управлением энергетическим потоком. Когда на станции начались неполадки, мы послали ему запрос. Но с Земли ответили, что Ямамото сейчас находится в больнице с обширным инфарктом миокарда.
Морияма протянул мне лист, висевший в воздухе перед ним. Это была расшифровка телеграммы:
СЕКРЕТНО. ПРОФЕССОР ЯМАМОТО ДВЕ НЕДЕЛИ НАЗАД БЫЛ ПОХИЩЕН НЕИЗВЕСТНЫМИ. НАМ НЕ УДАЛОСЬ ОБНАРУЖИТЬ НИКАКИХ СЛЕДОВ. ИСА. ТОКИО. СЛУЖБА БЕЗОПАСНОСТИ.
Я вернул бумагу командиру. Темное облачко на горизонте. Запах опасности. Теперь я понял.
- Этот документ произвел на вас впечатление? - спросил он.
Я молча кивнул, и он спрятал бумагу в красную папку, на которой японскими иероглифами было написано: "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО".
Я был уже у двери, когда он неожиданно сказал:
- Да, вот еще что. Можно дать вам совет, Леонард?
Я повернулся и увидел его лукавую улыбку.
- Только между нами,- сказал Морияма, посмеиваясь.- Сбрейте вашу бороду. Японки привыкли к гладким мужским подбородкам.
Я провел рукой по подбородку. В самом деле, как наждачная бумага.
- Спасибо,- искренне сказал я.
Глава 4
Я только что принял душ.
Японцы - настоящие фанатики гигиены, для них никогда не бывает "слишком чисто". Поэтому жилой модуль на станции украшала огромная душевая кабина с мощным насосом.
Обнаженный, я стоял перед зеркалом. Стопы удерживали на полу специальные крепления. Я брился и размышлял о том, как следует поступать дальше.
По каким-то таинственным причинам сама процедура бритья неизменно погружает меня в глубочайшие размышления. Сначала о сиюминутном, потом о вечном. Я смотрю на свое лицо в зеркале, полирую подбородок бритвой и вдруг с невероятной ясностью осознаю, что я нахожусь в космосе. За этим зеркалом тонкая стена с двумя тонкими трубами водопровода и электрическим кабелем. Затем наружная стенка станции - толщиной с большой палец на моей руке. А что потом? Бесконечное, безграничное, молчаливое Ничто. Пространство, заполненное звездами и планетами, бесконечный мир, который человеческий разум не в состоянии охватить. Пространство, таящее неведомые человечеству чудеса и ужасы. Моя жизнь - лишь мгновенный проблеск молнии на фоне вечного сияния звезд. Мое тело - слабая, уязвимая, наполненная водой губка с крупицей разума. И все же я здесь.
Что я ощущаю? Не эйфорию от собственной дерзости, не глупую гордость. Нет. Глубочайшее убеждение, что все произошло со мной, правильно. Я уверен, что имею право здесь находиться. Наверное, это - единственное, в чем я действительно уверен. Это сродни религии. Мне кажется, пространство ожидало меня.
Однажды мы отправились с отцом на прогулку. Это было в Канзасе - стране бескрайних полей, засеянных кукурузой. Поля, поля, поля до самого горизонта, и ничего больше. Мне было десять лет. Мы гуляли до темноты, и вдруг отец сказал:
- Взгляни на эти звезды, Леонард. По сравнению с ними мы, люди,- ничто.
Я остановился и долго смотрел на бриллиантовую россыпь в вышине, пытаясь понять, что именно хотел сказать мне отец.
- Но папа! - ответил я наконец.- Если бы нас не было, кто видел бы эти звезды?!
В этот момент я ясно осознал, что мы, люди,- не балласт, не паразиты вселенной. Мы созданы, чтобы принести во вселенную Разум. Может быть, мысль отдает антропоцентризмом, и все же я свято верю, что прав.
Однако не могу не заметить очевидного - наш разум часто недостоин того, чтобы демонстрировать его вселенной. Взять хотя бы бритье. В свои лучшие времена НАСА потратило несколько миллионов долларов на разработку электробритвы для космических станций. Каждая бритва была снабжена крохотным пылесосом, который всасывает срезанные волоски. Иначе они будут носиться в воздухе, забиваться в вентиляторы электрических приборов, и дело может закончиться настоящей катастрофой. Но потом какой-то неизвестный гений обратил внимание на то, что любая бритва, купленная в дежурной аптеке за углом, прекрасно собирает на себя волоски, стоит лишь смочить лезвие. С тех пор астронавты бреются, как все обычные люди,- с помощью пены и безопасного лезвия. На Земле я пользовался электробритвой. Перед посадкой на шаттл в Тане-гасима я, желая подтвердить свою национальную идентичность, купил себе безопасную бритву Жил-лет в маленьком американском киоске аэропорта Токио. В первое же утро на станции я сделал два важных научных открытия. Первое: невесомость не облегчает процесса бритья. Второе: в отличие от воды, которая собирается в большой шар, кровь в невесомости образует что-то вроде алого тумана. Попробуйте собрать этот туман с помощью губки - и вы тоже откроете для себя много нового.
Я закончил бриться, очистил лезвие и аккуратно упаковал все волоски в специальный пакетик. Потом я вымыл руки - в невесомости это приходится делать с помощью влажной губки,- высушил их под струей горячего воздуха и отправился в свою каюту. Я прошел мимо тренажерного зала, где мы регулярно трудимся в поте лица, чтобы избежать атрофии мышц, резорбции костей и других неприятных последствий невесомости. Пожалуй, самая неприятная из них - так называемая потеря орто-статической толерантности - состояние, связанное с тем, что в невесомости кровь не отливает к ногам, и в результате мозг страдает от непривычного полнокровия. Разумеется, наши тренажеры, в отличие от тех, которые стоят в вашем фитнесс-зале, не используют естественную силу тяжести. Они работают на гидравлике. Кроме того, они построены так, чтобы нагружать в основном глубокие, а не поверхностные мышцы. Мы не накачиваем себе бицепсы, как у Шварценегера, зато поддерживаем в форме глубокие мышцы ног, которые помогают венам забирать излишки крови у мозга в условиях отсутствия силы тяжести.
На командной палубе расположены два жилых модуля, каждый - на пять кают. Одна из кают обычно пустует, так как согласно штатному расписанию на станции работают девять человек. В конце одного коридора расположены душевые и тренажерный зал. В конце второго - маленькая кухня и столовая с огромным круглым столом, за которым мы едим, читаем или играем в настольные игры. За семь лет, прожитых в Японии, я так и не научился прилично играть в го, а потому не котировался здесь в качестве партнера по играм. Здесь же стоял видеомагнитофон и коллекция фильмов - по большей части японских.
Каюты стали бы гораздо удобнее, если выкинуть из них шкафы. Но сделать это невозможно. Наш бортовой компьютер содержит опись имущества каждой каюты, и когда просматриваешь эту опись, кажется, будто мы прилетели сюда как следует поразвлечься. Будто всю нашу полугодичную вахту мы будем читать при свете дорогой лампы с гибким кронштейном, смотреть телевизор со встроенным переводчиком и слушать музыку на крошечном проигрывателе. К проигрывателю прилагаются микродиски размером с монету. Каждый рассчитан на шестьдесят минут звучания.
Войдя в кабину, я опустил фильтр на иллюминатор и взглянул вниз, на Землю. Мы находились над Африкой; из-за массива Хоггар поднималось солнце. Орбита станции проходит над полюсами, и мы все время любуемся то восходами, то закатами.
Я думал о Войне в Заливе. О моей войне, которую позже назвали Первой, так как несколькими годами позже началась Вторая Война в Заливе - пожар, который охватил арабский мир и Северную Африку, и докатился до границ Европы и России. Из своей священной Мекки арабы объявили джихад против всего мира, и вскоре я и мои товарищи заставили их пустыни покраснеть от крови. Воспоминания теснились в моей голове. Я видел себя. Молодой, сильный, самоуверенный американец (мне только что исполнился двадцать один год). Мой бомбардировщик взлетает с военного аэродрома, чтобы уронить бомбы в самое сердце Ирака. Компьютерное наведение не подвело. У иракцев нет ни единого шанса против меня - если Бог на нашей стороне, то кто же против нас? Военная база в Бахрейне. Прекрасная темноглазая переводчица Фатима, чье сердце я покорил. Я, неотесанный янки из Канзаса. Тогда мне все удавалось. Я был победителем, а победителям девчонки сами вешаются на шею. Мой отец страшно удивился, когда узнал, что я женился на арабке. Он стал терпимее, когда на свет появился Нейл, наш сын. Думаю, однако, мой отец вздохнул с облегчением, когда мы наконец развелись. Фатима вернулась в Аравию и забрала с собой нашего сына. Иногда мне хочется увидеть его сверху, из иллюминатора станции, и убедиться, что с ним все в порядке. Звучит по-идиотски, но мы не властны над своими желаниями.
В определенном смысле война стала концом целой эпохи. Раньше, во времена моего детства, все было гораздо проще. Все стабильно и предсказуемо. С одной стороны - мы, американцы. Мы хорошие. С другой стороны - русские. Они плохие. Мы сильнее, потому что мы хорошие, только самую малость боимся атомной бомбы. Но потом внезапно Империя Зла пала. Лопнула, как мыльный пузырь. Мы утратили могущественного противника и вместе с ним начали утрачивать наше влияние в мире. Мы разоружались и как будто бы обнажались перед всеми.
В тот год, когда мы с Фатимой поженились, я решил стать астронавтом и начал учебу. Я думал, о человечество вот-вот раздвинет границы родной ланеты и двинется на завоевание новых рубежей. Я не хотел опоздать. Я все еще ощущал себя победителем. Я был очень наивным.