- Слугам я дал выходной, - сказал ученый. - Они отправились в театр; никто не сможет прервать эксперимент.
Его лихорадочный энтузиазм оказался заразителен и странным образом начинал оказывать свое воздействие и на меня.
- Поднимемся наверх, - продолжал он. - Там я объясню, что следует делать.
Морис Клау увлажнил свой лоб вербеной.
II
Доктор Фэйрбенк!
Фэйрбенк вздрогнул и остановился, ощутив на руке прикосновение женской ладони. Айлса Брирли отстала от брата и теперь стояла перед нами. В густой тени коридора едва различалась ее фигурка, и лишь один заблудший луч высвечивал чистый овал ее лица и золотил белокурые локоны.
Ей нужна была помощь, поддержка. Я и раньше читал это в ее глазах. Уголки ее прелестного рта горестно опустились, и я ощутил в сердце жалость.
- Доктор Фэйрбенк! Я весь вечер хотела вас спросить - вы думаете, что он... - Она не смогла выговорить страшные слова и отвернулась, кусая губы.
- Мисс Брирли, я положительно опасаюсь, что у вашего брата в любую минуту может случиться нервное расстройство, - ответил доктор. - Он отдал все силы своего ума этому исследованию и намеренно создал вокруг себя болезненную атмосферу.
Айлса Брирли с тревогой посмотрела на него.
- И мы позволим ему продолжать?
- Боюсь, что любая попытка остановить его будет иметь самые разрушительные последствия, учитывая его состояние.
- Но…
Она явно хотела сказать что–то еще.
- Но, помимо всего прочего, - она внезапно и чуть ли не инстинктивно повернулась к Морису Клау, - мистер Клау - правильно ли - проводить такую церемонию?
Он взглянул на нее сквозь стекла пенсне.
- В каком смысле "правильно", дорогая мисс Брирли?
- В том - я хотела сказать - что это идолопоклонство, не так ли?
Ее слова поразили меня. Подобное соображение раньше не приходило мне в голову.
- Вероятно, вы гораздо лучше нас осведомлены о природе данной церемонии, мисс Брирли, - сказал Фэйрбенк. - Вы хотите сказать, что речь идет о поклонении Изиде?
- Он всегда избегал прямого ответа, когда я его об этом спрашивала, - ответила она. - Надо полагать, так оно и есть. Перевод манускрипта я никогда не читала. Уже почти год, как он придумал для себя самую невероятную диету! С тех пор, как мастера закончили работу, никто не входил в камеру, которую он соорудил рядом со своим кабинетом; он проводит там долгие часы каждый день - и каждую ночь!
С каждым словом ее тревога становилась все явственней.
- Вы ведь заметили, что за обедом он ничего не ел, и решили, скорее всего, что он попросту кабинетный ученый с чудаковатыми привычками? Уверяю вас, здесь кроется большее! Зачем он отослал из дома слуг? Ах, доктор Фэйрбенк! У меня ужасное предчувствие! Я так боюсь!
Свет в ее глазах, воздетых на него в полумраке коридора, нотки ее голоса, ее трогательный призыв - ошибки быть не могло. Последние три года Фэйрбенк провел за границей, и я понял, что между ним и Айлсой Брирли давным–давно вспыхнула любовь, в которой они боялись друг другу признаться. Я едва не почувствовал себя лишним. Морис Клау на мгновение отвернулся. И тогда -
- Дорогая моя юная леди, не бойтесь, - отечески пророкотал Клау. - Я, старый всезнайка, так счастливо здесь! Быть может, опасность существует - да, я признаю это; опасность возможна. Но опасность та обитает здесь, - он притронулся к своему желтому лбу. - Это опасность разума. Ибо мысли вещественны, мисс Брирли: вот в чем коренится опасность, в мыслительных формах -
- Айлса! Фэйрбенк! Мистер Клау! - послышался голос Брирли. - У нас мало времени!
- Вперед, друзья мои, - громыхнул Морис Клау. - Я с вами.
Его присутствие странным образом успокаивало не только
меня, но и Айлсу с доктором; под непритязательной внешностью и потрепанной одеждой Мориса Клау, антиквара из Уоп- пинга, скрывался человек могучего разума и силы, духовный ковчег спасения.
В кабинете египтолога все было как раньше - застекленные шкафы, уставленные вазами, скарабеями, табличками с иероглифическими надписями и сотнями других осколков великой умершей эпохи, которыми окружил себя ученый; саркофаги, обрамленные папирусы на стене - все казалось знакомым.
Брирли сидел за громадным письменным столом; как и прежде, на столе царил живописный беспорядок.
- Мы должны приступить к делу немедленно! - сказал он, когда мы вошли.
На его бледных щеках горели пятна нездорового румянца. Глаза ярко сверкали. Длительное волнение, связанное с задуманным Брирли странным экспериментом, пожирало этого человека изнутри. Было очевидно, что все его нервы испытывали чрезмерное напряжение.
Брирли поглядел на часы.
- Буду краток, - поспешно объяснил он. - Жизненно важно начать церемонию вовремя. Как вы можете видеть, часть комнаты вон за тем книжным шкафом отгорожена стеной.
Мы посмотрели в указанном направлении. С первого взгляда я не заметил новую стену, но теперь видел, что кабинет ученого и впрямь стал меньше. Всю стену, как и ее предшественницу, закрывали книги, однако там, где раньше были только полки, теперь виднелась небольшая узкая дверь черного дерева, прерывавшая внушительные шеренги кожаных корешков.
- Там находится Тайное святилище, описанное Хамисом! - продолжал Брирли.
Он положил длинную, худую руку на желтоватый, полураз- вернутый свиток, лежавший на столе.
- Никто, помимо меня, не должен входить туда - по крайней мере, до утра! - Брирли покосился на Мориса Клау. - Все детали, вплоть до самых мелких, в точности соответствуют описанию Хамиса, - он погладил ладонью папирус. - Многие месяцы я готовился к церемонии, как делал он, путем поста и медитации! В древности, о чем вам несомненно известно, считалось, что только избранные могут лицезреть богиню, остальным же встреча с нею грозит смертью. Признавая вероятность существования Изиды, я должен также признать вероятность того, что древние верования истинны. К тому же, их подтверждает Хамис! Поэтому никто не должен входить в святилище вместе со мной.
- Погодите, мистер Брирли, - вмешался Морис Клау. - Рассказывает ли Хамис, в каком обличии явилась богиня?
Брирли нахмурился.
- На этот вопрос он не дает ответа, - сказал египтолог. - Я совершенно не знаю, чего ожидать!
- Продолжайте! - поспешно сказал я. Несмотря на то, что я испытывал самые глубокие сомнения в отношении душевного состояния моего бедного друга, его план странным образом притягивал и завораживал меня.
Брирли продолжал:
- Ритуал открывается песнопением; название торжественной песни можно приблизительно перевести как "Гимн посвящения". Точное назначение гимна мне не до конца ясно. Это единственная часть церемонии, где мне понадобится помощь. Петь гимн должна "девственница, что стоит за дверным порогом". Иными словами, когда я войду в святилище, он должен был пропет здесь, в комнате. Айлса сочинила определенную мелодию, которая, мне думается, подобает случаю. Не так ли, Айлса?
Его сестра склонила свою изящную головку, бросив из–под длинных ресниц смущенный взгляд на Фэйрбенка.
- Она выучила слова, так как гимн, разумеется, следует петь на древнеегипетском языке.
- Но я и понятия не имею, что они означают, - тихо добавила Айлса.
- Это ни к чему, - нетерпеливо продолжал Брирли. - В конце концов, вам всем просто нужно оставаться здесь, в кабинете. Боюсь, правда, что вам придется сидеть в темноте! Прошу вас запоминать каждый звук. Не стану говорить вам заранее, с чем именно мы можем столкнуться, чтобы воображение не обмануло вас. Я вернуть через минуту.
Вновь поспешно поглядев на часы, он в крайнем возбуждении вышел из кабинета.
- Прошу вас, не думайте, что я одобряю его опыт, раз помогаю ему! - заговорила Айлса Брирли. - Его эксперимент ужасен! Но что мне делать? Он и слышать ничего не желает! Я не осмеливаюсь его остановить!
- Все мы это понимаем, - сказал Фэйрбенк. - Подчинитесь ему. Когда он проведет свой опыт и потерпит неудачу - что, вне всякого сомнения, и случится - глупость этого предприятия станет ему очевидна. Не беспокойтесь и не вините себя, мисс Брирли. Ваш брат - далеко не первый человек, ослепленный чарами Неизведанного.
Она грустно покачала головой.
- Малоприятный фарс, - заметила она. - Но все же здесь кроется большее!
Ее голубые глаза выражали глубокую тревогу.
- О чем вы говорите, мисс Брирли? - спросил Морис Клау.
- Я и сама не знаю! - был ответ. - Последние два месяца я непрестанно ощущаю неясный, растущий в душе ужас!
С глубоким вздохом она подошла к высокому шкафу и достала из него изящный музыкальный инструмент, напоминавший формой арфу. Дека и гриф несомненно были древнеегипетской работы, основанием служила подставка в виде когтистой лапы.
- Вы играете на этом? Да? нет? - с интересом осведомился Морис Клау.
- Да, - устало ответила она. - Инструмент был найден в могиле жрицы Изиды, которая играла на нем в храме богини. Гамма иная, однако любой, кто знаком с современной арфой и даже фортепиано, сможет без труда извлечь мелодию. Звук красивый, но - жутковатый!
Она чуть улыбнулась собственному выражению, и я был рад это видеть.
Возвратился Брирли.
На нем было длинное свободное одеяние из белого льна, на ногах тонкие сандалии. Не считая длинных светлых волос, он во всем походил на настоящего языческого жреца. Глаза исследователя горели воодушевлением, лицо казалось суровым и аскетичным.
На мгновение, когда Брирли заметил выражение полнейшего изумления на наших лицах, губы его тронула тень прежней живой улыбки. Но эта улыбка, едва появившись, тотчас исчезла.
- Вы поражены, несомненно, - сказал он. - Ритуал и мне самому кажется ничуть не менее удивительным. Не считайте меня фанатиком. Я почти не надеюсь на результат. С другой стороны, вспомним, что папирус подлинный и что многие до сих пор верят в эзотерическую мудрость египтян. Отчего бы не исследовать эту загадку, как вы, Фэйрбенк, исследовали бы незнакомое физическое явление?
В его доводах чувствовалась убежденность и логика. Фэйр- бенк переводил взгляд с Брирли на девушку, которая отрешенно перебирала белыми руками струны арфы. Тишина громадного пустого дома сгустилась тяжкой тучей. Могло ли быть, что египтяне действительно владели приписываемым им тайным знанием? И где–то на Темных континентах, в Прошлом и Будущем, где–то в пространствах неизведанного обитает сила, существо, дух, известный египтянам под именем Изиды?
Так размышлял я, пока внезапно не заговорил Морис Клау:
- Мистер Брирли, не поздно одуматься! Эта чувствительная пластина, - он постучал пальцами по своему высокому лбу, - предупреждает меня, что кружит над нами зловещая мыслительная форма! Вы собираетесь воплотить то мыслительное создание. Будьте мудры, мистер Брирли - откажитесь от вашего эксперимента!
Тон его голоса заставил всех вздрогнуть. Оттер Брирли посмотрел на него со странным выражением и перевел взгляд на часы, стоявшие на письменном столе.
- Мистер Клау, - негромко сказал он, - я надеялся на иное отношение с вашей стороны; но если вам не по душе то, что я собираюсь предпринять, могу лишь предложить вам удалиться - спорить слишком поздно.
- Я остаюсь, друг мой! Не о себе говорил я - всю жизнь сражался я с порождениями зла - но о других.
Эти слова показались нам несколько загадочными. Брирли нетерпеливо продолжал:
- Прошу вас, послушайте. Я полагаюсь на вас. С этой минуты необходимо соблюдать абсолютную тишину. Что бы ни случилось, не издавайте ни звука!
- Я не буду шуметь, друг мой! - загрохотал Морис Клау. - Старый молчаливый я; наблюдаю и жду - пока не понадобятся мои услуги.
Он пожал плечами и со значением кивнул.
- Прекрасно! - дрожащим от волнения голосом воскликнул Брирли. - Эксперимент, мой заключительный эксперимент начат!
III
Неожиданно он выключил свет.
Подойдя к окну, он взглянул на лунный диск и мгновение спустя опустил штору. Затем Брирли пересек кабинет; его белое жреческое одеяние смутным пятном выделялось в темноте. Мы услышали, как он отпер дверь внутренней комнаты, и ощутили легкий церковный запах свечей и ладана. Дверь захлопнулась.
Тотчас зазвучала арфа.
Звук у нее был особенный, надрывающий душу. Мелодия, которую играла Айлса, представляла собой простое чередование трех нот. Она запела.
Постепенно наши глаза привыкли к темноте, и теперь мы могли различить туманные, мягкие очертания ее фигуры и белые пальцы, порхающие по струнам, точно пальцы призрака. Звуки этого древнего, мертвого столько веков языка, воскрешенные нежным, чудесным голосом Айлсы Брирли, показались мне невыносимо жуткими. Всеми фибрами души и тела я будто ощущал присутствие какого–то сверхъестественного начала.
Не слышно было никакого шума. Во всех беспорядочно разбросанных комнатах старого дома царила тишина. Кедры у дома чуть шелестели от ветра. Шорох листьев доносился снова и снова, подобный захлебывающимся вздохам.
Я не могу сказать, сколько времени длилось пение гимна. Мне оно показалось бесконечным. У меня появилось странное чувство физической потери, я весь напрягся, как будто звуки гимна требовали от меня, их слушателя, немалых усилий. Я говорил себе, что со мной играет шутки собственное воображение, но каждая нота все более истощала мои нервные силы!
Голос Айлсы раздавался теперь громче и яснее, и странные слова, чье назначение оставалось неведомым, звенели страстью и повелением.
Она умолкла.
В наступившей тишине я отчетливо слышал тяжелое дыхание Мориса Клау. Ощущение таинства сгущалось. Мы могли сопротивляться, но зов его был неодолим.
Фэйрбенк, сидевший ближе к певице, первым заметил, что Айлса Брирли поднялась на ноги и, пошатываясь, направилась к двери.
Мы все были встревожены. Доктор беззвучно встал с места и последовал за нею. Он нагнал ее, когда она уже выходила из комнаты; в коридоре, где свет был ярче, доктор - как он рассказал нам позднее - заметил, что по лицу Айлсы разлилась смертельная бледность.
- Мисс Брирли! - сказал он.
Она обернулась.
- Тише! - в тревоге прошептала она. - Ничего страшного, доктор Фэйрбенк. От волнения я почувствовала себя дурно, вот и все. Я пойду к себе и прилягу. Поверьте, со мной все в порядке!
- Но в доме нет слуг, - прошептал он, - и если ваше состояние ухудшится -
- Если мне что–либо понадобится, я позвоню, - ответила она. - В доме так тихо, что вы непременно услышите колокольчик. Возвращайтесь, прошу вас! Он так надеялся на этот опыт!
Фэйрбенк колебался. Но просьба была высказана искренне, а положение дел оставляло желать лучшего, и выбора у него не оставалось. Айлса Брирли удалилась. Фэйрбенк проскользнул в кабинет, где мы с Клау с нетерпением ждали его возвращения.
Из внутренней комнаты приглушенно донесся голос Брирли.
Потянулось долгое ожидание.
Атмосфера таинства действовала и на меня. Некоторое время я прислушивался, ожидая услышать шаги Айлсы Брирли. Но вскоре все вытеснили мысли о нашем странном предприятии; ни о чем другом думать я больше не мог. Теперь я слышал один только приглушенный голос Брирли. Еле различимые слова не имели для меня смысла, но звучание их постепенно обрело значимость в моем сознании. Они казались могущественными заклинаниями и словно притягивали к себе, не отпуская, странную силу.
Затем послышался новый звук.
Фэйрбенк также что–то услышал - я заметил, что он зашевелился. Морис Клау забормотал себе под нос.
Сперва мне показалось, что звук донесся снаружи, со стороны деревьев, или из святилища Брирли. Но нет - он исходил откуда–то из недр дома.
То было тихое дребезжание, похожее на монотонное звяканье колокольчика.
Голос Брирли смолк.
Звук усилился - и раздавался теперь ближе к нам.
Я обернулся к Фэйрбенку. И он, и предметы в комнате вырисовывались яснее.
И снова послышался резкий звук, напоминавший звяканье колокольчика.
- Проклятье! - раздался хриплый шепот Мориса Клау. - В комнате стало светлее! Это обман чувств, друзья мои - гоните его - гоните!
Фэйрбенк глубоко, со свистом вдохнул воздух. Морис Клау издал сдавленное восклицание - треск и звяканье раздавались совсем рядом!
Ощущение потустороннего присутствия сделалось невыносимым. Борьба была неравной, и ни наука Фэйрбенка, ни мои - достаточно скептические - воззрения не могли нам помочь.
Дверь беззвучно отворилась, впустив в кабинет млечное лунное сияние. Вошла Айлса Брирли!
Ее грациозная фигура купалась в свете; распущенные волосы окутывали ее плечи сияющей светлой волной. Она была чудесно, сказочно прекрасна. Прозрачная вуаль спускалась на ее лицо. Я отвернулся от этого светящегося видения в порыве внезапного, непреодолимого ужаса.
Фэйрбенк, сжимая подлокотники кресла, также пытался отвести взгляд.
Ее широко раскрытые глаза, видимые сквозь вуаль, сверкали грозной, сверхъестественной красотой. Была ли то Айлса Брирли? Я конвульсивно сжал кулаки; мои мысли сбивались. Когда светящаяся фигура, столь ужасная в своей совершенной красоте, медленно двинулась к внутренней двери, вперив в нее недвижный взор, доктор Фэйрбенк вскочил с кресла и бросился к ней.
- Айлса!
Его хриплый выкрик утонул в громоподобном рычании Мориса Клау.
- Глядите прочь! Глядите прочь! - закричал он. - Боже милосердный! Не смотрите на нее! Глядите прочь!
Предупреждение опоздало. Фэйрбенк был уже почти рядом, когда она обернулась и посмотрела ему прямо в глаза.
Не издав ни слова, ни звука, доктор упал, как подкошенный, точно был сражен могучим ударом!
Она подошла к двери, ведущей во внутреннюю комнату. Дверь беззвучно отворилась перед нею. Изнутри вырвалось облако изысканных благовоний; и дверь закрылась.
- Фэйрбенк! - хрипло прошептал я. - Боже мой! он мертв!
Морис Клау бросился к скорченному телу Фэйрбенка, ясно видимому в лунном свете.
- Поднимите его! - прошипел он. - Нужно унести его - прежде чем вернется она - вы понимаете? - прежде чем вернется!
Наклонившись, мы подняли бесчувственное тело доктора и вынесли - точнее, вытащили - его из комнаты. В коридоре мы, тяжело дыша, опустили Фэйрбенка на пол. Слышен был чистый и нежный голос. Он показался мне незнакомым, и слова я не в силах был понять, но каждый четко произнесенный слог наполнял меня леденящим ужасом.
Я встретил взгляд Мориса Клау, направленный на меня сквозь пенсне.
- Не слушайте, друг мой! - сказал он.
Подняв тело Фэйрбенка, мы вынесли его в гостиную. Клау запер дверь.
- Здесь мы остаемся, пока не вернется нечто туда, откуда явилось! - пророкотал он.
У наших ног недвижно лежал Фэйрбенк.
Вновь раздалось позвякивание.
- Это систр , священный музыкальный инструмент храмов Изиды, - прошептал Морис Клау.
Источник звука двинулся - и звук стих вдали.
- Сирльз! Фэйрбенк! - послышался задыхающийся, напряженный голос Брирли. - Не прикасайтесь к ней! Не смотрите на нее!