- Дражайший сэр! - ахнул Зеда, пытаясь завладеть его рукой, - скажите скорее - вы ничего не потеряли?
Гейлсвен наградил его пристальным взглядом.
- Нет, - ответил он.
- Ах! какое облегчение! - загромыхал доктор. - Должно быть, гадаете вы, что они искали?
- Могу догадаться!
- Гадать не нужно; ибо я скажу вам. Они искали ваш фрагмент священной вазы. Ко мне приходили они за моим!
Эти слова доктора поразили нас куда больше, чем его первое утверждение.
- Ваш фрагмент! - медленно произнес Гейлсвен, глядя Зе- де прямо в глаза. - О каком фрагменте вы говорите?
- О том, что вместе с вашим черепком составляет всю вазу! Но вы сомневаетесь? - Зеда пожал плечами. - Ждите минутку, и я докажу!
Зеда направился к выходу; в его походке ощущалась какая–то трудно уловимая, нарочитая неуклюжесть. Мы слышали, как удаляются тяжелые шаги. Нам оставалось только недоуменно переглядываться.
- Его проклятая изобретательность, - рявкнул Гейлсвен, - связывает мне руки!
Гейлсвен вынужден был на полуслове прервать свою тираду - в этот момент в комнату вошел обсуждавшийся нами джентльмен и продолжить обсуждение вопроса мы никак не могли. Зеда осторожно поставил на стол маленькую железную шкатулку и повернул в замочке ключ. Внутри находилась еще одна шкатулка из отполированной слоновой кости, которая, будучи в свою очередь открыта, явила нашим глазам фрагмент древнего керамического изделия, спящий на голубом бархатном ложе. Взяв этот обломок в руку, доктор Зеда попросил принести черепок.
Гейлсвен, мгновение помедлив, вышел из комнаты и почти тотчас вернулся, неся черепок, укрепленный на деревянной подставке. Доктор Зеда поднес друг к другу фрагменты сосуда, но так, что между ними еще оставалось некоторое расстояние.
- Они полностью совпадают, до малейшей детали! - провозгласил он; и это было совершеннейшей правдой.
- А теперь, - продолжал Зеда, явно наслаждаясь нашим неприкрытым изумлением, - я поведаю вам одну историю. Не стану просить вас поверить мне на слово; скажу только, что я посвятил всю жизнь свою подобным исследованиям и готов, поскольку обстоятельства так сложились, заручиться помощью вашей и установить истинность или же ложность моих представлений о черепке Анубиса.
- Прекрасно! - промолвил Лести и приготовился слушать. Мы с Гейлсвеном последовали его примеру. Зеда не спешил, как видно, собираясь с мыслями, однако мой невозмутимый друг придал этой паузе иной смысл и многозначительно прочистил горло.
III
Дата не важна нам, - сказал доктор Зеда. - В те давние времена был в Гизе, к северу от Сфинкса, храм Изиды, но не Изиде поклонялись там. Лишь памятники хранят его следы, доказывая, что он существовал - верно, мистер Гейлсвен?
Гейлсвен кивнул.
- Там поклонялись богам мертвых - и культ Анубиса важнее был остальных, в отдельном святилище проводились его ритуалы. Здесь, за тридцатью тремя вратами, под охраной тридцати трех хранителей ключей, покоился священный символ - символ, друзья мои, что основой служил сокровенного знания посвященных; символ ценнее жизней десяти тысяч воинов - ибо так написано!
- Не сталкивался с подобной надписью, - сухо заметил Гейлсвен.
Доктор Зеда улыбнулся.
- Столкнуться с нею доведется вам едва ли! - отвечал он. - Ваши Бельцони и Лепсиус, ваш Бирч, Ренуф, Бругш и Петри - все они слепые вандалы, не узревшие великую истину, высшую тайну, хранимую Египтом для того, чьи глаза видят и разум понимает!
Загадочный иностранец с неким вызовом поглядел вокруг и спокойно продолжал свой рассказ:
- Когда же в священный месяц сменялась луна, метори, дева, избранная из благородного дома, отличная красотой и чистотой своей, весь год служившая богам - брала в руки священный сосуд и высоко вздымала его, дабы поклонились ему посвященные; и когда первый светлый луч касался вместилища символа, склоняли все головы и пели "Гимн уходящих душ". После же запирали его снова за тридцатью тремя вратами, где пребывал он еще год. Символ тот не позволено никому было видеть, помимо верховного жреца, каковой лицезрел его в минуту посвящения в сан - ибо всякий иной, кто видел его, умирал! В священной вазе хранился он!
Зеда сделал внушительную паузу. Признаюсь, все мы не смогли устоять перед необычным обаянием рассказчика: нам казалось, что он говорит о глубоком духовном потрясении. Я готов был поверить, что он сам был свидетелем странных обрядов, о которых рассказывал так убедительно.
- В году столь давнем, - продолжал он тихим, хриплым шепотом, - что имя его ничего вам не скажет, девственница из знатного рода, коей доверен был возвышенный ритуал, на неисчислимые века закрыла пред своей бедной душой врата рая, навлекла на главу свою проклятие верховного жреца и гнев богов, и отринута была самим Сетом!
Она уронила из рук своих священную вазу, и святой символ навсегда утратили дети Земли! Утерян был ключ к книге мудрости; закрыта была та книга пред людьми навсегда!
- Продолжайте! - резко сказал Гейлсвен, так как Зеда снова замолчал.
- Вы не понимаете? - спросил доктор. - Знайте же, что приговор звучал так: "Пока осколки вазы вновь не станут единым целым". Фрагментов же было пять: большой, а именно ваш черепок, и четыре поменьше. Маленькие, после двадцати лет неустанных поисков, я обнаружил и соединил воедино. Не превратим ли разбитое в целое? Смогу ли я, посредством ничтожных осколков утраченной мудрости, что сумел я найти, вызвать пред собою ту блуждающую душу - прежде, нежели снова возвратится она молить об отдохновении в судилище Аменти?
Скажу без всякого преувеличения, что его слова буквально ударили нас, словно электрический разряд - таким удивительным показалось нам предложение доктора. Гейлсвен вскочил со стула и застыл, завороженно глядя на Зеду.
А тот, вновь сама любезность, пожал плечами и улыбнулся.
- Верите моей истории?
Лести первым пришел в себя. Ответ был вполне характерен для моего друга.
- Не могу сказать, что верю, - с искренней миной протянул он. - Но не хотел бы вас обескураживать.
- Тогда отчего бы вам не помочь доказать мои слова? Небольшой сеанс? Вы скептик, да? Очень хорошо; я стараюсь вам показать. Если ждет меня неудача, увы - я склоняю главу пред ликом неизбежного!
Мы вопросительно переглянулись, после чего Гейлсвен ответил:
- Хорошо, мы согласны. Историю вы рассказали странную, что и говорить, но мы готовы вам довериться.
Доктор поклонился.
- Нынче вечером для начинания? - предложил он.
- Непременно.
Доктор выразил свою глубочайшую радость, запер осколок вазы в двойную шкатулку и направился к двери. Но я наконец вспомнил, о чем все время намеревался его спросить:
- Могу я узнать, кого вы подозреваете в попытке ограбления?
Он обернулся в дверном проеме и как–то странно посмотрел на меня.
- Есть другие, - отвечал он, - кто ищет, подобно мне, и не стесняют средства для достижения целей своих. Их станем мы опасаться, друзья, ибо знаем, что замыслили они против нас!
Сказав это, доктор отвесил низкий поклон и вышел.
День тянулся медленно и без особых происшествий. В четыре наше ленивое безделье прервал визит Гейлсвена: он решил показать нам письмо из Британского музея.
Ранее Гейлсвен запрашивал музей относительно фотографий и зарисовок черепка; только что полученный им ответ гласил, что подобные фотографии и рисунки в музей не поступали!
Обычно мы в послеобеденные часы пили чай; Гейлсвен присоединился к нам, а в пять часов заглянул и доктор Зеда. Он оставался с нами до вечера; уже в сумерках все мы отправились к Гейлсвену на первое "заседание" - так назвал доктор задуманный нами сеанс. Зеда исчез в своей квартире, через несколько минут вернулся с железной шкатулкой и изложил план действий.
- Вокруг сего маленького стола сядем мы, как на сеансе, но медиума нет - лишь черепок. Этими каучуковыми лентами я на время скреплю осколки и поставлю вазу на подножие мистера Гейлсвена, здесь у окна - вот так. Рядом поставим мы лампу, затенив ее - дабы испускала тусклый свет. Видим мы ее, сидя в темноте. Сейчас мы будем ждать больше сумерек.
Мы вышли на балкон и курили около часа, причем Зеда отравлял чистый воздух дымом своих излюбленных черных и длинных сигар. Они походили на высушенные корни растений и запах имели настолько оригинальный, что сравнить его попросту не с чем. Между восьмью и девятью часами вечера свет - точнее, его отсутствие - удовлетворил Зеду; мы в полумраке уселись за стол и, по указанию доктора, соединили наши руки. Около часа прошло в напряженном молчании, а в комнате, казалось, становилось все жарче. Легкий ветерок донес сквозь растворенные окна запах сигары Зеды, после же, когда мы закрыли окна, эти гибельные испарения заполнили все пространство комнаты, словно нечто осязаемое - и тошнотворное. Сеанс начал мне надоедать; Лести, вопреки строгому наказу доктора хранить молчание, принялся покашливать и беспокойно заерзал на стуле; и тотчас прозвучал громыхающий голос - прозвучал так неожиданно, что заставил всех нас вздрогнуть:
- Нынче бесполезно; нечто не благоприятствует. Зажгите свет.
Гейлсвен поспешил исполнить эту просьбу; я заключил, что и он начал терять терпение.
- Имеется неблагосклонное условие, - заявил Зеда, возвращая свой осколок вазы в шкатулку. - Завтра мы изменим порядок.
Доктор ничем не выказал свое разочарование и, похоже, продолжал верить, что наши сеансы увенчаются успехом. Он предложил на время следующего сеанса оставить открытым одно из окон; мы только рады были согласиться, надеясь, что это хоть немного очистит воздух в комнате от удушающего запаха сигар. По словам Зеды, неудача объяснялась, вероятно, и некоторыми другими причинами - нашим местоположением за столом и относительным расстоянием между каждым из нас и черепком.
- Мы будем смотреть завтра, - и с этими словами Зеда покинул нас.
- Ходячее воплощение обмана! - пробормотал Лести. - Да и акцент у него, я подозреваю, деланный. Вот уж не знаю, отчего мы решили поверить в эту невероятную басню.
- И я не знаю, - задумчиво сказал Гейлсвен. - Но второй фрагмент вазы у него, и если он сам не верит в собственную гипотезу, ради чего он затеял сеансы?
- Ладно, довольно гадать! - отозвался Лести, выражая, мне кажется, общее чувство.
Весь следующий день Зеда не показывался, однако вечером явился в назначенный час и вновь усадил нас за стол - но в ином порядке. Одно из французских окон было оставлено открытым, а черепок и лампа сдвинуты влево.
Наши сорокаминутные старания были вознаграждены довольно обычным явлением: стол принялся покачиваться и издавать треск. Других потусторонних манифестаций мы не заметили и в половине десятого доктор прекратил сеанс.
- Прекрасно! - восторженно воскликнул Зеда, - чудесно! Мы вошли в гармоническое соприкосновение, и в кругу пребывала сила. Завтра ждет нас триумф, друзья мои, но понадобится видоизменение, считаю я. Вы, мистер Клиффорд, сядете слева от мистера Лести, мистер Гейлсвен будет от него справа, а я - напротив мистера Лести. И от фонарей снаружи слишком много света. Окна, думается мне, должны оставаться открытыми, но используем мы эту японскую ширму, что загородит излишний свет и затенит вазу. Завтра будем мы наблюдать эти вещи.
Тем и закончился наш второй сеанс, и теперь я перехожу к последнему эпизоду своего рассказа - истории со странным началом, необычайным продолжением и еще более удивительным финалом.
IV
На следующий день Зеда угостил нас вторым завтраком в городе и пригласил на дневной концерт; он заранее купил билеты, так как интересовался - или делал вид, что интересовался - игрой какого–то скрипача, чье имя гордо упоминалось в программке. Гейлсвен и доктор собирались перед сеансом пообедать у нас, так что мы сразу вернулись к себе и болтали, попутно занимаясь всякими делами, пока не подали обед. В блеске застольной беседы Зеда превзошел сам себя. Помнится, я подумал, какую он прожил, должно быть, странную и насыщенную событиями жизнь.
Около девяти вечера мы дошли в темноте до дома нашего друга; у Гейлсвена нам пришлось искать и разжигать в полнейшем мраке масляную лампу - доктор объявил, что ощущает в атмосфере нечто благоприятственное и что электрический свет может свести на нет положительные атмосферные условия. Он был сильно напряжен и, казалось, заряжен ожиданием - но при том не забыл о своих черных сигарах, одну из которых закурил, отправившись за железной шкатулкой. С этой целью он одолжил у меня спички, позабыв их вернуть.
Лишь без четверти десять, если не ошибаюсь, Зеда завершил все приготовления; благодаря высокой японской ширме, закрывавшей окна, в комнате было так темно, что я едва мог разглядеть доктора, который сидел по левую руку от меня, и Лести, сидевшего справа. Гейлсвен проступал смутным силуэтом в луче света от масляной лампы для чтения, расположенной рядом с древней вазой в дальнем конце комнаты. Я с трудом скрывал волнение; думаю, то же ощущали и мои друзья.
Часы где–то вдалеке пробили половину, затем три четверти; ничего не происходило. Я услышал шум мотора: с дороги свернул автомобиль и остановился на подъездной аллее у дома. Видимо, хирург из десятой квартиры, рассеянно подумал я. Затем наступила глубокая тишина; я ожидал услышать бой часов и напряг слух, пытаясь различить первый удар одиннадцатого часа, но вместо этого послышался громкий треск и стол заходил ходуном. Он трясся гораздо сильнее прежнего. Хриплый голос Зеды тихо произнес:
- Что бы ни случилось, продолжайте держать руки на столе!
Он замолк, стол перестал покачиваться, и с пугающей внезапностью смолки стуки и потрескивания, звучавшие со всех сторон. Мгновение тишины, краткое, почти незаметное, ибо в тишине почти сразу же раздался неожиданный звук.
То был женский голос, низкий и чистый; он что–то бормотал с причудливыми модуляциями, доходя до высоких нот в конце каждого третьего такта и повторяя это снова и снова - мрачная, полная ужаса музыка, отдаленно напоминавшая грегорианские песнопения.
- Триумф! - прошептал Зеда. - Это "Гимн уходящих душ".
Его слова, похоже, потревожили певицу, но лишь на долю
секунды. Гимн продолжал звучать.
Я чувствовал, что больше не в силах выдерживать этот загадочный концерт; с каждым повтором тихой, ясной ноты в четвертой доле третьего такта по моей спине пробегал холодок. Монотонное пение становилось невыносимым - и внезапно я увидел, что рядом с вазой появилась изящная белая фигура!
Пение смолкло, слышалось лишь тяжелое дыхание моих друзей. Видение было скрыто от Гейлсвена и Лести, сидевших спиной к окну, но я был обращен лицом к ней - ибо это была женщина. Я различал каждую линию ее тела: изгибы шеи, рук и плеч, тусклый металлический отблеск тяжелой короны ее волос. Она протянула руку к свету и я отчетливо увидел кольцо с большим зеленым камнем на ее указательном пальце. Она должна быть очень красива, подумал я, вглядываясь в темноту в напрасной надежде рассмотреть ее получше. Страшный грохот - и полная тьма! Стол, за которым мы сидели, перевернулся, и я упал со стула на пол!
- Держите его! - раздался голос Лести. - Хватайте его, Гейлсвен, Клиффорд!
Громко хлопнула дверь.
- Проклятье! Я на полу! - голос Гейлсвена.
- Зажгите свет! - закричал я, ощупью продвигаясь в темноте и натыкаясь на мебель.
Основательно повредив щиколотки, я наконец нашел выключатель. Он не работал!
- Провод перерезан! Зажгите спичку!
- У меня их нет! - сказал Лести.
- Мои у Зеды! - отозвался Гейлсвен. - Откройте дверь!
- Заперта! - доложил Лести.
- Ломайте же! - закричал Гейлсвен, отшвыривая в сторону японскую ширму. - Черепок исчез!
Лести ударил плечом в дубовую дверь: раз - другой - третий. Никакого результата. Мы дружно набросились на дверь, полетели щепки, дверь распахнулась с оглушительным треском.
- Быстрее! К нему! - тяжело дыша, выпалил Гейлсвен и понесся вниз по лестнице.
Мы выскочили из подъезда, вбежали в соседний и мигом взлетели на второй этаж. На звонки и стук никто не отвечал, дверь оказалась слишком крепка и высадить ее нам не удалось. Мы застыли, уныло глядя друг на друга.
- На балкон! Скорее! Оттуда перелезем на его балкон и попадем в квартиру через окно! - воскликнул Лести.
Мы помчались обратно. До той ночи я и не знал, как легко, оказывается, перебраться с балкона на балкон; но Лести проделал это, не задумываясь, мы с Гейлсвеном тут же последовали его примеру, ворвались через открытое французское окно в темную комнату и бросились к выключателю у камина. Комната была пуста!
- Боже правый! - выдохнул Гейлсвен и метнулся в соседнюю комнату.
Она была совершенно пуста, как и все остальные! Дверь в квартиру была заперта.
- Пока мы валяли дурака, слушая этот концерт, он успел все вывезти, - сказал я. - Скорее всего, взял всю обстановку напрокат у большой мебельной фирмы, включая старинные безделушки и прочее. Помню, я еще удивился, увидев такую заурядную коллекцию у человека, который все время путешествует и изучает древности!