- Именно так, - подтвердил Нокс. Они подъехали к развилке дорог, ведущих в пустыню, и он принялся изучать дорожные указатели. В офисе Омара они посмотрели документы и быстро выяснили, что в окрестностях озера Мариут работали четыре иностранные археологические экспедиции. Поскольку на раскопках в Филокстините, Тапосирис-Магна и Абу-Мина наступил перерыв, наибольший интерес представляли раскопки в Борг-эль-Араб, которые вела группа Техасского общества библейской археологии.
- Тогда каким образом здесь очутилась эта крышка? - поинтересовался Омар, едва они выехали на нужную дорогу.
- Это могло случиться много веков назад, - пожал плечами Нокс. - О существовании свитков Мертвого моря было известно в античные времена. Мы располагаем свидетельствами о том, что в первом, втором и четвертом веках в пещерах Кумрана находили рукописи. Ориген даже использовал их при написании своего главного труда "Гекзапла".
- Это что?
- Библия, написанная в шесть колонок. Первая колонка - на древнееврейском, вторая - на греческом, а остальные - различные обработанные варианты. Это помогло другим исследователям сравнить разные версии. Но дело в том, что он в значительной мере опирался на свитки Мертвого моря.
- И ты думаешь, что они могли быть привезены сюда в этом кувшине?
- Такой возможности исключать нельзя.
Омар с трудом проглотил слюну.
- Ты же не думаешь, что мы можем найти… найти рукописи?
Нокс рассмеялся:
- Не нужно питать излишних надежд. Веришь ли, один из свитков представлял собой карту места, где спрятаны сокровища, и нацарапан на медной пластине. А остальные - на пергаменте или папирусе. Александрийский климат разрушил бы их еще века назад. Но есть и другое объяснение. Гораздо более интригующее. Во всяком случае, для меня.
- Продолжай.
- Мы не сомневаемся, что ессеи жили не только в Кумране, - сказал Нокс. - Иосиф Флавий, например, упоминает ворота ессеев в Иерусалиме, а некоторые свитки излагают правила, по которым ессеям надлежит жить за пределами Кумрана. Поэтому другие общины наверняка существовали.
- Ты думаешь, здесь? В Александрии?
Нокс улыбнулся.
- Ты когда-нибудь слышал о терапевтах? - спросил он.
III
Преподобный Эрнст Петерсон незаметно дотронулся до брови. Он не любил, когда замечали, что он потел. Он не любил выказывать никаких признаков слабости. Пятьдесят два года, прямая спина, седеющие волосы, пронзительные глаза, орлиный профиль. С неизменной санкционированной версией Библии в руках. Всегда в подобающем сану одеянии. Человек, который своей несгибаемой твердостью подчеркивает несокрушимую силу Господа. И все же предательский пот продолжал появляться. И дело было не во влажности темных и запутанных подземных лабиринтов. Он не мог справиться с волнением в преддверии предстоящего открытия.
Тридцать с лишним лет назад Петерсон был молодым преступником, мелким вором, постоянно не ладившим с законом. Однажды после ареста он клевал носом на скамейке в полицейском участке и поднял глаза на висевшую на стене репродукцию картины Генриха Хофмана, изображавшей Христа. Внезапно его сердце забилось как сумасшедшее, будто в приступе неконтролируемой паники, и он необычайно ярко увидел всю никчемность своей жизни и ослепительный белый луч - настоящее прозрение. Когда все закончилось, он сполз со скамейки и стал искать, во что бы посмотреться. Он был уверен, что видение не могло не оставить отпечатка на его внешности - наверное, волосы поседели, кожа потемнела, а глаза выцвели. Однако никаких внешних изменений он не обнаружил. Но изменения произошли - он полностью изменился внутри. Ибо ни один человек, заглянувший в лицо Бога, не мог остаться прежним.
Он вновь дотронулся до брови, повернулся к Гриффину и спросил:
- Готовы?
- Да.
- Начинайте!
Он отступил назад, а Гриффин с Майклом вынули первый каменный блок из искусственной стены, за которой действительно скрывалось помещение, как и показывали приборы. Гриффин просунул руку с фонарем и посветил в него, выхватывая из тени яркие краски. Студенты не могли удержаться от взволнованных восклицаний. Но Петерсон знаком дал команду Натану и Майклу продолжать разбирать стену.
В Первой книге Царств сказано: "Господь смотрит не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце". В ту ночь Господь заглянул ему в сердце. И Господь увидел в нем то, о чем сам Петерсон и не догадывался.
Скоро был расчищен достаточно большой проем, позволявший проникнуть в помещение. Гриффин уже собирался так и поступить, но Петерсон остановил его, удержав рукой за плечо.
- Нет, - сказал он, - первым войду я.
- Но это должен быть археолог!
- Первым войду я, - повторил Петерсон. Он оперся ладонью на край кладки и шагнул вперед.
В ту ночь он не просто преобразился - у него появилась цель. Из всех даров Господа это, наверное, было самым ценным. Путь пройден нелегкий. Он потратил годы на Туринскую плащаницу и Вуаль Вероники, которые оказались средневековой фантазией. Но сомнение никогда не закрадывалось в его сердце, и он не допускал мысли о том, чтобы сдаться. Господь не возлагал столь важные миссии на случайных людей. И наконец в его руках оказался важный ключ, и он не жалел сил, чтобы добраться до истины. И вот теперь он находился всего в нескольких шагах. Он чувствовал это. Он знал это. Наступало время прозрения, неизбежное, как рассвет.
Он посветил вокруг себя фонарем. Комната насчитывала тридцать шагов в длину и десять в ширину. Все покрыто пылью. В пол врезана большая купальня с широкими ступенями, разделенная на две половины низкой каменной стеной, позволявшей членам общины входить нечистыми с одной стороны и выходить очищенными с другой. Стены покрыты штукатуркой с выцветшими древними росписями, изъеденными червями. На них виднелся слой грязи и паутина. Он щеткой расчистил один участок и посветил сбоку фонарем. Женщина в синем с ребенком на руках. От охвативших священника чувств проступили слезы.
- Преподобный! Смотрите!
Он обернулся и увидел Марсию, направлявшую луч фонаря на куполообразный потолок. На нем было изображено небо: пылающее оранжевое солнце в своей высшей точке, а вокруг созвездия желтых светил, кремовая полная луна, красные уголья планет. День и ночь вместе. Его душа наполнилась ликованием, и он упал на колени, испытывая чувство благоговения и восторга.
- Давайте возблагодарим Господа! - сказал он. Он обернулся и дождался, пока все студенты опустились на колени. Даже Гриффин последовал их примеру, поддавшись единому порыву группы.
- "А я знаю, Искупитель мой жив, - вскричал Петерсон, и его слова разнеслись по всей комнате, - и я знаю, Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога". Да! - ликовал он. - Я во плоти моей узрю Бога.
IV
Нагиб Хуссейн направлялся писать отчет в полицейский участок Маллави, когда решил сначала заехать в Амарну и поспрашивать местных полицейских насчет пропажи девочки и заодно познакомиться с ними.
Туристический полицейский валял дурака на мотоцикле, развлекая своего начальника и двух товарищей, пивших чай на деревянных скамейках под самодельным навесом от солнца. Он газовал, срываясь с места, и резко тормозил, поднимая задним колесом облака пыли и грязи. Нагиб вздохнул и решил проявить терпение. Отношения между службами здесь были очень натянутыми, и каждая считала себя главной. Он ждал, пока начальник обратит на него внимание, но тот демонстративно продолжал его не замечать. Чувствуя, что начинает злиться, Нагиб прошел вперед и остановился перед офицером. Тому уже ничего не оставалось, как взглянуть на него и спросить, по-прежнему продолжая сидеть:
- Да?
Нагиб кивнул на восточную гряду холмов и произнес:
- Я только что приехал из пустыни.
- Если вам за это платят…
- Один проводник вчера возил группу туристов. Они нашли девочку.
- Девочку? - нахмурился офицер. - Что вы имеете в виду?
- Я имею в виду ее тело. Завернутое в мешковину.
Офицер поставил чашку и встал. Высокий, ухоженный, аккуратно подстриженный, с обработанными ногтями, роскошными усами и в форме с иголочки.
- Я ничего не слышал, - сказал он неожиданно серьезно и протянул руку: - Капитан Халед Осман, к вашим услугам.
- Инспектор Нагиб Хуссейн.
- Вы здесь недавно, инспектор? Я не помню, чтобы мы встречались.
- Шесть недель, - уточнил Нагиб. - До этого я служил в Минье.
- Похоже, вы там сильно кому-то насолили, если вас перевели сюда.
Нагиб хмыкнул, скривившись. Он расследовал появление военного оборудования на черном рынке и не закрыл дело, когда следы повели наверх, даже после более чем прозрачных намеков. Он ненавидел сложившиеся в Египте традиции коррупции.
- Мне сказали, что это повышение.
- Понимаю, - согласился Халед. - Мне тоже так сказали. - Он оглядел двор. - Выпьете с нами чаю?
Нагиб отрицательно покачал головой:
- Мне надо вернуться в участок. Просто решил заехать спросить, не слышали ли вы чего.
Халед тоже покачал головой:
- Мне очень жаль. Но я поспрашиваю, если хотите. Буду начеку.
- Спасибо, - поблагодарил Нагиб. - Я был бы очень признателен.
Он вернулся к своей "ладе" в хорошем настроении. Его жена всегда говорила, что немного учтивости решит массу проблем. Она оказалась права.
ГЛАВА 3
I
Гейл открыла свой "лендровер-дискавери" и забралась внутрь. Она посидела пару секунд не двигаясь, сделала несколько глубоких вдохов и посмотрела на себя в зеркало заднего вида. Загар, платок и местная одежда обеспечивали ей нужную анонимность. Она вполне могла уехать, и никто бы не узнал, что она была здесь. Хотя это не совсем верно. Она бы знала.
Гейл вытащила из бардачка камеру и поспешила обратно через зал продажи билетов, где все еще прятались полицейские. Сердце громко стучало, а по коже бегали мурашки. Стаффорд и его спутники были по-прежнему зажаты на платформе и пытались отнять свой багаж у двух юнцов. Она забралась на скамейку, орудуя камерой как оружием.
- Си-эн-эн! - закричала она. - Аль-Джазира!
Немедленно все внимание переключилось на нее, а волна ненависти быстро уступила место страху: люди инстинктивно опускали головы, не желая попасть в объектив. Она перевела камеру на сотрудников Центральных сил безопасности. Офицер бросил сердитый взгляд и дал указания. Его подчиненные поспешили на платформу и дубинками расчистили ненадежный коридор, по которому Стаффорд, рыжеволосая и Гейл быстро добрались до "лендровера".
- Чего мы ждем? - закричал Стаффорд, захлопывая за собой дверцу. - Везите нас отсюда!
- А как же носильщик?
- Черт с ним! - отмахнулся Стаффорд. - Давайте убираться!
- Но…
- Он же один из них, верно? И сможет о себе позаботиться.
Люди из ЦСБ махали им, давая понять, что не смогут долго гарантировать им защиту. Гейл включила передачу и рванула с места. Там, где она собиралась ехать, образовалась пробка, и ей пришлось повернуть налево. Улицы быстро сужались и на глазах старели, а потом и вовсе превратились в базар, заставив ее сбросить скорость и осторожно пробираться среди возмущенных покупателей. После бесконечных поворотов и изгибов улиц она быстро потерялась и понятия не имела, где они очутились. Наклонившись вперед, Гейл стала всматриваться в крыши домов в надежде найти знакомый ориентир.
II
Улыбка на лице капитана Халеда Османа сохранялась до тех пор, пока он не проводил инспектора полиции. Но она исчезла, когда он повернулся к своим подчиненным:
- Фейсал, Нассер, Абдулла! Поехали со мной.
Халед напряженно сидел на переднем сиденье, Нассер сел за руль, а Абдулла и Фейсал устроились сзади. Тишину нарушал только шум двигателя. Тишину гнева. Тишину страха. Они доехали до северных захоронений. Халед вылез первым, а потом и остальные, которые, ссутулившись, направились за ним неровной цепочкой. После своего принудительного перевода из армии в туристическую полицию он сделал все возможное, чтобы внушить этим людям уважение к форме, но все впустую, они были мусором, и их волновали только взятки - бакшиш - с туристов. Он вышагивал перед ними, а они стояли, опустив от стыда головы, как побитые щенки.
- Я поручил вам только одно! - Он не мог успокоиться. - Только одно! И даже этого не смогли сделать!
- Но мы сделали в точности, как вы велели…
Халед с размаху влепил пощечину Фейсалу, звук от которой отозвался эхом в горах.
- Как так могло получиться? - пронзительно закричал он, брызгая слюной. - Ее ведь нашли!
На губах Абдуллы появилась улыбка, явно вызванная тем, что главный удар пришелся на Фейсала. Халед схватил его за воротник и сжал так сильно, что тот начал задыхаться, а лицо побагровело.
- Если это сорвется… - угрожающе произнес он, - если это сорвется…
- Но мы с самого начала выступали против этого, сэр, - запротестовал Фейсал. - Идея появилась у вас. А теперь вон как все вышло!
- Молчать! - рявкнул Халед, отпуская Абдуллу, начавшего жадно хватать воздух и массировать горло. - Вы хотите всю жизнь провести в бедности? Вы этого хотите? Это же наш шанс разбогатеть!
- Да уж! - с сомнением произнес Фейсал.
- Что здесь непонятного?
- Да там же ничего нет, сэр. Неужели вы еще не поняли?
- Ошибаешься! - возразил Халед. - Оно там. Я это чувствую. Еще неделя, и все станет нашим. - Он поднял палец. - Но больше никаких ошибок. Ясно? Никаких!
III
Нокс ехал на запад по новой дороге через пустыню, разукрашенную целой палитрой удивительных красок: справа - белоснежные пятна солеварен, слева - неестественный блеск отливавшего пурпуром озера Мариут, а сверху - пучки вечерних облаков, будто позирующих для полотен Джексона Поллока.
- О терапевтах? - нахмурился Омар. - Не они были ранними христианами?
Нокс покачал головой.
- Их воззрения и обряды похожи на христианские, и некоторые отцы церкви считали их христианами, не исключено, что они в конце концов ими и стали. Но начинали они не как христиане хотя бы потому, что жили в Александрии и ее окрестностях еще до того, как Христос начал проповедовать. Нет, они точно являлись иудеями. Филон Александрийский оказался настолько увлечен их идеями, что чуть сам к ним не присоединился, а ведь его второе имя - Филон Иудейский. Более того, он отмечал очень тесную связь между ними и ессеями. Терапевты служили для него образцом созерцательной жизни, в то время как ессеи вели активный образ жизни. Но их верования и обряды выглядели очень похожими.
- В каком смысле?
- Обе секты отличались особо строгим соблюдением аскетической дисциплины, - ответил Нокс, расчесывая укус комара на предплечье. - Сейчас этим уже никого не удивишь, но до ессеев никто не считал бедность добродетелью. Все вступавшие в их секту сначала раздавали свое имущество - так же поступали и терапевты. И те и другие отвергали рабство и считали своим долгом службу другим. Последователи обеих сект очень уважительно относились к старикам и были вегетарианцами, осуждавшими принесение животных в жертву, возможно, потому, что верили в реинкарнацию. И те и другие одевались в белое льняное полотно и слыли искусными врачевателями. Есть мнение, что слова "ессеи" и "терапевты" произошли от обозначения целителей в арамейском и греческом языках. Но скорее всего оба слова означали "служителей Бога".
Он повернул на юг и поехал по мощеной дороге вдоль озера, на скалистом берегу которого отдыхали несколько рыбаков.
- Ритуалы очищения для последователей обеих сект были очень важны. Они практически все соблюдали обет безбрачия и поддерживали свою численность за счет привлечения новых членов, а не деторождения. И те и другие хором распевали восхваления. Есть основания считать, что некоторые пасхальные гимны, найденные в Кумране, написаны терапевтами. Обе секты пользовались солнечным календарем в отличие от принятого тогда еврейского лунного. У обеих сект ритуальный год состоял из трехсот шестидесяти четырех дней, хотя правильную цифру они тоже знали.
Они добрались до южной оконечности озера - бесплодной земли с бедуинскими поселениями, большими промышленными комплексами, дорогими виллами, утопающими в зелени, и обширными участками каменистой почвы, применения которой так и не нашли. Нокс съехал на обочину, чтобы свериться с картой. Серая цапля с любопытством взглянула на них из тростника. Нокс подмигнул ей, и та улетела, неспешно махая крыльями.
- Ессеи и терапевты, - напомнил Омар.
- Да, - кивнул Нокс. Оставив развернутую карту на коленях, он выехал опять на дорогу и направился к западу, стараясь держаться как можно ближе к озеру. - И те и другие считали, что слова священных книг служат символами скрытого смысла. У обеих сект имелись секреты, которые нельзя было раскрывать другим, например, имена ангелов. Они придавали особое значение геометрии, нумерологии, анаграммам и игре слов, а также праздникам. Терапевты почитали число "семь" и устраивали праздник на каждый седьмой день, но наиболее священным у них считалось число "пятьдесят", и пятидесятый день отмечался особенно. Дело в том, что пятьдесят является суммой квадратов трех, четырех и пяти, а три, четыре и пять - размеры прямоугольного треугольника, по их мнению, лежащего в основе вселенной.
- Прямоугольные треугольники? Но разве они не относятся скорее к Греции, чем к Иудее?