5
Майкл позвонил в девятом часу утра. И не по телефону, а в дверь. Он не извинился, кажется, даже не поздоровался. Он был крайне взвинчен и начал с места в карьер:
– Это беда, Белка, это беда. Свари мне кофе и слушай очень внимательно. Это – беда.
У Майкла для определения жизненных трудностей существовало два термина: головная боль и беда. Первый означал проблему неприятную, сложную, но вполне разрешимую. Второй мог относится к катастрофе, провалу, разорению, попыткам прошибать лбом стену, словом, к проблеме практически неразрешимой.
Майкл сел, достал пачку своих неизменных югославских сигарет "Дойен", взятых по дешевке из оптовой партии еще чуть ли не год назад и, закурив произнес:
– Вчера я дозвонился до Колича. Ну, Колича ты знаешь. Колич связался с Патлатым, объяснил ему важность момента, и Патлатый принял меня лично. Патлатый – не вор в законе, но очень сильный авторитет из новых. Я его и видел-то до этого всего два раза. И вдруг такая честь.
Майкл помолчал, нервно затягиваясь, и еще несколько раз пробормотал:
– Беда, беда.
– Слушай, ну что ты заладил одно и то же. Ты объясни. На вот твой кофе. В чем беда-то?
– В чем беда? – переспросил Майкл, словно Белка задала какой-то неприличный вопрос. – А в том. что Патлатый, оказывается, знал об этом убийстве. Он и клюнул-то на ключевое слово – "Старица". Не каждый же день в тихом уездном городке башку разносят из крупнокалиберного оружия. Патлатый при мне связался с Шайтаном – лидером Тверской группировки и спросил, какие новости по старицкому делу. И новости оказались страшненькие. Ментовская версия этого убийства такова: на нашего Мишку случайно (то есть по ошибке) или с целью ограбления напали двое или трое боевиков Шайтана на восьмом километре шоссе Старица – Гурьево. Мишка ершился, сопротивлялся, все мы знаем, драться он умеет. Ну и довыеживался. Труп обнаружил наутро местный тракторист. Протокол обследования места происшествия составлял начальник местной оперативной группы Старицкого РУВД. Фамилии в деле фигурируют. Далее дело передали – задумайся на секундочку – Тверскому РУОПу. Понимаешь, да? Региональному управлению по борьбе с организованной преступностью. Почему, с какой стати? И дальше. Ввиду московской прописки погибшего дело начинает вести Петровка. Это уже полный бред. Но самое интересное впереди. Шайтан клянется, а он Патлатого обманывать не станет, это точно, что никакого отношения его ребята к этому убийству не имеют. Бойцов там и близко не было в тот день. Бакланы на такую мокруху не идут, а какой-нибудь Ванька-крестьянин – тем более.
Майкл сыпал своими воровскими терминами, не удосуживаясь переводить их на нормальный язык, но Белка решила не перебивать.
– К тому же, не забывай, какое применялось оружие. Похоже на целенаправленное стирание внешности. Вывод один – Мишку убрали мусора. Зачем? Это второй вопрос. Патлатого он очень интересует. Тверские объясняют просто. У РУОПа ничего на Шайтана нет. Вот и делают такую грубую подставу, чтобы начать мести его братву. Но и это не все. РУОП там тоже как бы для ширмы. Шайтан тремя днями раньше получил сигнал от высокого и надежного источника, что в его регионе гуляет ГБ. Информация подтвердилась. Это и были дурные новости по Старицкому делу. На следующий день после убийства Разгонова на семнадцатом километре того же самого шоссе сотрудники спецподразделения ФСБ взяли четверых боевиков Шайтана при обстоятельствах, о которых лидер группировки предпочел умолчать. Вот какие именно мусора, по мнению Шайтана, убрали Мишку Разгонова.
Майкл замолчал, доставая очередную сигарету и щелкая зажигалкой.
– Это беда, Белка. Я в такие игры не играю. Я, правда, увлекся сегодня ночью и сделал одну глупость. Патлатый спросил, кто может подтвердить информацию о работе ГБ в Тверском регионе. Шайтан ответил, и Патлатый многозначительно хмыкнул. Я сделал глупость. Когда их разговор закончился, я переспросил у Патлатого имя, потому что, мол, для меня важно, кто может знать об этом деле больше Шайтана. Патлатый ответил, но пояснил, что не советует искать этого человека. И даже не советует произносить его имя вслух где попало.
Майкл подошел к окну и поглядел вниз, очевидно, на оставленную во дворе машину.
– Патлатый обещал держать меня в курсе. А я ему – сообщать все, что узнаю сам, намеренно или случайно. Но самый атас, слышишь, Белка, заключается в том, что сегодня утром у меня под окном стояла та же тачка, которая по дороге в морг ехала за нами. Я запомнил разбитый левый подфарник у этого бежевого "жигуля". А вчера обратил внимание, потому что впереди сидели два паренька с одинаковыми бесцветными рожами и в стандартных костюмчиках. Сегодня рожи были другие, но машина – та же. Это неприкрытая слежка. Ты понимаешь, Белка, они на меня давят, а я не понимаю, чего они хотят. Это беда. Похоже, придется просто слинять. Полетят два очень хороших дела, но черт с ними – жизнь дороже…
У Белки на глаза выступили слезы и она сказала с трясущимися губами:
– Вот именно. Майкл, скотина, о чем ты говоришь?! Жизнь действительно дороже, но для некоторых это уже не имеет значения. Для меня – тоже.
– Извини, Ольга, ты же меня знаешь, я всегда говорю о делах. Но я прибежал сюда только потому, что хотел предупредить: не лезь в это дело, они убьют тебя, с ними невозможно тягаться.
– Возможно, – тихо сказала Белка.
– Но Мишке это уже не нужно!
– Нужно, – упрямо сказала Белка.
– Идиотизм, – проворчал Майкл и закурил очередную сигарету.
– Спасибо тебе большое, Майк, – проговорила вдруг Белка. – Ты очень много для меня сделал.
– Да иди ты! – отмахнулся Майкл.
– Нет, действительно, я даже не ожидала, что ты так быстро все узнаешь.
– Я сам не ожидал.
– Скажи мне это имя, Майк. Пожалуйста.
– Какое имя?
– Ну, того источника, который Шайтану про ГБ сообщил.
– Белка… Ольга… Да ты с дуба рухнула! Я тут сижу трясусь из-за того, что сам узнал про это, а ты хочешь, чтобы я пустил информацию дальше.
– Ты уже пустил ее, Майк. Сказал "а" – говори "б". Это же смешно. От одного произнесенного вслух слова ничего не изменится. А мне теперь уже все равно. Я не боюсь ни ГБ, ни мафии. И если ты не скажешь, я позвоню Количу, я найду Патлатого, я до Шайтана доберусь, до Ельцина, до Клинтона, до черта лысого доберусь! Ты понимаешь?
Майкл закурил следующую сигарету от предыдущей и надолго задумался.
– Хорошо, – родил он, наконец, – только учти: нигде никаких ссылок, ни на Колича, ни на меня, ни даже на Патлатого и Шайтана. Ну, и разумеется, если с кем-то из них встретишься, я тебе ничего не говорил.
– Ты что, меня за идиотку держишь?
– Нет, просто ты впервые лезешь в такое дело, и должна знать общий принцип – как можно меньше трепать языком. Это не потому, что я боюсь за свою шкуру, хотя и поэтому тоже. Это потому, что хуже будет всем, в первую очередь – тебе. Ты будешь сегодня на Петровке. Не нервничай. Менты в этой истории пешки, если, конечно, там будут настоящие менты. Но в любом случае, коси под дурочку. Пусть даже они поймут, что ты косишь – все равно коси! Ни одного лишнего слова! Ты поняла?
– Я поняла, Майк. Успокойся.
Он вскочил, подбежал к окну, долго смотрел во двор, на свою машину. Ничего подозрительного, очевидно, не отметил и вернулся к столу. Вырвал из записной книжки листок. Быстро написал одно слово и подсунул бумажку под вазочку с печеньем.
– Шиза поперла? – спросила Белка.
– Шиза грызет постоянно, – ответил Майкл залихватски, словно это был отзыв на пароль. Потом добавил:
– Я передумал, Белка. Я не скажу тебе этого имени. Не могу. И не звони мне. Это очень серьезно. Я сам свяжусь с тобой. Пока.
Он выбежал как ошпаренный. Белка взяла маленький листок и прочла: "ЗОЛТАН". Потом смяла записку, положила бумажный комочек в рот и, тщательно разжевав, проглотила. Запила эту гадость глотком кофе, села на стул и заревела. От ощущения нелепости, беспомощности и страха.
Тихо появился кот Степан, вспрыгнул на кухонный стол и, подойдя вплотную, начал "бодаться" – терся своей головой о лоб и щеки Белки. Внизу, во дворе, хлопнула дверца и взревел мотор.
А на Петровке все было достаточно скучно. Она косила не столько под дурочку, сколько под убитую горем вдову. Играть эту роль было нетрудно. Когда майор расспрашивал о Михаиле, о его прошлом, об их отношениях, Белка начинала плакать. Не на публику – просто от глухой тоски. Она плохо запомнила бесчисленные вопросы майора Кондратьева, на которые отвечала по преимуществу односложно, а изложенная им версия убийства полностью совпадала с тем, что рассказал Майкл. Новым было, пожалуй, лишь то, что на траве старицкие (а может быть, тверские) оперативники обнаружили кровь не только жертвы, но и нападавших, во всяком случае, одного из нападавших. На прощание майор заверил, что убийцы в самое ближайшее время будут найдены, так как его сотрудники совместно с тверскими коллегами напали на след целой банды, преступления которой за последнее время четко выстраиваются в один ряд. Белка, так и не поняла, когда он врал, а когда говорил правду (если вообще говорил ее). Майор произвел впечатление человека очень хитрого, но Белка, конечно, не взялась бы утверждать, что он гэбэшник, а не настоящий милиционер. "Гори они все огнем! – думала она, шагая в сторону дома. – Боже мой, неужели это все на самом деле?!"
От Петровки до Бронной минут десять ходу, но Белке казалось, что она пересекла всю Москву. Ноги уже еле передвигались, когда она поднялась на четвертый этаж, открыла ключом дверь и, войдя в комнату, упала на диван. Курить не хотелось. Пить не хотелось. Есть тоже не хотелось. И звонить никому не хотелось. Ничего не хотелось.
6
Оставив Вербу в деревне с Разгоновым, Тополь выехал в чисто поле, где его вместе с "ниссаном" подобрал транспортный вертолет и доставил на Тверскую базу РИСКа. Теперь он уже не считал расходов на перелет. После абсолютно непонятного обстрела на дороге время уплотнилось до крайности. Четверо сильно побитых при захвате обезьяноподобных громил – одному даже сломали руку, слишком медленно до него доходило, что сопротивление бесполезно – отказывались давать показания. Решающую часть допроса Валька Каблуков провел, не дождавшись Тополя. Старший среди бандитов, почувствовав, что имеет дело не с милицией, вначале попробовал запугать, а потом стал торговаться, чем окончательно вывел из себя опытного чекиста, начинавшего службу еще при Андропове. Валька передумал предъявлять уркам документы ФСБ, от которых скорее всего толку не будет, а повел такой разговор:
– Ты видел вертушки, на которых вас сюда доставили. Так это мы не у Красной Армии напрокат взяли – это наши. Догоняешь помаленьку? Мы твою группировку вместе с твоим шефом завтра купим и продадим три раза. Ты понял, падла? Можем и тебя на работу взять, если быстро расколешься, а если нет – будешь гнить в тюряге до конца своих дней.
– В какой тюряге? – не очень поверил громила.
– В какой тюряге, узнаешь сегодня вечером, туда лететь далеко, – заявил Валька на свой страх и риск, еще не согласовав действий с Тополем.
Однако Тополь, быстро оценив обстановку, дал добро на далекую тюрягу, связался с соответствующим региональным филиалом службы ИКС, лихих бойцов побросали обратно в вертолет, в Москве упаковали в мешки и большим грузовым лайнером отправили в Джакарту. Там мешки распаковали и в лучших традициях всех времен пересадили тверских ребят в трюм небольшой ржавой лоханки, уже забитый им же подобными только очень разноцветными людьми, ни слова не понимающими по-русски. А конвоиры были подозрительно раскосыми и с незнакомыми автоматами в руках. Ну, а пальмы на крошечном экваториальном острове, и мрачный замок, и тяжеленные автоматические двери, как в хорошем банке, и темные, грязные камеры с плесенью на стенах и водой на полу, как в плохом сортире, дополнили впечатление. Хватило одной ночи. Утром к ним зашел человек, говорящий по-русски, и уже через несколько часов Тополь в деревне Заячьи Уши знал все, что знали эти четверо.
Шайтан. Чума. Тихон Скобяков. Попадался такой в сводках Осокоря. И Ясень его упоминал в числе ведущих авторитетов со слов Кислого. Но почему нападение на ФСБ? Или они даже знали, что это не ФСБ? Откуда им было известно про машину Малина? Вот так клубок! И кому, черт возьми, поручить все это распутывать? Опять Клену?
А накануне вечером, пока он был в Твери, пришла жуткая информация от Пальмы из Свердловска. Осокоря убили не девятнадцатого вечером, а самое позднее восемнадцатого днем, медицинское заключение сделала Пальма лично. Скончался Осокорь действительно от удара заточкой в сердце, но перед этим был очень грамотно оглушен резиновой дубинкой или чем-то вроде. И убили его не на зоне, в ИТК подбросили уже труп. Причем доставили милиционеры по личному указанию Игоря Корягина. Не верить не было оснований, потому что Корягин пропал. Почти сразу после ночного звонка в Москву. Об убийстве Осокоря сообщал уже не он. Пальме пока не удалось найти никаких следов беглого сотрудника РИСКа.
В общем "на раз" получалось, что убил Осокоря сам Корягин. В голове это укладывалось плохо. В течение десяти лет кадровый сотрудник милиции, полковник, очень порядочный человек, семья, дети, три года работы в РИСКе, первая категория причастности.
Пока Тополь разгадывал эту загадку, пытаясь увязать ее с новой информацией о Шайтане, пришла шифровка от Дедушки. Миленькая такая шифровка. А тут еще этот Разгонов. И Кирилл Меньшиков уже дает координаты Золтана и назначает время операции.
"Если и с Золтаном не получится, – думал Тополь, – тогда все, – хана. Как там, у Ясеня: "А в голове всего лишь пять отверстий…" Действительно, не хватает еще одного, чтобы пар выпускать, "когда кипит наш разум возмущенный". Была такая шутка. Фу, до чего же мы все циничные! Ведь убивают наших друзей…"
В этот раз на базу отправились спокойно, на "ниссане": Разгонов за рулем, Тополь рядом, Верба сзади. От вертолетов Тополя уже тошнило. Проехали не торопясь по "местам боевой славы".
– Вот тут нас обстреляли, – гордо сообщил Разгонов.
– А вот тут, – показала Верба чуть позже, – нам было хорошо.
"Во, чумная девка, – подумал Тополь, – у нее мужа убили, а ей было хорошо! Или она действительно теперь считает Разгонова своим мужем?"
И тут же мозг его через цепь ассоциаций привычно переключился на служебные проблемы. Операция "Лайза" неприятно склеилась в голове с обстрелом боевиками Шайтана: где-то имя Шайтана проходило по "Лайзе". Минуточку! Ну, конечно, где же еще. На всякий случай он позвонил Клену, и тот подтвердил: убийство Разгонова по легенде повесили на Новую Тверскую группировку. Просто так было удобнее и Тополю с Платаном, и Петровке, и местному РУОПу. Вот, черт! Кто же мог знать тогда, что этот Шайтан накатит прямо на РИСК? Менять тщательно разработанную схему, в работе над которой участвовало с полсотни человек, было поздно. Поэтому Тополь просто предупредил Клена об изменениях и дополнениях, а потом сам связался с Петей Еремеевым:
– Немедленно приставь наружку тире охрану к объекту ноль-ноль-два. Немедленно, слышишь?!
Разгонов странно покосился на Тополя, словно каким-то сверхчутьем понял: это связано с ним.
А Тополь думал лишь об одном. Он очень надеялся, что еремеевские ребята не опоздают.
Сразу после пленения Золтана и отправки Разгонова в Лондон Тополя вызвали в Кремль безобразно ранним утренним звонком. И там целый коллектив советников и помощников пытал его по двум направлением: зачем Малин отправился в Лондон и не пора ли отправить на пенсию господина Григорьева?
По первому вопросу Тополь отбрехался быстро. Служба РИСК не скрывала фактов покушения на своего шефа, более того, подчеркивала, что их было три подряд: на Рублево-Успенском шоссе, где убили личного охранника Ясеня, а в машине должен был сидеть он сам; под Старицей, где невинной жертвой пал похожий на Ясеня человек – Михаил Разгонов; и наконец, на Степуринской дороге, где Ясеню и Вербе удалось скрыться от нападавших. Не многовато ли для одного человека? Вот Ясень и уехал от греха подальше в Лондон. А подозревавшийся так или иначе во всех трех случаях Владимир Сигалихин, он же Мясорубов, он же Золтан, пока молчал. Но РИСК отрабатывал именно эту версию. РУОП и прокуратура копали под Шайтана. ФСБ и служба безопасности президента вели свое расследование, и все это интеллигентно, все по согласованию друг с другом. Кремлевские деятели прямо нарадоваться не могли, какое у нас чудесное взаимопонимание и взаимодействие между спецслужбами.
А вот по второму вопросу Тополь горою встал за Григорьева. Нашел убедительные аргументы в защиту его энергичности, бодрости и недюжинного профессионального потенциала. "Хрена вам лысого! – думал Тополь. – Таким только волю дай: одного подонка на пенсию отправят, другого на его место посадят – смысла для дела ноль, зато все ниточки оборвутся, и концов уже никогда не сыскать. Хрена вам! Григорьев еще не всех своих сдал. Пусть посидит немного."
Тополь срочно, прямо из машины позвонил Клену и Платану, чтобы они оба приложили максимум усилий к недопущению отставки Григорьева.
Он ехал домой впервые за последние шесть дней и все пытался разгадать, кто же из этой президентской команды играет против них. Кто же?
На самом деле Золтан не молчал. И молчать не мог. Ему вкололи все, что полагается в таких случаях вкалывать, и агент Тополя Саня Серебряков, работавший по совместительству сотрудником РУОПа, записал на пленку полный текст откровений киллера. Признаться, текст был не слишком интересен. Золтан действовал в составе группы из пяти человек, каждый из которых хорошо знал только свой участок работы. Золтану дали цель, не объяснив, кто это. По тому, как обставлялось дело и по размеру гонорара (два миллиона долларов) Золтан догадался, что жертва непростая, а потому тем более фамилией интересоваться не стал. Но в одном вопросе Золтан все же позволил себе самодеятельность. Полил голову убитого зеленой краской из спрэя. "Юбилейная, пятидесятая жертва", – объяснил он.
После устранения основного объекта Золтану вменялось в обязанность собрать всех сообщников на конспиративной квартире и убрать их. Что Мясорубов и исполнил с блеском – не посрамил свое доброе имя. Очевидно, сообщники знали больше, чем он, о связях с ФСБ, МВД и СБ президента. Собственно, Золтан не знал вообще ничего об этих связях. Лично он инструкцию получил от Шайтана в конверте одновременно с авансом, но Шайтан ее, похоже, не читал, а возможно, и автора не знал тоже. Инструкция была вызубрена Золтаном наизусть и уничтожена. Точное содержание ее под действием психотропных препаратов киллер восстановить не смог, но один, заключительный штрих был таки весьма интересен. Дату операции и сигнал к началу исполнители получали из Будапешта. Так появился, как любят говорить журналисты, венгерский след в этом преступлении.
А всем венгерским занимался у них главный финансист РИСКа Стась Плисковский, то бишь Платан. Он единственный среди Причастных владел этим непростым языком. А к тому же именно через "Будапешт Банк" прокручивались в последние годы чудовищные криминальные капиталы.
Тополя на данный момент гораздо больше волновала фигура тверского лидера, поломавшего РИСКу все планы. Ведь это из-за него пришлось на самом верху сочинять новую легенду – о Разгонове и еще двух покушениях.