– Чёрт побери вас всех! – всерьёз огорчился Гарик. – И почему этот хрен с капища до сих пор не помер? Опять, судя по всему, придётся брать грех на душу. Если так и дальше пойдёт, то можно, не заметив того, превратиться в законченного и хронического душегуба. Как говорится: – "Лиха беда – начало…".
Он неторопливо зашёл в бурные речные воды по щиколотку, поместил голову раненого "слуги Сварога" в крепкий борцовский захват и, подражая легендарным голливудским киногероям, резко дёрнул правой рукой. Послышался громкий и противный хруст…
"Тошнит-то как, Господи!", – болезненно скривился непоследовательный внутренний голос. – "Бросай, братец, очередного покойника к порченой и нехорошей маме. Вон же они, подходящие густые кустики. Чеши туда, сейчас поблюём всласть…".
Через пару-тройку минут, полностью освободив желудок от разносолов коварного пасечника, Гарик понемногу пришёл в себя и, отойдя метров на десять-двенадцать вверх по течению реки, тщательно умылся. Вода была в меру холодной и – для разгорячённой кожи – очень приятной.
– Дублий странный! – раздался со стороны повозки хриплый мужской голос. – Елико ходу к коло! Елико!
– Сейчас, приятель, сейчас. Скоро подойду. Пообщаемся, потолкуем о делах наших скорбных и животрепещущих…
Внимательно выслушав Сивого, Гарик, отрицательно помотав головой, сообщил:
– Просишь, чтобы я вас, кормильцев длинношеих инги, развязал и отпустил в родные Пенаты? Извини, дружище, но не катит.…Вот, проснутся барышни, могущие свободно болтать-общаться по-славянски, учинят подробный допрос, тогда-то я и решу – окончательно и бесповоротно – ваши судьбы…. Понимаешь меня, земеля рязанская? – принялся активно помогать себе руками-жестами. – Когда девчонки проснуться, не раньше. Подождать надо немного…
В разговор, как и следовало ожидать, вмешалась Велина и затрещала не хуже лесной сороки. Вернее, принялась активно сыпать незнакомыми и полузнакомыми словами – как сушёным горохом.
– Притормози, говорливая, притормози! – взмолился Гарик. – Давай-ка, красотка, помедленнее. Елико помедленнее, если, конечно, так можно выразиться. Жестами помогай себе, не стесняйся. Ага, ага…. Ты хочешь сказать, что Аля, Катерина и Глеб – сами по себе – не проснутся? Как же быть? Существует специальное, то бишь, профильное снадобье? Типа – своеобразное противоядие, отгоняющее крепкий сон? И без него, мол, ничего не получится? Пасечник Вьюга передал "Божьим слугам" некий маленький предмет? Плоский такой, с пробочкой? Хорошо, спасибо за дельную и своевременную подсказку. Будем искать…
В нагрудном кармане кожаного камзола Борха обнаружился пузатый керамический флакон.
– Ты, благая дева, про эту вещицу толковала? – забравшись в повозку, уточнил Гарик. – Что делать дальше? Может, немного капнуть в кружку с водой? Носом дёргаешь? Ага, кажется, понимаю…
Он вытащил из склянки деревянную, хорошо притёртую пробку и поднёс флакон – узким горлышком – к веснушчатому носу Алевтины. Через несколько секунд девушка громко чихнула, открыла глаза и, отчаянно промаргиваясь, спросила:
– Игорёк? Что случилось? Где мы сейчас находимся? Откуда взялась эта быстрая и звонкая речка? Ох, как кружится голова! Кружится и кружится. В висках покалывает. Ничего не понимаю…
– Сейчас разбужу Глеба и Катю, а потом всё и расскажу, – пообещал Гарик. – Зачем одно и то же – повторять дважды? Правильно, незачем. Язык устанет и отсохнет. А ещё можно, ненароком, превратиться в говорящего попугая какаду…. Шутка такая. Не обращай, пожалуйста, внимания. От стресса избавляюсь…
Товарищи по необычным приключениям выслушали его короткий рассказ с ненаигранным интересом.
– Везде и всюду – всё одинаково, – скорчив кислую гримасу, подытожил Глеб. – Во-первых, сплошное коварство и низменная подлость. Блазнь, клюка и блядословие, выражаясь по-местному…. А, во-вторых, наши симпатичные девчонки и древним славянам приглянулись. Опять из-за них, красавиц писаных, весь сыр-бор и разгорелся. Лично я весьма польщён и охвачен тщеславной гордыней…. Интересно, что щедрый Борх пообещал сволочному пасечнику – за Катьку и Альку? Неужели, полноценного комоня? А тебя, дружище Гарик, получается, можно поздравить с тремя честно-заслуженными трупами? С первой кровью, старина! Как говаривал один малоизвестный, но – безусловно – мудрый философ: – "Юноша становится настоящим мужчиной только тогда, когда самостоятельно убьет первого врага…". У тебя же их – нынче – целых три штуки. Следовательно, став настоящим мужиком, теперь можешь – с чистой совестью – жениться и размножаться…
– А я, признаться, очень боюсь покойников, – испуганно поёжилась Аля. – Может, мальчики, вы их похороните? Лежат тут, понимаешь. Жёлтые кривые зубы – глумливо и насмешливо – скалят…
– Действительно, парни, оттащите трупы куда-нибудь в сторонку, – поддержала подругу Катерина. – Или просто сбросьте их в воду. Уже за бродом, понятное дело. Пусть речное прихотливое течение распорядится мёртвыми телами по своему приватному усмотрению…. А мы с Алевтиной пока вдумчиво пообщаемся с Велиной и Сивым. Уточним, образно выражаясь, истинное положение дел и все местные социально-общественные особенности…. Кстати, в повозке лежат несколько объёмных тюков. Сгрузите, пожалуйста, их на землю и поинтересуйтесь содержимым. Вдруг, там отыщется что-нибудь ценное и полезное?
– И, что тебя, морду поволжскую, не устраивает по тексту? – подозрительно прищурившись, спросил Хрусталёв.
– Я являюсь истинным и горячим патриотом нашей России, – хмуро глядя в сторону, пафосно объявил Гришка.
– Ну, и?
– Не нукай, не запряг…
– А, всё-таки? – настаивал Сергей.
– Я очень трепетно и уважительно отношусь к славянству. А ты, сочинитель хренов, его в "Летнем зное" нагло охаял. Причём, самым несимпатичным и подлым образом…. Мол, "слуги Сварога" являлись отпетыми разбойника и бесстыжими насильниками. Ложь, клевета и наговоры! Ненавижу я тебя, Хрусталёв. И работать с тобой мы больше никогда не будем. Не любишь ты её, нашу многострадальную Россию-матушку…
Сергей неторопливо шёл к дому и тихонько бормотал под нос:
– Значит, Гриня, в славянские Времена всё было светло и благостно? Весёлые песни и всеобщие радостные хороводы – вокруг жарких и ярких костров? Бесконечно-добрые и справедливые Боги? Симпатичные и длинноногие девушки, украшенные пышными венками, сплетёнными из полевых цветов? А "Божьи слуги" были – самыми натуральными Ангелами во плоти? Ну-ну. Какое же горькое разочарование ждёт тебя, приятель нижегородский. И словами не описать. Горькое-горькое, до полного и окончательного изумления…
Глава четвёртая
Издательство "Петерсбурх"
Первый параграф. Фанатичный рыбак
Виталий Викторович Сидоров был записным, умелым и фанатичным рыболовом. Рыболовом – от Господа Бога. Причём, с самого раннего детства. Практически с колыбели.
Он рыбачил всегда и везде. На любые наживки и снасти. Отчаянно, самозабвенно, рьяно, забывая обо всём на свете. Даже, пардон, о прекрасных дамах.
Женщины, они странные, загадочные и непонятливые создания. Им, мартышкам неразумным, говоришь – чётко и однозначно, мол: – "Мы едем на рыбалку. То бишь, ловить рыбу…". А, они? Так и норовят, пытаясь испортить благородный отдых, пристать с разными пошлыми глупостями. Мол: – "Давай, немного поцелуемся? Посмотри, милый, какие у меня стройные бёдра…".
Бёдра, понятное дело, стройные. Кто бы взял – на рыбалку – другие? Мол, плохая примета. Клёва не будет…
Но, что стоят эти стройные и завлекательные бёдра – по сравнению с не менее стройным гусиным поплавком, неподвижно застывшим на озёрной зеркальной глади?
Глупый вопрос. Ровным счётом – ничего…
Вообще-то, Виталий – больше всего на свете – обожал рыбачить на Ахтубе.
Ахтуба – для недалёких чилийских лохов – это одна из проток дельты великой русской реки Волги. Рыбная, надо признать протока.
Вернее, полноценная страна. Ерики, старицы, отдельные озёра, соединяемые с речной водой только по ранней весне. Загадочные плавающие торфяные островки, заливные бескрайние луга, высоченные разноцветные камыши, широкие заводи, зарастающие по осени гигантскими цветами белоснежных кувшинок и светло-розовых лотосов. Полный отпад, короче говоря…
А ещё на Ахтубе есть чёрные второстепенные протоки…. "Чёрные" – это как?
Обыкновенно. Чёрные, и всё на этом.
В том наипростейшем смысле, что очень глубокие. Вплоть до пятнадцати-двадцати метров. Именно в чёрных протоках и зимует вся крупная рыба Ахтубы. Например, стокилограммовые сомы и двадцатикилограммовые сазаны.
Рыба Ахтубы?
Да, это ёмкое определение достойно самого глубокого и искреннего уважения. Уважения и почтения…
Начнём, пожалуй, по порядку. Ведь так, насколько я понимаю, и заведено в приличных домах Лондона, Милана, Парижа и Нью-Йорка? Именно так и заведено. Не нами заведено, не нам и отменять…
Итак, рыба – так сказать – "сорная". То бишь, окунь, плотва, краснопёрка, лещ и щука.
"Сорная", это в среднестатистическом российском понимании, ясное дело. Ясное и пошлое – одновременно…
Вы, уважаемые, когда-нибудь видали "ахтубинских" окуней? Пытались поймать и вытащить их на обыкновенную удочку? Или же – на хлипкий импортный спиннинг? Нет? И не пытайтесь! Всё равно, ничего у вас не получится. По определению…. Звери, настоящие звери! Каждый – по полтора килограмма и более. Монстры, мать их козырную…
А, тутошняя плотва? Вы когда-нибудь ловили плотву весом в два полноценных килограмма? Нет? Напрасно. Я вам искренне и душевно сочувствую.
Краснопёрка – на три с половиной? Расслабьтесь, родные….
Переходим – медленно и плавно – к такому многогранному понятию, как "мелкая рыба, но ценных пород".
Тут, в первую очередь, надо говорить о шемайке. До Революции её называли – "царской рыбой". Ну и жирна, так его и растак! Один раз я, продержав пойманных шамаек сутки в слабонасыщенном соляном растворе, вывесил их на "просушку". На балконе, естественно. Дело было на закате. Уже утром меня побеспокоил рассерженный сосед снизу, мол, его заливает рыбий жир…
А ещё – на достославной Ахтубе – существует такое красивое и романтичное понятие, как "боевая рыба". Сазан, голавль, сом.
Сазан – статья особая. Эта рыба оснащёна шикарным спинным плавником. Острым-острым – как опасная доперестроечная бритва. Попавшись на крючок, сазан начинает, сопротивляясь, высоко выпрыгивать из воды, разворачиваясь при этом на сто восемьдесят градусов. Так и норовя "перепилить" прочную капроновую леску шикарным спинным плавником. Так – и норовя…
У голавлей имеются в арсенале свои привычки и методы борьбы с рыболовами. У сомов – собственные.
Дело, в общем-то, состояло и не в этом. Не в сазанах, язях, карасях и сомах…
А, в чём же тогда? В самой Ахтубе. В общих, так сказать, душевных ощущениях.
В мироощущениях. Для тех, кто понимает, конечно…
Ахтуба, Ахтуба. О ней оставалось только мечтать. Жаркий выдался "книжный" сезон. И в обычном понимании, и в глобальном.
Навалился датский Копенгаген. Там проходил очередной съезд-конкурс европейских фантастов. Надо было выигрывать. Надо было. Причём, по самым разным принципам и причинам. Надо было. Выиграли…
По поводу знаковой победы Генеральный директор издательства выдал Виталию приличную денежную премию и разрешил недельный отпуск. Сидоров, чтобы вы знали, работал главным редакторов в издательстве "Петерсбурх".
Что можно успеть – за неделю? Наверное, многое. Но только, к сожалению, не полновесно посетить вожделенную Ахтубу.
Оставалось только одно – поехать, ради променада, на Любимовское озеро. Ненадолго, конечно. На трое-четверо суток, не больше. Зато – с законной супругой. Что тоже немало. Значит, не будет необоснованных ревнивых наездов. Мол: – "Ты, кобелина очкастая, не рыбу там ловил, а молоденьких наяд водных, меры не зная, трахал…".
Любимовское озеро, честно говоря, не самый худший вариант. Во-первых, от Питера до озера можно доехать всего-то за два с половиной часа. Во-вторых, на берегу имеется цивилизованная стоянка для автомобилей, за которыми внимательно приглядывает старенький сторож дядя Вася. В-третьих, в озере водится вполне приличная и в меру активная щука. Что ещё надо для полноценного рыбацкого счастья?
Впрочем, щука Виталия Викторовича – как рыбный класс – совсем не интересовала, он был убеждённым и идейным "поплавочником". Так, вот, сложилось по жизни.
Они с супругой – уже под вечер – подъехали к озеру, поставили машину на стоянку, поздоровались с дядей Васей, накачали старенькую двухместную лодку и потихоньку, благословясь, погребли.
Уже в тёмно-сиреневых сумерках лодка пристала к пологому берегу знакомого острова.
Пока Виталий устанавливал двухместную туристическую палатку, жена оперативно разожгла костерок, вскипятила – в походном мятом котелке – воды и заварила крепкий чай.
Они славно посидели возле костра. Выпили бутылочку сухого красного вина, разъели на двоих стандартную банку говяжьей тушёнки с чёрным питерским хлебушком. Классика жанра, короче говоря. Для тех, кто понимает, конечно.
Посидели, поболтали, да и завалились спать…
Надо вам сказать, уважаемые мои читатели, что рыбаком Виталий Викторович был необычным. То бишь, ужасно старомодным и, если смотреть правде в глаза, неправильным.
Он с прохладцей и ярко-выраженным недоверием относился ко всем современным навороченным рыболовным снастям и предпочитал рыбачить по старинке – простецкой поплавочной удочкой. Причём, удочкой сугубо бамбуковой, состоящей из трёх сборных колен.
Сидоров и все хитрые рыболовные мормышки-блёсны паял сам, и разнообразные поплавки самостоятельно мастерил.
Отправляясь на рыбалку, Виталий в одежде всегда придерживался стиля собственной молодости: древний зачуханный ватник, бесформенная фетровая шляпа на голове, на ногах старенькие, многократно заклеенные – разноцветными аккуратными заплатками – болотные сапоги.
Такой, вот, законченный чудак. Бывает…
Итак, наступило утро. Из-за изломанной линии горизонта выглянуло ласковое и задумчивое, светло-жёлтое солнышко. Небо было голубым и безоблачным. В ветвях деревьев легкомысленно перекликались шустрые синички. Супруга беззаботно посапывала в спальном мешке.
Виталий Викторович решил жену не будить и пойти на рыбалку в одиночку. Мол: – "На хрена нужна женщина при таком важном и деликатном процессе? Опять же, говорят, что примета плохая. Типа, шумные бабы горазды – распугивать осторожную и чуткую рыбу…".
Сидоров, прихватив с собой бамбуковую удочку, брезентовую сумку со снастями, подсачник и наживку, отправился на берег озера, к высоким камышовым зарослям, где имелось широкое "окошко" – семь метров на три с половиной. Это Виталий с приятелями-коллегами постарались осенью прошлого года, от души выдёргивая камыш.
Первым делом, Сидоров забросил – веером – в "окошко" с килограмм слегка недоваренной перловой каши, щедро сдобренной анисовым маслом. Подкормка, так сказать, изготовленная по фирменному рецепту.
Затем он настроил удочку и присел на высокую моховую кочку перекурить, так как надо было подождать, пока в "окошке" соберётся рыба, привлечённая аппетитным запахом подкормки.
Виталий благостно попыхивал беломориной (какая рыбалка без "Беломора"?), и, рассеянно наблюдая за кругами на воде, оставляемыми рыбьими хвостами и ртами, рассуждал про себя: – "Что же происходит на белом свете, чёрт побери? Кто и, главное, зачем похищает главных и ведущих редакторов крупных книжных издательств? С какой конечной целью? Почему? Впрочем, и Бог с ними…. О, кажется, рыбёха подошла к берегу. Крупная, похоже…".
Был конец мая месяца. У всякой "сорной" озёрной рыбы начинался нерест. В принципе, рыбалка в это время запрещена. Но, что делать, если очень хочется? Рыбачить, конечно, презрев все строгие запреты и нерушимые правила. Российский классический жизненный подход, не более того. Природную натуру, как всем известно, не выправить – сколько не старайся…
Он сноровисто насадил на крючок мормышки отборного дождевого червя и, предварительно смачно плюнув на наживку, забросил немудрёную снасть в камышовое "окошко".
Поплавок – классическая "гусинка" – неподвижно замер на воде.
Прошла минута, две, пять.
На соседнем лесистом острове принялась насмешливо и хрипло куковать кукушка.
– Ерунда какая-то, – недовольно пробормотал Сидоров. – Нет клёва, мать его…. Это, наверное, из-за того, что я взял с собой подсачник. Плохая примета, говорят…. А ещё Томка, дура набитая, прихватила с собой прибалтийские шпроты. Кто же на рыбалку берёт рыбные консервы? Лохушка законченная, так его и растак…
Закурив очередную "беломорину" и не спуская глаз с поплавка, он принялся тихонько напевать:
Дни любви?
А, как же, братец, ночи?
Засмущался, право. Извини.
Чу, кукушка – сотни лет пророчит.
Под горою – дальние огни.На рассвете – многое даётся.
Что сокрыто – в пошлой суете.
Солнышко – над озером – смеётся.
Спящая – так нравишься ты мне.Нравишься. Простая и смешная.
Миллион веснушек – на лице.
И гогочет в небе диких стая
Лебедей.
Завидуйте же мне…Лебедей?
Лишь так, и не иначе.
Верность – как начало всех начал.
Где-то вдалеке гитара плачет.
Ветрено. Заброшенный причал.Ветрено. И дышится свободой.
Паруса растаяли вдали.
Лебеди – племянники природы,
Вестники заброшенной любви…Вестники – заброшенной – любви…
Поплавок мелко-мелко задрожал, погрузился под воду на одну треть и уверенно поплыл в сторону.
Виталий плавно подсёк, бамбуковая удочка в его руках изогнулась крутой дугой.
После нескольких минут отчаянной борьбы он завёл в подсачник крупную краснопёрку.
– Грамм на семьсот пятьдесят потянет, – кладя удилище на траву, одобрительно хмыкнул Сидоров. – Как принято говорить в таких приятных случаях: – "С почином вас, Глеб Георгиевич…".
Сняв рыбину с крючка, он поместил добычу в специальный садок. Тщательно сполоснул руки в прохладной озёрной воде. Выпрямился.
Тихий шорох за спиной. Болезненный укол в шею. Тишина. Чернота. Обострённое чувство тревоги, предвещавшее лютую смерть. Долгую такую и очень мучительную…
Или, может быть, просто очередное невероятное и экстравагантное приключение?