- Возьмите обыкновенную булавку вроде тех, какими скрепляют новые рубашки, и пользуйтесь ею, выбирая место по своему усмотрению. Если воткнете ее в плечо, последует свирепый приступ бурсита, и оригинал обязательно взвоет от боли. В живот - разыграется язва. Откройте ей рот, мистер Графтон, это легко - видите, нижняя челюсть подвижна. Пощекочите изнутри горло, и его вырвет при всем честном народе - отвратительное зрелище. Поскребите булавкой по языку - видите маленький красный язычок? - и он бессмысленно забормочет: ба-ба-ба. Это вряд ли будет способствовать успеху его встречи с клиентом. А может, вы захотите пощекотать ему бока. Тогда он станет неудержимо хихикать, как школьница, склонная к истерикам. Разве такого рискнут повысить в должности?
- Как именно надо действовать булавкой?
- Легонько, легонько, мистер Графтон. Вот так, тише едешь - дальше будешь. Регулярные легкие нажатия или поглаживание булавочной головкой - и вы сможете развлекаться сколько угодно. Но не втыкайте булавку в куклу и не оставляйте ее там, иначе получите мертвое тело. Напоминаю вам, как осторожны должны быть вы сами в этом отношении.
- Я беру ее, - сказал Графтон, которому хотелось поскорее уйти. - Сколько с меня?
- Тысяча долларов, когда сочтете, что вы удовлетворены.
- Вы гарантируете, что это выведет Фоллстоуна из игры?
- Гарантирую, мистер Графтон, хотя делать подобные заявления, пожалуй что, противозаконно.
Графтон уложил куколку в обитый изнутри бархатом футляр (как в гроб, подумалось ему), выданный доктором Ди. Затем убрал все в кейс.
- Итак, когда будете удовлетворены, мистер Графтон, не забудьте оплатить мой счет.
- Не беспокойтесь, - ответил Графтон, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота. - Я обязательно расплачусь.
Еженедельные совещания руководства происходили по пятницам. В этот день Графтон решил жестоко простудиться. Он попросил Линор, которая до сих пор едва разговаривала с ним, позвонить на работу. Затем поудобнее улегся в постели и стал ждать одиннадцати часов. В десять тридцать Линор бесшумно вошла в комнату с завтраком. Впервые за несколько недель ее взгляд не был холодным и враждебным, а лицо - напряженным. Она поставила поднос на тумбочку, потом наклонилась и поцеловала мужа.
- Спасибо, милая, - поблагодарил он. - И за то, и за другое.
- Все в порядке, Гови. Больше ни о чем не волнуйся. Оно того не стоит. Да и раньше, наверное, не стоило.
- Я больше волноваться не буду. Или я получу это место, или нет.
Она снова поцеловала его.
- Схожу в магазин. Посидишь без меня?
- Конечно. Мне уже лучше. Могу спуститься в кабинет и почитать.
Услышав, как отъехала ее машина, он быстро позвонил на работу и спросил Уэзерби Фоллстоуна.
- Уэзерби, - сказал он, - я здорово простыл.
- Сочувствую, дружище. Надо следить за своим здоровьем.
- Ты пойдешь на совещание?
- А как же. Есть две-три идейки, которые мне хочется подкинуть обществу.
- Я, наверное, в понедельник выйду. Может, сделаешь пару записей и расскажешь мне потом, что там было?
- С удовольствием, дружище.
Он повесил трубку, проглотил завтрак и спустился в кабинет. Сел в кресло, держа куколку в одной руке и булавку в другой. Несколько запасных булавок лежало на столе. Он снова позвонил Фоллстоуну.
- Мистер Фоллстоун на совещании, - ответила секретарша.
- Ничего, я перезвоню позже.
Для надежности он выждал еще с четверть часа. Затем приступил к делу. Он решил начать с обычной головной боли - это будет не жестокая мигрень, думал он, легонько водя булавкой по лбу куколки, а нечто вроде сурового похмелья. Минут через десять он раскрыл куколке рот и принялся играть с крошечным язычком. После этого немножко пощекотал ее под ребрами и довел представление до апофеоза, слегка поцарапав ей глотку. В завершение он использовал собственную идею и на пять минут закрыл кукле глаза сложенным носовым платком. Затем он уложил куколку обратно в футляр, а футляр - в кейс. Когда вернулась Линор, он спокойно читал "Нью-Йорк таймс".
В понедельник он явился на работу раньше обычного, но его секретарша уже была на месте и сообщила ему новости.
- Это было ужасно, мистер Графтон. У мистера Фоллстоуна случился припадок во время заседания. Он сжал голову руками и застонал, потом стал лопотать что-то бессмысленное. Потом он засмеялся и не мог остановиться. А потом, - она понизила голос, - его вырвало прямо на стол мистера Гертона. Его вывели из комнаты, а по дороге он кричал, что ничего не видит, и его увезли в больницу.
- Кошмар. И как он?
- Я слышала, что уже оправился, но его все равно держат в какой-то специальной палате.
Он неторопливо и с удовольствием читал "Таймс", когда раздался звонок внутреннего телефона. По пути к Джей-Элу он задержался, чтобы заглянуть в кабинет Фоллстоуна. Там не было признаков жизни. Только по личным вещам - коробочкам с таблетками, зонтику, нескольким блокнотам, сложенным на столе уборщицей, - можно было догадаться, что эту комнату кто-то недавно занимал.
- Я полагаю, вы уже все знаете, - сказал Джей-Эл, пригласив его сесть.
- Ужасно.
- Ничего не могу понять. Он казался таким спокойным и уравновешенным. Наверное, пил, бедняга. Ну что ж, нам недосуг сидеть и предаваться сожалениям. Говард, я хочу, чтобы вы поработали бок о бок с Элдоном. Через два месяца он уйдет, но это не должно отразиться на рабочем процессе.
- Я очень благодарен вам, Джей-Эл. Вы знаете, что на меня можно рассчитывать. - Он сделал короткую паузу, затем добавил: - Жаль, что все так обернулось.
- Ерунда, Говард. Это не ваша вина. А теперь идите и займитесь делами.
Вечером, чтобы оплатить чек доктора Ди, ему пришлось не только снять все деньги с текущего счета, но и расстаться с кое-какими ценными бумагами. Банк уже закрывался, но Графтон настоял на том, чтобы со всеми расчетами было покончено сегодня же. Прежде банк иногда возвращал ему чеки, объясняя это отсутствием средств на его счету, и теперь Графтон чувствовал, что рисковать не стоит. Оплаченный чек он отправил заказной почтой с доставкой.
В последующие недели из обрывков разговоров он узнал, что Фоллстоуна выпустили из больницы, что ему выдали щедрое выходное пособие, что он обходит агентства в поисках работы, что его видели очень пьяным в баре. Спустя некоторое время это перестало интересовать Графтона. Он был слишком занят.
Он сидел один в кабинете, работая над каталогом, который Элдон Смит умудрился почти загубить, когда пришла боль. Его живот точно пронзило шпагой, и он сложился вдвое, соскользнув с кресла на пол. Наступило минутное облегчение, но потом боль вернулась. Именно тогда Графтон вспомнил, что на той давней вечеринке присутствовали все ведущие сотрудники фирмы "Дж. Л. Гертон и Компания" и что доктор Ди говорил не только с ним, но и с другими. Когда его вновь на секунду отпустило, где-то на краю его сознания мелькнула картинка: доктор Ди, беседующий с Фоллстоуном. Потом боль вернулась опять.
Через час ночной дежурный нашел его стонущим на полу; но когда его привезли в больницу, он уже умер.
- Ничего не пойму, - сказал Джей-Эл Гертон Фрэнку Бейкеру. - У него было отменное здоровье. Жить бы да жить. Ужасная история. Что ж, Фрэнк, теперь тебе карты в руки.
- Я сделаю все, что от меня зависит, сэр, - ответил Бейкер с юношеской скромностью, которая была его отличительной чертой. - Мистер Гертон… - добавил он.
- Джей-Эл.
- Джей-Эл. Я хотел бы отлучиться на часок, чтобы сообщить Бетти. Она здорово обрадуется. Подумать только - вице-президент!
- Конечно, иди, мой мальчик! И когда будешь говорить со своей милой женушкой, не забудь упомянуть обо мне.
Прежде чем отправиться к себе на квартиру, юный Фрэнк Бейкер зашел в магазинчик доктора Ди.
- Вот то, что я вам должен, - сказал он. - Меня только что назначили вице-президентом.
- Отлично, мой мальчик, у меня было чувство, что вы далеко пойдете. Вы понравились мне, едва я вас увидел.
- Вы не могли бы сказать мне - если вы, конечно, не против, - как вам это удалось?
- Я не совершил ничего особенного.
- Вы сумели сделать меня вице-президентом. И только с помощью мысленной концентрации - всего лишь пожелав для меня этого поста.
Доктор Ди сунул руку в ящик и вынул оттуда маленькую куколку.
- Помните, как они работают?
- Да, вы мне говорили.
- Так вот, оба они, Графтон и Фоллстоун, получили по такой копии друг друга. И произошло взаимное устранение.
- Доктор Ди, вы хотите сказать, что обещали каждому из них этот пост, а в результате он достался мне? Вам не кажется, что это - прошу меня извинить - немного неэтично?
- Ничего подобного, мой мальчик. Я обещал каждому из них позаботиться о том, чтобы этот пост не достался другому. Они просили только об этом, и я сдержал свое слово.
Доктор Ди положил куколку обратно в стол.
- Вы же, в отличие от них, попросили у меня именно этот пост. - Он широко улыбнулся. - И вы его получили.
Джек Ритчи
ВКУС УБИЙСТВА
- Я убежден, что сосиска - одно из величайших изобретений человечества, - сказал Генри Чандлер. - А оформленная в виде сандвича, она не только питательна, но и очень удобна. Процесс еды отнюдь не требует от вас ненужной сосредоточенности. Вы можете читать, или смотреть телевизор, или держать пистолет.
Электрические часы на стене показывали пятнадцать минут первого, и мы с Чандлером были одни во всем здании - остальные служащие ушли на ленч.
Он оторвал зубами кусок сандвича, прожевал и проглотил его. Затем улыбнулся.
- Вы и моя жена были осторожны, мистер Дейвис. Весьма осторожны, и теперь это работает мне на руку. Разумеется, я устрою все таким образом, будто вы сами лишили себя жизни. Но если даже полицейских не удастся обмануть и они поймут, что здесь произошло убийство, им все-таки будет не хватать мотива. Нас с вами ничто не связывает, кроме того, что вы наняли меня на работу… так же как и двадцать других.
Я положил свои похолодевшие руки на крышку стола.
- Ваша жена все поймет. Она сообщит в полицию.
- Да что вы говорите? Сомневаюсь. Ради любовника женщина способна на многое… если он жив. Но мертвый любовник - это совсем другое дело. Женщины чрезвычайно практичны, мистер Дейвис. Вдобавок учтите, что она будет лишь подозревать меня в убийстве. Знать наверняка она ничего не будет. И уже одна эта неопределенность помешает ей отправиться в полицию. Она скажет себе - и будет вполне права, - что совершенно ни к чему выставлять ее роман с вами на всеобщее обозрение. Может быть, вашей смерти хотел не только я один, но еще десятки людей.
В моем голосе зазвучало отчаяние:
- Полиция начнет проверять всех подряд. Они выяснят, что вы остались, в то время как другие ушли.
Он покачал головой:
- Не думаю. Никто не знает, что я здесь. Я ушел вместе с другими, а потом вернулся. Заметить меня было некому. - Он поразмыслил несколько секунд. - Я решил, что лучше всего убить вас во время перерыва на ленч, мистер Дейвис. Тогда полиции будет особенно трудно разобраться, кто где находился. Люди едят, гуляют, заходят в магазины и в конце концов возвращаются на работу. Почти невозможно установить, где именно они были… или опровергнуть их утверждения относительно этого.
Он снова полез в коричневый бумажный пакет.
- Обычно я ем в каком-нибудь кафетерии по соседству. Но я не из тех, кого замечают и на чье отсутствие обращают внимание. Две недели, мистер Дейвис, я выжидал, когда вы останетесь тут в одиночестве. - Он улыбнулся. - И вот сегодня утром я увидел, что вы принесли ленч с собой в кабинет. Вы думали, что будете слишком заняты и не успеете выйти перекусить?
Я облизнул губы:
- Да.
Он поднял верхнюю половинку сандвича и уставился на две маленькие сосиски.
- Странно устроен человеческий организм. В моменты стресса наши эмоции - печаль, гнев или страх - зачастую сопровождаются чувством голода. И в настоящий момент, мистер Дейвис, у меня отчаянно сосет под ложечкой. - Он улыбнулся. - Вы уверены, что вам не жалко сандвича? Он ведь все-таки ваш.
Я промолчал.
Он вытер губы бумажной салфеткой.
- На нынешней стадии эволюции человек по-прежнему нуждается в мясе. Однако, с точки зрения сверхчувствительного человека вроде меня, его потребление сопряжено с некоторыми трудностями. Например, к бифштексу я всегда приближаюсь с осторожностью. Знаете ли вы, что, если мне попадается хоть один маленький хрящик, это так выбивает меня из колеи, что я не могу есть дальше?
Он изучал меня взглядом.
- Наверное, вы считаете, что подобные рассуждения в данной ситуации говорят о моих расшатанных нервах? - Тут он кивнул, почти незаметно. - Не знаю, почему я до сих пор вас не застрелил. Может быть, потому, что мне нравятся такие моменты и я стараюсь растянуть их? Или потому, что я на самом деле боюсь решительных действий? - Он пожал плечами. - Но даже если я и вправду этого боюсь, позвольте заверить вас, что я твердо намерен довести дело до конца.
Я отвел глаза от бумажного пакета и потянулся за лежащей на столе пачкой сигарет.
- Вы знаете, где сейчас Хелен?
- Что, хотите попрощаться? Или попросить ее уговорить меня не делать этого? Извините, что не могу вам помочь, мистер Дейвис. В четверг Хелен уехала к сестре и проведет там целую неделю.
Я раскурил сигарету и глубоко затянулся.
- Мне не жаль умирать. По-моему, я в расчете с этим миром и с людьми.
Он слегка наклонил голову, недоумевая.
- Это случалось со мной трижды, - сказал я. - Три раза. Перед Хелен была Беатрис, а перед Беатрис - Дороти.
Он вдруг улыбнулся:
- Вы говорите, чтобы выиграть время? Но это не принесет вам пользы, мистер Дейвис. Я запер дверь в коридор. Если кто-нибудь вернется раньше - в чем я лично сомневаюсь, - он просто не сможет войти. А если он начнет стучать, я застрелю вас и уйду черным ходом.
Мои пальцы оставляли на столешнице влажные следы.
- Любовь и ненависть близки, Чандлер. Во всяком случае, для меня. Если я люблю - или ненавижу, - я делаю это с полной отдачей.
Я не сводил глаз со своей сигареты.
- Я любил Дороти и был уверен, что она тоже меня любит. Мы могли бы пожениться. Я рассчитывал на это. Я ждал этого. Но в последнюю минуту она сказала, что не любит меня. И никогда не любила.
Чандлер улыбнулся и откусил еще кусок сандвича.
Я прислушался к шуму уличного движения за окном.
- Что ж, она не досталась мне, но и другим тоже. - Я взглянул на Чандлера. - Я убил ее.
Он сморгнул и посмотрел на меня.
- Зачем вы мне это рассказываете?
- А какая теперь разница? - Я затянулся сигаретой. - Я убил ее, но этого было мало. Понимаете, Чандлер? Мало. Я ненавидел ее. Ненавидел.
Я раздавил сигарету и заговорил спокойнее:
- Я купил нож и пилу. А когда закончил дело, положил в сумку побольше камней и утопил все в реке.
Лицо Чандлера было бледно.
Я свирепо взглянул на окурок в пепельнице.
- А через два года я познакомился с Беатрис. Она была замужем, но мы регулярно встречались. Целых полгода. Я думал, что она любит меня так же, как я ее. Но когда я попросил ее развестись с мужем… уехать со мной… она рассмеялась. Рассмеялась.
Чандлер отступил на шаг.
Я почувствовал, как у меня на лице выступает пот.
- На этот раз мне показалось мало ножа и пилы. Теперь они меня не устраивали. - Я подался вперед. - Ночью я отнес сумку зверям. При лунном свете. И смотрел, как они рычат, рвут зубами мясо и глядят на меня из-за решетки, выпрашивая еще.
Глаза Чандлера были широко раскрыты.
Я медленно встал. Потянулся к сандвичу, который он оставил на столе, и поднял верхний кусок хлеба. Потом я улыбнулся.
- Свиные кишки для сосисок поставляют в небольших картонных коробках, Чандлер. Вы знали это? Их засыпают солью. Пятьдесят футов кишок стоят восемьдесят восемь центов.
Я опустил хлеб на место.
- А знаете вы, что машинка для набивки сосисок стоит тридцать пять долларов? - Я посмотрел мимо него и улыбнулся. - Сначала вы удаляете кости, потом нарезаете мясо удобными кусками. Отдельно постное, отдельно жирное, отдельно с хрящами.
Наши глаза встретились.
- Ваша жена не хотела бросать вас, Чандлер. Она играла со мной. Я любил-ее - и ненавидел. В мире не было человека, которого я ненавидел бы больше, чем ее. И я вспомнил, как кошки любят, когда им дают даже маленькие кусочки…
Я смотрел прямо в полные ужаса глаза Чандлера.
- Как вы думаете, где сейчас ваша жена на самом деле?
И я протянул ему недоеденный сандвич.
После похорон я проводил Хелен обратно к машине. Когда мы остались одни, она повернулась ко мне.
- Я уверена, что Генри ничего про нас не знал. Просто не могу понять, зачем ему понадобилось стреляться, да еще у тебя в кабинете.
Я вырулил за кладбищенские ворота и улыбнулся:
- Не знаю. Может, что-нибудь съел.
Билл Браун
ЗВЕЗДНЫЕ УТКИ
Едва Уорд Рафферти завидел дом старого Олсопа, как длинный, чуткий нос газетчика подсказал ему, что дело пахнет надувательством. Здесь не было ни толпы любопытных фермеров, ни карет "Скорой помощи".
Рафферти оставил служебный автомобиль под развесистым орехом у обочины дороги и помедлил минуту-другую, оглядывая окрестности с тем пристальным вниманием, которое помогло ему сделаться ведущим репортером "Таймс". Дом у старика Олсопа был коричневый, давно не крашенный, двухэтажный; на окнах красовались белые резные наличники, лужайка перед крыльцом заросла сорняками. На заднем дворе были амбар, курятники и забор, подпертый досками и обрезками труб. Калитка висела на одной петле, но открывалась, если ее приподнять. Рафферти проник в нее и поднялся на крыльцо, осторожно ступая по шаткой лесенке.
Сам мистер Олсоп вышел из двери ему навстречу.
- День добрый, - сказал он.
Рафферти сдвинул на затылок шляпу: он всегда повторял этот жест перед тем, как сказать: "Я Рафферти из "Таймс". Многие люди знали его колонку, и ему нравилось наблюдать за их лицами, когда он говорил это.
- Рафферти? - переспросил Олсоп, и Рафферти понял, что старик не из читателей "Таймс".
- Я репортер, - пояснил Рафферти. - Нам позвонили и сказали, что здесь потерпел крушение самолет.
Олсоп задумался, потом медленно покачал головой.
- Не-е, - сказал он.
Рафферти сразу сообразил, что Олсоп тугодум, поэтому дал ему время еще поразмыслить, мысленно обозвав его "укропом". Через некоторое время Олсоп снова протянул:
- Не-е-е-е-е-е-е.