Еще бы меня туда не тянуло!
Я стоял на кормовой площадке у машинного отделения катера, вцепившись в поручни, и с удовольствием подставлял лицо под соленую водяную пыль.
Вообще-то сюда вход для пассажиров воспрещен, но команда этого уютного суденышка всегда сквозь пальцы смотрела на сие повсеместное нарушение.
Какое-то назойливое чуть заметное беспокойство стало нарастать у меня в голове на полпути до северного причального пирса. В самом центре городской бухты. Что-то очевидное, но не до конца сформировавшееся.
Ненавижу это ощущение! Прямо чувствую, как где-то в подкорке головного мозга по запутанным синапсам мечется заблудившийся электрон неоформившейся мысли и не может никак выбраться на поверхность. Впору головой стукнуть о переборку для ускорения процесса…
– Мальчик! А где твои родители?
Оглядываюсь. Полноватая дамочка в блеклом пляжном халате в какой-то мелкий сизый цветочек. На голове – розовая с блестками соломенная панама с бантом. За руку держит не менее полного мальчишку лет девяти с капризно надутыми губами. На пацане короткие светлые штанишки, футболка с якорем на пухлом животике и берет с голубым помпоном на голове.
Я усмехаюсь про себя. Типичная картина. Курортники. Что-то припозднились. Вообще-то учебный год уже начался. Почему не в школе, морячок? Кто ему этот берет дурацкий подсунул? Ведь даже не догадывается, что помпон красным должен быть…
– Кто тебе разрешил там стоять? А ну выйди немедленно! Сейчас капитана позову!
Ну да! Сейчас он штурвал бросит и прибежит.
Толстячок, наверное, раскапризничался. На корму хочет. А в проходе – цепочка, на которой табличка с грозной надписью "Проход запрещен". Стра-ашно! Делов-то – отстегнуть цепочку, пройти и повесить ее обратно. Так нет! Доколупаться надо! До местных старожилов.
– Я тебе что сказала! Милицию позвать?
То капитана, то милицию. Давай уж сразу взвод палубной охраны. Который на судне с экипажем в три человека.
Как бы между делом начинают подтягиваться поближе немногочисленные пассажиры. Они с интересом наблюдают за разгорающимся скандалом. Большинство – с понимающими улыбками. Хоть путь и недолгий, но кто ж откажется от дополнительного развлечения? Тем более что партия обещает быть веселой.
Однако я ее заканчиваю до обидного быстро: делаю коротенький, но убийственный ход. Простой, как все гениальное. Отворачиваюсь от скандалистов и совершаю всего-навсего один шаг влево. Единственный, но неповторимый.
Все! Детский мат. Меня просто не видно за массивной кормовой рубкой машинного отделения. Даже сквозь шум дизеля слышится возмущенный голос дамочки, скулеж псевдофранцузского юнги и смешки пассажиров. Думаю, инцидент исчерпан. Цепочка – для курортников серьезное препятствие.
Что же меня свербило совсем недавно?
Вот сбили же!
Прямо возле причала – площадь. На ней с краю – небольшая автобусная станция. Отсюда до Любимовки минут пятнадцать нескорой езды на общественном транспорте. Однако я прохожу мимо и направляюсь по главной улице в горку. Там на холме – центр Северной стороны, кинотеатр "Моряк". Место встреч и свиданий для влюбленных. А также – главный ориентир для тех, кто не совсем хорошо знает город.
Вон оно что! Я понимаю, куда меня несут ноги. Возле "Моряка" в одном из частных домиков живет мой друг юности – Вовка Микоян, с которым мы учились вместе в судостроительном техникуме.
"Ну и смысл? – ругаю собственные своевольные ноги. – Мы с Вовкой в пятнадцать лет только познакомились. Ему сейчас семь. Он меня еще просто не знает. Даже и не мечтает о таком счастье".
Нас сблизила… ну, или сблизит лет через восемь… страсть к гитаре. Ну, а как же! Мы ведь даже оказались у истоков создания целого ансамбля! "Подвального", как это тогда называлось. "В каморке, что за актовым залом…" – это про нас.
Была и каморка, и актовый зал в технаре, и полуразбитая аппаратура, которую мы не уставали совершенствовать. Потом была каморка в общаге хлебокомбината, полуподвальная студия Дома культуры строителей. Было с десяток выступлений на дискотеках, городских праздниках, свадьбах и… собственно, все. Жизнь разметала нас по всей стране. Кончилась группа. А вот теплое пятнышко в памяти осталось. На всю жизнь. Такое теплое, что захотелось увидеть Вовку в его сопливом возрасте, без его усов и модной прически. Цель моего расследования – место службы Родькиного отца – все равно рядом, так почему не совместить приятное с полезным?
Я стоял у знакомой калитки из штакетника и разглядывал Вовкин двор. Все по-прежнему. Как в будущем. Как будет, когда нам стукнет пятнадцать. Вон Надежда Васильевна, Вовкина мать, вышла из дома с мокрым бельем. А вон – симпатичная юная красавица, Вовкина сестра, которую я узнаю уже взрослой и усталой женщиной с ребенком. Деревья какие еще маленькие!..
– Мальчик! Ты к кому? К Вове?
Киваю неуверенно, автоматически просовываю руку между штакетинами и откидываю знакомую защелку.
– Проходи, проходи! Вот, посиди в беседке. Я его сейчас позову. Вы учитесь вместе?
Мотаю головой из стороны в сторону. Чего я приперся?
– Я по делу…
– Ну, сейчас.
Исчезает в доме.
Играя в группе, мы всегда соперничали с Вовкой в искусстве владения инструментом. Да нас это и сблизило в общем-то. Шли к совершенству, что называется, ноздря в ноздрю, он – на бас-гитаре, я – на солирующем инструменте. Я брал музыкальным образованием, он – чистым талантом.
Скрипнула дверь в доме.
Вовка! Мелкий! Смешной без усов! Вспомнилось, как мы с девчонками, нашими поклонницами, пытались как-то побрить нашего бас-гитариста во хмелю. Не удалось…
– Ну, привет, Вовка!
– Здравствуй… те…
Застенчивый мальчишка. Мой друг всегда яростно боролся с этим своим недостатком. Успешно, надо сказать, боролся.
– Меня Витьком зовут. Будем знакомы.
Протягиваю руку. Вовка неуверенно жмет. По-взрослому в таком возрасте пока еще не здороваются.
– Как дела у тебя, Вовчик? Чем занимаешься?
Чувствую себя идиотом. Ведь совершенно нечего сказать своему будущему другу.
Вовка пожимает плечами и молчит. Внимательно разглядывает незнакомого мальчишку.
– На велосипеде катаешься?
– Учусь только. А что?
– Слушай, Вовыч! Внимательно меня послушай и запомни. Скоро ты упадешь с велосипеда. На спуске к пляжу. Ты же на Учкуевку ходишь купаться? Ведь так же?
Кивает. Заметно, что он в легком замешательстве. Чего от него хотят?
– Так вот. Ты упадешь с велосипеда. Сильно упадешь. Повредишь руку. А когда захочешь научиться играть на гитаре, это тебе будет очень сильно мешать. Ты меня понимаешь?
Вовка отрицательно мотает головой. Это правильно, узнаю своего старого друга. Ни за что не соврет. Если непонятно – даже из деликатности не будет кривить душой.
– Ну ладно. Ты просто запомни мои слова. И будь осторожен. Договорились? А сейчас позови свою маму…
Вовка торопливо спрыгивает со скамейки и бежит к матери, которая неподалеку развешивает белье.
– Мам! Мальчик с тобой хочет поговорить!
Вытирая руки о передник, подходит Вовкина мама и садится напротив меня. Она несколько встревожена – странное что-то происходит. Вовка садится рядом с ней. Видно, что ему ужасно интересно.
Я вздыхаю и сцепляю пальцы в замок на столе перед собой. А вот сейчас выложу всю правду! Тогда действительно будет интересно…
– То, что вы сейчас услышите, Надежда Васильевна, невероятно и покажется вам бредом. Тем не менее выслушайте. Я легко смогу доказать, что психушка здесь ни при чем. Посмотрите на меня внимательно.
– А что случилось?
Мать Вовчика начинает серьезно беспокоиться.
– Не надо волноваться. Просто посмотрите и скажите – сколько мне лет?
– Ну, наверное, семь или восемь…
– На самом деле мне сорок девять лет. В этом детском теле сознание, память и рассудок взрослого человека, отца двоих детей и счастливого деда, которым я стал в две тысячи одиннадцатом году. Да-да, вы не ослышались. В этой самой голове – полная информация о том, как ребенок, который у вас перед глазами, будет взрослеть, жить и стареть вплоть до две тысячи пятнадцатого года. Можно сказать, что я знаю будущее.
Я замолчал. Надежда Васильевна была в полном замешательстве. На лице промелькнула недоверчивая улыбка, потом – что-то похожее на понимание и, в конце концов, явная тревога о моем психическом состоянии.
Мне показалось, что ей очень хочется потрогать мой лоб.
– Не нужно мне верить на слово, дорогая Надежда Васильевна. Через неделю на Ближнем Востоке начнется война между Израилем и Египтом. Ее назовут "Войной Судного дня". Запомните только дату – шестое октября. Я повторяю: шестое октября. Повторите.
– Ш-шестое октября…
– Наши газеты сообщат об этом чуть позже. Но война начнется именно шестого октября. Именно тогда вы и поймете, что сейчас я говорю вам правду. В эту минуту об этой войне не знают даже ее будущие участники. А я уже знаю. Потому что для меня она в прошлом…
Надежда Васильевна слегка прикрыла глаза и легко встряхнула головой. Будто отгоняя наваждение.
– Но все это не так важно. Я хочу сказать вам… другое. Попросить кое о чем.
Запутавшаяся женщина с надеждой посмотрела на меня, рассчитывая вновь обрести твердую почву под ногами.
– У вас замечательный сын, Надежда Васильевна. После Московской Олимпиады в одна тысяча девятьсот восьмидесятом году мы станем с ним хорошими друзьями. И знаете, чего ему будет очень не хватать в жизни? Музыкального образования! Отдайте его в музыкальную студию через пару лет. Такая у меня к вам просьба. Только обязательно на класс гитары. Шестиструнной. Поверьте, это будет правильный поступок. Для его будущего…
Вовка сидел возле матери с открытым ртом и смешно хлопал своими пушистыми ресницами.
Я улыбнулся. Вспомнилось, что, когда нам было обоим по пятнадцать лет, Вовка точно так же хлопал своими огромными глазами, когда…
И вдруг я обомлел.
Улыбка медленно сползала с моего лица.
Когда…
Мелкая песчинка пустякового воспоминания вдруг легко пробила стены лабиринта в моей памяти, и метавшаяся в глубине сознания недавняя мысль нашла выход наружу.
Я понял…
Ох не зря я проделал весь этот путь, казавшийся в самом начале бестолковым капризом! Не прощаясь, я вскочил и помчался на выход к калитке. Наверное, люди подумали, что я спасаюсь бегством после замысловатого и дурацкого розыгрыша.
Непринципиально! Все не столь важно.
Важно, что я понял!
Я понял, что означают два последних снимка с раздавленной фотопленки.
И для чего они были сделаны.
Глава 24
Боевые хомяки
По сути, делать мне на Северной стороне уже нечего.
Самое правильное было бы лететь обратно к Ирине и делиться своими предположениями. Только Любимовка рядом – рукой подать. И для очистки совести я все же решил заглянуть на место службы Родькиного папаши.
Как и ожидалось – безрезультатно.
Меня только обескуражила вопиющая беспечность, с которой военный городок практически слился с гражданским поселком. Я даже не заметил, как оказался на его территории. Нет, ну разумеется, сам аэродром, ангары и сопутствующие структуры охранялись как положено. А вот штаб, казармы, столовая и котельная вольготно раскинулись между кварталами частного сектора. Я не заметил даже контрольно-пропускного пункта. Просто маленькая площадь с памятником крохотному боевому самолетику МиГ-19, по которому ползали дети. А за ней я сразу же обнаружил первую казарму. Да что там! Завидев рядом плантацию совхозного винограда и увлекшись поглощением сочных ягод, я неожиданно и совершенно безнаказанно оказался метрах в пятидесяти от взлетной полосы. На что внезапно указал мне дикий рев взлетающего истребителя, от которого я не только оглох на время, но и, как мне показалось, ослеп на пару секунд.
Восхитительное благодушие советского милитаризма!
Теперь же, после позорного отступления из виноградника, я не спеша прогуливался по очень уютной и живописной улочке, соседствующей с гарнизоном. И, буду откровенен, легкомысленно собирался искупаться. Улица прямо упиралась в дикий песчаный пляж. Справа пестрели частные домики, заросшие цветами и фруктовыми деревьями. Слева тянулся невысокий вал дикого кустарника и маслины. Там в зарослях шумно резвилась детвора, играя во что-то военное. А впереди дразняще синело море, призывно маня размеренным рокотом и одуряющим запахом морских водорослей.
Я не торопился.
Удовольствие надо уметь смаковать. Сейчас я смаковал свое недавнее открытие.
А получилось вот как.
Будучи в возрасте беспокойных недорослей, мы с Вовкой Микояном один раз отправились на Скалки. Да-да! На тот самый пляж, куда нам, первоклашкам, – ни-ни! До одури нанырялись в кристально чистой воде, и нам вдруг приспичило обследовать берег в самой дикой его части – в стороне открытого моря к северу. В какой-то момент мы уперлись в скалы, которые сразу уходили в воду, не оставляя даже пятачка для пешеходных прогулок. Сверху над обрывом виднелось ржавое ограждение из металлических листов и колючей проволоки.
Однако нас это не остановило.
Нащупывая в мокрых утесах трещинки и уступы, мы полезли по скалам дальше. Не скрою, это было яркое путешествие. Мы открыли для себя гроты, в которые посуху не попасть. Нам встречались крохотные пятачки галечного пляжа, изъеденные волнами ноздреватые каменные клыки, изобиловавшие крабами. Иногда, ломая ногти и сдирая кожу с ладоней, мы срывались в воду и вплавь преодолевали особо трудные места. И в конце трудного пути получили главный приз – ровную, отшлифованную волнами каменную площадку на самом кончике миниатюрного мыса.
Наше место!
Это будет только наше секретное место. Неведомый оазис дикого побережья почти в самом центре цивилизации. Мы уже строили планы веселых пикников и шумных ночевок на нетронутых ногой человека скалах. Мокрые, исцарапанные и совершенно вымотанные, мы выбрались на площадку, и… вдруг я увидел, как Вовка глупо и разочарованно хлопает своими мохнатыми ресницами. За небольшим выступом к дальнему краю площадки с обрыва тянулась легкая и аккуратная алюминиевая лесенка. Оказывается, рай уже освоили до нас. Он оказался обитаем!
Помню, сверху находилась закрытая территория либо ученых, либо военных. Мы даже туда не рискнули подняться. Уныло искупались пару раз напоследок, позагорали без настроения и поползли обратно. Но перед этим мое внимание привлек противоположный берег бухты – древние скалы Херсонеса, которые с этой неисхоженной точки выглядели непривычно и как-то по-особому.
Точно так, как это было запечатлено на ЗАСВЕЧЕННОЙ ФОТОПЛЕНКЕ! На одном из снимков. А на втором угадывалась та самая, так и не ставшая местом нашей тусовки труднодоступная чудесная площадка. С той самой лесенкой, серпантином сбегающей с макушки обрыва.
И фотографии были сделаны с САМОГО ЦЕНТРА ВОДНОЙ ГЛАДИ. С точки, которая находилась точно между двумя берегами Карантинной бухты. Там, где находится фарватер, ведущий к базе дислокации торпедных катеров. К месту, которое, по всей видимости, очень кого-то заинтересовало.
И где служил папаша поджигателя гаражей Трюхи, про бабушку которого я вспомнил во время моего морского путешествия на катере на Северную сторону. Тоже в самом ЦЕНТРЕ, только другой, главной, городской бухты. Что и зародило в моей голове трепетную искру догадки. Которую малолетний Вовка Микоян и раздул, хлопая своими смешными ресницами.
Вот такими неисповедимыми и загадочными бывают тропы наших ассоциаций и аналогий!
А ты говоришь, напрасно поехал.
М-да…
– Это наша улица!
Что? Возвращаюсь с небес на грешную Землю.
– Ты чего тут ходишь? Наша это улица!
Слева от меня стоит пятилетний бутуз с надутыми губами и сурово хмурится исподлобья. Надо же! От горшка два вершка, а туда же. Уже территорию столбим? Ну и ну! Даже не собираюсь снисходить для диалога, неспешно прохожу мимо.
Впереди из зарослей кустарника по одному, по двое начинают высыпать такие же карапузы. Как горох из банки! Вон и ровесники мои появились. А эти, кажись, даже на год-другой постарше…
– А ну стой! Стой, говорю!
Ба! Какая встреча! Толстячок с катера! Капризный сынок скандальной курортницы. Уже без помпона на голове, но с прежним якорем на брюшке. Он, похоже, в этом лягушатнике самый старший. И по его мордашке замечаю, что он меня начинает узнавать.
– Это ты? Ребя! Я его знаю! Он с города сюда на катере плыл! Ты чего тут забыл?
Блин, да сколько их тут? С десяток, не меньше. Обходят вокруг, школота деревенская. Решили проучить чужака, забредшего в их райский уголок? Только с мелкотой я не дрался еще в этом мире. Что-то их многовато…
– Чего молчишь? Че те надо вообще тут? А?
Толстячок напирает. Нависает надо мной всей своей рыхлой тушкой, заслоняя вожделенный морской пейзаж.
Делаю пару коротких шагов назад. По всем технологиям уличной мальчишеской драки мой третий шаг должен наткнуться на препятствие в виде злоумышленника, стоящего за моей спиной на четвереньках. Это гарантированно. Можно даже не оглядываться, только темп потеряешь. Поэтому вместо третьего шага я легонько, чтобы не покалечить, левой пяткой не глядя пинаю назад.
Естественно, пятка натыкается на что-то мягкое, и слышится совиное "Ух!". Сразу же, не опуская ноги, делаю длинный шаг влево и вперед, потому что толстячок со словами: "Че те надо?" – толкает меня в грудь. Только его рука врезается в воздух, а тело пробегает вперед, потому что я, зайдя сбоку, чуть-чуть ускоряю его легким толчком в спину. Возлюбленный сын курортницы и скандалистки спотыкается о злодея на четвереньках и, ласточкой вытянув руки вперед, хлюпается в пыль. Красивым якорем на футболке вниз.
Тут же меня обхватывают сзади, стараясь прижать мои руки к туловищу.
– Я держу его! Держу! Бей!
Да! Грустно будет огрести от карапузов. Какой позор!
Резко сгибаю колени, одновременно поднимая обе руки вверх и скручивая корпус вправо. Ага! Вот и правая нога коварного противника. Цепляю ее рукой и сильно дергаю вперед-вверх.
Черт! Не переборщил, случайно?
Парень врезается спиной в землю и беспомощно хлопает ртом. Переборщил. Дыхание у него заклинило – так бывает после резкого падения. Я хватаю его за обе ноги и дергаю на себя. Его руки закидываются за голову, и он начинает дышать. Фу! Пронесло.
И тут же мне засвечивают в правое ухо. Сзади!
Не очень больно, но громко и ужасно обидно. И это когда я оказывал первую помощь их поверженному бойцу! Ах вы, черти! Резко подаю тело назад и бью головой не глядя.
Хрясь! Попал в нос. За спиной начинают орать. Зачем так громко-то?