Правильно говорят: за деревьями леса не видно.
– Слушай, Ирин. Тебе не кажется, что мы время теряем впустую с этим Ричардом? Его полгода под микроскопом разглядывала вся контора. Американец нашего небесного капитана вообще чуть ли не в штатные ангелы-хранители записал. Души в нем не чает.
– Отработаем. Не скули, Старичок.
На завтра я договорился с Ричардом совместно поохотиться за крабами. Вернее, я предложил ему показать уникально-заповедное место, а он с радостью согласился.
В мои незамысловатые намерения входила проверка реакции американца на демонстрацию ему загадочной площадки на диком пляже в Карантинной бухте. На тех самых пресловутых Скалках, где мы… в будущем будем ползать с Вовкой Микояном. Там, где, по-моему, и были сделаны снимки на испорченную пленку. Что бы ни говорил Сан-Саныч.
Ну не переубедил он меня.
И что-то мне подсказывало – именно в этой точке я начал плутать. С его подачи, между прочим. Где-то был ошибочный поворот на второстепенную кривую дорожку, а значит, нужно было шагнуть назад. Так и родилась у меня спонтанная идея – продолжая отрабатывать версию Ричарда, совместить это с изучением скальных загадок. Идея, прямо скажем, неординарная, если не сказать корявая. За нее я получил недоверчивое хмыканье Козета и кривые взгляды от Ирины. Ее "не скули" из той же обоймы. Тем более что моему симпатичному инструктору отводилась своя особая роль. А нравится ей или нет, я как-то не удосужился поинтересоваться.
Вот и дуется.
Я подошел к окну и стал рассматривать редкие огоньки Исторического бульвара через присвоенный монокль. Хорошая оптика, качественная. И ведь стопудово отечественного производства. Хотя бы судя по отсутствию удобных наворотов. Все строго, сурово и лаконично.
– Дай посмотреть. – Ирина протянула руку. – Давай-давай. Ух ты. Водонепроницаемый! У Гришко стащил? На яхте?
– Не стащил, а… выплатил себе компенсацию. Натурой. За то… – я на секунду задумался, – что он постоянно раздражает меня своими синими тапками.
– Ой. Вот не выдумывай, балабол! – Ирина вертела в руках черную трубочку оптической игрушки. – Фонарик видел здесь?
– Мм… конечно.
– Старик!
– Ну не видел. Покажи!
– Вот поворотное колечко, смотри.
– Ладно-ладно. Не свети по глазам. Слепишь! Батарейка?
– Не-а. Аккумулятор. Весь корпус – это аккумулятор. Без особого блока не зарядить. А сядет быстро. И уменьшится твоя компенсация вдвое.
– Выключи, Ирина! Кончай! Дай сюда вообще. Не твое.
Я забрал монокль и сунул его в карман. Полезная вещь.
Вот, наверное, что еще надо сделать…
– Ирин! А у тебя иголка с ниткой найдется?
– Иголка с ниткой?
– Ша!.. Вот только не надо так улыбаться. Просто ответь – есть или нет?
– Ну-у… есть. А какое место тебе…
– Ирин! Просто дай. Без комментариев. Для дела надо.
– Деловой!
Ирина вышла из палаты, обиженно вскинув голову. Возвратилась.
– На! Белошвейка!
– Спасибо, добрая женщина. Кстати. О мальчиках и девочках. Как ты относишься к обнаженным первоклассникам? Мне просто сейчас трусы надо снять. Предупреждаю – зрелище не для слабонервных.
– Дурак!
Пошла к себе. Опять надулась. Совсем как девчонка малолетняя!
Ведь боец-профи, опасная смертельно, как гюрза. И на тебе – девчачьи обидки! Не хватает, наверное, спецагенту безопасности простого человеческого общения. Трется возле меня постоянно. Ну ладно. Остынет.
Давай теперь подумаем, как приспособить чудо-монокль в потайной карман на плавках. Не пришить бы действительно чего лишнего…
Часа в два ночи во флигеле засуетились и забегали.
Я спрыгнул с койки и высунулся в коридор. Около дальней палаты мелькали медицинские халаты, кто-то тащил капельницу, пара человек в штатском аккуратно вела наспех перевязанного человека, бессильно повисшего у них на плечах. У окна я заметил Сергея Владимировича, который с мрачным видом что-то веско доказывал доктору. При этом Пятый с каждой фразой коротко рубал воздух кулаком, будто гвозди забивал.
– Что там? – прошелестело над ухом.
Я чуть не вздрогнул. Ирина в отличие от меня одета по полной боевой. И по своему обыкновению появилась словно из воздуха.
– А я знаю? Раненого привели. И, кажется, не одного…
Со стороны лестничной клетки внесли носилки, на которых лежал кто-то без сознания. Рядом семенила сестричка, держа в руках стойку капельницы. На животе у лежавшего сквозь бинты обильно выступали красные пятна.
Шеф добился от доктора утвердительного кивка и быстро зашагал в палату. И тут же был выставлен оттуда чьей-то твердой и решительной рукой. Свирепо оглянувшись вокруг, Пятый заметил нашу парочку и, не раздумывая ни секунды, направился к нам.
– Чепэ! – коротко резюмировал он, заталкивая нас в комнату. – Касается наших дел напрямую. Садитесь и слушайте.
Послушать действительно было что.
После истории в Бахчисарайском музее контора взяла объект под скрытое наблюдение. Все понимали, что сорванная благодаря мне вражеская закладка должна была насторожить злодеев, а в таких случаях – по всем канонам тайной войны клиенты "уходят на дно". Тем не менее "отработать" точку считалось обязательным. Пусть и "для галочки". Для отчетов. Никто и не предполагал, что формальная операция неожиданно обернется форменной резней в стиле голливудских боевиков.
В роли очередного Рэмбо выступила – кто бы мог подумать! – средних лет сотрудница музея со звучной фамилией Бонц.
Агриппина Рудольфовна Бонц. Уроженка Гомеля, сорок четыре года, образование высшее филологическое, вдова, войну провела в эвакуации, работала на археологических раскопках Шаштепа в южной части Ташкента, потом училась в Новосибирске, по распределению была направлена в Бахчисарай. Там и провела всю свою сознательную жизнь. Благонадежную, добросовестную и совершенно лояльную к советской власти.
И вдруг…
Произошло все так. Не мудрствуя лукаво контора установила один из постов наблюдения в… шкафу. В старинном шкафу ручной работы, который стоял в павильоне гаремного корпуса. Как раз напротив столика с муляжами фруктов. Именного того, на котором в свое время оставляла закладку Галина Анатольевна. Агент (средней руки, опытного решили не ставить) с утра скрывался в нафталиновом сумраке и следил за обстановкой через дверцы, испещренные причудливой арабской резьбой. Второй (тоже не семи пядей) – бродил по залам, осуществляя общее наблюдение в готовности в любой момент подстраховать товарища.
Подстраховал на свою голову…
Вчера под вечер, уже собираясь закругляться и покидать опостылевший шкаф, первый агент увидел, как за ограждение экспозиции зашла сотрудница Бонц, которая в течение дня уже изрядно примелькалась. Агриппина Рудольфовна стала что-то делать с искусственными яблоками на подносе, что, собственно, подозрительным-то и не казалось. Ну поправляет экскурсовод в конце рабочего дня детали выставочного интерьера. Ничего особенного. И агент, измученный десятичасовой неподвижностью, решил размяться и пошутить над женщиной. Все мы люди.
Он приоткрыл дверцу и замогильным голосом произнес: "Всем оставаться на своих местах! Государственная безопасность!"
Реакция оказалась более чем неожиданной.
Бонц, не оборачиваясь и не колеблясь ни мгновения, выдернула бронзовый поднос из-под фруктов и без замаха метнула его на голос. Очень точно, надо сказать, метнула. Так, что острые зубчатые края посудины вошли в правую сторону шеи шутника, нанеся ему серьезные повреждения. На шум примчался "подстраховщик" и тут же получил несколько ударов старинной саблей в область живота. Грамотных, хорошо поставленных ударов. И если бы не тупая заточка музейного экспоната, в живых он точно не остался бы.
После короткой и неожиданной расправы благообразная дамочка невозмутимо оставила свои жертвы корчиться на полу и через одной ей ведомые коридоры покинула ханский дворец. Группе наружного наблюдения удалось установить лишь направление ее отхода – в сторону Чуфут-Кале. Там преследуемая растворилась в предгорьях.
Вот такой волк в овечьей шкуре!
Обыск в домике, где единолично проживала странная сотрудница, ничего не дал. С коллегами по работе сейчас плотно работали. Досконально проверяли ее связи и контакты. Раненым агентам, которые, можно сказать, чудом остались на этом свете, в местной больнице оказали первую помощь и ночью транспортировали сюда, на штатную медицинскую базу.
В целом – не знали, что и думать.
В качестве отправных точек нам достались два факта: первый – место работы Бонц, которое непосредственно связанно с тайными передачами вражеской информации. И второй – невиданная прыть женщины, которая с нашими агентами явно "работала на поражение". Четко, грамотно и профессионально. В отличие от пострадавших "лопухов"…
– Наблюдение за дворцом сворачиваем, – потер переносицу Пятый, – нет смысла. Поздно пить "Боржом". Канал закрыт, и если кто-то еще остался в цепочке, выявлять нужно с другой стороны. Кстати, именно Бонц курировала экскурсии с интуристами. И запросто могла подстраховывать "выемку".
– В Ташкенте во время войны работала целая сеть иностранных разведок, – решил я блеснуть познаниями, – в том числе и под крышей археологических изысканий. Турки, англичане, американцы. Там и могла состояться вербовка.
– Возможно. Проверим.
– Если Бонц резидент, сейчас ее цель – эвакуация, – заявила Ирина. – Установить, где она, и задержать – лишь вопрос времени, которое работает против нее. А если в вербовке был турецкий след – эвакуация может быть только морем.
– Учтем. Так, ладно. В любом случае это не ваша забота. Продолжайте вести американца. Хотя бы для очистки совести. Завтра вопрос нужно закрыть, иначе просто вышлем его из страны – и с глаз долой.
– Нет человека – нет проблемы?
Пятый покосился на меня:
– Что за идиотское высказывание? Ты опять кого-то цитируешь, вундеркинд?
Я пожал плечами.
– Писатель один приписал… припишет это Сталину…
– Ну-у… ежели целый писатель… – Шеф оставил переносицу в покое и теперь просто уперся лбом в открытую ладонь, устало прикрыв глаза. – Что написано пером, как говорится, не вырубить топором… С писателями… не поспоришь… Такие они…
Я уже было подумал, что он засыпает и начинает бредить. Мы с Ириной переглянулись. Не пора ли сваливать? Пускай поспит человек.
Неожиданно Сергей Владимирович поднял голову и взглянул на меня. Остро и пытливо. Усталости во взгляде как и не бывало.
– По поводу писателей, Старик. Все просто. Задай себе только один вопрос. Единственный. И постарайся сам себе честно на него ответить. Кому это нужно?
– В смысле?
– Древнейшая аксиома нашей профессии – ищи, кому выгодно. И писателей она касается в не меньшей степени, чем резидентов иностранной разведки, пусть даже и замаскированных под мирных тетушек. И неизвестно еще – кто опаснее. Уловил?
– Вроде бы…
– Так кому нужно, чтобы, скажем, Сталин казался чудовищем?
– Да понял я, понял…
– А знаешь, как изображали в Европе на карикатурах Ивана Грозного? – не унимался Пятый. – В шестнадцатом, естественно, веке?
– Как? – захлопал я глазами, охреневая от этой полуночной лекции.
Знал, конечно, как. Только умничать почему-то перехотелось…
– Как монстра. С человеческим телом и звериной головой. Который сидит на горе растерзанных трупов. Чтобы детей аглицких пугать царем Иваном. Четыре сотни лет назад. И до сих пор ничего не поменялось. Вот и думай, кому это выгодно. А ты говоришь: "Писатель… Сталин… нет человека…"
Шеф поднялся с койки:
– Все. Поговорили. Теперь отдыхайте. Завтра много работы.
И направился к выходу из палаты. А Ирина многозначительно щелкнула меня по носу.
Вот так!
Чтобы не зазнавался… историк…
Глава 31
Лес за деревьями
С раннего утра я уже был в яхт-клубе.
Ждал на солнцепеке у входных ворот, когда подъедет на своем драндулете Ричард. Надеюсь, у него тоже была ночь не из спокойных – после шести стаканов молочного коктейля, упавших на нежное мясо употребленных раньше морепродуктов. Доказал, наверное, уже свою исключительность… нашему плебейскому унитазу? Сверхчеловек, туды тебя в качель…
В усталом мозгу досадной занозой саднили озвученные ночью события. Не прибавляло оптимизма и ощущение некоторой бестолковости запланированных действий.
Короче, настроения не было.
Зато гордый сын великого американского народа сегодня изволили-с пребывать в чудесном расположении духа, которое не испортилось даже после сообщения о смерти Михалыча. В преумножение моей глухой досады, интурист воспринял эту новость довольно равнодушно.
Слугой больше, слугой меньше…
Дерь… мюк!
Нет, он, конечно, "посоррил", как положено, на все лады. Изобразил демонстративную скорбь на бессовестной физиономии, сокрушенно покачивая своей кудрявой бестолковкой. А минут через десять, скорей всего, уже на веки вечные забыл о неприятном для его благополучия событии. Пытался даже шутить про собственное несварение желудка, улыбался и радостно щурился на утреннее солнышко в предвкушении очередной крабьей охоты. Ничто его не берет! Война войной, а обед по распорядку…
Начиная злобно закипать от негодования, я благоразумно оставил его в одиночестве у ворот яхт-клуба. А сам, не особо торопясь из вредности, отправился на яхту за маской с ластами. Ключи я вчера так и забыл отдать переполошенному Кочету и поэтому чувствовал себя уже почти владельцем этого морского транспортного средства.
Народу на территории яхт-клуба по утреннему времени было мало. Воздух радовал свежестью и ядреным запахом соли. Ну и гниющих водорослей, разумеется, что не умаляло прелести дня. Ленивые волны нехотя и с тяжелым плеском облизывали заросшие зеленью ступени пирса. В пронизанной солнечными лучами толще воды игриво метались стайки мальков. Идиллия. Я даже засмотрелся, начиная забывать о своей раздражительности…
– Эй, мальчик! Ты чего тут болтаешься?
Дадут разве расслабиться?
Вообще-то этого военного в морской офицерской повседневке я заметил давно. Как чувствовал, что привяжется, – поэтому специально шел ближе к пирсу, оставляя предполагаемую помеху за корпусами вытащенных на берег яхт. А он смотри каков – специально прошел вперед на свободное место и устроил засаду. Стратег… мамин сын. Наверное, очень сильно хотелось покачать права.
Кто у нас тут?
Так. Мичман. Молодой толстячок. Похоже, первого года выпуска. Скорее всего, блатной, раз пригрелся на службе в яхт-клубе. И еще потому что сейчас находится не на занятиях, где должны быть офицеры и мичманы в утреннее время. Сачкует, стало быть. Ага!
– Тебе, тебе говорю! Чего на территории объекта делаешь?
"Объекта"! Ни много ни мало. Поймал нарушителя секретного "объекта"! Подходит вразвалочку, всем видом излучая самоуверенность безнаказанной власти.
Безнаказанной ли?
– Кто? Я? – включаю микродурачка, задрав голову на грозного собеседника.
– Ты, ты! Кто пустил на охраняемый объект?
Упивается просто ситуацией. Бдительный и всемогущий страж. Забыв, наверное, по малому сроку службы правило про хитрую… гайку.
– Никто не пускал. Папа послал, – говорю испуганно, – порядок навести на… яхте.
– Чего? Какой папа? На какой такой яхте?
– Да вон на той, черной, адмиральской, – машу в сторону "Ориона", – папа сказал, чтобы к приезду НАЧПО там все блестело. Как у кота… Я пойду?
– Стой! Какого НАЧПО?
– А я знаю? Папа со службы позвонил, сказал взять ключи из парадки и вынести с яхты пустые бутылки, – я невинно трясу ключами перед носом мичмана, – говорит, НАЧПО сегодня лично индюшить будет на берегу по шхерам, каких-то СУНДУКОВ ему не хватает для… мм… забыл слово… авто-метки?
– Ав-втоном-мки, – медленно выговаривает быстро бледнеющий "сундук". – А п-папа у нас к-кто?
Я пожимаю плечами:
– Никто. Петров. Вице-адмирал. Он где-то на улице Воронина работа… ет.
Собственно, продолжать уже не обязательно. За отсутствием внимающей аудитории. Неблагодарный слушатель уже несется в сторону административного корпуса, мелькая клешами и придерживая рукой на голове аэродромоподобную фуражку, которая явно не соответствует уставу и, к слову, слабенько способствует перемещению в пространстве с подобными скоростями.
Ну и в добрый путь. Попутного ветра! До чего же пугливые эти млекопитающиеся мичманы. Особенно – в ареале обитания коварных хищников под названием НАЧПО.
Аж настроение стало подниматься!
Насвистывая что-то морское из "Детей капитана Гранта", я поднялся по трапу на свой "Дункан", забрал все, что планировал, и неспешно отправился обратно.
Людей на территории яхт-клуба значительно прибавилось. Особенно в районе дежурки. Краем глаза я отмечал отдающие некоторой хаотичностью рывкообразные перемещения каких-то переполошенных фигур. Слышно было, как кто-то излишне громко и нервно общается по телефону. Где-то звонко загремели, обрушившись наземь, жестяные ведра. Этот шум тут же откомментировали на три голоса с использованием военно-морских вульгаризмов, но… было не очень разборчиво…
Я, зажмурившись от удовольствия, тоже поглядел на солнышко.
А погода сегодня и вправду будет замечательной!
– Давай-давай! Чурбан нерусский! Вот здесь хватайся! За уступ!
На редкость бестолковое путешествие.
И на редкость бестолковый спутник. Мы с Ричардом карабкаемся по непроходимым мокрым скалам вдоль восточного берега Карантинной бухты. За каждым отрогом в воду шумно обрушиваются десятки перепуганных крабов-пауков. Над головой кричат чайки. Они тоже облюбовали здесь какой-то труднодоступный пятачок. А мы влезли.
– Вить-йок! Давай… лучше плыть…
– Ха! Плыть любой дурак сможет. Давай-давай! Ножками и… ручками. Здесь карниз удобный, смотри!
Поход мы начали прямо от стенки военной базы в глубине бухты. Пляж Скалки именно там и начинался. У Ричарда на режимный объект – ноль реакции. Ни интереса, ни беспокойства – ничего, заслуживающего внимания.
Мы прогулялись по гальке пляжа, пару раз поднимались по осыпающейся тропке к середине обрыва, минуя каменные выступы. И вот теперь вклинились туда, куда нормальные люди предпочитают не соваться.
Ко всему прочему еще и волны разгулялись! Яростно начинает пениться прибой на скалах.
– У-уп!..
…Плюх! Маугли сорвался.
Ерунда, здесь невысоко. Не больше двух метров. Выше лезть – смысла нет, там уклон отрицательный. Нависает, одним словом, скала над головой. Нависает и прячет за собою теплое солнышко, приходится ползти в тени. И в сырости. Брр. Холодновато.
– Живой? Уже скоро доберемся. Во-он за тем мыском.