Сначала Бурик ничего не как следует не разглядел. В сероватой полутьме медленно шевелилось нечто бесформенное. Затем оно как будто растворилось, а в иллюминаторе, словно на экране телевизора, возник мальчишка. От неожиданности Бурик даже вскрикнул. Мальчишка был голый и сидел, съежившись, на черном полу. У Бурика сжалось сердце. От жалости, а еще от непонятного страха и осознания того, что с этим незнакомым мальчишкой его что-то связывает. Но что?
Мальчишка неожиданно поднял глаза, встретился взглядом с Буриком и вдруг, беззвучно вскрикнув, вскочил и бросился к нему. Бурик, обмирая, смотрел в широко распахнутые глаза и читал в них отчаянную мольбу. Губы мальчика шевелились. Что он пытается сказать? Не понять… "А…", "у…", кажется, опять "а…", "и…" Внезапно Бурик понял - мальчишка говорил по-итальянски! Он повторял одно слово: "Аютами… Аютами… Aiutami…" - "Помоги мне! Помоги! Помоги…" Лицо мальчика приблизилось. Неровная рыжеватая челка, смешно оттопыренные уши, цвета крепкого чая глубоко посаженые глаза, узкий, длинноватый нос, белозубый рот, без конца повторяющий одно и то же слово - "Помоги!"… "Come?!", - закричал Бурик, но крик его увяз во влажной духоте. А черный пол, все ускоряясь, поехал назад, оттягивая мальчишку за собой.
В отчаянии Бурик прижался лбом к теплому стеклу иллюминатора, разбить которое было невозможно. Или все же возможно? Всей душой Бурик рванулся туда, к мальчишке, и толстое стекло как будто подалось. Рванулся снова и еще чуть-чуть продвинулся… Не хватало одного последнего усилия воли, чтобы пробить стекло. Но это усилие все никак не давалось Бурику, и он, дернувшись несколько раз, безвольно обмяк, словно застряв в толще стекла. Его как будто облепила плотная прозрачная масса, не дающая ни пошевелиться, ни крикнуть, ни даже закрыть глаза. Бурику оставалось только одно - смотреть.
Мальчишка продолжал бежать к нему нисколько не приближаясь, а лицо его начало неуловимо меняться - Бурик увидел, что это уже не мальчик, а юноша… потом молодой человек… через несколько секунд в неровной челке показались серебряные нити… Пожилой мужчина с длинными седыми волосами, носом с горбинкой и добрым симпатичным лицом смотрел на Бурика без укора. Вскоре лицо его начало туманиться и удаляться, посредине возникла водная гладь, обрамленная двумя башнями шлюзов. Старик отшатнулся назад и вдруг застыл. Бурик увидел, что это уже не старик, а бетонная скульптура сухопутного моряка, кидающего свернутый канат проходящим мимо судам…
И тогда Бурик заплакал. Заплакал тихо, без всхлипываний и рыданий. Он даже не сразу понял, что плачет, - горькая волна, рождаясь где-то в животе, подкатывала к горлу, а по щекам катились горячие слезы. Его захватило ощущение невосполнимой потери… Скульптура осталась далеко позади - вокруг расстилалось безбрежное море. Бурик плыл на огромном океанском лайнере, выглядывая из иллюминатора каюты. Свежий морской ветер ерошил волосы, и брызги летели в лицо, смывая слезы.
- Сашенька, не высовывайся из окна, простудишься, - раздался сзади голос бабули. Бурик спрыгнул на пол каюты и захлопнул иллюминатор. В каюте на полках спали какие-то незнакомыелюди. Бурик аккуратно приоткрыл дверь и выскользнул наружу. Сквозняк тут же захлопнул за ним дверь. В обе стороны тянулся узкий коридор, освещенный длинными неоновыми трубками. Бурик пошел направо.
Вскоре коридор сделал поворот, и Бурик увидел длинный ряд дверей с номерами и табличками. "ВНИМАНИЕ! Биологическая угроза! Вход только по спецпропускам", - было написано на одной из них. "Аланин Алексей Семенович. Генеральный консультант МосСемБанка". "Безекович Нина Львовна. Эксперт по международным связям". "Облаухов Вадим Андреевич…" - табличек становилось все больше, они наслаивались друг на друга, фамилии вплетались в имена, а внизу начали проявляться цифры. "Прохорова Анна Викторовна, 1970–2012, - гласила очередная табличка. - Помним, любим, скорбим…"
"Да что же это такое… Где я?" - Бурик ощутил новый прилив страха. Он стал идти все быстрей и быстрей, и вскоре уже бежал, задыхаясь, по коридору, которому не было конца.
Внезапно погас свет. В полной темноте Бурик пошел вперед на ощупь, елозя ладонями по неприятно шелестящим клеенчатым обоям. Идти было страшно - казалось, пол под ногами в любой момент может исчезнуть. Наконец, Бурик не выдержал. Он осторожно сполз по стене и сел на пол, чтобы не провалиться в черную бездну.
Вновь включилось освещение. Но не прежнее, яркое, а слабое, видимо, дежурное. Коридор освещался теперь тусклыми запыленными светильниками в проволочных каркасах и как будто стал шире. Дверей по сторонам уже не было.
Не успел Бурик сделать несколько шагов, как где-то далеко позади раздался гудок, потом приглушенный грохот и шипение. Пол под ногами дернулся, и стало очень жарко. Бурик снова присел и прислушался. Грохот не прекратился, теперь он перерос в ровный гул, какой бывает… где? на водопаде? А, может, это пробоина? Или просто трубу прорвало?..
Бурик припустил со всех ног. Бежать было нелегко - ноги сначала по щиколотку, затем по колено стали увязать в бесконечной луже с маслянистой чавкающей жижей. Вытаскивать и переставлять их становилось все труднее.
И вдруг громадная, горячая, как выдох, волна набежала сзади и накрыла его с головой. "Все, мне конец, - решил Бурик. - Я же не умею плавать…"
"А, может все-таки это сон, и я сейчас проснусь?" - билась в висках другая мысль, беспомощная, как бабочка.
Но не случилось ни того, ни другого. Волна подхватила его, осторожно понесла, и Бурик безвольно доверился ее мутному потоку. Перед глазами у него вновь всплыло лицо мальчишки и вновь исчезло, а странная река несла его все дальше, и, возможно, скоро унесла бы прочь, в те миры, где нет уже ни времени, ни желаний…
Впереди показались деревянные мостки. Кто-то лег животом на грубые доски и протягивал руку. Она тянулась к Бурику словно из другого мира: "Не бойся, берись!" И Бурик что есть силы вцепился в протянутую ему ладонь. Та сразу сжалась, и он понял - сейчас это единственная опора. И спасение возможно - только бы удержаться! Только бы удержали его… "До боли стискиваем руки, и руки обещают нам: Приду!", - всплыли в голове слова какой-то очень старой песни. "Господи, что же так тяжело… И, наверно, ужасно неудобно так меня держать. Вот если бы переплести пальцы…". Державшая его рука явно не принадлежала взрослому человеку, скорее мальчишке бурикова возраста. Сильнейшее напряжение буквально пронзило ее - Бурик не мог оторвать взгляда от голубых пульсирующих жилок и двух маленьких коричневых родинок на запястье. "Кто бы ты ни был, пожалуйста, не бросай меня!.." - мысленно закричал Бурик своему спасителю. Державшая его ладонь вдруг сжалась сильнее и рванула Бурика на себя. Река исчезла.
Бурик проснулся и привскочил. Руки и лицо были мокрыми от слез и холодного пота. Выдох облегчения вырвался у Бурика - это был всего лишь сон. Он обтерся махровым полотенцем, предусмотрительно оставленным бабулей на спинке кровати, и снова свободно откинулся на подушку, прикрыв глаза и чувствуя, что скоро снова уснет.
Какое-то смутное чувство - не понять, какое - тревожило Бурика, не давая спать. Виденный сон не отпускал его. Он попытался восстановить облик своего спасителя, но не мог припомнить ничего, кроме двух маленьких родинок на руке.
И вдруг молнией сверкнула мысль: "Ты предал!" - "Кого?" - хотел спросить Бурик, но тут же понял сам - того мальчишку за стеклом иллюминатора. "А что я мог сделать?" - попытался оправдаться Бурик. "Ты предал!" - "Но ведь это был сон…" - "Ты предал! Предал!! Предал!!!" - стучало то ли в ушах, то ли в висках - толком не разобрать. Потом слова стали звучать все тише и неразборчивей, и вот это уже не слова, а стук колес.
Старинный поезд - паровоз с тремя вагонами, дав долгий гудок, остановился. Небольшой вокзал был заполнен людьми в дорогих и тоже старинных одеждах: старомодные платья, вычурные украшения, смокинги…. Царила обычная вокзальная суета, никто не обращал внимания на Бурика. Слышались мелодичная речь и веселый непринужденный смех. Пассажиры рассаживались по вагонам, высовывались из окон, махая платочками и руками.
Ударил колокол, паровоз в ответ загудел, а из-под колес с шипением вырвалось густое белое облако горячего пара, которое тут же окутало весь перрон плотной туманной завесой. Туман был вязкий: откроешь рот - он тут же наполнится туманом, его можно пробовать на вкус. Бурику сразу же припомнился незабвенный ежик из старого мультфильма - очень было похоже.
Когда туман рассеялся, Бурик увидел, что никакого вокзала нет, а он находится на залитом солнцем цветущем лугу. Вдаль уходили одинокие рельсы одноколейки. Шум вокзала уступил место стрекоту кузнечиков и разноголосому птичьему гомону. Впереди виднелся могучий темный бор. Странно, но одноколейка упиралась прямо в него. Старые рельсы терялись в густой траве, а сквозь шпалы пробивались клевер и ромашка.
Солнце палило нещадно. Но когда Бурик вошел в лес, стало прохладнее. Косые солнечные лучи рассекали пространство между деревьями. Бурик заходил все глубже, становилось все темнее. Деревья росли уже и между шпалами, корнями обвивая проржавевшие рельсы. Они словно намеренно преграждали путь, целясь в грудь высохшими ветками. Ветки были холодные, металлические…
Пространство внезапно начало смещаться и опадать. Лес застыл на миг, словно в недоумении, и исчез.
Бурик открыл глаза и увидел участкового педиатра Надежду Матвеевну, склонившуюся над ним. Она водила по его груди холодным фонендоскопом.
- Как себя чувствуешь, Саш? - спросила Надежда Матвеевна. Не получив ответа, она повернулась к бабушке, стоявшей в дверях. - Постельный режим, горячее молоко с медом. Аспиринлучше не давать - пусть организм сам борется с простудой.
- А что с Сашенькой?
- ОРВИ. - Надежда Матвеевна пересела к столу и стала заполнять карту.
- Надежда Матвеевна, раньше он тихонький был, а теперь нервный такой стал…
- Не волнуйтесь, Ксения Александровна, это возрастное… Пройдет.
Проснувшись на следующее утро, Бурик долго глядел в потолок. Ремонт в квартире был недавно, но потолок уже успел покрыться сетью трещин, темных полосок, круглых пятнышек от удачных попаданий мяча. Бурик, как и многие домашние дети, предпочитал играть в мяч дома, а не на улице. Одна трещина начиналась прямо над кроватью и тянулась к центру комнаты, многократно разветвляясь. Бурик внимательно изучил все изгибы основного русла, проследил за многочисленными ответвлениями и рукавами. Через десять минут разглядывания он знал эту трещину наизусть и мог бы, наверное, в точности нарисовать на бумаге. А когда зажмурился, она молнией сверкнула перед глазами.
Жар немного спал, но температура у Бурика оставалась высокой, и во всем теле ощущалась неприятная слабость. Не было сил шевельнуть ни рукой, ни ногой, и даже легкий поворот головы требовал больших усилий. По счастью, Бурика никто и не заставлял шевелиться. Взгляд его лениво скользил по стенам, по неброскому, однообразному рисунку обоев, на которых повторялись какие-то гирлянды и цветы.
Если долго глядеть на обои, на них можно заметить странные вещи - один листик похож на ехидного старичка с длинным носом и козлиной бородкой, другой - на улыбающегося конопатого мальчишку, а веточки - на летящую чайку. Чуть рассеяв взгляд, можно увидеть целую стаю чаек, устремившихся прямо на тебя.
Разглядывать стену Бурику не надоедало. Болея, он подолгу смотрел на нее, и, как в калейдоскопе, перед глазами сменялись картинки - лица, звери, предметы. Некоторые без труда образовывались сами, например лицо старичка - очень знакомое лицо. Другие картинки требовалось чуть-чуть досочинить, домыслить какие-то линии, штрихи. То, что было только что маленькой мышкой с длинным хвостом, моментально превращалось в слона, тянущегося хоботом к ветке с бананами…
Венеция, 1716 год
Ранним июньским утром Антонио стоял в капелле Святой Анны Павийской - самой уютной в соборе Святого Марка - и рассматривал орнамент недавно написанной фрески. В переплетениях виноградных лоз чудились ему лапы и хвосты неведомых животных.
Антонио пытался обдумать предстоящий разговор с учителем музыки и заранее знал, что тот ответит. Он и пришел сюда затем, чтобы попросить у Святой Анны помощи - в Венеции твердо были уверены, что Sant’Anna di Pavia помогает негоциантам договариваться между собой. Ну что ей стоит помочь Антонио договориться со своим учителем? Надо только хорошенько попросить…
Однако сосредоточиться на молитве никак не удавалось - в голову лезли всякие посторонние мысли - куда опять запропастился кот, где отец прячет ключ от шкафа с вареньем, почему давно не приходит старый приятель Франческо, до сих пор не вернувший Антонио игрушечный кораблик с самыми настоящими парусами… Пытаясь внутренне собраться, Антонио старательно хмурил лоб. "Наверное, как следует помолиться сегодня не смогу", - подумал он, глядя на печальный лик Святой Павийской мученицы. "Ну, пожалуйста, святая Анна, сделай так, чтобы Карло меня понял. Чего Тебе стоит… а мне это так нужно. Я загадал… Ой, Господи, что я несу!" - подумал он. "Что ты несе-ешь…" - отозвался невидимый хор откуда-то из недр собора. Антонио вздрогнул и вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд. Странно… кто бы мог оказаться здесь в столь ранний час, когда нет службы… Антонио медленно повернулся ко входу в капеллу и… сам не понял, как удержался на ногах. Возле колонны стояла Святая Анна! С тем же выражением загадочной грусти на лице, что было запечатлено на фреске. Антонио почувствовал, что рубаха прилипла к спине, а язык - к нёбу. Обладательница божественного лика словно поддалась его замешательству. Она опустила глаза, сделала шаг назад и скрылась за колонной. Через мгновение Антонио услышал торопливые удаляющиеся шаги - дробное эхо раскатилось по собору и стихло.
Антонио тряхнул головой и вновь повернулся к фреске. Святая Анна глядела на него сочувственно и как будто понимающе улыбалась. Антонио торопливо выбежал из капеллы. Храм был пуст - этим утром некому было тревожить покой древних стен. Лишь где-то далеко, на верхней восточной галерее, хор разучивал песнопение для вечерней службы.
Полоснув глазами по золоту соборной росписи, Антонио остановился взглядом на огромном изображении Спасителя над недосягаемым алтарем. Антонио вгляделся в образ, перекрестился и тихонько произнес: "Господь Иисус Христос, Царь Славы, помилуй меня и спаси…" Толком не закончив молитвы, он вышел из собора в солнечное утро. Пройдя Дворец Дожей, он повернул налево и побрел вдоль набережной Большого Канала. "Что это со мной? - думал он. - Наверное, наваждение… Перезанимался вчера".
Засмотревшись на одинокую чайку, парившую над Каналом, Антонио не заметил выпуклого камня, предательски торчавшего из булыжной мостовой. Опомнился он уже в полете… Нежные, но цепкие руки подхватили его и вновь поставили на мостовую.
- Спасибо, синьора… - начал было Антонио, но слова застряли у него в горле.
Сверху на Антонио смотрела Святая Анна Павийская.
- Прости, я снова напугала тебя… - голос женщины был каким-то обволакивающим. "Наверное, она хорошо поет…" - некстати пронеслось в голове у Антонио.
Белокурая, с пронзительными зелеными глазами, она глядела на Антонио ласково, без иронии.
- Я… - выдавил из себя он, но незнакомка мягко коснулась пальцем его губ.
- Мне кажется, я должна тебе объяснить… Тебя напугало мое сходство с ликом на фреске. Но здесь как раз все просто. Образ Святой Анны написал художник Ранетти, мой давний… - она на секунду запнулась, - приятель. Он попросил меня позировать для этого образа. Почему-то решил придать Святой Анне мои черты…
Антонио приходил в себя.
- Ему это удалось… - пробормотал он. - Вы так похожи на нее… То есть, она на вас… Ой! - Антонио окончательно смутился.
Женщина улыбнулась.
- Меня тоже зовут Анна. Такое вот совпадение…
Антонио молчал. Он не знал, что следует говорить в таких случаях. Потом вспомнил, что, наверное, неплохо было бы представиться.
- Меня зовут Антонио Виральдини…
- Я знаю, - ответила Анна.
- Откуда?
- Я часто бываю на мессах в Сан Марко. Иногда прихожу раньше или ухожу позже… Вижу, как ты подменяешь отца в оркестре, повторяешь что-то с хором… Очень люблю, когда ты играешь на органе или клавесине.
- Да… мне нравится на них играть.
Помолчали.
- А ты не мог бы сыграть для меня?
- Для вас?
- Да, для меня. Я живу неподалеку. У меня очень хороший инструмент.
Антонио ошарашено молчал.
- Клянусь, я не сделаю тебе ничего дурного! - Анна улыбалась.
Антонио смутился так, что кончики оттопыренных ушей густо покраснели.
- Нет, я совсем так не думал… Конечно, если вы хотите, я сыграю.
- Я знала, ты не откажешь даме… - она засмеялась серебристым смехом и нежно погладила Антонио по щеке. - Идем. Это совсем рядом.
Небольшой дворец из голубоватого мрамора был вписан в изгиб лагуны как сапфир в драгоценную оправу. Эскорт изящных колонн расступался по мере приближения к парадному входу.
- Вы живете здесь?!
- Да. Тебя это удивляет?
Антонио смотрел во все глаза.
- Не знаю… Наверное, нет. Я никогда здесь не был. Хотя живу рядом.
Парадная лестница кончилась, промелькнула анфилада залов и комнат с картинами и гобеленами. Они шагнули в большую гостиную, оформленную в теплых, пастельных тонах. Антонио замер на пороге. Такой роскоши он не видел никогда.
- Хочешь лимонаду? - спросила Анна.
Антонио только сейчас понял, что просто умирает от жажды.
- Да… Хорошо бы.
Она открыла резной шкафчик, достала оттуда яркий лимон, кувшин и бокал из червленого серебра. Вооружившись изящным острым ножом, Анна срезала с лимона душистую спираль кожуры, погрузила ее в бокал и залила желтоватым напитком из кувшина. Антонио прижал к губам сладкую прохладу с кисловатым ароматом лимона и украдкой посмотрел на хозяйку дома. В нежно-голубом платье с нитью жемчуга она была похожа на сказочную принцессу. Королеву мира.
Допив лимонад, Антонио с благодарностью вернул бокал, подошел к инструменту и осторожно поднял крышку.
- Какой роскошный клавесин! - он пробежался пальцами по клавиатуре. Струны ответили нежным, позолоченным звучанием. - Старинный…
- Ты прав, мой мальчик. Иногда бывает важным позаботиться о такой вот роскоши. И тогда повседневные нужды позаботятся о себе сами.
Антонио непонимающе посмотрел на нее. Анна взяла в руки стоящую на деревянной подставке мраморную античную статуэтку и столь же туманно пояснила:
- Я люблю старинные вещи. История для них уже остановилась, а время еще идет… Я знаю, ты пишешь музыку. Сыграй мне, пожалуйста, что-нибудь из своих сочинений.
- Даже не знаю… Может, лучше Тортора?
Анна улыбнулась. Антонио вздохнул.
- Право, мне не хотелось бы…
- Ох уж эти упрямые мальчишки!.. - Анна продолжала улыбаться.
Антонио сел на резной стул, стоявший возле клавесина.
- Я это недавно написал. Называется "Роза ветров". Название придумал Этторе… мой друг. Только она еще не закончена…