- Наверно, Мири была богатой женщиной, - неопределенно сказал старший инспектор.
- Богатой? - переспросила вторая невестка, Беркович с трудом их различал: обе были черноволосые, худощавые, с черными миндалевидными глазами. Может, сестры? - Да, говорят, у Мири много денег. От отца остались, она их не трогала…
- Она вообще жадная была, - сообщила первая невестка, и вторая бросила на нее испепеляющий взгляд, не укрывшийся от внимания Берковича.
- Понятно, - сказал старший инспектор и, не дожидаясь начала ссоры, вышел из спальни. Постояв в салоне и не услышав ничего интересного, он подозвал Наташу и увел жену домой.
- Я поеду по делам, - сказал он, - а ты отдохни, наверху ты больше не нужна.
Он не представлял себе, о чем и как говорить с мужчинами семейства Нахмани - нужно было получить отпечатки их пальцев, но сделать это официально не представлялось возможным, никто ведь не возбуждал уголовного дела, смерть Мири выглядела естественной, врачи из больницы даже не обращались в полицию. Кто-то из мужчин был убийцей. Кто? Муж? Один из сыновей? А может, это сделала одна из невесток?
Приехав в управление, Беркович сел за компьютер и узнал то, что и без того подозревал: никаких материалов о ком бы то ни было из семьи Нахмани в полиции не было. Пришлось засесть за телефон, и через час, многократно называя себя и извиняясь за звонок, старший инспектор все-таки выяснил, что старший Нахмани, Рони, много лет работал администратором в одном из Тель-Авивских отелей, неплохо зарабатывал, и потому семья не трогала основной капитал Мири, доставшийся ей когда-то в наследство от родственника, умершего в Америке. Это были большие деньги - больше миллиона шекелей, причем согласно завещанию Мири могла свободно пользоваться процентами с этого капитала, но в день, когда она захочет что-то сделать с основной суммой, половина денег немедленно должна была перейти в благотворительные фонды. Странное завещание, ничего не скажешь, но и родственник был странным - при жизни он держал собственную семью в строгости, много жертвовал на синагоги и детские сады. Умирая, вспомнил о Мири, которую и видел-то всего раз или два в жизни, а вспомнив, переписал на ее имя свои банковские сбережения и сделал странную приписку, о которой Рони не мог вспоминать без возмущения.
Правда, было еще одно обстоятельство: сама Мири могла завещать деньги кому угодно, и при этом завещательное условие умершего американского родственника теряло силу. Ясно, что и у мужа Мири, и у ее сыновей был мотив для убийства. Чудовищно, конечно, но Беркович был полицейским и понимал, что когда речь заходит о миллионе, родственные связи тают, как сахар в стакане с горячим чаем. Во всяком случае, если скорпион попал в пакет со сливами не случайно, то подозревать можно было только кого-то из присутствовавших на обеде.
Старший сын Мири, Яаков, работал служащим в компании, занимавшейся довольно сомнительным бизнесом: продажей в Израиле какого-то очередного новомодного продукта для похудания. Сам Яаков ничего клиентам не предлагал, сидел в офисе и оформлял сделки. Заработок небольшой, а жена Яакова, Сара, одна из двух черноглазых невесток, слыла женщиной с большими претензиями и держала мужа в черном теле. Он выполнял все ее прихоти, а прихотей со временем становилось все больше. Невестка, кстати, вовсе не обязана была любить свою свекровь - вот и еще один мотив. Или точнее, модификация все того же мотива: деньги и еще раз деньги.
Гиль, младший сын Мири, судя по информации, которую Берковичу удалось выяснить во время вынужденно кратких телефонных разговоров, представлял собой противоположность Яакову: энергичный молодой человек, владелец собственной посреднической фирмы, претензий и амбиций более чем достаточно, жена полностью подчинена его воле, но бизнес на самом деле идет не очень хорошо, а если точнее - так совсем плохо, и долги Гиля банкам перевалили уже за вторую сотню тысяч. Вот-вот речь могла зайти об аресте счетов, судебном иске и прочих прелестях, связанных с рисковой жизнью бизнесмена.
Неплохой мотив для убийства собственной матери: после ее смерти Гиль мог рассчитывать на треть денег, а это, как ни крути, около четырехсот тысяч шекелей, а может и больше…
Положив, наконец, телефонную трубку, Беркович понял, что сегодня будет просто не способен вести допросы - нужно было еще придумать повод, поскольку информация, полученная им, формальным поводом для задержания быть не могла.
Проблема осталась прежней - как получить отпечатки пальцев отца и сыновей и при этом не сообщать им пока цели этой не очень приятной процедуры. Ведь они, собственно, и не знали даже, что некий старший инспектор полиции заинтересовался внезапной смертью Мири Нахмани от укуса желтого скорпиона.
Способ был, конечно, и Беркович, вздохнув, позвонил Наташе.
- Ты еще долго? - спросила она с тоской. - Я тут сижу одна…
- Ты не видела, мужчины уже вернулись из больницы? - спросил Беркович. Он знал, что мог не уточнять вопрос - Наташа понимала, о чем шла речь.
- Да, недавно, - сказала она. - Я видела в окне.
- Я буду дома минут через пятнадцать, - сообщил Беркович. - А ты пока приготовь три стопки, наполни их водкой и поставь на небольшой поднос.
- Зачем? - удивилась Наташа.
- Потом объясню, - сказал Беркович и положил трубку.
Когда он вернулся, у подъезда дома стояли несколько мужчин в кипах - весть о смерти Мири наверняка уже разнеслась по всей стране, и начали съезжаться родственники и знакомые. Тем лучше, - подумал Беркович, - мой визит не удивит ни Рони, ни сыновей.
Поднос с тремя стопками стоял на столе в салоне, и Беркович поднялся к соседям. Дверь оказалась раскрыта, в квартире Нахмани было много народа, посреди салона с бессмыссленным выражением на лице стоял глава семейства, а оба его сына сидели у стола и слушали, как родственники произносили слова утешения. Невесток и детей видно не было - то ли уехали домой, то ли заперлись в спальне.
Беркович подошел к Рони, произнес подходившие к случаю слова и предложил по обычаю русских евреев выпить за упокой души усопшей Мири. Наверняка никто из семьи Нахмани понятия не имел о том, как евреи в России проводят обряд похорон, но за последние годы они слышали о новых репатриантах столько всякой ерунды, что не могли не поверить и этой. К тому же, разве Рони мог сейчас думать о чужих обычаях? Он взял с подноса стопку и пригубил. То же самое сделали Яаков с Гилем, и Беркович удалился из квартиры с сознанием исполненного долга.
Сказав Наташе, что вернется в течение часа, Беркович аккуратно спрятал стопки в полиэтиленовый пакет и поехал к Хану в лабораторию. Был уже вечер, но эксперт еще не ушел и взял из рук Берковича пакет со словами:
- Имей в виду, если отпечатки совпадают, тебе еще придется официально возбудить дело…
Несколько минут спустя эксперт положил перед старшим инспектором листы с четкими отпечатками и сказал:
- Перчатку надевал Рони, а двумя пальцами брал Гиль.
- Ясно, - мрачно отозвался Беркович. - Ты хочешь сказать, что они действовали сообща?
- Не знаю, - пожал плечами Хан. - Может, Рони провернул операцию, а Гиль увидел, как отец снимает перчатку, а потом, когда с матерью это случилось, он нашел перчатку на полу и двумя пальцами отбросил в сторону… Вариантов много.
- Но главный подозреваемый - Рони Нахмани.
- Э… Да. Правда… - Хан запнулся.
- Что-нибудь не так?
- Видишь ли… Все правильно, но есть один момент, который меня смущает. Я, естественно, не могу сказать, когда Нахмани надевал перчатку, но, скорее всего, было это задолго до обеда. Может, даже вчера.
- Не понял, - нахмурился Беркович.
- Пыль поверх отпечатков, - пояснил Хан. - Немного, но есть. Впечатление такое, будто перчатка лежала под столом не один час. Или даже не один день. На ней следы жидкости для мытья унитазов, поверх этих следов пальцы Рони Нахмани, потом пылинки, а на них уже следы двух пальцев Гиля.
- Если эту перчатку использовали для мытья унитаза, то ей нечего было делать на кухне, верно? - спросил Беркович. - Значит, ее принесли специально, чтобы взять скорпиона и положить в пакет. Но тогда… Неужели насекомое лежало в пакете еще со вчерашнего дня? А может быть…
Беркович закусил губу, подумав, что очевидные улики заставили его забыть о множестве других возможных версий. Черт возьми, а что если перчатка действительно валялась под столом уже больше суток? Значит, к делу она не имела отношения, и тогда…
Версия, такая ясная и убедительная, трещала по швам из-за каких то пылинок.
- А если под столом было столько пыли, что она осела на перчатке за час? - сказал Беркович, понимая, что цепляется за соломинку.
- Ты ведь там был, - пожал плечами эксперт. - Под столом действительно много пыли?
- Нет, - вынужден был признать Беркович. - Пол довольно чистый.
- Вот видишь…
- Спасибо, - сказал старший инспектор и поехал домой, пребывая в дурном расположении духа. Мужчины, стоявшие у подъезда, разошлись, на лестничной площадке было тихо, но дверь в квартиру Нахмани еще оставалась распахнутой. Беркович прошел мимо своей квартиры, поднялся этажом выше и вошел в салон, где застал собственную жену, игравшую с детьми. Никого из взрослых видно не было.
- Ты здесь? - удивленно спросил Беркович. - А где остальные?
- Яэль с Сарой поехали за продуктами, - пояснила Наташа. - А мужчины занимаются организацией похорон. Сегодня уже хоронить нельзя, значит, завтра в первой половине дня. Я предложила Саре посидеть с детьми…
Мальчик лет шести и трехлетняя девочка возились со сборной моделью старинного замка. Беркович присел на колени, минуту наблюдал за детской возней, а потом все-таки решился.
- Тебя как зовут? - спросил он мальчика. Тот поднял на старшего инспектора серьезный взгляд и сказал:
- Нахум. А тебя?
- Борис. Ты любишь делать сюрпризы?
- Конечно! - улыбнулся Нахум. - Вчера я маме сказал, что в шкафу сидит ящерица. Она так кричала!
- И наказала тебя?
- Нет, она же знает, что я люблю делать эти… сюрпризы, да?
- А сегодня? Это ведь ты положил скорпиона в пакет со сливами?
- Скорпиона? - не понял Нахум. - А, это такой кузнечик? Я его вчера поймал у нас за забором.
- Он ведь мог тебя укусить!
- Глупости, - уверенно сказал мальчик. - Я его в кармане держал.
Беркович погладил Нахума по голове и, как мама, не стал ругать, потому что и он теперь знал, что мальчик обожает сюрпризы.
Вечером, оставшись с Наташей вдвоем, Беркович рассказал ей о разговоре с Нахумом и своих не оправдавшихся подозрениях.
- Какой ужас! - тихо сказала Наташа. - Он же сам мог умереть.
- Да, мальчику повезло… И ведь когда-нибудь дед или отец скажут ему, что бабушка умерла от укуса скорпиона, а он вспомнит свою шутку и… что тогда?
- Дети все переживают не так, как взрослые…
- Ты думаешь? - неуверенно сказал Беркович.
- А перчатка? - спросила Наташа. - Почему-то она ведь оказалась на кухне?
- Ерунда все это, - буркнул Беркович. - Когда Рони вернулся домой, я его спросил… Он вчера мыл унитаз, а потом, забыв снять перчатку, пришел на кухню выпить колы. Здесь он перчатку стянул с руки и бросил на пол, чтобы потом поднять и положить на место. Но забыл. А Гиль увидел перчатку и двумя пальцами отбросил ее под стол.
- Подумать только, - заключил Беркович, - из-за собственной подозрительности я чуть не обвинил в убийстве невинного человека…
ЯМАЙСКИЙ РОМ
- Ты знаешь, какие слухи бродят по управлению? - спросил старший инспектор Хутиэли своего коллегу Берковича, столкнувшись с ним в холле под большой пальмой.
- Конечно, - уверенно заявил Беркович. - Все говорят о том, что Офра наставляет рога Илану.
Офра работала секретаршей у начальника отдела по расследованию тяжких преступлений, майора Зихрони, а несчастный Илан был ее третьим, но, видимо, не последним мужем.
- Твои сведения устарели, - усмехнулся Хутиэли. - Нет, сегодня все говорят о том, что майор Зихрони переходит в отдел по борьбе с наркотиками и получает следующий чин.
- Очень рад за него, - сдержанно произнес Беркович.
- А ты знаешь, кого прочат на его место?
- Нет, - покачал головой Беркович. - Кого бы ни назначили, это значит - придется искать общий язык, и пока сработаешься…
- Конечно, - согласился Хутиэли. - Правда, с той кандидатурой, которую прочат на место Зихрони, тебе срабатываться не придется.
- О! - воскликнул Беркович. - Неужели назначат вас? Это было бы прекрасно!
- Нет, - грустно сказал Хутиэли. - Стар я уже для такой должности.
- Кто же тогда? - удивленно спросил Беркович.
- Ты, конечно, - пожал плечами Хутиэли. - Сегодня или завтра тебя вызовет для беседы генерал, так что будь морально готов.
- Ну и ну, - Беркович не мог прийти в себя от изумления. - Это, конечно, хорошо, от недостатка честолюбия я не страдаю, но…
- Но что?
- На мне висит дело Хаузера, и я бы хотел с ним сам разобраться.
- Да кто тебе мешает? Раньше ты жаловался на майора Зихрони, теперь сможешь пенять только на себя.
- Спасибо за информацию, - сказал Беркович и направился в свой кабинет, чтобы свести, наконец, воедино все факты, известные ему о странном отравлении Ори Хаузера, владельца сети мастерских по ремонту электронной техники. Умер Хаузер неделю назад, и во время вскрытия выяснилось, что причиной смерти было не тривиальное пищевое отравление, как утверждал врач в больнице "Ихилов", а лошадиная доза довольно сложного мышьякового соединения.
Запершись в кабинете и стараясь не думать о словах Хутиэли (это ведь все-таки слухи, мало ли что могло происходить на самом деле?), Беркович раскрыл на экране компьютера файл с данными по делу Хаузера и углубился в его изучение.
Итак, Ори Хаузер, сорока трех лет, холостой, собрал в прошлую пятницу на своей вилле в Раанане несколько человек, среди которых были: его племянник Ашер, двоюродная сестра Элит с мужем Ариэлем и еще Шай Цингер, адвокат, который вел дела Хаузера за пределами Израиля. У Хаузера были большие планы - он хотел открыть филиалы своей фирмы в Европе.
Кроме хозяина и его гостей на вилле в тот вечер были повар Ран Боаз и официант из ресторана "Сюрприз" Арик Гидон. Оба были Хаузеру прекрасно знакомы - Ори приглашал их всякий раз, когда собирал гостей, а гостей он собирал едва ли не каждую неделю, а то и чаще.
На ужин были рыба, салаты, прохладительные напитки, пирожные и кофе. Хозяин и гости попробовали все блюда без исключения, а потом - так сказать, на посошок, - хозяин допил со своим адвокатом бутылку любимого им ямайского рома. После вечеринки прислуга всю посуду вымыла, а остатки пищи - и бутылка из-под рома - были выброшены в мусоросборник.
Когда в восемь утра Хаузеру стало настолько плохо, что он сам вызвал "скорую", не было уже никакой возможности проверить, в каком именно блюде из вчерашнего меню содержалась смертельная доза мышьякового соединения, которая привела беднягу Ори на кладбище. Согласно показаниям свидетелей, все они ели и пили вместе с Хаузером, не было такого блюда или напитка, который хозяин отведал бы один и не дал попробовать гостям.
Если в еде Хаузера оказался яд (а он там, безусловно, оказался!), то гости тоже должны были иметь неприятности - ну хоть какие-то признаки отравления. Ничего подобного! Никто из присутствовавших на здоровье не пожаловался, и все они были на похоронах - удрученные и не понимавшие, как могла произойти такая трагедия.
Беркович не понимал тоже. Если каждый отведал все блюда, значит, нигде мышьяка не было! Каким же образом Хаузер наелся этой гадости?
Разумеется, Беркович, не будучи новичком в розыскных делах, первым долгом попытался ответить на вопрос: кому выгодна скоропостижная смерть Хаузера? Да всем, кто был на той вечеринке! Ашер, племянник, непутевый молодой человек, запутался в долгах, и дядины деньги нужны были ему позарез. Элит, кузина, давно мечтала открыть собственный салон красоты, но у нее не было на это средств, а банк отказывался дать ей большую ссуду. Что касается адвоката Цингера, то он, похоже, извлекал немалые прибыли из тех дел, которые проворачивал для Хаузера за границей. Сотрудники отдела экономических преступлений нашли кое-какие документы, уличавшие Цингера, и похоже, адвокат очень боялся, что о его проделках станет известно Хаузеру.
Мотив для преступления был у каждого. Ну и что? Мотив - далеко не все, что нужно для расследования. Способ убийства - вот проблема! Все присутствовавшие на вечеринке хотели бы смерти Хаузера, чтобы заполучить его деньги или избежать ответственности. Но никто не мог отравить пищу, не опасаясь, что вместе с Хаузером не отравит и его гостей, в том числе и самого себя.
Не придя ни к какой идее, Беркович выключил компьютер и спустился в лабораторию к эксперту Хану.
- А, - встретил Рон приятеля, - тебя все еще Хаузер мучает?
- Ты знаешь, что такое "антиномия"? - осведомился Беркович.
- Конечно, - улыбнулся Хан. - Философы так называют противоречие, которое невозможно разрешить.
- Вот именно. Отравление Хаузера - антиномия. Все хотели его смерти, но убить его не мог никто.
- Глупости, - твердо сказал Хан. - Кто-то из той четверки его все-таки убил. А может, это повар или официант?
- Нет, - покачал головой Беркович. - У них не было мотива. Оба ровно ничего не выигрывали от смерти Хаузера. Напротив, они лишились богатого клиента.
- Ты точно уверен в том, что не было такого блюда, которое Хаузер отведал бы один?
- Нет. Салаты и рыбу ели все. Пирожные не ела Элит, сохраняла фигуру, но мужчины отведали хотя бы по куску. Ром "на посошок" Хаузер пил с адвокатом, и все свидетели уверяют, что Цингер выпил не меньше хозяина, он-то и опустошил бутылку до дна. В общем, куда ни кинь…
- Не знаю, - медленно проговорил Хан. - Может, например, этот адвокат… как его… Цингер лишь делал вид, что пьет, а на самом деле вылил напиток? Кстати, ты заметил, что это единственный случай, когда, кроме Хаузера, только один человек попробовал то, что употребил хозяин?
- Конечно, - пожал плечами Беркович, - я обратил на это внимание. Ну и что это нам дает? Не мог адвокат вылить ром - пили они на глазах у всех гостей.
- А подсыпать яд в бокал Хаузера?
- Исключено. Было три свидетеля.
- А в бутылку?
- Наверно, - пожал плечами Беркович. - Но ведь из нее и сам Цингер пил тоже…
- Почему, кстати, не пили остальные?
- А многие в Израиле любит крепкие напитки? Хаузер почему-то предпочитал ром, Цингер же пил за компанию, хотя, по словам свидетелей, не проявлял особой радости.
- Ты проверял этого Цингера? - спросил Хан. - Я имею в виду: вне связи с Хаузером он какие напитки предпочитает?
- Крепкие, - сказал Беркович. - Обычно он пьет водку, у него много "русских" клиентов, но от рома, виски и даже чачи тоже не отказывается.
- Значит, и отсюда ничего не вытянуть, - вздохнул Хан.
- А что тут можно вытянуть? - удивился Беркович. - Любил Цингер ром или нет, но факт: он пил в тот вечер из одной бутылки с Хаузером. Хаузер умер, а Цингер жив-здоров.
- Насчет жив - согласен, а вот здоров ли? Ты не можешь под каким-нибудь предлогом пригласить адвоката ко мне, чтобы я взял у него анализ крови?
- А повод?