– Однако в Крыхняка попали-таки.
– Да.
– Бедная дочка Рамуза!
– Бедная? Вы думаете, что она будет горевать о гибели этой скотины?
– О ком вы говорите?
– О Крыхняке.
– Ах, так вы ничего не знаете? Сегодня ночью убит учитель Рамуз.
Альберт резко отодвинул от себя тарелку. Эта новость потрясла его. Он ничего не понимал и, удивленный, тупо уставился на Рачинскую.
– Бедная девушка! Позавчера узнала о смерти своего жениха, а сегодня ночью убили ее отца. Осталась одна-одинешенька. Это ужасно! – приговорила Рачинская не совсем искренним тоном.
– Рамуза убили прямо в его кабинете. К нему в квартиру ворвались трое людей Рокиты. Может быть, кто-то из них был даже его учеником. Один вывел дочь в соседнюю комнату, а те двое прикончили учителя. Это ужасно, не правда ли?
Альберт не ответил. Он вспомнил, что еще недавно кабинет Рамуза представлялся ему мирной и безопасной обителью.
Раздался звонок у входной двери, и через минуту горничная провела к ним пани Лигензу. Рачинская поздоровалась с ней как со старой знакомой, хотя во время визита Крыхняка она делала вид, будто впервые видит у себя подругу архитектора. Хозяйка тотчас же подошла к буфеу, достала оттуда графин с водкой и рюмки. Слабость портнихи, стало быть, не являлась для нее тайной.
– А где наш архитектор и землемер пан Рычалтовский? – спросила портниха.
– Они отправились в город, чтобы разузнать все подробности нападения. Это была Варфоломеевская ночь.
Лигенза не слушала. Она выпила водки и вдруг обратилась к Альберту:
– А вы что думаете об этом?
– Глупец! Глупец! – раздраженно отозвался тот. – Своим идиотским налетом он добился того, что сюда перебрасывают крупные воинские части. Они начнут прочесывать леса и накроют его. Таким будет конец Рокиты, и, насколько я…
Альберт не закончил фразу, – закурил, поблагодарил за обед. У себя в комнате он разделся и влез под одеяло.
В два часа ночи его вызвал Яруга. Он прислал за ним "виллис", и вскоре Альберт уже сидел в уездном Управлении безопасности.
– Среди десяти захваченных в плен бандитов оказался один, который, вероятно, участвовал в убийстве вашего поручика. Сейчас мы вторично собираемся допрашивать этого типа, по кличке "Медведь". Я хотел бы, чтоб вы тоже присутствовали. Ведь это и вас касается, не правда ли?
Альберт молча кивнул. Он рассматривал серое от усталости и бессонных ночей лицо Яруги с покрасневшими, воспаленными глазами. Яруга охрип, дышал тяжело, с присвистом:
– Самое позднее через неделю мы должны начать показательный процесс. К нам в Р. прибудет военный трибунал. Мы хотим закончить следствие в течение трех дней. Потом приговор, пуля в лоб – и в землю. Это, разумеется, не перевоспитает Рокиту, но по крайней мере нагонит страху на тех, кто на него работает. Око за око, зуб за зуб, майор. Застрелили Рамуза. Убили Ленору. Распяли на дверях нашего курьера Яцковяка. Ему было всего четырнадцать лет. Старый Боровик отсидел пять лет в гитлеровском концлагере. А спустя полтора года пал от руки поляков. За что? Потому что вступил в ряды ППР , а его сын работает у нас… Ночью через город шла грузовая машина с пятью советскими солдатами. Бандиты всех пятерых увели с собой и расстреляли в лесу.
Сегодня доставлены их трупы… Около Домброво на телеге ехали трое евреев с женами и детьми. Уничтожили всех, в том числе и детишек…
Яруга ненавидел. Ненавидел каждой клеточкой своего сильного тела. Выглядел он страшно, и страшна была его ненависть.
Неожиданно он закрыл лицо руками, оперся локтями на стол и сидел так неподвижно.
– Кто-то нас "сыпет", майор… – произнес он тихо и подавленно. – Рокита знает о каждом нашем шаге. У него в руках список наших людей. Я чувствую себя так, словно мне на шею накинули петлю. Она затягивается, душит меня.
Рука его сжала запястье Альберта.
– Ты должен мне помочь. Ты здесь человек посторонний. Никто тебя не знает.
– Выпусти для приманки кого-нибудь из этих десяти бандитов, – подсказал Альберт.
– Ты думаешь? – крепко сжал губы Яруга. – Ох, если б я знал, где сейчас один тип. Но его нет. Он исчез: нет его ни мертвого, ни живого. Канул как камень в воду.
– Выпусти "приманку", – повторил Альберт.
– Кого?
– Ну хотя бы этого Медведя.
– Медведя? – Яруга с недоверием взглянул на Альберта.
– Мелкую рыбешку выпускать нет смысла. Это должна быть щука.
– А если щука уйдет под воду – и дело с концом? Тогда меня расстреляют. На это необходима санкция воеводского УБ.
– Получишь санкцию – упустишь случай. Доверяй только себе. Мы выпустили Куртмана. Не многие знали об этом. И все-таки кто-то предупредил Рокиту, что Куртман станет "сыпать".
– Простая случайность. А может, подозрительность Рокиты? Он уже никому не доверяет. Слишком уж дерзко взяли Перкуна. Даже ребенок мог догадаться, что на Перкуна донесли и что предал его кто-то из ближайшего окружения. С Рокитой этот номер не пройдет. Рыбу, которая однажды сорвалась с крючка, второй раз бывает трудно поймать на наживку. Медведя я не выпущу. Альберт пожал плечами.
Яруга распахнул дверь к секретарше и распорядился привести к нему арестованного. Секретарша водрузила на стол Яруги графин с водой и старательно, как реквизит на сцене, расставила стулья. Два стула, на которые сели Яруга с Альбертом, – по одну сторону стола, а по другую, метрах в трех от него, – стул для Медведя.
Вошел Медведь в мундире без всяких знаков различия. Ему было года двадцать два. Широкое крестьянское лицо, редкие светлые волосы. Родом он был из какой-то захудалой деревеньки под Пилицей, окончил четыре класса гимназии. В банду Перкуна вступил в конце 1945 года под кличкой "Медведь". В его облике действительно чувствовалось что-то медвежье.
Во время первого допроса Медведь признался в убийстве шести милиционеров и членов ППР, а также в том, что он участвовал в налете на город.
На вопросы, которые ему задавал Яруга, Медведь отвечал не спеша, обдумывая каждую фразу.
Яруга:
– Кто приказал ликвидировать Миколая Л. из УБ?
Медведь:
– Я ничего не знаю об этом деле.
Яруга:
– Ты ничего не знаешь?
Медведь:
– Прошу не "тыкать"! Мы с вами вместе свиней не пасли.
Яруга поднялся, потом опять сел.
– Хорошо. Будем разговаривать на "вы".
– Благодарю, – иронически отозвался Медведь.
Яруга:
– Двадцать седьмого апреля на улице около канцелярии старосты был убит некий мужчина лет двадцати трех. Кто его убил? Кто отдал приказ о его убийстве?
Медведь:
– Не знаю.
Яруга:
– Слушайте, Медведь. Вы хотите, чтобы с вами не говорили на "ты" и тому подобное. Требуете вежливости. Я не против этого. Я предпочитаю вести с вами дружескую беседу. Однако это и вас обязывает. При таких отношениях лгать не полагается. Двадцать седьмого апреля в момент убийства этого человека вы мчались на мотоцикле как раз по той дороге. У нас имеются свидетели, что вели мотоцикл вы. Ваш спутник на заднем сиденье открыл огонь и убил поручика Миколая Л. Кто этот человек, ехавший с вами?
Медведь:
– Его кличка "Куропатка"…
Яруга:
– Почему вы убили поручика Л.? Разве ему был вынесен приговор?
Медведь:
– Не знаю… не знаю. Нет. Приговора не существовало. Но он должен был погибнуть. У нас не было времени…
Яруга:
– Черт возьми! Будете вы, наконец, отвечать или нет?!
Медведь:
– Пить…
Яруга:
– Здесь УБ, а не киоск с прохладительными напитками!… Расскажите, по чьему приказу вы убили поручика Л.
Медведь:
– Мы ночевали в лесничестве Грабы. Рано утром прибыла к нам на велосипеде связная Зэнка. Ее настоящей фамилии я не знаю, где она живет, мне тоже неизвестно. У нее контакт с кем-то в…
Яруга (рычит):
– С кем? С кем, черт возьми!
Медведь:
– С кем-то у вас в УБ.
Яруга крикнул секретарше:
– Дай ему стакан чаю, да покрепче!
Секретарша принесла почти черный чай. Яруга сам поддерживал стакан, пока арестованный пил.
Яруга:
– С кем в уездном УБ был у Зэнки контакт? Какие инструкции получили вы там от нее?
Медведь:
– Она сказала, что в городе появился какой-то убек из Варшавы, по имени Миколай. Он завязывал здесь знакомства, подкупил кое-кого из наших. Во всяком случае, кажется, выведал дату и час нашего налета на город. Он явился в УБ и предостерег. Но предупредил он как раз того, кто имел контакт с Зэнкой. Тот, в свою очередь, сообщил Зэнке, а она примчалась к нам с тем, чтобы Миколая убрать… Я решил сам устранить этого типа и выехал с Куропаткой в город. Зэнка дала "наводку", а Куропатка его кокнул.
Медведь замолчал. В комнате воцарилась полная тишина, раздражающе поскрипывало только перо Яруги, который вел протокол.
Яруга:
– Кто в уездном УБ был членом вашей организации или сотрудничал с нею?
Медведь:
– Не знаю. Контакт с этими людьми поддерживала Зэнка.
Яруга:
– Опишите ее или назовите адрес либо место, где ее можно встретить.
Медведь:
– Мне ее адрес неизвестен. Я не знаю, где можно с ней встретиться. Зэнка – сотрудник нашей разведки, а деятельность разведки полностью законспирирована.
Яруга:
– Опишите ее внешность.
Медведь:
– Зэнка высокого роста, рыжеватая. Голубые глаза, широкая в бедрах. Возраст, пожалуй, около двадцати лет. Последний раз я видел ее в черном костюме. Кто из УБ с нами сотрудничал, не знаю; я знаю только, что их было два или три человека. Один работает у вас охранником, второй занимает какое-то весьма высокое положение. Именно к нему и обратился этот ваш поручик, которого пришлось потом ликвидировать. Вероятно, он обладал немалой властью, если… смог освободить из тюрьмы Романа, прежнего адъютанта Рокиты. Роман влип по собственной глупости. У него нашли сургуч и какую-то печать нашей организации. Освободили его почти сразу же.
Яруга:
– Когда это было?
Медведь:
– Когда? В январе… Больше я ничего не знаю. Яруга вызвал часового и приказал увести арестованного.
На следующий день состоялись торжественные похороны двенадцати жертв ночного налета Рокиты. Убитых везли через весь город на трех армейских грузовиках с опущенными бортами, в гробах, обтянутых кумачом. Похоронную процессию, которую составляли школьники, несколько тысяч жителей городка, возглавлял почетный воинский эскорт в составе роты. На похороны прибыли представители воеводского комитета партии.
Вначале открытые гробы установили для гражданской панихиды в зале заседаний при канцелярии старосты. Оттуда колонна двинулась к загородному кладбищу. Альберт почти всю дорогу шел в абсолютном одиночестве, оказавшись среди родных и близких погибших. Около кладбищенских ворот он заметил возле себя Лигензу. Она была в элегантном черном костюме, который плотно облегал ее стройную фигуру. В ярком свете полуденного солнца еще более отчетливо бросались в глаза фиолетовые следы ожога на ее лице.
– Я боюсь за вас, майор, – сказала она.
– Майор? Вам и об этом уже известно. Меня поражает ваше всеведение.
– В этом маленьком городке обо всех все знают. – Неужели?
– Люди утверждают, что у Яруги длинные руки. Вам лучше не становиться ему поперек пути. Тем парням, которых он схватил, уже ничем не поможешь. Мне жаль их. Ни одному из них уже не суждено изведать прелесть свободы.
Альберт не ответил. Он шел рядом с нею по длинной кладбищенской аллее, обсаженной печальными туями. Лигенза задевала его плечом, так как в узкой аллее было тесно. Он взял ее под руку и склонился к самому уху:
– Бывает и так, что молодой человек, которому вроде бы больше не суждено почувствовать прелесть свободы, вдруг оказывается на воле. Случаются же побеги даже из-под перекладины. Но подчас неизвестно, – что же все-таки было лучше: могила или свобода. Одно несомненно – молчат только мертвые. У Иуды, как вам известно, был мешок. Рассказывают, что мешок этот был сшит не только из ягнячьей, но также из львиной и… лисьей шкур. Из шкуры ласки-лисицы, которая высасывает кровь через крошечную, почти неразличимую ранку. О, поверьте, в этом городе тоже есть Иудин мешок… Между прочим, можно сшить мешок из… медвежьей шкуры, – громко рассмеялся он, так что люди, шедшие рядом, с негодованием посмотрели на него.
– Медведь? – забеспокоилась она.
У открытых могил было много народу. Солдаты снимали гробы с машин и несли их на плечах через кладбище.
Альберт заметил дочь Рамуза, попробовал протолкаться к ней, но потом передумал. Начались речи.
Представитель воеводского комитета партии, маленький, рыжий, с бородкой, остановился прежде всего на особе покойного учителя:
– Рамуз не был коммунистом. Он принадлежал к нашей либеральной интеллигенции, с которой коммунистам не всегда легко найти общий язык. Он был, однако, настоящим педагогом, историком и, хотя не являлся марксистом, воспитывал своих учеников в атеистическом духе, прививал им умение объективно осмысливать историю и современные деяния нашего народа. Он учил разумно мыслить, внушал терпимость и непредвзятость. Некогда друг Перкуна, он развенчивал в представлении молодежи все распространяемые о нем легенды. Рамуза возненавидели клерикалы, он – еще одна жертва польского фашизма. Оружие, которое его поразило, было нацелено не только в дело социализма, оно ударило и в либеральную интеллигенцию. Наша интеллигенция лишний раз убедилась, что ее настоящий враг не коммунисты, а деятели подполья, которые неотвратимо скатываются на путь фашистского террора, стремясь задушить любую смелую мысль!
Потом выступающий сказал о Крыхняке:
– Он пал на поле боя, сраженный предательской пулей, пал, защищая народную власть и социализм.
Когда к красному полотнищу, покрывавшему гроб Крыхняка, прикалывали Крест Отваги, кто-то легко тронул Альберта за плечо.
– Это тоже надо уметь, майор, – сказал ему Яруга.
– Что именно?
– Погибнуть вовремя. Я вот думаю: проживи он хоть на день дольше, не пришлось ли бы хоронить его, как пса под забором? Хуже всего, однако, то, что час назад бежал Медведь. Я приказал снова доставить его на следствие, но по дороге он "ушел"… Никто не понимает, как это могло случиться.
– Да-а-а? – не очень искренне удивился Альберт. Над открытыми гробами продолжались речи. От
могил тянуло свежей землей. Вдова Крыхняка рыдала.
На улице, возле кладбища, Альберта остановил какой-то мужчина.
– Пойдемте, вас вызывает начальник.
– Вы меня вызывали? – спросил Альберт, присаживаясь возле стола и закуривая.
Яруга движением руки попросил своих сотрудников покинуть кабинет.
– Я не вызывал вас, майор, а лишь приказал одному из моих людей, чтобы он пригласил вас ко мне.
– Вы предупредительны.
– Вежливость – прежде всего, – подчеркнул Яруга и внимательно поглядел на Альберта. – Сами знаете, как бывает. Человек хотел бы поступать согласно инструкциям. Но подчас это невозможно. Именно поэтому я и пригласил вас. Хотелось бы выслушать совет старшего по рангу товарища. Потому что, когда я стоял рядом с вами на кладбище, то вдруг подумал: а не следует ли произвести эксгумацию трупа Крыхняка? Извлечь пулю из его черепа и послать на экспертизу. Стоит также проверить некоторые пистолеты. Потому что, знаете, майор, когда я стоял на кладбище, а Крыхняку на гроб пришпиливали орден, мне показалось, что все это выглядит чертовски странно. Я видел на террасе мертвого Крыхняка. Похоже, что пуля, которая его сразила, пущена не с крыши напротив, а из моего кабинета. И, пораскинув умом, я решил: вот у меня здесь майор из Варшавы, который, пожалуй, тоже обратил внимание на это. Он скажет, что Яруга слеп, как крот. Я и подумал: приглашу-ка я майора к себе, и мы вместе посоветуемся. А то вроде бы странно погиб этот Крыхняк.
– Странно, говорите? – удивился Альберт.
Их взгляды встретились. Они поглядывали друг на друга с интересом, словно впервые увиделись.
– Откуда вы знаете, что Крыхняк был предателем? – спросил Альберт.
– Вас прислали ко мне, майор, проверить, действительно ли Яруга так глуп, как о нем кое-где болтают. Но, клянусь вам, Яруга не такой уж дурак. Как только я услышал, что Крыхняк отправил народ на облаву, а вслед за этим на город налетела вся эта сволочь, поведение Крыхняка сразу показалось мне подозрительным. Вчера на третьем допросе Медведь почти точно описал приметы Крыхняка, когда говорил о человеке, который "засыпал" поручика Миколая.
Может быть, я покажусь глупцом, однако я рассуждал следующим образом: Крыхняк оказался предателем, кто-то воспользовался замешательством и прикончил его. Кому была на руку смерть Крыхняка, уже почти бывшего в наших руках и потому способного дать нам подробнейшую информацию? Разумеется, Роките. Он и прикончил человека, который представлял опасность. Альберт улыбнулся.
– Ничего не скажешь, Яруга, рассуждаете вы правильно.
– Раз Крыхняк мог оказаться предателем, то где гарантия, что и на более высоком посту не сидит подобная же сволочь? Не так ли, майор?
Оба замолчали.
– Я не спорю: вы рассуждаете правильно, – отозвался Альберт. – Но вместе с тем ваше суждение наивно и шаблонно. Простите, что я так говорю.
– Я не обижаюсь, – бросил Яруга. Теперь он уже смотрел только туда, где у Альберта находился пистолет.
– Вам не мешало бы сообразить, Яруга, что в тот момент, когда разгорелся бой, ни Рокита, ни кто-либо из его людей, ни даже сам майор госбезопасности не могли предполагать, что вы уже начинаете подозревать Крыхняка. И уж тем более никто не ожидал, что на следующий день вы схватите Медведя, который как бы опишет вам самого Крыхняка. Если бы Крыхняка в самом деле захотели убрать, то это могло случиться вчера, сегодня, но только не в момент перестрелки. Вы просите моего совета: производить или нет обследование трупа Крыхняка? А я не знаю. Клянусь богом, не знаю. Я не уверен, что это как-то прояснит дело. Мне кажется, что тот, кто прикончил Крыхняка, тоже не был дураком. А если выяснится, например, что пуля, сразившая Крыхняка, из его же пистолета?
– Фью-фью! – громко присвистнул Яруга. – Этот человек действительно не так уж глуп.