- Не могу, - жалобно всхлипнул Клаус. Ноги стали как деревянные, совсем не слушаются. Мне кажется, старик меня загипнотизировал. Ох, сейчас он, верно, зовет палача. Боже мой, что будет, что будет!..
Генрих вздохнул и печально подумал о том, что эта ночь в его жизни последняя. Спасение было только в безоглядном бегстве, но бросить Клауса одного? На верную смерть? Нет, этого Генрих никогда бы себе не простил - раз пришли вдвоем, значит, и пропадать надо вдвоем. Он схватил Клауса за одежду и перетащил товарища из светового пятна в тень.
- Как думаешь, кого из нас первым отдадут палачу? - не переставал всхлипывать Клаус. - А может… может, его задобрить деньгами? У моего отца есть кое-какие сбережения, немного, но есть. Как думаешь, Каракубас согласится на выкуп?.. О боже, сейчас я умру… Где же этот проклятый палач? - выкрикнул в панике Клаус, и Генрих испуганно зажал ему рот рукой.
- Тише ты! Вдруг старик нас не заметил?
- Как же - не заметил, мы ведь лежали на самом видном месте. Обязательно заметил. Сейчас он, верно, придумывает для нас пытки… Какой ужас… Это ты все затеял… Ты… Я так палачу и скажу - что я не виноват… Пусть тебя первым пытают… Нет, я не то говорю, не то. Ты меня не слушай, это я от страха. Ты знаешь что? Брось меня, беги: двоим погибать нет смысла…
Генрих заколебался. "Пожалуй, Клаус прав - что толку дожидаться, пока нас схватят? подумал он. - Если я сейчас же помчусь в полицию, они успеют спасти Клауса. А мне самому сил не хватит дотащить его до дома".
- Нет, я опять не то говорю, Клаус крепко схватил Генриха за руку. - Если ты оставишь меня, я точно умру… Ты лучше посмотри в окно, что они затевают… Не смей отказываться - умирающему нельзя отказывать…
- Да помолчи ты хоть минуту! - не выдержал Генрих, которому и без стенаний приятеля было страшно до смерти.
- Не смей на меня кричать! - Клаус отбросил руку Генриха и всхлипнул. - Разве не видишь, я умираю? Старик всадил мне в живот пулю. Я совсем ничего не чувствую внутри, совсем…
- Какая пуля? Никто в тебя не стрелял, не выдумывай…
- Не спорь, я лучше знаю. Это был пистолет с глушителем… Боже, как холодно… Что ж ты стоишь, как истукан? Иди же, скорей посмотри в окно…
- Нет, в окно я смотреть ни за что не стану, - возразил Генрих. Лучше сразу убей меня.
- Вот, значит, как? Ну-ну. Знал бы я, что ты такой трус, никогда не взял бы тебя надело. Что ж, пусть моя смерть будет на твоей совести, предатель, - сказал Клаус и обиженно отвернулся в сторону.
- Хорошо, хорошо. Я посмотрю в окно, только ты не кричи так громко, - вздохнул Генрих. Он нехотя поднялся с земли и подкрался к тому окну, свет из которого едва не выдал их Каракубасу. Сердце в груди мальчика бешено колотилось, и одного этого казалось, Генриху достаточным, чтобы привлечь внимание ужасного старика. Но Каракубас, даже сейчас одетый в шубу, был занят тем, что сосредоточенно рассматривал какие-то древние листы бумаги, испещренные почти выцветшими фиолетовыми чернилами. На самом кончике его носа висели очки с круглыми стеклами; старик читал рукопись, держа ее в распрямленной руке. Похоже, Каракубас страдал дальнозоркостью, и очки были подобраны не совсем верно.
Генрих отвел взгляд от старика и осмотрел комнату. Как ни странно, она была обставлена прекрасной мебелью старинного типа, а перед креслом, в котором Каракубас сидел, ярко пылал камин. По комнату освещал не столько огонь из камина, сколько сотня свечей, вставленных в пышную, старинную люстру на потолке. Еще несколько свечей горело в тяжелом бронзовом светильнике на круглом столе. Генрих вспомнил, что свет в доме зажегся, едва старик переступил порог, и у него мурашки побежали по спине. Чтоб зажечь столько свечей, причем в нескольких комнатах одновременно, в доме должно было быть несметное количество прислуги. Но, кроме Каракубаса, в комнате других людей не было, и Генрих подумал, что все они, наверное, наблюдают за пытками того человека, чей ужасный крик раньше слышали они с Клаусом. "А может быть, Генрих вздрогнул от этой мысли, Клаус прав, и слуги сейчас вооружаются, чтоб изловить двух наглецов, возомнивших себя великими сыщиками?" Генрих стал медленно пятиться от окна, но старик внезапно отвел глаза от рукописи и крикнул недовольным голосом:
- Эй, разорви вас все демоны Хелле! - мальчик замер ни живой ни мертвый. - Сколько можно ждать? Если вы сейчас же не принесете мне… - старик замолчал, к чему-то прислушиваясь, а потом продолжил еще более нетерпеливо: - Вы, болваны, так все мои амулеты растеряете! А мне какое дело, что он в щель провалился? Ладно, оставьте, искать потом будете. Мне сейчас дракон не нужен, да и пользы от него никакой - красивая безделица, и только. Потом займетесь поисками, а сейчас несите скорей сундук.
Дверь открылась, и в проеме показался небольшой окованный железом сундук. Он летел в метре над землей и двигался неровно, как будто вышагивал на невидимых ногах. Наконец, сундук добрался до стола и с грохотом опустился на красную атласную скатерть.
- Осторожней, болваны! - взъелся старик. - Сколько раз повторять, что стекло - вещество хрупкое? Разобьете что-нибудь, я вас так накажу, что… ладно, ладно, нечего ныть, проваливайте.
Каракубас отложил рукопись, подошел к сундучку и, что-то прошептав, открыл крышку. Генрих вздохнул - он понял, что никто их с Клаусом не раскрыл, и старик, не подозревая о слежке, занят своими делами. Клаус, успокоенный тем, что Генрих в панике не бежит от окна, зашевелился.
- Ну, что там? - послышался его нетерпеливый шепот.
Генрих, не оборачиваясь, отмахнулся и ближе придвинулся к окну, чувствуя, что вот-вот станет свидетелем невероятного. Из сундука Каракубас достал керамическую вазу с длинным узким горлышком, фигурную деревянную шкатулочку, флягу из зеленого стекла, полу сгоревшую свечу, желтоватую кость и горсть пестрых перьев. Когда все это оказалось разложенным на столе, старик подошел к камину и взял с него книгу в белом глянцевом переплете, очень похожую на ту, которую приобрел днем в магазине.
- Ну что, госпожа Винкельхофер, пришло время нам познакомиться поближе, - радостно сказал старик, открывая книгу на закладке.
Фамилия Винкельхофер показалась Генриху очень знакомой. Он был уверен, что с этой фамилией связан какой-то очень известный случай, но какой, мальчик вспомнить не мог. Пока он напрягал память, Каракубас успел закрыть книгу и занялся каким-то химическим опытом. Он налил в вазу немного жидкости из зеленой фляги, бросил в нее щепотку белого порошка из деревянной шкатулочки и несколько перьев. Из кувшина потянулась сероватая струйка дыма. Старик довольно ухмыльнулся, зажег свечу, а когда она разгорелась и пламя сделалось достаточно высоким, Каракубас облил замешанным в кувшине раствором кость и занес ее над свечой.
- Да он же колдун! - с ужасом понял Генрих. - Самый настоящий колдун. И это было ясно с первого взгляда. Как я сразу то не догадался, а послушался Клауса с его печеными выдумками об ограблении Форт-Нокса?"
Каракубас между тем закрыл глаза и принялся монотонным голосом напевать что-то на незнакомом Генриху языке. Вначале старик пел тихо, но с каждой секундой голос его становился громче, выше, противней. Из камина вдруг вырвался ветер. Он пронесся по комнате, в одно мгновение разметав рукопись и затушив огонь в люстре и в подсвечнике. Ветер сбросил на пол вазу с магической смесью, выхватил порошок из деревянной шкатулки и щедро осыпал им колдуна с головы до ног. Однако Каракубас, увлеченный пением, ничего этого не замечал. Голос его был так пронзителен и громок, что все стекла в доме дрожали, грозя вот-вот рассыпаться на мелкие кусочки. Только магическая свеча, над которой колдун держал кость, казалась неподвластной ни жуткой песне, ни слепой ярости ветра - ее пламя оставалось непоколебимым, точно каменное. В злобном бессилии ветер в последний раз взметнул листы рукописи и умчался обратно в камин, выбив из него тысячи искр. Тьма вокруг старика сгустилась. Генрих, парализованный страхом, заметил в ней смутные, уродливые силуэты, которые тянули к колдуну тонкие щупальца, а коснувшись его, испуганно отступали в темноту.
- Винкельхофер! - выкрикнул вдруг Каракубас и резко оборвал заклинание.
В режущей слух тишине пламя свечи ожило, вспыхнуло ослепительно ярким светом. Генрих зажмурился, а когда открыл глаза, увидел в комнате женщину с прекрасным печальным лицом. На женщине было роскошное старинное платье, а возле нее стояли две высокие поджарые собаки. Именно собаки и помогли Генриху вспомнить, кто же такая была госпожа Винкельхофер.
Глава V
ПРИЗРАК МАРТЫ ВИНКЕЛЬХОФЕР
Эту легенду с детства знал каждый житель Регенсдорфа.
Давным-давно, в старое время, дочку пекаря, прекрасную Марту Готлайн, полюбил Хельмут Винкельхофер, сын старого герцога Винкельхофера, чей замок в Регенсдорфе позднее был превращен частью в музей, а частью в ратхауз. Молодой герцог был высок и статен, и хотя назвать его красавцем нельзя было, в нем было столько благородства и мужества, что глаза дочерей многих знатных господ восхищенно вспыхивали при одном упоминании его имени. Но Хельмут не обращал ни на кого из них внимания, потому что по наивности, присущей всем молодым людям, полагал, что счастье и любовь не имеют никакого отношения ни к состоянию, ни к положению в обществе. Он так сильно полюбил Марту, что готов был умереть за один ее благосклонный взгляд.
Прекрасно понимая, что старый герцог осудит, конечно же, любовь к простолюдинке, влюбленные долгое время встречались тайно. С каждым часом, с каждой минутой росла в сердце молодого герцога любовь к Марте, пока не наступил день, когда Хельмут решился рассказать обо всем отцу и обвенчаться со своей возлюбленной. Узнав о решении сына, старый герцог при шел в ужас.
- Нет большего позора для нашей семьи, чем смешать благородную герцогскую кровь с кровью каких то булочников. Ты слишком молод, и твое сердце беззащитно перед натиском чувств, поэтому виню я не тебя, а эту подлую девку, которая так сильно вскружила тебе голову, я уверен, не без помощи колдовства. Ей, известное дело, хочется сменить мужицкое платье на герцогские одеяния но не по ней они сшиты. Одумайся, сын, забудь о ней и посмотри вокруг - сколько прекрасных, достойных фройляйн только и ждут, чтоб ты повел их под венец.
Но Хельмут твердо стоял на своем. Он говорил, что без прекрасной Марты ему не жить, что о колдовстве и речи быть не может, потому что девушка искренна в своей любви, а полюбили они друг друга, когда девушка еще не знала, что Хельмут - молодой герцог. Конечно, никто точно не знает, какой разговор произошел между сыном и отцом, но факт остается фактом: Хельмут обвенчался с прекрасной Мартой, а старый герцог на их свадьбе не присутствовал.
Не любили молодую госпожу Винкельхофер в замке. Для всех она была чужой, даже для слуг, с которыми всегда была ласковой и доброй. Завидовали ей слуги, ненавидели за то, что она дочка пекаря и по рождению вроде бы как им равная. Только две герцогские охотничьи собаки не чаяли души в молодой герцогине, следовали за ней повсюду и злобно скалили клыки, когда поблизости оказывался старый герцог.
Однажды Хельмут Винкельхофер покинул замок. То ли он поехал на аудиенцию к королю, то ли на охоту, но только в это время слуги по приказу старого герцога схватили герцогиню Марту и привели к нему на суд.
- Что, ведьма, опоила моего сына ядами и думаешь, все с рук сойдет? Я вижу тебя насквозь, дочка булочника. Уж меня ты никогда не проведешь!
Напрасно пыталась женщина доказать герцогу, что она не колдунья, что любит Хельмута больше своей жизни и что вышла за него замуж, не преследуя никакой корыстной цели, кроме той, чтоб быть всегда с ним рядом.
- Ну так и умри ради него, - рассмеялся старый герцог. Положи своей смертью конец всем насмешкам и кривотолкам. Твоя смерть снимет с нашей семьи пятно позора.
По приказу герцога бедную Марту вместе с двумя охотничьими собаками зашили в большой мешок и ночью бросили в Дунай с самой высокой башни замка. Говорят, что когда мешок подносили к краю стены, две воющие собаки заглушали полный ужаса крик молодой герцогини…
В герцогской усыпальнице на старом кладбище в Регенсдорфе и поныне сохранился барельеф Марты Винкельхофер в полный рост, а рядом с ней изображения двух собак. Почему-то версий, объясняющих убийство вместе с герцогиней собак, было несколько. По одной выходило, что собаки - это символ верности, которой якобы недоставало молодой герцогине, находившей во время отсутствия мужа утешение в объятиях других мужчин. По другой, что дочка пекаря была ведьмой и утопленные с ней животные означали, что собаке - собачья смерть. А по третьей версии, которая нравилась Генриху больше других, собаки защищали Марту Винкельхофер так яростно, что их утопили за эту нечеловеческую верность. Потосковав год о своей убитой жене, молодой Хельмут Винкельхофер женился во второй раз. И хотя в этот раз его избранница была из знатной семьи и нравилась старому герцогу, счастья в жизни Хельмута не было. Он умер в возрасте сорока пяти лет, построив перед самой смертью усыпальницу в память о своей первой супруге. Вот уже много лет подряд весной в Регенсдорфе проводилось красочное театрализованное представление, воссоздающее те далекие события.
- Рад познакомиться, герцогиня Винкельхофер, сказал Каракубас и неуклюже поклонился. - Меня зовут Каракубас Фаргид. О роде моих занятий вы, думаю, уже сами догадались…
У Генриха, наблюдавшего за всем через окно, от удивления отвисла челюсть - хотя герцогиня и умерла несколько сот лет назад, выглядела она как живая и ни на грамм не была похожа на зыбкий призрак.
- Зачем ты позвал меня, колдун? - бархатным голосом произнесла она. - Разве не жаль тебе моей души, и без того обреченной на вечные страдания?
- Конечно же, жаль! - всплеснул руками старик, хотя на лице его не было и намека на жалость. - Но я задержу вас ненадолго. Меня крайне интересует судьба одного документа. И, уверен, вы знаете, как мне помочь.
- Нет, помогать я тебе не стану, - упрямо махнул головой призрак. - Хотя ты и способен, колдун, невероятно усилить мои страдания, знай - ничто не заставит меня помогать тебе и таким, как ты, - призрак с отвращением отвернулся от Каракубаса, и Генриху показалось, что он расслышал шуршание накрахмаленного платья.
- Что я слышу?! - Каракубас противно ухмыльнулся. - Герцогиня, вы вдруг стали праведницей? Помнится, вы и сами в молодости баловались всякими колдовскими штучками… Любопытно, что вы использовали, чтоб вскружить голову молодому герцогу?
Лицо Марты Винкельхофер вздрогнуло, как от пощечины.
- Ложь! Ты сам знаешь, что это ложь! - воскликнула она голосом, полным боли. Две собаки подле герцогини тоскливо взвыли.
- Разве? Но легенды и записи в фамильных книгах говорят о другом… Нет, герцогиня, вы напрасно разыгрываете из себя невинность…
- Позволь мне уйти, - оборвала старика душа герцогини Винкельхофер. - Если в тебе осталось хоть немного совести, оставь меня.
- Не могу, - Каракубас развел руками. - Не могу. Хотя очень этого и хочу. Как я уже сказал, мне необходима ваша помощь. Я человек настойчивый и, смею уверить, никогда не отступаюсь от намеченной цели. Сейчас меня интересует рукопись ал-Харита.
При этих словах колдуна призрак бедной герцогини испуганно вскрикнул и отшатнулся в темноту. Собаки заскулили, поджали хвосты. Их тусклые глаза сделались мертвее, чем были.
- Нет! - простонала герцогиня.
- Да, да и еще раз - да, - Каракубас недобро усмехнулся. - Хотите вы или нет, а рукопись будет моей. Итак, приступим к делу. Последнее упоминание об этой чудесной рукописи относится к одна тысяча триста второму году. Находилась она в это время в окрестностях Регенсдорфа, а по уточненным мной сведениям, в самом герцогском замке. Единственным человеком, который мог бы ею интересоваться и который имел доступ в герцогский замок - были вы, моя дорогая Марта Винкельхофер.
- Это неправда! Я не могла интересоваться этой проклятой рукописью, - простонала душа герцогини.
- Нет? Тогда убедите меня в ошибке, и я вас тотчас отпущу.
- Хорошо, я вам скажу, - вздохнул призрак Марты Винкельхофер. - Вы первый человек в мире, который узнает правду, хотя, увы, уже слишком поздно что-либо изменить…
- Позвольте я присяду? - спросил колдун, но тут же улыбнулся и сказал: Вот уж глупость - просить у призрака разрешения! Сколько времени прошло, а все никак не могу отделаться от правил дворцового этикета, которых набрался при королевском дворе…
Герцогиня никак не отреагировала на вопрос Каракубаса. Она направила взгляд на тлеющие угли камина и начала свой рассказ.
- Когда я выходила замуж за молодого Хельмута Винкельхофера, я даже не предполагала, какие ужасные вещи происходят в герцогском замке… Ты ошибся, колдун, приняв меня за ту, кем я никогда не была. Ко всякого рода связям с темными силами я всегда испытывала отвращение, присущее каждой истинной католичке. Однажды ночью я проснулась от того, что услышала, как кто-то зовет меня по имени. Это был странный шепот, похожий на стон. В ту ночь Хельмута в замке не было - он получил письмо с подписью короля о том, что ему срочно надо явиться во дворец, и оставил меня. Мне было ужасно страшно, но какая-то сила, происхождение которой мне было неведомо, заставила меня подняться с постели и выйти из опочивальни. Точно во сне, я прошла через весь замок, пока не оказалась в той его части, где жил старый герцог. Шепот доносился из комнаты, которая служила старому герцогу кабинетом и вход в которую был строго-настрого запрещен всем, даже Хельмуту. Когда я приблизилась к кабинету, дверь в него сама собой отворилась. Я хотела остановиться, закричать - но не могла. Мои ноги, подчиняясь чужому приказу, внесли меня в кабинет, и ужас объял меня. В высоком обшитом бархатом кресле посреди огромного кабинета восседал старый герцог. На нем были странная восточная шапка и черный халат, на котором сверкали вышитые золотом знаки. Когда я вошла, старик уставился на меня ледяным взглядом и сказал: "Всем ли ты довольна, прекрасная Марта? Не обижает ли тебя мой глупый и самодовольный сыночек? Знай, что одного твоего слова будет достаточно, чтоб я немедленно стер его в порошок. Иди же ко мне, согрей меня, красавица Марта, моя судьба незавидна, и проклятие даже в самую жаркую погоду морозит мои члены своим дыханием. О, если бы только ты знала, как велика сила проклятий Востока! Если бы ты только знала…"