Полными ужаса глазами я присмотрелась к старому герцогу и вдруг разобрала в темноте у подножия кресла копошащихся змей. Но это были не змеи, это были пальцы ног старого герцога, невероятно тонкие и длинные, которые двигались сами по себе, жаля ногтями старика в колени. "Теперь ты видишь, как велики мои страдания? - спросил старый герцог. - И все это потому, что в седьмом Великом походе против нечестивых мусульман я по молодости и глупости удосужился, несмотря на предупреждения нашего проводника, переночевать в мертвом городе, полузасыпанном песками пустыни. Остальные же мои товарищи-крестоносцы разбили лагерь за добрую сотню метров от проклятых стен. Не спрашивай меня, что произошло в ту ночь: я все равно не отвечу тебе, ибо твоя душа не вынесет даже рассказа о пережитых мной ужасах. Скажу только, что я мужественно сопротивлялся, пока перед самым рассветом мой меч не разбился о панцири адских чудовищ на мелкие куски. Демоны схватили меня и подвергали невыносимым пыткам, пока воля моя не была сломлена и я не принес клятву верности демонам Хелле. Тогда меня отпустили, дав в награду страшную колдовскую силу, а взамен отняв часть моей души. Это случилось более пятидесяти лет назад… Все это время я искал способ освободиться от проклятия. Но каждый мой опыт все больше и больше погружал меня в пучину моих грехов. И вот на днях я раздобыл удивительную древнюю рукопись. С ее помощью я смогу обменять мою душу на душу моего никчемного сына Хельмута". Так сказал старый герцог, и от него я узнала о существовании рукописи ал-Харита, - призрак герцогини Винкельхофер печально вздохнул, а бедный Генрих на улице едва не грохнулся на землю без чувств от страха. Все, что раньше мальчик считал глупыми сказками, сегодня внезапно вторглось в его жизнь. Генрих напрасно щипал себя до синяков, надеясь от боли проснуться и обнаружить себя в кровати под теплым одеялом. Увы, сном происходящее не было…
Глава VI
РЕГЕНСДОРФСКИЕ ВЕДЬМЫ
Очень любопытная история, - сказал Каракубас. Он выглядел растерянным и нервно барабанил пальцами по крышке стола. - Как странно все в мире порой перепутано: я ведь считал вас ведьмой. Н-да… Хотя, погодите, если вы не были ведьмой, то почему сделались призраком? Только грешники обречены на вечные скитания.
- Да, ты прав, колдун, только грешники… и еще самоубийцы. Когда колдун выложил мне свой замысел, он сказал так: "Для того чтобы мой опыт оказался успешным, мне необходима твоя помощь. Глупый Хельмут так мало сделал в своей жизни грехов, что у демонов Хелле нет никакого желания терзать его душу. Возлюби же меня, Марта, как своего мужа. И тогда пятно греха падет через тебя на него". Услышав это, я задрожала, точно лист на ветру, но отвращение к старому герцогу придало мне силы. "Будь ты проклят! - крикнула я. - Этому никогда не бывать!"
Старик в ответ рассмеялся: "А никто и не спрашивает твоего желания, глупая булочница. Моей колдовской власти достаточно, чтобы ты выполнила любой мой приказ".
Он начал бормотать какое-то заклинание, и мои ноги послушно сделали к нему шаг, другой, третий. И все же моя любовь к мужу оказалась сильнее злой силы. Я представила себе прекрасное лицо Хельмута и вдруг почувствовала, что нити колдовской паутины оборвались. Старый герцог вскрикнул, точно от боли. Я развернулась и помчалась прочь из его ужасной берлоги. За моей спиной раздался какой-то визг, крики, топот множества ног. Чьи-то холодные, липкие пальцы пытались схватить меня, но я вырывалась и бежала дальше. Наконец я оказалась на одной из башен замка, - герцогиня Винкельхофер вздохнула. - Дальше бежать было некуда… Обернувшись, я увидела старого герцога. Он приближался ко мне на своих змееподобных ногах, а вокруг него скакали отвратительные существа, которые не привидятся ни в одном кошмарном сне… И вдруг на башне появились два пса… О эти псы, чье происхождение для всех было скрыто густым покровом тайны! В замке говорили, что они - вылитая копия той странной собаки, которая появилась в замке вскоре после того, как старый герцог вернулся из Крестового похода, собаки, единственной из всех герцогских собак удостоенной чести жить непосредственно в замке, а не на псарне. Как ни странно - у нее не было имени, а один дворянин, знаток Востока и собачьих пород, сказал, что собака эта - знаменитая арабская борзая, салука, обладающая, по мнению некоторых восточных народов, таинственной силой в борьбе против злых духов.
Я думаю, - герцогиня перевела дух, - тот человек был прав, потому что собака до самой своей смерти повсюду следовала за старым герцогом молчаливой зловещей тенью. Герцог ненавидел ее, но боялся так сильно, что отдать слугам приказ избавиться от нее не решался. Как не решался он убивать и ее потомков, которых всегда рождалось не меньше и не больше, чем двое… Я не знаю, как псы вырвались из псарни и почему прибежали на башню - обычно животные боятся колдовства… Но эти псы прятаться не стали. Они молчаливыми стражами застыли между мной и старым герцогом. Бедняги… они погибли напрасно, герцогиня ласково погладила стоящих возле нее собак. - Старый герцог отдал короткий приказ, и демоны в один миг разорвали моих охранников на куски. "Для тебя нет ни защиты, ни спасения", - сказал мне колдун и ухмыльнулся - он уже праздновал победу. И тогда я сделала то, что должна была сделать и в чем даже сейчас не раскаиваюсь. Я шагнула за край стены, в пустоту…
Призрак замолчал. Генрих вытер слезу.
- Ну, это все лирика, - сказал Каракубас, но при этом его голос прозвучал как-то странно, будто колдун через силу хотел показаться холодным, черствым. - В жизни и без этого хватает печальных историй. Меня интересует рукопись. Что сделал с ней герцог?
Марта Винкельхофер с удивлением посмотрела на колдуна.
- Ты разве ничего не понял? - сказала она и усмехнулась. - Глупец! Я обрекла себя на вечные муки, но не уступила злой воле. Тебе никогда не дождаться от меня помощи!
- Даже если я подвергну вас самым ужасным терзаниям? Позову демонов Хелле?
- Даже тогда, - смело ответила герцогиня.
Каракубас улыбнулся и, к неописуемому удивлению Генриха, поднявшись с кресла, поклонился призраку Марты Винкельхофер.
- Преклоняюсь перед вашим мужеством, герцогиня Винкельхофер. Скажу вам честно, я был уверен, что вы - последняя из владетелей рукописи аль-Харита и полагал, раз вас постигла столь печальная участь, то вы - ужасная грешница. А меня нисколько не мучает совесть, когда приходится допрашивать души грешников - они того заслужили. Но я, хотя это может вам показаться странным, считаю себя очень порядочным и честным человеком. Я скорей одержимый ученый, проводящий исследования в области стихий, чем колдун. Если я и прибегаю к вызыванию призраков и мертвецов, то лишь в случае кранней необходимости. Мне не по душе столь низкая магия. Вот почему к колдунам вроде вашего старого герцога, которые используют колдовское знание для порабощения человеческих душ или иного насилия, я отношусь с отвращением. Жалкие отбросы общества, далекие от искусства! Из-за таких, как они, люди считают магию грязным промыслом получения выгоды… Вы мужественная женщина, герцогиня Нинкельхофер, мне чрезвычайно приятно знакомство с вами, хотя и происшедшее при столь печальных обстоятельствах.
Герцогиня выглядела невероятно растерянной. Она несколько раз открывала рот, чтобы что-то сказать, по так и не решилась.
- Ваша участь действительно ужасна, - продолжил Каракубас. Незаслуженно ужасна. Но вы удивитесь, узнав, что во встрече со мной для вас есть и положительная сторона. Да-да, не удивляйтесь - даже в плохом всегда можно найти что-нибудь хорошее. Мне доподлинно известно, что вы обретете желанный покой! Я знаю даже, когда это произойдет…
- Ты шутишь, колдун? Это недобрая шутка…
- О нет, герцогиня, я не умею шутить. Я сказал нам чистейшую правду и отнюдь не в благодарность та ту помощь, что вы оказали мне…
- Я тебе не помогала… - Герцогиня возмущенно вскинула голову.
- Помогли, помогли, - убежденно сказал колдун. - Вы выдали мне имя последнего хранителя рукописи аль-Харита, и для меня теперь нет ничего проще, чем раздобыть бесценные записи. И уж поверьте, проклятого старого герцога я заставлю помучиться так, как в Хелле - царстве мертвых, его не мучил, наверное, ни один демон… Мерзавец! Я прямо киплю от гнева… Ах, как хотел бы я повернуть время вспять и оказаться в замке в тот миг, когда проклятый колдун преследовал вас! Я бы вызвал его на смертельный поединок - вы стоите того, чтоб ради вас рисковать жизнью, - Каракубас смутился и умолк. Он отвернул от герцогини свое раскрасневшееся лицо и уставился на угли камина. Секунд пять длилась острая, полная напряжения пауза, а потом старик вдруг сказал громким, торжественным голосом:
- Знайте же, мужественная госпожа Марта Винкельхофер, в мире ничто не происходит просто так. За всем следит незримое и совершенное Око божественного Правосудия. Каждое событие в мире имеет свое предназначение, все события связаны между собой, все они рано или поздно приводят к результату, угодному Высшей Силе… Вот почему псы, столь мужественно защищавшие вас при жизни и которые в виде призраков стоят сейчас в этой комнате, являют собой ключ от замка цепей, вас сковавших.
- Ах, не мучай меня, - воскликнула герцогиня и закрыла лицо руками. Плечи призрака содрогнулись, словно от рыданий. - Зачем терзаешь ты меня напрасной надеждой?
Каракубас, забывшись, подскочил к герцогине и попытался взять ее за руку, но его ладонь прошла сквозь Марту Винкельхофер как через пустоту.
- Прошу вас, не думайте так, - дрожащим голосом сказал он, отступая. - Я искренне желаю помочь вам. Однажды в мои руки попала старая книга, написанная еще до того, как вы родились и как вас постигло несчастье. В книге не уточнялись детали, но говорилось, что в мире появится призрак женщины, сопровождаемый двумя собаками… Ваше освобождение, герцогиня, произойдет в день, когда щенков, в жилах которых течет кровь одной из собак, охранявших вас в ту страшную ночь, два юноши подарят одной…
Но в этот момент Генрих, у которого занемела нога, решил переменить положение и, сделав шажок в сторону, наступил на лапу неизвестно откуда взявшейся а кошки. Ночная тишина взорвалась пронзительным кошачьим воплем. Каракубас на полуслове умолк, а Генрих обернувшись, увидел дюжину черных кошек - они сидели на том месте, где раньше лежал Клаус Вайеберг, и пялили на мальчика желтые блестящие глаза. Клауса нигде видно не было.
- Матерь божья! - простонал испуганно Генрих.
Кошки разом вскочили, с шипением вздыбили шерсть и, подчиняясь беззвучному приказу, бросились мимо Генриха к дому колдуна. Посыпалось битое стекло.
- Прощайте, герцогиня! Верьте мне! - закричал призраку Каракубас и тут же воззвал к своим невидимым слугам: Эй, дармоеды, все сюда, ко мне! Враг атакует!
В одно мгновение дом наполнился грохотом и шумом, в котором перемешались кошачий визг, выкрики колдуна, хлопанье дверей и глухие удары. И хотя к этом сражении никому до Генриха дела не было, мальчиком овладел такой сильный, парализующий ужас, что о бегстве и речи быть не могло. Генрих застыл, точно истукан, широко раскрытыми глазами наблюдая за битвой колдуна с кошками. Рассвирепевшие животные повисли на Каракубасе черными, визжащими гроздьями, однако их атака, несмотря на внезапность и стремительность, большого успеха не имела. Причина крылась прежде всего в длинной, до пят, шубе старика, густой мех которой защищал от острых когтей и зубов не хуже стальной брони. Кроме того, колдун успел прикрыть ладонями лицо, и всякий раз, когда какая-либо из кошек пыталась вцепиться ему в руки, огромный перстень на указательном пальце Каракубаса вспыхивал голубоватым сиянием. Из камня на перстне била электрическая молния, и кошка, взвизгнув от боли, отдергивала лапу.
Но вот на помощь Каракубасу пришли его слуги: больше половины животных вдруг отделились от колдуна и, повиснув в воздухе, вступили в борьбу с невидимым противником. Несколько кошек полетели в окно, но, перекувыркнувшись несколько раз, приземлились на ноги и снова бросились в дом, укрепляя свое мужество диким воем. Улучив момент, Каракубас отнял руки от лица и сделал несколько пассов. В глубине дома раздались громовые раскаты, здание содрогнулось, по стенам побежали толстые трещины, а из окон сыпанули огни фейерверков, похожие на искры от сварки. Все кошки, кроме одной, отлетели от колдуна, отброшенные со страшной силой.
- Я узнал тебя, проклятая ведьма! - голосом, полным гнева, вскричал Каракубас. Он отодрал от себя последнюю, самую упорную кошку и с такой силой хлестнул ее рукой по морде, что животное, отлетев к стене, будто мячик, едва не приклеилось к штукатурке. - Ты все-таки посмела напасть на Короля Стихий? А ведь говорил тебе: не становись на моем пути. Теперь берегись!
Старик скороговоркой пробормотал заклинание и сделал рукой жест, как будто стряхивал с пальцев воду. В следующее мгновение с потолка хлынул проливной тропический ливень, а по полу закружился маленький белый смерч. Ветер на глазах набирал силу, а когда достаточно окреп, скрутил водяные струи в кольца и накинул их на колдуна, точно веревки. Бешеная круговерть стихии скрыла Каракубаса от глаз Генриха. Что же касается кошек, то хотя их воинственный пыл заметно поубавился, отступать они не собирались.
Глава VII
ПРИСТАВУЧАЯ ДЕВЧОНКА
Вымокшие насквозь, имеющие жалкий вид черные бесетии закружились вокруг Каракубаса в каком-то зловещем танце. Их головы ритмично раскачивались из стороны в сторону, а черные хвосты били по дощатому полу, словно плети. С каждым ударом по земле пробегала едва уловимая дрожь, от которой желудок Генриха схватывали спазмы. На двенадцатом или тринадцатом ударе кошачьих хвостов Генрих услышал топот множества ног. Из города на выручку ведьмам мчалась подмога.
- Что же ты стоишь, как статуя, добрый юноша? услышал вдруг Генрих бархатный голос за спином. Он обернулся и увидел призрак герцогини Марты Винкельхофер. - Беги отсюда - здесь не место людям с чистым сердцем.
Генрих вздрогнул. Внутри него как будто оборвалась сковывающая доселе цепь, он сделал шаг, с благодарностью кивнул призраку и тут же сломя голову просился бежать прочь от проклятого дома. Оказавшись на месте, где они с Клаусом оставили велосипеды, мальчик механически отметил, что велосипеда товарища нет, вскочил в седло своего "Геркулеса" и нажал педали так, точно за ним мчалась сама смерть.
К дому Генрих добрался за каких-то пять минут, бросил велосипед в сарайчик и даже не стал закрывать его на ключ, в мгновение ока поднялся по веревке на свой этаж, разделся, срывая одежду, и, забравшись в кровать, накрылся с головой одеялом. Однако уснуть Генрих так и не смог. Ему казалось, что по комнате расхаживают черные кошки, а в углах колеблются страшные тени призраков. Но больше всего мальчика мучили терзания вины. Он не мог избавиться от чувства, что предал друга. Напрасно Генрих убеждал себя, что раз на месте не было второго велосипеда, значит, Клаус жив и благополучно убежал. Да и потом, кошки не могли так быстро съесть Клауса. Хоть череп и кости должны были остаться? "Но может, ведьмы его во что-то превратили? Кажется, на том месте, где лежал Клаус, раньше не было никакого дерева. Или было?" Несколько раз Генрих порывался позвонить Клаусу домой и напрямую спросить его родителей, все ли с другом в порядке, но так и не решился: Генриху казалось, что, если он позвонит, ведьмы бросятся к нему в дом и разорвут в отместку за то, что не смогли растерзать колдуна.
Промучившись всю ночь, Генрих отправился в школу раньше обычного. Он нервно вышагивал перед входом в здание, высматривал Клауса и молил бога о том, чтобы с другом ничего не случилось. Однако ровно без пяти восемь к школе подошел Клаус Вайсберг, живой и здоровый, только с желтым, усталым лицом.
- А, Генрих, - сказал Клаус, пряча глаза. - Вот как здорово, что с тобой все в порядке. А мне было так плохо, ты не поверишь…
- Гад ты! - оборвал его Генрих. - Сволочь, гад и трус. Я всю ночь не спал, думал, что тебя разорвали ведьмы, а ты просто оставил меня и сбежал. А еще друг называется!
Генрих замахнулся кулаком, но ударить Клауса не решился: тот был сильнее. Поэтому Генрих, повернувшись к бывшему другу спиной, зашагал прочь от него и от школы - какие уж сегодня могли быть занятия!
Полдня Генрих бродил по городу как неприкаянный. Ему то и дело мерещилась пестрая шуба Каракубаса и кошачьи вопли. Наконец, ближе к полудню, он повернул к школе с твердым намерением подраться с Клаусом. "Пусть он меня побьет, но я хоть разок, да тресну его по подлой физиономии! - размышлял Генрих. Околдовал его, видите ли, колдун! В живот выстрелил! Выдумал же такое. И все для того, чтоб самому незаметно улизнуть. Бросил меня одного против всех этих ведьм и колдуна. А ведь они могли разорвать мена на клочки".
Генрих вообразил себя мертвым, лежащим в красивом полированном гробу, представил рыдающую, сильно постаревшую мать и отца, который украдкой смахивает с глаз слезу, и ему стало до того себя жалко, что уже возле самой школы он присел на скамейку и, уткнувшись ладонями в лицо, разрыдался.
- Скажите, я могу вам помочь? - услышал вдруг Генрих участливый голос. - Вы так горько плачете, что мне и самой захотелось плакать.
Генрих поднял глаза и увидел возле себя очаровательную девочку лет тринадцати, одетую в спортивную шапочку и короткую зимнюю куртку.
- Видите, у меня и слезы на глазах появились, - сказала девочка. Генрих украдкой глянул на нее и тут же отвернулся, пряча свои мокрые глаза. Слез у приставучей девчонки, конечно, никаких не было: ее большие глаза с густыми длинными ресницами смотрели весело и добро, а губы мягко улыбались.
- И ничего я не плачу, - буркнул Генрих, отворачивая лицо в сторону. Ему совсем не нравилось, что кто-то вмешивается в его горе.
- Нет, плачете, я же вижу.
- Это от смеха. Вспомнил анекдот, услышанный два дня назад, и теперь вот смеюсь, - огрызнулся Генрих, с необыкновенным упорством разглядывая полусгнившие листья на земле за скамейкой.
Девочка рассмеялась.
- Так вы еще и злюка?
Генрих промолчал. Про себя он подумал о том, что такой красивой девочки никогда еще не встречал, и не без зависти вспомнил Клауса Вайсберга, который в создавшейся ситуации наверняка не растерялся бы и так окрутил девчонку, что она тут же стала бы с ним целоваться. "Девчонки все глупые, - любил говорить Клаус. - У них в голове совсем ничего нет, одно только желание поцеловаться с кем-то. Но они очень сильно это скрывают и разыгрывают из себя недотрог. Главное, это я точно знаю, нужно уметь повести разговор так, чтоб вышло, что целоваться девчонку заставляет не ее тайное, сокровенное желание, а вроде как суровые обстоятельства. И еще - начинать целоваться первым должен всегда парень. Все это - настоящая наука, и в ней я достиг совершенства. Мне никто не отказывал и никогда не откажет!" К сожалению, Генрих никогда не мог заставить себя не то чтобы повести разговор в необходимом русле, а вообще разговориться с девочками. Он просто не знал, о чем с ними можно говорить и как следует себя при этом держать. Нагло? Остроумно? Разыгрывать из себя героя?
- А вы здесь живете, в этом городе? - не унималась девочка. - Красивый город. Я бы тоже хотела здесь жить, но только отец никогда мне этого не позволит. Он очень строгий.