- Ой, Илюшенька, не связывайтесь вы с его компанией. Знаешь, какие они злопамятные? Они ведь не простят. Я сама их боюсь. Они ведь запросто могут твою Таню где-нибудь подкараулить, и ножом пырнуть. Для них это раз плюнуть.
У меня внутри все вскипело от негодования. Эта особа, похоже, решила меня запугать. Мол, не заберешь заявление - хуже будет. Ну, что ж, посмотрим.
- Так, - жестко сказал я. - Повторяю второй и последний раз. Забирать заявление мы не будем. И чтобы я Вас здесь больше не видел.
Я развернулся, вошел в квартиру, и захлопнул дверь.
- Ну, смотри, - прошипела мне вслед Трындычиха. - Я тебя предупредила.
Таня снова выглянула из кухни.
- Что случилось? - спросила она, уловив раздражение на моем лице.
- Мать этого Руслана приходила, - ответил я.
- Какого Руслана? - не поняла Таня.
- Который у тебя сумочку отнял вместе со своим дружком, - напомнил я.
- А-а-а, - протянула Таня. - И что она хотела?
- Чтобы ты заявление забрала.
- Илюша, а может и вправду его забрать? - предложила Таня. - Зачем парню жизнь портить? К тому же, если бы не он, мы бы с тобой не познакомились.
- Нет! - вспылил я. - Забирать заявление ты не будешь. Этот парень, знаешь, скольким людям уже жизнь испортил? Его давно пора хорошенько наказать. И мы это сделаем. А то совсем одурел от своей безнаказанности.
- Ну, как скажешь, - не стала возражать Таня. - Если ты хочешь, давай доведем дело до конца.
- 13 -
Время летело. Жизнь продолжалась. Дела шли хорошо. Беды ничто не предвещало. Но беда случилась…
Написав эту строку, я тяжело вздохнул и остановился, почувствовав, что не могу продолжать дальше. Моя ручка замерла, повисла над последней точкой, и пробыла в таком положении довольно долго, пока я не отложил ее в сторону. Мне мучительно трудно начинать эту главу, ибо события, о которых здесь пойдет речь, до сих пор отдаются в моем сердце острой болью. Именно с этого момента начались все мои несчастья.
В тот злополучный день время словно потеряло свой плавный ход. Оно стало каким-то беспокойным, даже безумным. Оно то летело вперед, то вдруг застывало на месте. Мною овладевали то дикое бешенство, то страшная депрессия. Чем больше я об этом вспоминаю, тем отчетливее начинаю ощущать все это и сейчас.
И почему все это случилось именно со мной? Чем я прогневил свою судьбу, что она оказалась ко мне такой немилосердной? В последние месяцы в моей жизни так много изменилось к лучшему, что мне казалось, будто все вокруг должно было стать светлее и добрее. Но вышло совсем наоборот.
На заводе царило оживление. Нам светил контракт, которого мы не видели уже лет двадцать. Отдел маркетинга ходил гоголем. Активность, с которой вчерашние выпускники политехнического института, появившиеся на заводе по моей инициативе, взялись за дело, довольно быстро дала результат. Нами заинтересовался один крупный автомобильный концерн. Оттуда приезжала целая делегация во главе с главным инженером, чтобы оценить, потянем мы выпуск некоторых деталей в нужном им объеме и с требуемым качеством, или не потянем. Нынешним поставщиком этих деталей они были недовольны. Там задрали цены до заоблачных высот, но качество при этом оставляло желать лучшего. Детали часто выходили из строя, машины ломались, теряли в глазах покупателей свою привлекательность, а их гарантийный ремонт влетал концерну в копеечку.
Нашей производственной базой гости остались довольны, и контракт был подписан. Петр Филиппович буквально скакал от восторга. Я тоже чувствовал прилив сил. Моя инициатива по перестройке работы на заводе дала положительный результат, и убедила всех в моей правоте. Отношение ко мне заметно изменилось. Теперь, когда я проходил по цехам, рабочие уже не смотрели на меня с недоверием и иронией, как раньше, а уважительно раскланивались. И мне, не скрою, было это приятно.
Ободренные успехом, мы жаждали новых побед. Конструкторский отдел с головой ушел в новые технические разработки. Отдел маркетинга подбрасывал планово-экономическому отделу для расчета стоимости все новые и новые заявки. Там даже пришлось увеличить штат. Количество заказов вскоре стало таким, что завод пришлось перевести на две смены. Против этого никто не возражал. Тем более, что у нас резко поднялась зарплата. И если раньше идти к нам работать никто не хотел, то теперь в отделе кадров выстроилась целая очередь желающих. Устроиться на наш завод стало выгодно и престижно. Уставшие от долгого безденежья люди теперь получали от работы самое настоящее удовольствие, и, казалось, никак не могли ею насытиться.
Я тоже получал удовольствие от своей работы. Я был ею увлечен. Старые времена вспоминались мне теперь, как страшный сон. Как же это было сравнительно недавно, и в то же время давно, когда я жил, утвердившись во мнении, что я закоренелый неудачник. Когда я предавался бесцельным мыслям, был наполнен тоской, искренне завидовал другим людям, которым удалось устроить свою жизнь успешнее, чем я, и горько сожалел, что появился на свет таким вот серым, невзрачным и бесперспективным. Как же теперь все переменилось! Порой мне казалось, что я просто сплю. Что все, что со мной произошло, это всего лишь сон. Что сейчас я открою глаза, и наступившее благополучие исчезнет. И ко мне снова вернутся унылые вечера, проводимые в полном одиночестве, нелюбимая работа, и полное отсутствие такого ощущения, как счастье.
Рабочий день подходил к концу. Я сидел и заполнял ежедневник на завтра. Зазвонил телефон. Я поднял трубку. Это был Павел.
- Привет, старик! - сказал он. От меня не укрылось, что его голос был каким-то убитым. Я отнес эту убитость на то, что в милиции, по всей видимости, опять не могли разгадать какую-то криминальную шараду. - Ты можешь срочно приехать?
- Не могу, - твердо ответил я, и разъяснил, что у меня нет больше времени, а если честно, то и желания, выступать в роли их внештатного консультанта. У меня и своих дел по горло. За последние дни это было уже мое второе подобное объяснение с силовыми структурами. Позавчера я ответил отказом Ивану Серафимовичу из госбезопасности, который позвонил и спросил, обдумал ли я его предложение. Я сказал, что обдумал, что мой ответ "нет", и что мне больше подходит работа на заводе. А сегодня, вот, я отказал еще и Павлу.
- Старик, тебе нужно приехать не для этого, - прервал мои разъяснения Павел. - А для другого. Для опознания. Ты извини, но я к тебе с недобрыми вестями.
После того, как Павел объяснил, зачем ему нужен мой приезд, у меня внутри все похолодело. В моих глазах зарябило и потемнело. Мне показалось, что пол уходит у меня из под ног, и я теряю равновесие. Воздух вдруг стал каким-то тяжелым и вязким; мои легкие заработали часто-часто, с трудом пропуская его через себя. Я переспросил Павла каким-то совершенно другим, не своим голосом.
- Что?
Павел терпеливо повторил свое объяснение. Убита Таня…
Я, потрясенный, стоял над неподвижным телом своей невесты. На левой стороне, в области сердца, была заметна рана. Именно сюда ее ударили ножом. По словам врача, смерть наступила мгновенно. Возможно, Таня даже не успела понять, что произошло. Ее лицо было спокойным. На нем не отразилось гримасы ужаса и боли, которые обычно бывают на лицах людей, успевших осознать, что за ними пришла смерть. Как рассказал мне Павел, Таню нашли в подъезде жилого дома, куда она приходила к пациенту по вызову. Убийца настиг ее прямо у входа, когда она спускалась вниз.
Мне трудно подобрать слова, чтобы в полной мере описать постигшее меня тогда горе. Свет буквально померк в моих глазах. Окружающий мир перестал для меня существовать. Я отчетливо понимал, что то, что можно найти всего лишь один раз в жизни, теперь безвозвратно мной утрачено. Я потерял самое драгоценное, что только может быть на свете. Я потерял любовь. Я передвигался, что-то говорил, но делал все это чисто механически, словно зомби, совершенно не воспринимая смысла того, что я делаю.
В мое сознание ворвались обрывки фраз, которые произносила пожилая санитарка, стоявшая рядом со мной, и гладившая меня по руке.
- Смерть - это Господень дар, - говорила она. - Смерть - это врата к вечной жизни. Смерть - это освобождение. Освобождение от бедности, болезней, одиночества. Смерть - это конец всех страданий. Смерть - это путь к Господу. Это путь от скорбной земной доли в царство рая.
Почему? Почему именно Таня? Вокруг было столько жизни, а умереть должна была именно она. Кто ее убил, и за что? Кому и чем она помешала?
Павел привез меня в дежурную часть. Мы зашли в его кабинет, если, конечно, можно было назвать кабинетом эту тусклую, убогую комнатушку со старой полуразвалившейся мебелью. На стене висело зеркало. Я взглянул в него и ужаснулся. Я постарел буквально на глазах. Мое лицо вдруг приобрело какую-то дряхлость, которую особенно отчетливо подчеркивали морщины, вылезшие вдруг на моем лице, словно черви из земли в дождливую погоду.
Павел сел за стол и принялся с моих слов записывать все сведения о Тане. Как ее звали, сколько ей было лет, где она раньше жила, где искать ее родственников, и тому подобное. Я монотонно отвечал на его вопросы, и чувствовал все возраставшее во мне раздражение. Сейчас, когда она была мертва, мне казалось сущим издевательством выпытывать у меня всю эту информацию. Но я понимал, что все эти сведения Павлу необходимы. Поэтому, крепко стиснув зубы, чтобы не сорваться, я, чисто механически, отвечал на его вопросы, сосредоточив свой взгляд на зигзагах его шариковой ручки, которой он заполнял протокол.
Когда протокол был составлен, я его подписал, и послушно выпил рюмку водки, которую мне налил Павел. Затем, по просьбе Павла, я рассказал обо всех событиях последнего времени, не забыв упомянуть о визите Трындычихи, и об ее угрозах. Прокручивая в памяти наш с ней разговор, я поймал себя на мысли, что, кажется, знаю, кто убийца Тани. Мои подозрения сконцентрировались на одной фигуре. Руслан. Конечно, это он. Кому еще, кроме него, могла быть нужна Танина смерть? На меня вдруг напала невиданная жестокость. Такой ненависти, какую я ощутил тогда по отношению к нему, я еще никогда и ни к кому не испытывал. Я сам накажу Таниного убийцу. Это было мое твердое решение. Ведь он убил не только ее. Он убил и меня. Но если Таню он убил физически, то во мне он убил душу. Он превратил мою жизнь в простое физическое существование. Он не имеет права жить дальше. И мне было глубоко безразлично, чем это для меня закончится. Пусть меня посадят, пусть меня расстреляют, но Таня будет отомщена. Не бывать такому, чтобы она была мертва, а ее убийца продолжал бы жить.
Я отказался от предложения Павла подвезти меня до дома, сказав, что хочу пройтись по улице и подышать воздухом, решительно поднялся и покинул дежурную часть.
Воздух был наполнен белой дымкой вечерних сумерек. Я шагал, словно на автопилоте. Мимо меня проходили люди, проносились машины, с деревьев под воздействием ветра облетала пожелтевшая листва. Но я ничего этого не видел. Все то, что было вокруг меня словно исчезло, испарилось. Перед моими глазами стоял вчерашний вечер. Дверь моей квартиры. Я нажимаю кнопку звонка. Дверь открывается. На пороге стоит Таня. Она улыбается. Внизу, распушив хвост, приветственно мяукает Маркиз. Я вхожу в квартиру и закрываю за собой дверь. Таня прижимается к моему плечу. Ее волосы касаются моей щеки.
- Приехал? - спрашивает она?
- Приехал, - отвечаю я, и в шутку делаю строгие глаза. - А ну-ка, признавайся, сколько здесь перебывало мужчин за время моего отсутствия?
- Ни одного, - смеется она, - за исключением соседней воинской части в полном составе.
Таня целует меня в губы нежно и осторожно, словно боится поранить. Я чувствую ее поцелуй, и меня охватывает приятная дрожь. Я распахиваю руки, чтобы обнять ее, и почувствовать под своими ладонями ее нежное тело.
На какое-то мгновенье мне показалось, что все это реальность. Что я действительно нахожусь сейчас дома, что возле меня действительно стоит Таня, живая и невредимая. И только гудок автомобильного клаксона, раздавшийся поблизости, вернул меня к страшной действительности. Тани больше нет. Я снова стал одинок.
Мое сердце отчаянно защемило. Мне хотелось упасть на землю и закричать, завыть во весь голос, чтобы выпустить наружу разрывавшее меня горе. Так уж устроен человек, что всю тяжесть утраты того, к чему он привык, он начинает ощущать только тогда, когда это у него отнимают. Я не представлял, как я снова буду переносить свое одиночество. Одиночество легче переносится тогда, когда твое сердце и твоя душа не наполнены любовью. Если твое сердце кому-то принадлежит, разлука бывает невыносимой. У меня было такое ощущение, что я падаю в какую-то черную, бездонную пропасть. Мне не хотелось больше жить.
Мой взгляд упал на вывеску какой-то дешевой забегаловки, куда я сроду никогда не заходил, ибо меня от нее воротило. А тут, не знаю почему, ноги сами повернули туда, словно их направляла какая-то неведомая сила. Я почувствовал мучительное желание напиться.
Я зашел в "Рюмочную", насквозь пропитанную табачным дымом и характерным для подобных заведений ароматом перегара, подошел к стойке и заказал бутылку водки. Продавщица с интересом посмотрела на меня. "Никак, жена бросила", - промелькнуло у нее в мыслях.
- Закуску какую-нибудь будем? - вздохнув, спросила она.
- Нет, - ответил я.
Протянув продавщице пятисотрублевку, и отмахнувшись от сдачи, от чего она пришла сначала в недоумение, а затем в восторг, я взял бутылку, чистый граненый стакан, и прошел в самый угол зала, где была незанятая стойка. Я налил стакан до краев и осушил его залпом. Странно, но меня даже не передернуло. Словно я выпил всего-навсего минеральную воду. Я налил еще один стакан, и также в один присест опрокинул его в себя.
- Во, дает! - донеслось до моих ушей.
Я обернулся. Реплика принадлежала худощавому калеке, стоявшему вместе с приятелем невдалеке от меня. Они смотрели на меня с восхищением. Но я ненадолго задержал на них свой взгляд. То, что я увидел в другом конце зала, заставило меня вздрогнуть. Меня словно ударило током. Меня охватило оцепенение. Пьяный гвалт, стоявший вокруг, вдруг разом смолк. Перед моими глазами все стало расплываться. Вся "Рюмочная", со всей своей мебелью, со всеми посетителями словно растворилась. И лишь одна единственная точка сохранила в моих глазах четкие очертания. В другом конце зала, прямо возле двери, за стойкой стоял Руслан. С ним были еще два субъекта из его компании. Они стояли и смотрели на меня. В их глазах светились насмешки и злорадство. Им явно доставляло удовольствие лицезреть мое горе, к которому они, я в этом нисколько не сомневался, были причастны самым непосредственным образом.
Я стоял и смотрел на них. Прошло несколько минут, прежде чем я смог выйти из оцепенения. Меня охватила нечеловеческая, просто звериная злоба. В своих страданиях люди порой становятся равными животным. Именно это и произошло со мной. Подонок, которому я поклялся отомстить, сам шел мне в руки.
Я допил водку, остававшуюся в бутылке, и направился к выходу, по пути чуть не сбив с ног какого-то старика в сером пиджаке и в очках. Я не стал трогать Руслана прямо здесь. Это было неразумно. Я решил подкараулить его на улице.
Руслан с приятелями проводил меня насмешливым взглядом. Когда я вышел из "Рюмочной", мне в спину раздался злорадный хохот. Это еще больше усилило мою злобу. Он умрет, как собака. И меня ничто не остановит.
Я притаился невдалеке за деревом, в месте, которое не освещалось уличными фонарями, и с нетерпением стал дожидаться появления своего врага. Старик в сером пиджаке, на которого я наткнулся в кафе, вышел на улицу вслед за мной. Покосившись на меня краешком глаза, он пошел куда-то в сторону. Я не стал оглядываться ему вслед. Меня он нисколько не интересовал. Мне был нужен Руслан.
Ждать Руслана пришлось долго. Вечерняя прохлада практически вытравила бушевавший в моей голове хмель, но это нисколько не убавило моей решимости. Наконец он вместе с приятелями вышел из забегаловки, будучи явно навеселе. Они о чем-то немного поговорили, погоготали, затем попрощались и направились в разные стороны. Я осторожно пошел за Русланом, стараясь не показываться из темноты. Руслан шел домой. Дорога была мне хорошо знакома, и я определил, в каком месте настигнуть его будет лучше всего - у поворота за гаражами, где не было вообще ни одного фонаря. Мое сердце колотилось, как сумасшедшее. Я совершенно себя не узнавал. Откуда во мне вдруг появились такая злоба, и такая решительность? Раньше этого за собой я никогда не замечал. А сейчас жажда жестокой, кровавой мести буквально завладела всем моим сознанием. У меня даже промелькнула мысль, что мною кто-то управляет. Но сделать с собой я ничего не мог. Я увидел валявшийся на дороге булыжник. А вот и орудие мести. Я нагнулся, поднял камень, прижал его к себе, и продолжил украдкой следовать за Русланом. Сейчас, еще немного, еще чуть-чуть.
Руслан шел, ничего не подозревая, покачиваясь из стороны в сторону, и что-то мурлыкал себе под нос. Гаражи приближались. Я ускорил шаг. Руслан свернул за угол. Пора! Я в несколько прыжков нагнал его, и со всего размаха ударил булыжником по темени. Руслан охнул и обернулся. В его глазах отразился дикий страх. Он стал медленно оседать на землю. Я ударил еще, потом еще, и еще. Он уже лежал на земле, а я продолжал наносить ему все новые и новые удары с каким-то бешеным остервенением, пока не превратил его физиономию в сплошное кровавое месиво. Я прекратил бить по нему только тогда, когда убедился, что он больше не шевелится. Я разогнулся, тяжело дыша, и посмотрел по сторонам. Рядом никого не было. Только какая-то бездомная, ободранная дворняжка стояла невдалеке, и, прижав уши, поджав хвост, испуганно смотрела на меня. Я угрожающе замахнулся на нее рукой. Собака ретировалась. Я посмотрел на камень, затем на свою одежду - зрелище было жутким. Весь булыжник был в крови. На рубашке и брюках расплывались темные пятна. Я побрел к дому. Я уже не помню, как мне удалось добраться до своей квартиры. Я не знаю, видел ли меня кто-нибудь, или нет. Я пребывал в каком-то забытье, словно мое сознание вдруг взяло и отключилось на какое-то время, а тело двигалось само собой. Я очнулся только тогда, когда вошел в квартиру, и плюхнулся в прихожей на табурет. Кот Маркиз смотрел на меня перепуганным взглядом, и не решался ко мне подойти. Я откинул в сторону булыжник, который по-прежнему находился в моей руке, разулся, прошел в комнату, переоделся, выбросил окровавленную одежду в мусорный пакет, достал из шкафа спортивную сумку, и стал укладывать в нее вещи. Я не сомневался, что за мной скоро придут, и хотел к этому подготовиться. Так, пара сменного белья, свитер, спортивный костюм, кружка. Что еще берут в тюрьму?
Я нисколько не боялся ареста. Я убил человека, разрушившего мою жизнь, и был готов понести за это наказание.
Закончив собирать вещи, я поставил сумку в прихожую, выключил свет, прилег на диван и закрыл глаза.