- Правда, было один раз, - неуверенно протянул я, думая, стоит ли мне говорить Михалычу о воспоминаниях Роберта про того старика в черной шляпе, или нет.
- Ну-ну? - встрепенулся Михалыч. - Рассказывай.
Я подробно рассказал ему все, что тогда увидел в мыслях Роберта.
- Какой он был из себя, этот старик, говоришь? - переспросил он.
- В черной шляпе, черном плаще, с портфелем в руках. На нашего Нейла Абрамовича похож.
Михалыч помрачнел.
- А больше в его мыслях ты ничего не заметил?
- Ничего.
- Ладно, Артем, иди. Спасибо.
Я вышел из комнаты Михалыча и направился к себе, в другой конец коридора. Пока я шел, меня настойчиво жгло подозрение, что Михалыч, видимо, знает больше меня. Слишком уж он был озабочен воспоминаниями Роберта.
Роберт, как обычно, лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку. Стояла тишина, которая производила на меня весьма тягостное впечатление. Желая как-то разрядить атмосферу, я сказал.
- Меня сейчас Михалыч о тебе расспрашивал.
- И что он хотел узнать? - пробубнил Роберт.
- Что с тобой случилось.
- А что со мной случилось? Со мной ничего не случилось.
- Ну, уж так и ничего! - воскликнул я. - Ходишь с кислой физиономией, на всех тоску навеваешь. Твоя хандра что-то затянулась.
- А ты не обращай внимания.
- Да как же я могу не обращать внимания, если мы живем в одной комнате?
- А что ты сказал Михалычу? - спросил Роберт после небольшой паузы.
- Что есть, то и сказал. Сказал, что понятия не имею, почему ты стал таким хмурым. Что ты стал скрывать от меня свои мысли. Что ты вспоминал свою аварию, пассажиров в автобусе, какого-то деда на заднем сиденье…
Роберт резко повернулся ко мне. В его глазах сверкнула неподдельная тревога. Я даже осекся.
- Что ты ему рассказал про этого деда? - с беспокойством спросил он.
- Просто описал, и все, - ответил я. - В черном плаще, черной шляпе, с портфелем в руках. Сказал, что он немного похож на нашего Нейла. А что, не нужно было? Но ты же меня об этом не просил.
- Не нужно было лезть в чужие мысли, - раздраженно бросил Роберт.
- Что-то я вас не пойму, - проворчал я. - Ни тебя, ни Михалыча. Что-то вы оба темните. Может, ты, все-таки, объяснишь мне, в чем дело? Я же вижу, что что-то не так. Ей богу, меня стали утомлять все эти загадки.
- Объясню, - ответил Роберт. - Но только не сейчас, а потом. Я сам еще не до конца уверен. Мне надо разобраться.
Добиться от него большего мне в тот вечер не удалось. А на следующий день Роберт исчез.
Когда я утром проснулся, Роберта в комнате не было. Его кровать стояла неубранной. Верхняя одежда, которую он обычно вешал на спинку стула, отсутствовала. Я поглядел на часы. Стрелки показывали семь. Наверное, пошел завтракать, решил я. Но почему он пошел один? Мы же всегда ходили вместе. Может, его чем-то обидел наш вчерашний разговор?
Я застелил кровать, умылся, почистил зубы, побрился, оделся, и спустился в столовую на первый этаж. Но в столовой Роберта тоже не было. Наверное, он уже позавтракал и поднялся в аудиторию, решил я. Но и в аудитории Роберта я не увидел. Куда же он делся? Мое недоумение усилилось. Что все это значит?
Первым в расписании на тот день у нас стояли занятия по замкам и отмычкам. Был и такой курс в нашей спецшколе. В разгар лекции дверь аудитории открылась, и к нам зашел Михалыч.
- Разрешите, я у Вас пока заберу Артема, - сказал он инструктору.
Чувствуя какую-то тревогу, я вышел в коридор. Михалыч дружелюбно взял меня за плечо.
- Ты знаешь, где Роберт? - спросил он.
- Нет, - ответил я.
- Пойдем со мной, - произнес он.
Михалыч привел меня в кабинет начальника школы.
Дмитрий Иванович, - так его звали, - был высоким, худощавым, пожилым человеком с глубокими глазами и тяжелым колючим взглядом.
- Где твой сосед? - грозно спросил он, не ответив на мое приветствие.
- Не знаю, - ответил я. - Когда я проснулся, его в комнате уже не было.
- Ты ночью что-нибудь слышал?
- Нет. Я спал.
- Он вчера тебе что-нибудь говорил? О чем вы вчера, вообще, разговаривали?
- Я только передал ему наш разговор с Владимиром Михайловичем, и все, - ответил я.
- Я интересовался у Артема, знает ли он, почему Роберт вдруг стал таким угрюмым, - разъяснил Михалыч.
- И как он отреагировал? - спросил Дмитрий Иванович.
- В основном, спокойно, - ответил я. - Только вот однажды он буквально подскочил. Это произошло тогда, когда я упомянул, что рассказал Владимиру Михайловичу об его воспоминаниях про аварию.
Начальник школы и воспитатель переглянулись.
- А что, что-то случилось? - спросил я.
- Случилось, - вздохнул Михалыч. - Твой сосед по комнате сбежал.
У меня перехватило дыхание.
- Как сбежал? - выдохнул я, не веря своим ушам.
- А вот так, взял и сбежал, - повысил голос Дмитрий Иванович. - Ты понимаешь, что учитывая специфику нашей школы, и то, для какой работы мы вас готовим, это ЧП?
- Понимаю, - ответил я. - Но я не пойму, зачем ему понадобилось бежать.
- Вот и мы не поймем, - сказал Михалыч. - Артем, пожалуйста, прокрути в памяти все ваши разговоры с Робертом за последнее время. Не говорил ли он тебе чего-то такого, что показалось тебе странным?
- Нет, - ответил я, но тут же поправился. - Хотя, вот вчера он произнес одну фразу…
- Какую фразу? - резко спросил Дмитрий Иванович.
- Я спросил его, может ли он мне наконец объяснить, что с ним такое происходит. Он ответил, что объяснит, но только не сейчас, а потом. Что он еще в чем-то не уверен, и должен разобраться.
Начальник школы и воспитатель снова переглянулись. Их лица еще больше помрачнели. Очевидно, они поняли что-то такое, чего я пока не понимал.
- Ладно, Артем, - произнес Дмитрий Иванович, - возвращайся на занятия. Ребятам пока ничего не говори. Мы сами им обо всем сообщим.
Я вышел из кабинета начальника школы в полной растерянности. Как Роберт мог сбежать? Почему? Зачем? Куда? И как объяснить эти его странные фразы? В чем он пока не уверен? В чем он должен разобраться?
Я вернулся в аудиторию. Но премудрости открывания замков отмычками уже совершенно не лезли мне в голову. У меня было какое-то странное ощущение, что разгадка таинственного побега Роберта от меня очень близка, что она буквально вертится где-то рядом. Нужно только сконцентрироваться и ухватить ее. Но нечто неведомое мешало мне это сделать.
Под конец учебного дня к нам зашли Дмитрий Иванович и Михалыч. Они сообщили о побеге Роберта. Их слова стали для всех шоком. В аудитории воцарилась мертвая тишина. Курсанты недоуменно переглядывались друг с другом и бросали взгляды на меня. Мне оставалось только пожимать плечами.
Вечером руководство школы поочередно обошло всех курсантов. Всем были заданы вопросы о Роберте. Но сказать что-либо определенное так никто и не смог. Все его вещи, оставшиеся в комнате, были тщательно осмотрены, переписаны и унесены. Меня больше ни о чем не спрашивали.
Целую неделю после этого в спецшколе только и говорили, что о побеге Роберта. Но постепенно эти разговоры сошли на нет, и спустя какое-то время о нем уже больше никто не вспоминал. Так уж устроен человек, со временем забывать все то, что напрямую его не касается. Своя жизнь всегда ближе.
- 4 -
Вспоминая год, проведенный в спецшколе, я всегда с особым удовольствием прокручиваю в памяти наш совместный поход на хоккей с Максимом и Тимофеем. Это был презабавнейший эпизод, который до сих пор вызывает у меня улыбку.
Месяца за два до окончания учебы мы получили очередную увольнительную, и я предложил своим приятелям сходить на хоккей. Жить недалеко от В-ска, и ни разу не посетить тамошний Ледовый дворец спорта - это было выше моих сил. Ведь я был заядлым болельщиком. Тем более, что уровень хоккея в В-ске был довольно высоким. Местный "Химик" выступал в высшей лиге, а в гости к нему в тот день пожаловал ни кто-нибудь, а сам "Спартак".
К счастью, Максим и Тимофей оказались не равнодушны к хоккею, и с удовольствием составили мне компанию. Выстояв чуть ли не километровую очередь в кассу, мы наконец оказались на трибуне. Мне не часто доводилось бывать на большом хоккее. Правильнее даже будет сказать, крайне редко, ибо вживую большой хоккей за свои неполные сорок лет я видел всего несколько раз. В нашем городе, в котором я родился и жил до недавнего времени, этот вид спорта как-то исторически не прижился. У властей не находилось средств на содержание добротной хоккейной команды, поэтому ледовые баталии я большей частью наблюдал по телевизору, искренне завидуя тем болельщикам, которые попадали в кадр. Но с восприятием хоккея живьем никакой телевизор, ни в какое сравнение, конечно, не идет. Ведь в восприятии очень многое решает атмосфера. Одно дело, когда наблюдаешь за игрой в окружении четырех стен собственной квартиры в компании с мурлыкающим на твоих коленях котом. И совсем другое, когда ледовая площадка находится от тебя всего в нескольких метрах, а вокруг - тысячи болельщиков, которые галдят, свистят, скандируют, и бурно радуются каждому успеху своей команды. В этом случае не просто смотришь матч со стороны, а чувствуешь себя непосредственным участником разворачивающейся на ледовой площадке битвы.
Мы увлеченно наблюдали за перемещением игроков, за полетами шайбы, за "сэйвами" вратарей, за эмоциями тренеров, вскакивали с мест при каждом опасном моменте, свистели, и хором с другими болельщиками награждали судью не слишком лестными эпитетами, посылая его не только на мыло. Болели мы, конечно, за хозяев. И не потому, что мы боялись идти наперекор большинству присутствующих, поддерживающих местную команду. Просто и я, и Максим, и Тимофей были провинциалами, и некоторая неприязнь по отношению к столичным существовала у нас в крови. Поэтому наши симпатии однозначно принадлежали "Химику".
Увы, но в тот вечер фортуна явно не благоволила провинциалам. После первого периода "Химик" вчистую горел 0:3. И, судя по весьма бледной игре, которую он показывал, шансов отыграться имел немного.
- Ну, что скажете, братцы кролики? - спросил я своих приятелей, когда начался перерыв, и расстроенные зрители потянулись с трибун в буфеты.
- А что тебя удивляет? - недоуменно посмотрел на меня Тимофей. - Тренер "Химика" - явный король среди алкоголиков. Чему он может научить своих игроков?
- Тебе так не понравился его красный нос? - спросил я.
- Я не сужу о людях по носу, - обиделся Тимофей. - У меня для этого есть более серьезные возможности. Мужики, ей богу не вру, но такую здоровенную печень, как у него, мне доводилось видеть нечасто.
- Работа у него тяжелая, - заметил Максим, и мы расхохотались. Тимофей был в своем репертуаре. Даже хоккей он воспринимал в первую очередь в разрезе состояния внутренних органов человеческих тел, которые катались по ледовой площадке.
- Ну, и что ты еще углядел? - со смехом спросили мы Тимофея.
- У третьего номера язва желудка, - невозмутимо ответил наш наделенный рентгеновскими способностями приятель. - Вратарь курит. Легкие у него сероваты. У двадцать второго номера камень в почке. А вот у судьи дело посложнее. У него формируется камень в желчном пузыре.
Нас с Максимом пробрал новый приступ хохота.
- А венерических заболеваний ты ни у кого не заметил? - давясь от смеха, поинтересовался я.
- Заметил, - не теряя невозмутимости, поведал Тимофей. - У бородатого мужика, который сидит рядом с тобой.
Столь деликатное сообщение еще больше нас развеселило. Но когда мой сосед, бородатый мужик, от которого за версту несло пивом, вернулся, я все же предпочел отодвинуться от него подальше.
После второго периода "Химик" горел уже 0:4.
- Ну что, слабС помочь проигрывающим? - спросил Максим, когда команды снова ушли на перерыв. По его хитрому выражению лица я понял, что он задумал нечто экстраординарное.
- Как ты предлагаешь это сделать? - поинтересовались мы с Тимофеем.
- Помните сказку про Старика Хоттабыча?
- Я ворота раздвигать не умею, - ответил я.
- Я тоже, - сказал Тимофей.
- Но мы умеем другое, - заметил Максим. - Давайте поспорим, что три экстрасенса запросто смогут переломить ход матча.
- И с кем мы будем спорить? - спросил Тимофей. - Сами с собой, что ли?
- А хотя бы и так, - произнес Максим.
- Делайте, что хотите, - отмахнулся Тимофей. - Я в ваших авантюрах участвовать не буду.
Мы с Максимом не очень огорчились его отказу. Дар Тимофея вряд ли мог оказаться полезным в таком благородном деле, как помощь "Химику" отыграть четыре пропущенные шайбы. А наши с Максимом способности были весьма кстати. Напомню, что Максим владел телекинезом, а я к этому времени уже достаточно поднаторел в искусстве внушения. Немного пошептавшись, мы покинули свои места на центральной трибуне, оставив инфантильного Тимофея в компании с бородатым мужиком, и перебрались на сектор за воротами, которые в третьем периоде должны были принадлежать "Спартаку". Заняв самые неудобные для созерцания игры, но самые оптимальные для реализации нашего замысла места в первом ряду, мы, азартно потирая ладони, стали дожидаться конца перерыва.
Когда третий период стартовал, Максим приступил к делу. Он сосредоточился и уставился на ворота. Через некоторое время бутылочка с водой, лежавшая на них, приподнялась в воздухе, и упала вниз. Перемещавшийся вдоль площади ворот вратарь "Спартака" наехал на бутылочку, споткнулся, потерял равновесие, и растянулся на льду, не сумев помешать шайбе влететь в сетку. Трибуны взревели. 1:4.
Максим буквально скакал от восторга.
- Ты видел? У меня получилось! - на радостях вопил он.
Вратарь "Спартака" невозмутимо поднялся на ноги, и спокойно положил бутылочку с водой обратно на ворота. Мол, досадная случайность. С кем не бывает?
- Теперь моя очередь, - сказал я.
Видя успех Максима, я тоже завелся, и мне не терпелось показать свои возможности. Но вошедший в кураж Максим меня остановил.
- Погоди. Дай я еще попробую.
Воодушевленный забитым голом, "Химик" развивал очередную атаку. Голкипер "Спартака" внимательно наблюдал за перемещениями шайбы по площадке. Поэтому он не увидел, как бутылочка с водой, лежавшая на воротах, снова приподнялась в воздухе, и упала на лед за его спиной. Вратарь вторично о нее споткнулся, потерял равновесие, и в этот момент в сетку влетела еще одна шайба. Трибуны неистовствовали. 2:4. Максим на радостях был готов подпрыгнуть до потолка.
Вратарь "Спартака" поднялся на ноги, внимательно осмотрел сетку, накрывавшую ворота сверху, видимо, пытаясь отыскать в ней дырку. Но, не найдя в сетке никакой прорехи, он поднял бутылочку с водой со льда, и в сердцах запустил ее за борт. Трибуны откликнулись издевательским улюлюканьем. Максим помрачнел. Он явно не знал, как ему, лишившись этой бутылочки, теперь можно манипулировать вратарем.
- Ладно, давай, твоя очередь, - бросил мне он.
Я сосредоточился, представил в воображении кучу денег, собрал в единое целое весь свой запас энергии, и стал усиленно внушать голкиперу "Спартака", что эта куча находится сейчас сзади него, за воротами. Вратарь задергался, и стал украдкой оборачиваться. В нем сейчас боролись два чувства: чувство наживы, и чувство долга. Победило первое. Улучив момент, когда игра переместилась к воротам "Химика", он заехал за ворота, нагнулся, и принялся собирать лежавшие, как ему казалось, на льду купюры. Он вошел в такой азарт, что его не остановила даже третья шайба, влетевшая в его ворота. В чувство вратаря "Спартака" привел только дюжий капитан команды, хорошенько тряхнувший его за грудки. Выслушав объяснения голкипера, капитан посмотрел на него широко открытыми глазами, обернулся к скамейке запасных, и показал тренеру жестом, что вратарю нужна замена, после чего характерно покрутил пальцем у виска.
Занявший место в воротах "Спартака" дублер даже не предполагал, какой его ждет конфуз. Он мысленно благодарил бога за предоставившийся шанс, моля его, чтобы помог ему блеснуть, и наконец вытеснить своего коллегу из основы. Но я своим внушением немного подкорректировал его фантазии. Дублер принял вратарскую стойку, и тут же заснул. Очнулся он только тогда, когда трибуны взорвались от восторга. 4:4…
Встретивший нас с Максимом у выхода из дворца спорта Тимофей не скрывал своего изумления.
- Это ваша работа? - восхищенно спросил он.
- А то как же, - гордо ответили мы.
Вернувшись из увольнительной, мы долго рассказывали сокурсникам о своих хоккейных подвигах. Сокурсники давились от смеха, и просили нас повторить эту историю снова и снова. Но на следующий день нам стало не до веселья. Нас с Максимом вызвал к себе начальник спецшколы. Я не знаю, кто ему на нас донес, но он был полностью в курсе наших вчерашних проделок.
- Кто вам это позволил?! - грозно спросил он.
Мы стояли, опустив головы, как нашкодившие подростки, и не знали, что ответить.
- Как вы посмели?! - еще больше повысил голос Дмитрий Иванович.
Мы молчали.