- В этом не было необходимости. Энсон постоянно бывал в моей лаборатории. Заходил, например, в пятницу, когда я вернулся с лекции. Я застал его здесь и сегодня утром… Да он только что вошел сюда на ваших глазах. А копии записей Ральфа, со всеми его подтасовками, хранятся у меня. Ральф подробнейшим образом вел описания своих опытов, в них есть упоминание и о заготовленных заранее колбах. Кэп прекрасно знал, как ему поступить. Его собственная тщательность помогла ему использовать во зло тщательность Ральфа.
- Ваши обвинения не имеют под собой никакой основы, - заявил Энсон, - я не намерен отвечать вам.
Брейд исступленно продолжал:
- А когда вы узнали, что работу Ральфа собираюсь продолжать я, - он на секунду остановился передохнуть, вынул платок и обтер лоб, - вы пытались отговорить меня. Помните, в Зоологическом саду, в субботу? Вы надеялись заинтересовать меня сравнительной биохимией. Но у вас ничего не вышло, тогда вы приговорили к смерти и меня. Я мог опозорить вас, вот вы и решили..
Широкое лицо Доэни стало вдруг озабоченным, он встал.
- Спокойней, спокойней, профессор, - воззвал он к Брейду. - Не все разом. Закончим про вашего паренька.
Брейд еще раз провел платком по лицу.
- Хорошо, - сказал он, - закончим про паренька. Я приведу вам один факт, который доказывает, что я прав. Этот человек - он снова указал на Энсона, но палец его дрожал, - раб времени. Все мы, педагоги, зависим от времени, но он больше всех. Он не признает даже минутных опозданий. Вот и сегодня он явился сюда ровно в пять.
- Я заметил, - сказал Доэни.
- Мы все стараемся под него подладиться. Если надо с ним встретиться, никто не посмеет хоть на секунду опоздать. Он к этому привык и не прощает неточности. Но вот в прошлый четверг мы договорились встретиться в пять часов, а я не смог прийти, потому что обнаружил убитого Ральфа. Мне пришлось остаться в университете. Скажите, Кэп, откуда же вы узнали, что именно в этот день я задержусь? Ведь я всегда приходил к вам минута в минуту. Разве я когда-нибудь заставлял вас ждать? Почему же вы решили, что в этот раз я буду неточен?
- Не понимаю вас, - презрительно сказал Энсон.
- В прошлый четверг, - продолжал Брейд, - ровно в пять вы подошли к моему дому и встретили на улице мою дочь. В этот день вы не были в университете. Никто не мог вам сообщить о смерти Ральфа. И все же вы вручили Джинни свою рукопись и сказали: "Отдай отцу это, когда он придет домой". Откуда вы знали, что меня нет дома?
- Но вас же не было, - сказал Энсон, - вы же не станете этого отрицать?
- Конечно, но вы-то откуда это знали? Ведь вы не спросили Джинни, дома ли я. Вы не входили в дом. Просто отдали Джинни рукопись и сказали: "Отдай это отцу, когда он придет домой". Когда! Вам было отлично известно, что метя нет дома. Вы знали, что я в лаборатории, дежурю наедине со смертью. Откуда вы знали это Кэп? Откуда?
- Пожалуйста, не кричите, - попросил Энсон.
- Вы сами подстроили мне эту встречу со смертью. Вы знали, что Ральф мертв, - ведь вы же сами подменили колбу, предназначенную на четверг. Вы знали, что я обнаружу его мертвым, когда зайду попрощаться с ним перед уходом. Сомнения, зайду ли я, у вас быть не могло - ведь обычай прощаться с учениками перед уходом я перенял у вас. Но даже зная все это, вы не могли изменить своей привычке не пропускать назначенных встреч и пришли передать мне рукопись.
- Совершеннейшая нелепость, - заявил Энсон, - ваша дочь сказала мне, что вас нет дома.
- Вы ее не спрашивали.
- Спросил.
- Нет, Кэп. Она тогда сразу сказала, что вы просили передать мне рукопись, когда я вернусь. Сегодня я вспомнил об этом и решил, что она, может быть, передала мне не весь разговор. Я позвонил ей в школу, заставил повторить все слово в слово. Переспрашивал десять раз. Вы не поинтересовались, дома ли я. Вы знали, что меня нет.
Энсон повернулся к Доэни:
- Я полагаю, поверят все же мне, а не ребенку. Девочка просто не помнит. И не удивительно - как можно помнить случайный разговор, имевший место четыре дня тому назад?
Доэни сказал:
- Профессор Брейд, этот профессор дело говорит. Присяжные вам не поверят.
- Но я разработал вам всю схему, - ответил Брейд, - и повод, и обстоятельства. И последовательность событий. Все сходится.
- Сходиться-то сходится, - согласился Доэни, - только мало ли что может сойтись. Я вам могу сочинить такую историю, что выйдет, будто убийца вы, или эта молодая леди, или еще кто-нибудь. Ведь и у вас в химии небось так же? Разве нельзя под один опыт подвести самые разные теории?
- Можно, - безразлично ответил Брейд.
- Но вам же нужно выбрать такую, какую вы сумеете доказать не одним опытом, а многими! Сесть да придумать логическую версию нетрудно. Только вы увидите, что из нее сделает защитник обвиняемого.
Брейд опустил голову. Он сделал все, что мог, и не доказал ничего.
Доэни продолжал:
- Конечно, я могу задержать профессора Энсона, начать дознание. Но ведь неудобно получится, если он невиновен? Он человек известный, на хорошем счету. Чтобы его задержать, мне одной логики мало. Мне надо улики посолидней, вроде вот этой штуки. - Он стукнул кулаком по баллону, так что тот гулко загудел. - Такие улики, чтоб держались крепко, как их ни верти. - Он схватился за вентиль, и Энсон в ужасе вскочил, яростно замахнувшись тростью:
- Прочь руки, идиот!
Трость его просвистела в воздухе.
Метнувшись, Доэни перехватил трость и притянул старика к себе.
- Что такое, профессор Энсон? Разве баллон в неисправности? - тихо спросил он - Что вам об этом известно?
Лицо профессора Энсона стало вдруг безмерно старым, словно на нем проступили признаки близкого конца.
- Откуда вам известно, что баллон не в порядке? - еще раз спросил Доэни.
- Это он отравил Ральфа! Он! - закричала Роберта и бросилась на Энсона. Брейд задержал ее и крепко схватил за руки.
Энсон резко повернул голову и посмотрел на девушку.
- Он заслужил смерть. Он предал науку, - хрипло проговорил он.
- Значит, это вы его отравили? - спросил Доэни. - Учтите, профессор, здесь свидетели. Можете ничего не говорить.
- Мне надо было сначала разделаться с ним! - Энсон указал на Брейда и разразился криком: - Неудачник! Я вам правильно сказал после его смерти - это вы во всем виноваты! Только такой идиот, как вы, мог допустить подтасовку данных! Из-за вас он был осужден на смерть. - С яростного крика он вдруг перешел на шепот: - Да, Ральфа Нейфилда отравил я, - и упал на стул.
Брейд и Доэни остались одни в кабинете. Доэни вымыл руки и энергично вытирал их бумажным полотенцем.
- Что с ним будет? - спросил Брейд. Теперь, когда напряжение, владевшее им до сих пор, спало, Кэп опять стал для него Кэпом, любимым старым учителем, почти отцом, чудаком, но великим химиком. Представить его себе униженным, в тюрьме..
- Думаю, до суда он не дотянет. - Доэни постучал себя по лбу корявым указательным пальцем.
Брейд печально кивнул.
- Знаете, проф, - сказал Доэни, - очень я рад, что с самого начала не ошибся насчет вас. Вы уж простите, что под конец я засомневался.
- Сомневаться - ваша профессия.
- Это точно. И здорово же вы во всем разобрались! Не хуже настоящего следователя.
- Правда? - Брейд слабо улыбнулся.
- Факт! Вы же докопались до самой сути. Может, и я бы до этого додумался, знай я то, что знали вы, но навряд ли так же быстро да так ловко.
Брейд задумчиво произнес:
- Знаете, наверно, в глубине души я понял все еще с тех пор, как моя дочка передала мне слова Кэпа. Но я никак не мог поверить, что убийство совершил Кэп, вот я и гнал от себя эти мысли.
Он опустил голову.
- И когда же до вас наконец дошло? - спросил Доэни.
- Сегодня, на лабораторных занятиях. И причина-то пустяковая. Я размышлял, как мы, педагоги, зависим от времени, и сразу, как всегда, вспомнил Кэпа. А в эту минуту один из студентов передавал лаборанту свои записи и это напомнило мне аналогичную ситуацию с Кэпом, как он передавал Джинни свою рукопись. Стоило мне это вспомнить, и все встало на свои места.
- Я же говорю, здорово у вас получилось! Только один раз вы дали промашку - слишком разговорились. Понимаете, о чем я?
- Нет.
- Вот и видно, что вы не спец. Вы же чуть не выложили этому старикану все, что знали. А зачем? Если он виноват, ему и без вас это известно. Так что рассказывать при нем все подряд никак не полагалось. Понятно? Что-то надо было приберечь. Вот как с этим баллоном! Про баллон вы ему не должны были говорить. А если б я вас не удержал, вы бы ему все раскрыли. Что бы мы тогда делали? Нет, никогда нельзя рассказывать обвиняемому все. Про что-то надо умолчать. А он от волнения не сможет сообразить, о чем вы говорили, о чем нет. Тут-то и нужно так повернуть, чтобы преступник сам выболтал то, что вам надо. Ясно? Тогда ему конец, вот как этот профессор выдал себя с баллоном.
- Да, большое вам спасибо за это, мистер Доэни.
Сыщик пожал плечами:
- Простой профессиональный трюк. Старый, между прочим. Да, наверное все хорошие трюки старые. Ну что ж, проф, пора нам распрощаться. Надеюсь, что больше не встретимся. В смысле - по таким делам.
Брейд рассеянно пожал ему руку и оглядел свой кабинет, словно видел его впервые.
- Подумайте, - сказал он, - ведь эта история продолжалась меньше ста часов. Только и всего.
- А вам небось показалось, куда больше?
- Целую вечность! - ответил Брейд.
Доэни склонил голову набок и спросил:
- А на работе у вас из-за этого ничего не будет?
- Что? А вы знаете, - Брейд коротко рассмеялся, и в смехе его послышалось смятение, - мне это все равно. Как только я узнал, что лишаюсь места, у меня словно гора с плеч свалилась, Раз я его потерял, то теперь и беспокоиться не о чем. Я даже почувствовал облегчение. Наверно, это звучит дико…
- Дико, не дико, а я вас понимаю.
- Когда Кэп сказал мне, что меня лишат места… - внезапно Брейд задумался: а правду ли сказал Кэп? Правда ли, что Литлби решил не оставлять его на будущий год? Может быть, Кэп применил такой ход, чтобы отвратить Брейда от работы Ральфа? Возможно, что это был маневр в психологической войне? Ведь Литлби как раз сегодня утром прислал компромиссное извещение… Впрочем, какая разница?
И Брейд с наслаждением понял, что ему совершенно наплевать, так это или не так.
- Наплевать! - громко сказал он. - Хватит! Всю жизнь я старался сдерживаться и не привлекать к себе внимания. Давать сдачи гораздо приятнее! Когда я высказал Ранке и Фостеру все, что думаю о них, мне стало ясно, чего можно добиться, когда остерегаться больше не надо и можно позволить себе драться. Но вряд ли вам ясно, о чем я говорю.
Доэни наблюдал за ним с напряженным интересом исследователя человеческих душ. Глаза его блестели.
- В этой заварухе вы, проф, дрались здорово - от начала до конца.
С неожиданной энергией Брейд сказал:
- Вы правы: от начала до конца. (Именно. Ему пришлось сражаться за все решительно. Начиная с того, чтобы сохранить семью и место, и кончая тем, чтобы не угодить на электрический стул.)
Он медленно произнес:
- И я победил!
- Еще бы, профессор!
Брейд облегченно засмеялся. Он подумал о Литлби. У бедного слюнтяя свои проблемы. Теперь у него на факультете и убийца, и убитый сразу! Придется предстать перед ректором (тиран и отпетый эгоист с кошачьей улыбочкой). А там совет членов правления, а там газеты!
Снизу доверху, по всей цепочке, никто не знает уверенности. Каждый сражается со своим пугалом.
И везет тому, у кого хватает мужества ввязаться в драку. Как сделал он, Брейд.
Брейд встрепенулся:
- Опять задержался, а надо обо всем рассказать Дорис.
- О супруге не беспокойтесь, - отозвался Доэни. - Я решил, что вы слишком взвинчены и забудете ей позвонить. Вот я и позвонил сам, сообщил, что все в порядке, только вы можете немного задержаться. Я думал, наши ребята захотят, чтобы вы к ним зашли, решат задать вам парочку вопросов.
- Вот как?
- Но похоже, что они уже не позвонят, так что идите домой. Бели понадобится еще чего, я знаю, где вас найти.
- Конечно! И большущее вам спасибо, мистер Доэни!
Они снова пожали друг другу руки. И вместе вышли из здания.
Брейд свернул к лестнице, ведущей к автомобильной стоянке. Он оглянулся еще раз:
- Знаете, мистер Доэни, как странно! После всех этих долгих лет я наконец получил утверждение. Неважно, что будет с моим местом на факультете. Я утвержден в другом месте, самом важном. Здесь! - Он постучал себя по груди.
И гремя каблуками, побежал вниз по лестнице, не заботясь, понял ли его Доэни.
Он спешил домой, к Дорис, - пусть знает, что он утвержден.
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ ЛГАЛ
Рассказ
Перевод С. Николаева
Когда Роджер Халстед появился на верхней ступеньке лестницы в день встречи клуба Черных Вдовцов (а встречались они раз в месяц, регулярно), за столом уже сидели юрисконсульт по вопросам патентов Авалон и писатель Рубин. Оба шумно приветствовали вошедшего.
Рубин сказал:
- Ты наконец дошел до той кондиции, когда можешь снова встречаться со своими друзьями, а? - Он побежал навстречу Халстеду, протягивая ему обе руки и широко улыбаясь. От этого его клокастая, спутанная борода встала торчком. - Ты где ж это пропадал? Почему не пришел на две встречи?
- Привет, Роджер, - произнес Джеффри Авалон, сияя улыбкой с высоты своего роста.
Халстед скинул пальто.
- Ну и холодина на улице! Генри, принеси-ка…
Генри, единственный официант, которого допускали к себе Вдовцы, уже протягивал ему бокал:
- Рад видеть вас вновь, сэр.
Халстед взял бокал, благодарно кивнув головой.
- Кто сказал, что нельзя дважды войти в одну реку? А вы знаете, что я надумал?
- Решил бросить математику и начать честную жизнь? - спросил Рубин.
Халетед вздохнул:
- Преподавание математики в младших классах средней школы - это один из самых честных способов зарабатывать деньги. Потому-то и платят за эту работу так мало.
- В таком случае, - произнес Авалон, слегка раскачивая бокалом из стороны в сторону, - труд свободного писателя - дело бесчестное, чистый рэкет?
- Ничего подобного! - запротестовал свободный писатель Рубин, мгновенно приходя в ярость.
- Так чем же ты надумал заняться, Роджер? - спросил Авалон.
- Я решил осуществить грандиозный проект, мечту всей моей жизни, - ответил Халстед. Над его бровями белым куполом вздымался крутой лоб без малейших следов волос, которые еще десять лет назад, возможно, обнаружить бы удалось. Впрочем, довольно густая растительность и сейчас покрывала его виски и затылок. - Итак, я собираюсь написать "Илиаду" и "Одиссею", но в форме лимериков. Каждой из сорока восьми глав этих двух книг будет соответствовать один стишок.
Авалон кивнул головой:
- И что, уже есть результаты?
- До сих пор я бился над песнью первой "Илиады". Вот что у меня вышло:
Агамемнон и храбрый Ахилл
Как-то спорили что было сил.
Царь держал себя грубо.
Возмущенный сугубо,
С ним Ахилл этикет позабыл.
- Недурно, - сказал Авалон. - Даже очень недурно. Лимерик практически полностью передает суть и основное содержание песни. Правда, имя героя "Илиады" - Ахиллес, а не Ахилл. Точнее, даже…
- Такое произношение приведет к нарушению метра и рифмы в стихотворении, - возразил Халстед.
- Верно, - сказал Рубин. - Читатель наверняка решит, что две лишние буквы - опечатка, и ничего, помимо этого, из произведения не вынесет.
На лестнице возник запыхавшийся от быстрой ходьбы Марио Гонсало, профессиональный художник. На этой встрече ему предстояло быть хозяином.
- Кто-нибудь еще пришел?
- Кроме нас, стариков, никого, - ответил Авалон.
- Тот человек, которого я пригласил, вот-вот появится. Весьма любопытная личность. Он должен понравиться нашему Генри, ибо никогда в своей жизни не лгал.
Генри поднял одну бровь, доставая бокал для Марио.
- Только не надо уверять меня в том, что ты пригласил сюда дух самого Джорджа Вашингтона, - сказал Халстед.
- Роджер?! Очень приятно видеть тебя опять. Кстати! Джима Дрейка с нами сегодня не будет. Он вернул пригласительную карточку. Сообщил, что у него какое-то семейное торжество и он должен там непременно присутствовать. А моего гостя зовут Сэнд, Джон Сэнд. Я знаю его довольно давно, хотя и не очень близко. Чокнутый парень. Помешан на скачках и всегда режет чистую правду. Я сам слышал, как он это делает. Кажется, его добродетели на этом и заканчиваются. - Гонсало моргнул.
Авалон согласно закивал головой:
- Да, это настоящая заслуга. Однако, когда становишься старше…
- Уверен, нынешнее наше заседание будет интересным, - быстро добавил Гонсало с ясной целью предотвратить очередное пространное рассуждение Авалона. - Я рассказал ему о нашем клубе, о том, что в последние два раза перед нами тоже стояли весьма непростые головоломки…
- Головоломки? - воскликнул. Халстед с внезапно проснувшимся любопытством.
- Ты член клуба и занимаешь в нем далеко не последнее положение, поэтому имеешь право быть в курсе. Но пускай лучше Генри все тебе расскажет. В обоих случаях главной фигурой оказался именно он.
- Генри? - Халстед оглянулся через плечо, не скрывая- легкого удивления. - Они и тебя вовлекли в свои идиотские игры?
- Уверяю вас, мистер Халстед, я сопротивлялся, - ответил Генри.
- Он сопротивлялся! - не выдержал Рубин. - Да Генри на прошлых двух заседаниях показал себя истинным Холмсом! Он…
- Важно другое, - сказал Авалон. - Ты, Марио, мог выболтать лишнее. Что ты рассказал о нас своему приятелю?
- Как понять твои слова - "мог выболтать лишнее"? Я не Мэнни Рубир, тебе это известно? Я осторожно намекнул Сэнду, что мы - как священники в исповедальне. Мы все как один, держимся вместе, когда речь идет о тайнах. А он заявил, что хочет прийти к нам, потому что попал в беду и с ума сходит от безвыходности положения. Я ответил, что он может поприсутствовать на ближайшей встрече Вдовцов, поскольку мне предстоит быть на ней хозяином и я вправе пригласить одного человека. Да вот он и сам!
По ступенькам поднимался статный мужчина с толстым шарфом, обмотанным вокруг шеи. Стройность его фигуры стала еще более очевидной, когда он снял пальто. Под шарфом оказался кроваво-красного цвета галстук, который словно светился, бросая багряные отблески на худое, необычайно бледное лицо этого человека. На вид ему было лет тридцать.
- Джон Сэнд, - произнес Марио, манерно представляя незнакомца.
Ему однако, пришлось прерваться: на лестнице послышалась тяжелая поступь Томаса Трамбелла, специалиста по уголовному праву. Через секунду раздался его громкий возглас: