Они сидели на лавочке, находящейся за территорией школы, и Оксана говорила:
- Сначала я думала, что он такой же, как все доктора, - будет задавать разные вопросы и заставит сдавать кучу анализов, но он подошел ко мне и положил руку на затылок. У меня в тот момент очень сильно голова болела, я даже не услышала, как он подошел ко мне. Так вот, положил руку на затылок, и через пару минут мне стало значительно легче. Как будто он снял обруч с моей головы, который стягивал её.
Мария Давидовна кивнула.
- Вот, а потом, когда я, благодаря маме, попала в больницу в его палату, он меня вылечил от опухоли в голове.
- Как? - спросила удивленно Мария Давидовна.
- Михаил Борисович брал мою голову в руки и отпускал, когда мне становилось нестерпимо больно. После первого раза у меня поднялась высокая температура, но он сказал, что так и должно быть. А после второго раза ни сильной боли, ни температуры уже не было. Через неделю после выписки мы с мамой пошли на компьютерную томографию, и никакой опухоли в голове врачи не нашли. Но я об этом уже знала, - мне Михаил Борисович сказал. Да и головных болей больше не было.
- Доктора-нейрохирурги удивлялись?
- Еще как, - улыбнулась Оксана. - Кстати, я тоже пойду учиться в медицинскую академию, и буду лечить людей.
Этот разговор с Оксаной Мария Давидовна вспоминала в эти дни постоянно. Что-то в этом было, а, учитывая то, что Михаил Борисович сказал, сравнив её с принцессой Атоссой, это значило очень много.
Мария Давидовна, набрав номер, поднесла телефонную трубку к уху и стала ждать.
- Алло, терапия.
- Будьте добры, Михаила Борисовича можно к телефону, - сказала она.
- Да, конечно.
Трубку положили на стол, и Мария Давидовна услышала далекий голос:
- Михаил Борисович, это вас, тот же женский голос, о котором я вам говорила.
Через длинные секунды, трубку взяли:
- Слушаю, Мария Давидовна, - сказал такой знакомый голос, что она чуть не расплакалась.
- Откуда вы знаете, что это я? - спросила она.
- Оттуда же, откуда знаю, что вы ведете себя, как принцесса Атосса, - ответил Михаил Борисович, и она почувствовала, что он улыбается.
- Вы мне нужны, - сказала она просто.
- Что ж, давайте, Мария Давидовна, встретимся в четыре часа, сходим куда-нибудь, - предложил Михаил Борисович.
- Где встретимся?
- Давайте, как обычно, у ресторана.
- Хорошо. До свидания.
Мария Давидовна положила трубку и посмотрела на свою дрожащую руку. В её сознании одновременно созрели два противоречивых желания - она хотела плакать и смеяться.
25
Иван Викторович Вилентьев вылез из служебного автомобиля и увидел Марию Давидовну, выходящую из двери управления. Судя по времени, она пошла на обед.
- Мария Давидовна, можно вас на пару минут? - крикнул он, подзывая женщину.
Он стоял под дневным солнцем и смотрел, как она подходит к нему.
- Вы плохо выглядите, Мария Давидовна, - сказал Вилентьев участливо, - бледное лицо, круги под глазами. Случилось что-то?
- Все нормально, - сказала Мария Давидовна неубедительно. Она посмотрела на собеседника и продолжила:
- Что вы хотели?
- Парашистай снова убил.
Иван Викторович смотрел на стоящую рядом женщину и думал, почему она так потускнела. Исчезло то обаяние, которое так волновало его, словно женщина утратила желание жить и нравиться.
- Когда, кто и как? - коротко спросила Мария Давидовна.
- Сегодня утром мужчина выгуливал свою собаку, и та нашла зарытый труп. Помните, в прошлом году на двух убийствах присутствовал участковый Семенов. Так, вот - это он. Парашистай убил его, разрезал живот и унес кишечник.
- Когда было убийство?
- Эксперт говорит, что примерно пять-шесть дней назад. Вот я, Мария Давидовна, и думаю, зачем он спрятал труп? До этого ведь он так не делал?
- Не знаю, - задумчиво ответила женщина.
Иван Викторович задумчиво почесал переносицу и снова спросил:
- И еще, Мария Давидовна, что вы думайте о Михаиле Борисовиче Ахтине? Насколько я знаю, вы знакомы с ним. Я тут навел справки, - он очень хорошо подходит под ваш психологический портрет: мужчина, практикующий доктор, живет один, кроме вас, ни с кем не встречается.
Увидев недовольную гримасу на лице женщины, Иван Викторович протестующий поднял руки:
- Ни в коем случае, Бог с вами, я не следил за вами. Я вот почему подумал на него, - два убитых в прошлом году наркомана и участковый Семенов живут в одном подъезде, так сказать, они соседи. Что если Семенов что-то узнал, и поэтому погиб?
- Михаил Борисович - нормальный человек, и к тому же, у него есть алиби, - сказала Мария Давидовна, - он последнюю неделю был в Москве на медицинской конференции.
Иван Викторович вздохнул, помолчал и сказал:
- И все же я хочу с ним поговорить.
Она кивнула.
- Он сейчас на работе, позвоните ему и договоритесь о встрече.
Вилентьев записал номер телефона, который она ему продиктовала, и сразу стал звонить с сотового телефона.
- Здравствуйте, Михаил Борисович, это капитан Вилентьев из отдела по расследованию убийств. Помните, мы встречались год назад, когда были убиты ваши соседи.
- Очень хорошо. Я бы хотел с вами поговорить.
- Прекрасно. К двум часам.
- Буду ждать.
Нажав на кнопку отбоя, Иван Викторович улыбнулся.
- Какой покладистый доктор, легко согласился приехать сюда к двум часам.
- Ему скрывать нечего, - сказала Мария Давидовна, - я пойду, Иван Викторович.
- Я надеюсь, вы будете присутствовать на нашем разговоре?
- А это необходимо? - подняла брови женщина.
- Мне бы хотелось, - кивнул следователь.
- Хорошо, я приду.
Иван Викторович смотрел, как медленно уходит Мария Давидовна, и думал, что же такого могло случиться в её жизни, что она так резко изменилась. У неё даже шаг изменился - раньше она шла уверенно и быстро, а сейчас так, словно ей тяжело идти.
Снова вздохнув, Иван Викторович достал из кармана пачку сигарет и закурил.
26
Когда позвонил Вилентьев, я понял, что они нашли тело Семенова. Что ж, это следовало ожидать. Это произошло бы рано или поздно.
- Ну, так все-таки, Михаил Борисович, кто эта женщина?
Я поворачиваюсь и смотрю на Веру Александровну. В её глазах светится неприкрытое любопытство.
- Да, кто она? - поддерживает её Лариса. Её ранний токсикоз пошел на убыль. Она уже может кушать некоторые фрукты и пить соки.
- Как вам разница, любопытные мои? - улыбаюсь я в ответ.
- Ну, как же, - говорит Лариса, - учитывая то, что мы впервые слышим, что вам звонит женщина и это не пациентка, у нас, конечно, возник нездоровый интерес.
- Жаль, но ничем вам не могу помочь, - отвечаю я и отворачиваюсь. У меня есть, чем заняться. Мне еще надо зайти в 302-ю палату и поговорить с пациентами, которые поступили в пятницу.
Я встаю, беру папку с историями болезней и иду в палату.
Справа в 302-ой палате я вижу знакомое лицо и говорю:
- О, Шейкин!
- Здравствуйте, доктор.
Шейкин, мой прошлогодний пациент с циррозом печени и простатитом, смотрит на меня с улыбкой. Он лежит на своей кровати и тяжело дышит.
- Как чувствуйте себя, Шейкин? - спрашиваю я. Присев на край его кровати, я приподнимаю пижаму, обнажая живот.
- Плохо, доктор.
Живот умеренно увеличен, плотный при пальпации и по коже передней брюшной стенки змеятся синюшные сосуды. Асцит и портальная гипертензия. Диагнозы, которые не оставляют Шейкину никакой надежды. Я несколько удивлен, что он протянул целый год, но - чего в жизни не бывает. Человеческий организм порой бывает сильнее, чем кажется. Во всяком случае, он прожил больше, чем я предполагал.
- Ну, не так уж и плохо, - успокаиваю я пациента. - Мы вас полечим, и будет лучше.
- Не успокаивайте меня, - обречено говорит Шейкин, - я знаю, что мне уже совсем недолго осталось.
- Наверняка знает только Бог, - говорю я и иду к следующему пациенту.
Больной Серебров. Семьдесят лет. Судя по диагнозу, он должен находиться в пульмонологии, но там нет мест, поэтому он здесь.
- Федор Васильевич, как чувствуйте себя?
Я смотрю в его глаза, пораженные катарактой, и вижу спокойствие мудрого человека.
- Вполне хорошо. Температура упала, мокрота отходит.
Он поступил в воскресенье, и дежурный пульмонолог сразу назначил ему антибактериальное лечение. Теперь ему, конечно же, лучше.
- Не забудьте сходить на физиопроцедуры, - напоминаю я, и перехожу к третьей кровати.
Больной Петров. Сорок девять лет. Ишемическая болезнь сердца. Поступил для планового профилактического лечения.
- Все нормально? - спрашиваю я.
- Так точно, - отвечает он по-военному четко, - таблетки принимаю, капельницу сегодня уже сделали, анализы сдал.
- Молодец, - улыбаюсь я.
В ординаторской Вера Александровна пьет кофе. Увидев меня, она говорит:
- Михаил Борисович, кофе не хотите?
- Нет, - отрицательно качаю я головой, - спасибо. Кстати, как ваша новая машина?
Вера Александровна, которая в этот момент делает глоток горячего кофе, поперхивается и, закашлявшись, отставляет кружку. Прокашлявшись, она смотрит на меня подозрительно и спрашивает:
- А вы откуда знаете?
- В нашем маленьком городе что-либо утаить сложно, - отвечаю я туманно.
- Нормально у меня с машиной, - говорит она недовольно и, оставив кружку на столе, уходит из ординаторской.
Я вздыхаю. Время неумолимо движется вперед, приближая нас к тем событиям, которые предопределены. Как бы мы не хотели, чтобы все происходило так, как мы хотим, довольно часто бывает так, как написано в книге судеб.
27
- Заходите, Михаил Борисович, - слышу я, когда, постучав, открываю дверь и заглядываю внутрь.
Вилентьев сидит за своим столом, а Мария Давидовна на стуле у окна.
- Здравствуйте, Мария Давидовна, - говорю я, глядя на женщину, которая еле заметно кивает мне, и только затем, повернувшись к хозяину кабинета, приветствую его.
- Садитесь, пожалуйста, - показывает рукой на стул хозяин кабинета.
Хорошее начало, - думаю я, - вежливый мужчина в обществе больной женщины.
Я улыбаюсь и говорю:
- Я бы с большим интересом услышал от вас, с какой целью вы меня пригласили?
Я вижу, как изменилось лицо следователя от моей вычурной фразы - его словно скоробило.
- Михаил Борисович, надеюсь, вы помните, где вы были в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое августа?
Я закатываю глаза, словно мне надо освежить память.
- Да, прекрасно помню, - говорю я спокойно, - до четырех утра я спал, затем встал, попил кофе и поехал на железнодорожный вокзал, где в пять часов утра я сел на поезд номер двадцать семь, следующий до Москвы.
- Кто-то это может подтвердить?
Я пожимаю плечами и задумчиво говорю:
- Может быть, таксист из "Такси экспресс", который подвозил меня до вокзала. Билеты на поезд сейчас в бухгалтерии больницы, так как это была командировка. Проводница в одиннадцатом вагоне, - я приглаживаю волосы на голове, словно думаю о женщине, которая была на рабочем месте, - может, и запомнила, а, может, и нет. Там такой вертеп был в вагоне, что на меня она могла и не обратить внимания.
Я смотрю, как быстро милиционер записывает то, что я сказал.
- Если можно, про вертеп подробнее? - говорит Вилентьев, подняв глаза от бумаги.
- Группа, примерно, из двадцати человек ехала в Москву на семинар по сетевому маркетингу. Так вот, они как устроились в вагоне, так начали пить водку. Они, конечно, не дрались, не дебоширили, но вели себя достаточно шумно, чтобы проводница их запомнила.
- Очень хорошо. Проверим, - говорит он.
- Ну, а теперь вы мне скажите, в чем дело? - я говорю и смотрю на Марию Давидовну.
Она молчит и отводит глаза.
- На меня смотрите, Михаил Борисович, - недовольным голосом говорит Вилентьев. - Тут такое дело. Бывший участковый Семенов, который жил над вами, убит.
Я удивленно расширяю глаза и спрашиваю:
- Как - убит? Я же его …, - я мысленно считаю и продолжаю, - я же его вечером в день отъезда видел. Мы с ним на лавке посидели, поговорили. Вроде, все нормально было, он домой пошел, когда начало темнеть.
- Его убили достаточно далеко от дома, - говорит следователь, пристально глядя на меня, - и закопали в землю.
- Господи, - качаю я головой, - жаль, конечно, хороший был мужик, правильный.
- О чём вы с ним говорили вечером пятнадцатого августа? - задала свой первый вопрос Мария Давидовна.
Я, повернувшись к ней, говорю:
- Он жаловался, что ему скучно на пенсии и что он зря год назад испугался убийцы и ушел из органов. Мне даже показалось, что что-то знает и хочет с кем-то поквитаться.
- А вот с этого момента поподробнее? - снова взял инициативу в свои руки Вилентьев.
Я постарался точно вспомнить, что говорил Семенов, и пересказал наш разговор, не забыв упомянуть, что тот назвал убийцу Парашистаем и что он чувствовал в себе силы побороться с ним.
Вилентьев переглянулся с Марией Давидовной и снова повернулся ко мне.
- Так и сказал - Парашистай?
- Да, - киваю я.
- А вы, Михаил Борисович, знаете, что обозначает это слово?
Пожав плечами, я мотаю головой:
- Нет.
- И даже не поинтересовались у Семенова, что обозначает это слово?
- Да, как-то неловко было, - я улыбаюсь, - у меня вроде как высшее образование, вдруг это что-то простое означает, тогда мне бы стыдно было за свою некомпетентность.
Вилентьев вздыхает и протягивает руку:
- Давайте ваш пропуск.
Подписав его, он говорит:
- Идите, Михаил Борисович.
Я иду к двери и перед тем, как выйти, уже стоя на пороге, поворачиваюсь и демонстративно смотрю на часы, висящие над столом следователя. Стрелки застыли на пятнадцати минут четвертого.
28
- Ну, и что вы думайте? - спросил Иван Викторович, когда дверь за доктором Ахтиным закрылась.
Мария Давидовна, пребывая в некоторой задумчивости, смотрела в одну точку и не сразу поняла, что Вилентьев обращается к ней.
- Что вы сказали?
- Я говорю, что вы думайте об этом докторе? - вздохнул мужчина.
- Как я и говорила, он не может быть Парашистаем, - спокойно сказала Мария Давидовна.
- Почему?
- Он не шизофреник, - коротко ответила женщина. Затем, помолчав, добавила:
- Он так же нормален, как мы с вами, а то, что он одинок и замкнут в себе, так это жизнь у него так сложилась.
- Я, тем не менее, проверю все, что он нам рассказал.
Мария Давидовна кивнула и, встав со стула, сказала:
- Я пойду, Иван Викторович.
- Да, конечно, - задумчиво почесывая затылок, сказал Вилентьев.
Когда она вышла из здания, то увидела доктора, который стоял на дороге у парковки.
Мария Давидовна, подойдя к нему, вытащила из сумочки пачку сигарет и закурила.
- У меня огромная проблема, Михаил Борисович, - сказала она.
Он кивнул и, глядя на проезжающие автомобили, сказал:
- Я знаю вашу проблему.
- Я, Михаил Борисович, реалистка, поэтому хочу знать, как вы это узнали? Я сама увидела это случайно, а вот как вы это сделали, я просто не могу представить?
Она смотрела на него, ожидая, что он повернет к ней голову, и она сможет увидеть его глаза. Но он, по-прежнему, созерцал дорогу, словно там было что-то интересное, хотя там все было как обычно.
- Михаил Борисович? - напомнила она о себе.
- Зачем вам это? Может, лучше чего-то не знать, и принимать некоторые вещи на веру? Я это знаю - и все.
- На все есть причина, Михаил Борисович. Я не верю, что такое бывает, когда человек может сделать, то что, в принципе, невозможно.
- Я - Бог. Как вам, Мария Давидовна, такое объяснение?
Она смотрела на серьезный профиль собеседника, и ей хотелось закричать от бессилия. В этом мире мужчин она в очередной раз видела, что её не воспринимают так, как бы она хотела. И она бы закричала, высказав этому бесчувственному мужлану все, что думает о нем, но - доктор, наконец-то, повернул к ней лицо, и она увидела его глаза. И рот сам собой закрылся, а крик умер внутри.
Обреченность вечно несущего тяжкую ношу.
Почти физическая боль от бытия.
Горечь знания своей участи.
И смерть, что всегда рядом.
Она увидела в его глазах столько, что в этот жаркий день ей стало холодно. Поежившись, она тихо сказала:
- Что мне делать?
- Ждать, - сказал он, - я приду.
Мария Давидовна смотрела на спину уходящего человека. Она теперь наверняка знала, с кем говорила, с каким человеком только что общалась, и будет еще общаться в ближайшие дни. Это сильно пугало, и она знала, что никогда не сделает шаг назад. Что бы ни случилось, она не может отступить, потому что позади пропасть, из которой нет возврата.
Даже, если она не сможет поверить в то, что Михаил Борисович - Бог, главное, чтобы он избавил её от смертельной болезни, как он это сделал для Оксаны.
Отвернувшись от уходящего человека, она медленно пошла домой.
Ждать.
29
Я в комнате, которую купил полгода назад. Рабочее общежитие на одной из окраин города. Деревянные полы, потрескавшиеся и облупившиеся стены, кухня и туалет в конце коридора. Когда покупал эту жилплощадь, я думал, что это будет мой запасной аэродром. Я и сейчас так думаю, но за все эти полгода я здесь всего два раза, считая и эту ночь.
Странный день. Вроде бы, я должен испугаться - следствие ходит рядом со мной, женщина-психиатр уже догадывается о моей роли в этих убийствах, малейшая ошибка с моей стороны и все закончится. Вроде бы, я открылся Марии Давидовне и сделал это сознательно, но - не факт, что она смогла понять и поверить. Хотя, конечно же, она поняла и поверила.
Я сажусь за стол и, вытянув лист бумаги из стопки, рисую себя. Таким, каким вижу в данный момент.
В глазах странное спокойствие, словно я иду над краем пропасти и ничуть не волнуюсь из-за того, что могу в любую секунду сорваться вниз, туда, где бездонная пропасть. На лице умиротворение, будто я сделал все возможное и невозможное для достижения своей безумной цели, и впереди больше ничего нет. На губах легкая улыбка, которая говорит о том, что я радуюсь происходящим вокруг меня странным событиям. Явная готовность повернуть голову, словно я хочу обернуться и посмотреть назад, в тот день, когда я скрыл на долгие годы Богиню от человеческих глаз.
Последние штрихи и я смотрю на свой портрет. Хорошо получилось. Я доволен, потому что все складывается как нельзя лучше.
Отложив портрет в сторону, я смотрю в окно. Еще несколько дней и август кончится. В конце лета темнеет быстро. Вечерние сумерки погружают улицу в серость, и люди, которые изредка проходят под моими окнами, выглядят так, как я их и представляю - тени, бредущие в никуда.
Я сегодня сказал Марии, что я Бог. Я ведь никогда так не считал, и не считаю, однако, почему-то я так сказал.