– Отставить! – коротко бросил Артём, доставая из кармана чёрный брусок рации. – Необходима полная тишина. Буду пытаться выйти на связь с "Выборгской".
Рация минут пять-шесть только тихонько пиликала – в разной тональности на разных волнах.
– Не будет толку, – спрогнозировал Шмидт. – Не иначе, все ушли на фронт. Как в том старом фильме о массовом народном героизме… То есть, разбрелись парами-тройками по боковым туннелям. Предаваться изысканным любовным утехам, понятное дело…
– Не уверен в этом, – всерьёз засомневался Хантер, бесконечно далёкий от специфичного армейского юмора. – Откуда на "Выборгской" могло взяться столько женщин?
– Это точно, что не могло! – великодушно согласился с новобранцем добродушный Шмидт. – Там, вообще, не должно наблюдаться "пассажиров". Те, которые с последней электрички, наверняка, успели – до объявления "Атомной тревоги" – подняться на земную поверхность. Впрочем, говорят, что нынешним самцам (говорят, я сам не в курсе, честное слово!), женщины, и вовсе, не нужны. Типа, мол, только мешают и отвлекают…
Наконец, рация громко захрипела, и утробный, бесконечно-печальный голос спросил:
– Аматов, морда наглая, это ты? Где вас, козлов похотливых, носит? Бого в душу мать! Тебя, засранца, капитан Комаровский ищет. В смысле, уже генерал-лейтенант… Грозится убить, если бабу не вернёте в целости и сохранности. Мать вашу…
– Здесь майор Белов, – известил Артём. – Я являюсь заместителем военного коменданта станции "Лесная".
– Станция "Лесная"? – удивился печальный голос. – А, помню, есть такая. То есть, кажется, была… Ну, и чего тебе надо, майор?
– Следую по приказу военного коменданта – через вас – на станцию "Площадь Восстания".
– Так и следуй. Кто тебе, брат, мешает?
– Опасаюсь, как бы ваши патрульные не открыли – сдуру – огонь…
– Какие ещё патрульные – на хрен верблюжий? – от души изумился невидимый собеседник. – Ты, майор Белов, наверное, с дуба рухнул. Или с ёлки высокой упал… Подходи, если выпить хочешь. А то, мне уже не с кем. Отрубились все верные собутыльники, козлы слабосильные…, – рация, скорбно вздохнув на прощание, замолчала.
– Вот, она, ваша хвалёная российская армия! – язвительно прокомментировал Фюрер. – Одни дешёвые понты. А по факту – сплошные пьяницы, насильники, маньяки и обычные уголовники. Получается, что правы были ушлые корреспонденты, которые…
– Дмитрий Глуховский прав! – непочтительно перебил очкарика Хантер. – Он в своём бессмертном романе чётко спрогнозировал масштабный бардак и полную анархию… Только на первом этапе, конечно. Потом – через год-другой – всё постепенно придёт в порядок. В относительный, естественно…
– Отставить глупый спор! – в полный голос, уже ничего не опасаясь, приказал Артём. – Давай, Дмитрий Алексеевич, доставай приборы, снимай очередные показания. Порядок – есть – порядок.
Через несколько минут Фюрер сообщил:
– Наблюдается дальнейшее повышение радиоактивного фона. По-прежнему, ничего критичного. Но такая устойчивая динамика является поводом для…, м-м-м, некоторого беспокойства…
– Оставить – беспокойство! – хмыкнул Артём. – Дмитрий, пакуй аппаратуру в рюкзак, и выступаем… Хантер, хренов организатор крысиных бегов! Не стой бесполезным столбом, помоги боевому товарищу…
По потолку станции "Выборгская" бегали, поочерёдно наслаиваясь друг на друга, таинственные и загадочные тени.
– По центру платформы горит конкретный костёр, – доложил Шмидт, нервно дёргая крыльями длинного носа. – Дружеские посиделки, судя по букету долетающих ароматов, имеют место быть.
– Очередная армейская пьянка, выражаясь напрямую. Безобразная, грязная и непредсказуемая, – высказал свою версию Фюрер. – А потом они, гниды патриотичные, ещё и удивляются искренне, мол: – "И с каких таких сладких пирожков российская молодёжь – в подавляющем своём большинстве – косит от армии?"… За дисциплиной надо лучше смотреть, блин демократический! Жёсткости не хватает! В смысле, показательных расстрелов и четвертований… Вот, когда я дорвусь до власти, то всё объясню доходчиво. Кровью умоетесь, морды расхлябанные! Нельзя же так, в конце-то концов! Совесть – поимейте, сучата наглые…
Они, сняв автоматы с предохранителей, поочерёдно выбрались на платформу.
– Аварийное освещение работает в штатном режиме. Значит, дизель-генераторы пашут исправно, – сообщил Шмидт. – Что уже хорошо. А, вот, костёр, горящий по центру перрона, логическому объяснению поддаётся весьма плохо.
– И ни одной палатки не наблюдается на платформе, – дополнил Хантер. – Следовательно, "пассажиры", действительно, отсутствуют…
Пылающий костёр был знатным: метра три с небольшим в диаметре, да и высотой пламени значительно превосходил среднестатистический человеческий рост.
– В основном, использованы – в качестве дров – толстые доски и брус, – доложил (хотя, его об этом никто и не просил) Шмидт. – Видимо, они разобрали на составные части стеллажи одного из многочисленных складов… Всё вокруг заплёвано и заблёвано. Везде и всюду валяются вскрытые консервные и пивные банки, пустые бутылки, и разорванные – в клочья – картонные коробки…
– А вот, и людишки проявились! – радостно подхватил Фюрер. – Спят все, родимые! Сопят беззаботно и благостно… Кто – на чём. Один, со спущенными штанами, голой жопой кверху – верхом на надувной "резиновой женщине", другой – на армейском пятнистом бушлате, третий – на мраморном полу, уткнувшись физиономией в лужу с блевотиной. С собственной, надо думать. Да, про пир разгульный – во время разных нехороших катаклизмов – писатели-классики не врали… Э, да там не все спят! По ту сторону костра – сквозь пламя – чьи-то глаза наблюдаю… Руки, падла, держать на виду! По первому же чиху – бросаю гранату…
– Лечь всем! – громко велел Артём, ловко и привычно падая на холодный мраморный пол. – Стрелять – только по моей команде…
Через пару-тройку секунд всё вокруг наполнилось (заполнилось?) громким и безудержным смехом. Местное подземное эхо ожидаемо подхватило этот смех, многократно усиливая его и расчленяя на отдельные – безусловно-красивые – мелодии…
– Сюрреализм, мать его, – восхищённо пробормотал Хантер, лежащий в полуметре от Артёма. – Всё – по Глуховскому…
Глава тринадцатая
Неожиданности и сюрпризы
Смех оборвался, ещё примерно через полторы минуты угомонилось и беспокойное подземное эхо.
– С кем мы имеем дело, уважаемый незнакомец? – громко поинтересовался Артём. – Надеюсь, что с вашим разумом и подкоркой головного мозга всё в полном порядке? Недолюбливаю я, знаете ли, сумасшедших…
– Кто же их, бедолаг, любит? – после короткой паузы откликнулись из-за костра. – Хотя, с другой стороны… Что есть – сумасшедший? Может быть, наоборот, прозревший? Трудно – однозначно – ответить на этот каверзный вопрос. Практически – невозможно… Вы, благородные пришельцы, ещё о чём-то спрашивали? А, мол: – "С кем имеем дело?". И этот вопрос не относится к категории простых… Кто – я? Не знаю, если честно. Может, в прошлой жизни меня звали – "Омар Хаям"? Мол, всё на этом непостоянном и неверном Свете – полная и однообразная херня? Так, сдвинем же, друзья, бокалы, наполненные терпким и благородным вином… Впрочем, совсем ещё недавно я был обладателем совсем другого имени, не такого благозвучного, конечно. И, даже, пошлые майорские погоны носил на плечах… Совсем недавно? В том смысле, что в прошлой Эре, завершившейся, надо думать, навсегда.…Зовите меня, отважные путники, Омаром. Благородное и звучное имя, на мой вкус… Что же вы, господа, разлеглись на полу, как жирные моржи на каменистом прибрежном лежбище? Подходите, располагайтесь! Отогревайте над жарким пламенем моего костра ваши озябшие ладони…
Неожиданно послышались звонкие гитарные переборы, и глубокий, бесконечно-печальный голос затянул незнакомую песенку:
Вновь – навалилась осень. Гуляют дожди – по проспекту.
Капли стучаться в стёкла – таинственной – чередой…
И опавшие листья, унесённые ветром,
К нам возвратятся снежинками – ранней – зимой…И опавшие листья, унесённые ветром,
К нам возвратятся снежинками – ранней – зимой…Вновь – навалилась осень. Сердце – в дождях – утонуло.
Нет у меня – больше сердца, как в камине – огня…
Вера моя – пошатнулась, надежда – опять – обманула.
Любовь? Не смешите, любезные! Не смешите – меня…Вера моя – пошатнулась, надежда – опять – обманула.
Любовь? Не смешите, любезные! Не смешите – меня…
Артём неторопливо поднялся на ноги, забросил автомат за спину и, тщательно отряхнув колени, тихо объявил:
– Подходим, нацепив на физиономии маски полнейшего равнодушия и каменной непробиваемости. Понятное дело, предварительно сняв шлемы… И попрошу всех – без единого исключения – попридержать длинные языки. Я самостоятельно пообщаюсь с гостеприимным хозяином. Не расслабляйтесь, соратники, и будьте готовы к разнообразным неожиданностям…
Возле высокого костра, самозабвенно перебирая гитарные струны, на пышных подушках восседал странный человек: босой, чернобородый, растрёпанный, облачённый в шёлковый восточный халат, щедро покрытый вышивками золотистых крылатых драконов и серебряных трёхголовых змей. Мелодия послушно струилась по намеченному руслу, слова, её сопровождающие, зачарованно сплетались в единое целое:
Старый мобильник – умер. Что был так звонок – когда-то.
Пиво – уже не помощник, водочка – на столе…
И электронные письма не доходят – до адресата,
Налету – умирая, тая – в полночной мгле…И электронные письма не доходят – до адресата,
Налету – умирая, тая – в полночной мгле…
И я уехал – к югу. В дальний и южный – город.
Где белоснежные пляжи, да – зелёный прибой…
Где я – когда-то – был счастлив, где я – когда-то – был молод,
Где – под пыльными пальмами – мы целовались с тобой…Где я – когда-то – был счастлив, где я – когда-то – был молод,
Где – под пыльными пальмами – мы целовались с тобой…Древнее, древнее кладбище – за низким забором пляжа,
Низкий могильный холмик – тот, что в цветах – всегда…
Розы и незабудки, и хризантемы – даже,
А по лицу – так пошло – снова течёт вода…Розы и незабудки, и хризантемы – даже,
А по лицу – так пошло – снова течёт вода…
"Во-первых, почему этот человек – странный?", – принялся занудствовать вредный внутренний голос. – "Странность – на фоне других многочисленных странностей – странностью уже не является… Во-вторых, ему явно не хватает – для полного завершения образа – белоснежной чалмы с огромным рубином посерёдке. С лицевой стороны, ясен пень. Наверное, на воинских складах чалмы не отыскалось. Что совсем и не странно. Впрочем, если там обнаружилась "резиновая женщина", значит, там и чалмы с рубинами имеются. Просто – плохо искали… В-третьих, глаза… Глаза? Нет, это весьма слабый и неверный термин для конкретного случая… Очи! Горящие, пылающие, огромные, пьяные до полного изумления.… Да, у этого типа, однозначно, не все дома. Далеко – не все…
Человек в восточном халате, роняя скупую мужскую слезу, с чувством пропел последний куплет песенки:
Нет, не могу я – где море, так беззаботно сине,
Там, где старинное кладбище – тихо дремлет – во мгле…
Милая русская осень! Добрая, и чуть – дождливая…
Я уже возвращаюсь! Я возвращаюсь – к тебе…Милая русская осень! Добрая, и чуть – дождливая…
Я уже возвращаюсь! Я – возвращаюсь – к тебе…
– Очень проникновенно и чувственно! – похвалил непосредственный Хантер и, виновато кашлянув в кулак, замолчал, встретившись глазами с недовольным взглядом Артёма.
– Большое вам спасибо, молодой человек! – небрежно откладывая гитару в сторону, откликнулся чернобородый. – Всегда приятно встретиться с интеллигентным слушателем! Эту песню – когда-то очень-очень давно – написал один мой хороший друг, Коля Нестеров. Он потом покончил жизнь самоубийством. Прыгнул с парашютом, кажется, с высоты четырёх тысяч метров, а за кольцо так и не дёрнул. Бывает, знаете ли. Мёрзкие интриги, финансовые дефолты… Кстати, господа, угощайтесь! Вот – отличный греческий коньяк. Рекомендую от души! Имеется в наличии и неплохой ирландский виски. Вы предпочитаете лёгкое сухое вино? Испанское, итальянское? Без проблем, идальго! Без проблем…
– Извините, уважаемый Омар, но мы находимся на задании, – вежливо улыбнувшись, сообщил Артём. – Надеюсь, вы ещё не забыли, что означает сей термин – "находиться на задании"?
– К моему огромному сожалению, не забыл. Очень хотел бы забыть, но – почему-то – не получается… Наверное, навсегда въелось в серые клеточки головного мозга. Профессиональные военные, они, как показывает практика, неизлечимы и безнадёжны. Впрочем, как и профессиональные менты… А, вот, профессиональных депутатов не бывает! Вернее, все депутаты – по своей глубинной сути – являются профессиональными пройдохами и жуликами… Как вы считаете?
– Полностью согласен с вашим последним утверждением, уважаемый Омар! – совершенно серьёзно ответил Артём. – Ответьте мне – как майор майору… Что, собственно, произошло на "Выборгской"? Я имею в виду – после объявления "Атомной тревоги"?
– Произошло… Да, что, собственно, произошло? Наверное, только то, что и должно было произойти… Судьбоносный текст, начертанный – кем-то Могущественным – на волшебном пергаменте. Или же – волшебным белым мелом – на странной судьбоносной стене. Не более того…
– А, можно, изложить более развёрнуто и конкретно? Без излишних философских сентенций?
– Философия – как истинная и всемогущая субстанция, дорогой мой майор Белов, никогда не может быть излишней! – слегка обиделся новоявленный Омар Хаям. – Весь окружающий нас мир – сплошная философия! Мир же, по определению, не может быть излишним. Поскольку он – единственный и неповторимый. В нашем повседневном восприятии, естественно. То есть, в объективных и субъективных реалиях, данных нам в ощущениях… Ладно, попробую быть более приземлённым. Итак, станция "Выборгская"… Мерзко и тревожно завыла сирена, сработал, отсекая проходы на эскалаторы, заградительный стальной щит, прервалась связь с земной поверхностью и с соседними станциями – вся и сразу. Всё стало понятно, как откровенный Божий день… Кончилась старая привычная жизнь, началась жизнь новая – страшная, подземная, безысходная. Подполковник Сушко – военный комендант "Выборгской" – тут же застрелился… Что же, на это у Сени была очень веская и уважительная причины: его любимая жёнушка лежала на сохранении в роддоме, недалеко отсюда, на улице Маяковского, в Снегирёвской больнице… Я же, как легко догадаться, был заместителем коменданта. Ну, и у меня были веские причины – плотно забить на всё и сразу. Ради чего и кого, спрашивается, задницу рвать? Ради – кого? Всё – тщета и тлен… Ну, я и отдал бойцам (вместе со всеми ключами!) соответствующую команду, мол: – "Пить, гулять и веселиться, меры и ограничений не зная…", после чего подал – сам себе – прошение об отставке из Рядов. Народ мою команду-призыв воспринял с удовольствием, энтузиазмом и нешуточным огоньком…
– Все – восприняли? – уточнил Артём.
– Почти. Ведь, в любом коллективе всегда – абсолютно предсказуемо – обнаружится парочка белых ворон, не желающая подчиняться здравому смыслу и идти навстречу общественному мнению… В данном конкретном случае – это капитан Комаровский и несколько мутных личностей, примкнувших к нему. Они сейчас дизелями занимаются, порядок наводят на складах. Надеются, что в скором времени всё ещё нормализуется… Глупые и наивные мечтатели! Неисправимые романтики, незнакомые с основополагающими философскими сентенциями! Дурни стоеросовые…
– Это хорошо, что мечтатели и романтики ещё не перевелись на нашей планете! – не выдержав, вмешался беспокойный Хантер. – Значит, светлое будущее ещё возможно. Чисто теоретически, ясный полдень…
– Мечтательный и недалёкий капитан Комаровский тоже так частенько говорит, – невозмутимо подтвердил Омар Хаям, он же – бывший военный комендант станции "Выборгская". – Только одно серьёзное обстоятельство бесконечно печалит записного оптимиста Комаровского… Мол, женский пол на "Выборгской" практически отсутствует, только одна "метрошная" деваха – на всю банду – имеется. А, ведь, всем образованным людям хорошо известно, что: – "Без женщин жить нельзя на свете, нет…". У вас-то на "Лесной", наверное, с этим попроще? Сколько гражданских лиц находится на платформе? Говорите, что более двухсот? Ясно, значит, у вас нет никаких проблем с бабами. Обязательно расскажу Комаровскому, пусть обзавидуется, бродяга озабоченный… А вы, кстати, не встречались в туннеле с нашими? С двумя раздолбаями в серой униформе и одной молоденькой девчонкой? Светленькой такой и весьма смазливой?
– Встречались, – Артём достал из кармана куртки и бросил на колени чернобородого "грушную корочку" старшего лейтенанта Аматова. – С тремя трупами. Думаю, что они…
– Не стоит утруждаться понапрасну! – вальяжно и брезгливо отмахнулся Хаям. – Пошлые подробности меня не интересуют. Ну, ни капли… Какая, собственно, разница, как они погибли? Разве это знание поможет оживить мертвецов? Суета сует…
– Мы следуем на "Маяковскую", чтобы…
– Увольте от подробностей! Следуйте, раз пить со мной не хотите… Проваливайте, морды мрачные!
Пройдя через перрон, они спустились в продолжение туннеля.
– Останавливаемся! – велел Артём. – Дмитрий Алексеевич!
– Я!
– Проведи-ка очередные научно-исследовательские работы.
– Есть!
Через несколько минут Фюрер обеспокоенно доложил:
– Командир, радиационный фон продолжает неуклонно повышаться. Общая динамика процесса прежняя.
– Может, на одной из дальних станций заградительный щит сработал не до конца? Типа – маленькая щель осталась? – предположил Хантер. – Вот, эта зараза и просачивается с поверхности…
– Тьфу-тьфу-тьфу! – Артём торопливо сплюнул через левое плечо. – Отставить каркать, боец! Сворачиваем походную лабораторию и двигаемся дальше. Определимся с происходящим уже по ходу дела.
"Да, версия нашей Татьяны – о радиоактивной соли, равномерно рассыпанной между шпалами – не подтверждается", – невесело сообщил внутренний голос. – "Неужели, действительно, наверху идёт самая настоящая ядерная война? Да, как говорится, маразм крепчал…".
Вскоре в правой стене обнаружилась приоткрытая чёрная дверь.
– Тихо всем, – шёпотом велел Артём. – Ждите меня здесь, я по-быстрому.
Он бесшумно вошёл внутрь помещения, прислушиваясь к еле слышным звукам, долетавшим издалека, и осторожно зашагал вперёд.
"Работает тускло-красноватое аварийное освещение", – принялся старательно комментировать внутренний голос. – "Весь пол усеян упаковками с таблетками (частично раздавленными) и прочими медицинскими штуковинами. Да, и пахнет больницей. Или же – аптекой? Ага, вот, лужи всякие и стекло. Следовательно, разбитые ампулы… Наверное, это помещение госпиталя. Точно! Вон два типа похрапывают на койках. То ли пьяны в стельку, то ли всяких таблеток нажрались вволю… Пожалуй, тут ловить больше нечего, надо возвращаться. Обычный бардак, спровоцированный безграничной анархией…".
Метров через пятьсот-шестьсот Шмидт, по-прежнему идущий первым, остановился и, сняв с головы шлем-маску, принялся напряжённо вслушиваться в тревожную чёрноту туннеля.
– Что там, Санёк? – подойдя, спросил Артём.