– Пока не знаю, командир. Так, только одни неясные предчувствия… Попробую прослушать туннель с помощью "электронного уха", – Шмидт достал из планшета чёрные круглые наушники, проводами соединённые с квадратной коробочкой, и пояснил: – Эта штука пашет на съёмных аккумуляторах. Новейшая разработка. Типа – седьмого поколения. Тебе, майор, наверняка, ещё с "ухом" не доводилось сталкиваться? Занятная и полезная вещица: даже мышиный шорох слышен за полтора километра…
Впрочем, общение с "электронным ухом" ситуацию не прояснило. Шмидт, грязно выругавшись в полголоса, снял наушники с головы и, протянув их Артёму, попросил:
– Послушай, командир, сам! Для меня такие загадки – сложны и неразрешимы. Когда напялишь наушники, то нажми вот на эту красную кнопку, расположенную в нижнем торце коробки…
Через пару минут нетерпеливый Хантер настойчиво заныл:
– Господин майор! Артём Петрович! Что там слышно? Не томите, пожалуйста!
– Чавкает кто-то. Причём, очень жадно и плотоядно, – возвращая Шмидту хитрый прибор, сердито сообщил Артём. – А ещё и порыкивает время от времени. Грозно так, с ярко-выраженной угрозой.
– Кто – чавкает и порыкивает?
– Бог его знает. Может быть, дракон…
– К-к-какой ещё дракон? – начал испуганно заикаться Хантер. – Отк-к-куда он взялся в метро?
– От горбатого верблюда! Вернее, от вашего непревзойдённого Дмитрия Глуховского… Он же предсказывал в своём знаменитом романе – скорое появление всяких и разных мутантов?
– Предсказ-з-зывал…
– Ладно, пошутил я, – сжалился Артём над избыточно-доверчивым подчинённым. – Двигаемся дальше, бойцы! Максимально соблюдая осторожность, ясен пень.
По мере продвижения вперёд подозрительные звуки стали слышимы и без помощи "электронного уха".
– Да, очень похоже на голодное чавканье, – опасливо передёрнув узкими плечами, согласился Фюрер. – Только не на драконье а, по моим ощущениям, на свиное. Ага, а сейчас где-то вдали заработала зубоврачебная дрель. Гигантская дрель гигантского стоматолога, не ведающего жалости к своим доверчивым пациентам…
– Фантазёры вы у меня! – похвалил Артём. – Интеллектуалы с отменно-развитым воображением.
Когда было пройдено примерно половина пути, разделявшего станцию "Выборгская" от станции "Площадь Ленина", Шмидт вновь остановился и, вытянув руку вперёд, неодобрительно хмыкнул:
– Блестит, понимаешь, зараза металлическая!
– Сам вижу, – поморщился Артём. – Туннельный заградительный щит сработал. Следовательно, до "Маяковской" нам не дойти. Плохо это, ребятки. Очень плохо!
– Для чего он нужен, этот туннельный заградительный щит? – изумился Хантер. – Хотя я, кажется, догадываюсь… Этот как в больших океанских лайнерах, да? Мол, отсек получивший пробоину, тут же герметично запирается, чтобы пребывающая морская вода не затопила весь корабль?
– Всё верно понимаешь, рядовой! Не такой ты и безнадёжный, каким притворяешься регулярно. Очевидно, на "Площади Ленина" что-то случилось… Дмитрий Алексеевич, доставай приборы! Снимай показания непосредственно перед щитом.
– Уже достаю, командир. Не тупее тупых… Кстати, щит-то, ей-ей, непростой! Такое впечатление, что он и рельсы (вместе со всеми кабелями) – по стыку – разрезал, да и в пол углублён на несколько сантиметров. Тут, очевидно, задействована мощнейшая гидравлика, обеспечивающая всей конструкции надёжную герметизацию. Впрочем, тоненькая струйка глинистой воды, всё же, сочится по полу…
– А кто запирает туннельный щит? – продолжил проявлять неуёмное любопытство Хантер, тревожно прислушиваясь к глухим чавкающим звукам, доносившимся из-за металлической поверхности.
– Его могли запереть радиосигналом с земной поверхности. Да, и коменданты с "Выборгской" и "Площади Ленина" могли. Сейчас уже не определить, сколько не старайся.
– Есть и третий вариант, – въедливо дополнил Шмидт. – Туннельный щит и сам закроется, причём, без всяких посторонних команд, если рядом с ним прогремит мощный взрыв. Даже на обычную армейскую гранату соответствующие датчики отреагируют. По крайней мере, такое возможно чисто теоретически… Что же там – за толстым щитом – так противно чавкает? О, снова заработал бор дантиста! Хрень однозначная… Существует ещё одна хитрость: туннельный щит может открыть только тот, кто его запер. Это я, естественно, говорю не про конкретные личности, а про конкретные пульты управления. Понимаете? То есть, если щит закрыли радиосигналом с земной поверхности, на которую потом пришла "ядерная зима", то сами, наверное, понимаете…
– А если туннельный щит сработал сам по себе? – никак не мог угомониться Хантер. – Тогда как?
– Тоже никак. Его – в этом случае – могут разблокировать только специалисты из наземного Центра. Из того самого, которого уже, судя по всему, не существует в природе. Ну, и комендант "Выборгской" ничего не сможет сделать, если щит, скажем, был установлен по команде коменданта "Площади Ленина"…
Артём достал рацию, но, как и следовало ожидать, на его вызов так никто и не откликнулся. Эфир, изображая из себя записного меломана, пищал и пиликал на все лады, но не более того.
– Уходить нам надо отсюда! Причём, срочно и бегом! – раздражённо сообщил Фюрер. – Радиация очень высокая.
– А, более конкретно?
– Если простоять около этого стального листа – без перерывов – часов пять-шесть, то запросто можно подхватить "лучевую" болезнь. В лёгкой форме, понятное дело, но никому не советую…
– Сворачиваемся и уходим!
– А как же люди, покусанные пустынными волками? Те, которым не хватило сыворотки от бешенства? – заволновался Хантер. – Их, что же… По законам военного времени? Опасаясь массовых негативных последствий? А, товарищ майор? Что с ними будет?
– Не знаю, тут надо нужные инструкции внимательно изучить, – честно признался Артём. – И, вообще, такие вопросы находятся в эксклюзивной компетенции военного коменданта. Вот, пусть подполковник Мельников решает, что делать дальше… Кроме того, есть же ещё и "Выборгская", где также имеются запасы сыворотки. Потолкуем с Омаром Хаямом, попробуем убедить капитана Комаровского. Наверняка, это (делиться наиболее важными медицинскими препаратами с соседями) является грубейшим нарушением всех инструкций и предписаний, но, ведь, существует и здравый смысл, и элементарная воинская взаимовыручка… Если, конечно, запасы сыворотки не пострадали при разгроме госпиталя. Будем надеяться, что в бункере предусмотрены и отдельные склады с медицинскими препаратами. Вдруг, разумный капитан Комаровский уже успел отобрать у разгульного народа ключи от них? Ещё, конечно же, существует и второй туннель, ведущий к "Площади Ленина". Но, как мне подсказывает мудрый внутренний голос, там мы обнаружим очередной запертый заградительный щит. Сходим, естественно, проверим. А уже после этого побеседуем с Омаром и Комаровским…
До "Выборгской" оставалось метров двести пятьдесят, когда впереди раздался обрывок негромкого разговора:
– Первый, они на подходе… Вас понял, без вопросов…
Шмидт тут же затормозил и шёпотом поинтересовался:
– Это, командир, не про нас ли сейчас сообщали по рации? То бишь, патрульный – на главную базу? Мол: – "Они уже на подходе…". Не засада ли, часом, а?
– Трудно сказать, – откликнулся Артём. – Наверное, кому-то из нас придётся сходить на разведку.
– Кому?
– Не знаю, надо подумать. Для начала, попробую рацию настроить.
– Можно мне – в разведку? – проявил сознательность Хантер. – Я, честное слово, справлюсь. Вы только, пожалуйста, объясните, что от меня требуется. Желательно, поподробней…
По туннелю, мягко трогая лица, "пробежала" струя очень холодного воздуха.
– Это усыпляющий газ, – пробормотал Шмидт, безвольно опускаясь на четвереньки. – Я же, майор, предупреждал, что засада впереди…
"Капитан Комаровский, скорее всего, решил захватить нас в плен", – понял Артём, чувствуя, как сознание медленно погружается в мутно-жёлтую пелену. – "Интересно, зачем ему это надо? Выяснится на первом же допросе… А профессор Василий Васильевич предупреждал, что частое "употребление" сонного газа может негативно отразиться на человеческой психике. Шмидт – после начала всей этой бодяги – "балуется" газом в первый раз, я – во второй, а, вот, бедные Хантер и Фюрер – уже в третий. Плохо это, как ни крути. Очень плохо…".
Глава четырнадцатая
Бесправные узники-заложники
Первым очнулся внутренний голос и принялся расстроено нашептывать: – "Эх, получается, что ядерный взрыв, всё же, был! Бедная Таня! Теперь уже окончательно ясно, что её мама и младший братишка погибли… Что же могло случиться на "Площади Ленина"? Скорее всего, прав Шмидт. Не закрылись до конца створки одного из заградительных щитов, отсекающих эскалаторы, вот, радиация и проникла под землю, возможно, что и с водным потоком. Например, при ядерном взрыве Нева вышла из берегов, и сейчас именно её воды плотоядно "чавкают" за туннельным щитом. Хотя, "чавкать" может и жаркое пламя, ворвавшееся с земной поверхности.…Так вода, или же, наоборот, огонь? Надо было ладонью потрогать металл туннельного щита. Мол, нагрелся он или нет? Стоп, стоп.… О чём это я рассуждаю? Нас, ведь, усыпили, блин коварный!".
Где-то рядом громко и зло выругался Шмидт.
– Товарищ генерал, клиенты приходят в себя! – тут же откликнулся чей-то незнакомый фальцет. – Вас понял, жду! Роджер!
"Генерал? Что это значит?", – изумился внутренний голос. – "Откуда здесь, под землёй, взяться генералу? Может, имеется в виду – Виталий Павлович Громов? Мол, действительно, всё это было гнилым розыгрышем (то есть, серьёзными учениями, приближенными к реальным условиям), и сейчас нам объявят об окончании спектакля? Поблагодарят от лица руководства, и, может, вручат боевые ордена? Или, даже, бесплатные путёвки на навороченный турецкий курорт? Нет, скорее всего – "Генерал" – это чьё-то армейское прозвище, не более того…
Артём приоткрыл веки и усиленно заморгал ресницами: перед глазами плавала плотная серо-жёлтая муть, местами украшенная мелкими ультрамариновыми искорками.
– Как дела, командир? – раздался над ухом голос Шмидта. – Как твоё драгоценное самочувствие?
– Плохо, Санёк. Перед глазами стоит мутная пелена. В ушах беспрерывно звенит – тоненько и паскудно… Голова тяжеленная. Шею ломит. Подташнивает, словно беременную гимназистку…
– Странно, а я – как огурец. В смысле, со зрением и слухом… А, вот, руки и ноги подрагивают слегка.
– Ты же в первый раз "попробовал" сонного газа, – объяснил Артём. – А я – за последние двое суток – во второй. Вот, и "похмелье" наблюдается более тяжёлое… Помоги, пожалуйста, мне сесть. Спасибо… А что у нас с Хантером и Фюрером? Они же, бедолаги, с усыпляющим газом встретились уже по третьему разу.
– Без сознания оба пребывают. Дышат хрипло, лица слегка синеватые, словно у покойников… Кстати, командир, всё оружие у нас изъяли, карманы девственно пусты, планшеты и рюкзаки отсутствуют. Впрочем, в этом, как раз, нет ничего странного. Плен, он плен и есть…
Постепенно противный звон в ушах стих, зрение полностью восстановилось, и Артём внимательно огляделся по сторонам. Они находились в стандартной камере для задержанных: метров десять-двенадцать квадратных, тусклая рубиновая лампочка под потолком, нары в два ряда, узкий столик между ними, низенькая дверь, рядом с дверью – решётка из толстых прутьев в половину стены. Вдоль решётки (по низу) была закреплена широкая деревянная полка, а в дальнем углу размещался стандартный белый унитаз.
– Туалет работает, я уже проверял, – сообщил Шмидт, проследив за командирским взглядом. – Даже туалетная бумага имеется. Полный европейский сервис, короче говоря…
Артём с трудом поднялся на ноги и шагнул к соседним нарам, на которых лежали Хантер и Фюрер.
"Носы у обоих заострились, глаза запали", – жалостливо вздохнул трепетный внутренний голос. – "Пульс слабенький, еле прощупывается. На губах пузырится светло-зелёная пена…".
– Там, между их головами, лежит белое вафельное полотенце, – подсказал понятливый Шмидт. – Видимо, задержанным – по местным правилам – полагается одно полотенце на всех. Жмоты копеечные!
Аккуратно стерев с губ подчинённых неаппетитные клочья пены, Артём, слегка покачиваясь, подошёл к решётке и, ухватившись ладонями за её прутья, громко прокричал в розовую полумглу:
– Эй, дежурный! Ты где, мать твою дежурную?
– А чего – сразу же ругаться? – обиделся хриплый фальцет неизвестного собеседника. – Нахожусь там, где и предписано инструкцией. Вот, появится начальство – материте его, сколько хотите.
– Нам срочно нужна аптечка, – подключился Шмидт. – Приболели наши товарищи, никак не приходят в себя. Помрут, того гляди… Ну, ты сам подумай, мы же свои, российские. А своим принято помогать. Не бери, братец, греха на душу…
– Хорошо, я сейчас свяжусь с командованием, – помолчав секунд восемь-десять, сжалился фальцет. – Подождите немного.
Невидимый дежурный коротко доложил (очевидно, по рации) о сложившейся ситуации и после минутной паузы успокоил:
– Генерал уже на подходе, и доктор – с аптечкой – также. Так что, подождите немного, товарищи офицеры. Будьте сознательными!
– Генерал, мать его, – сердито пробормотал Шмидт. – Непонятки продолжаются. Как бы ни расстреляли, в горячке. Генералы, они ребята скорые – на кровавую расправу…
В прямоугольной комнате, примыкающей – посредством решётки – к их тюремной камере, загорелись две длинные секции "дневного" света.
– Пластиковые стулья, прямоугольный стол со стопкой бумажных листов, несколько шариковых ручек, – запечалился Шмидт. – Скорее всего, сейчас будет проведён допрос, сопровождаемый оформлением протокола. Знать бы ещё – в чём конкретно виноват… Как думаешь, командир, генерал-то будет наш, в смысле, "грушный"? Или же – "фээсбэшный"?
– Скоро узнаем, брат, – невесело хмыкнул Артём. – Лишь бы – только – не американский…
Послышался тихий, едва слышный скрип дверных петель, и в комнату вошли двое.
"Тьфу ты, мать его! Чтоб вас всех – долго, да по-разному!", – в сердцах возмутился внутренний голос. – "Изощрённый маскарад – он же разнузданный и легкомысленный карнавал – продолжается…".
Один из посетителей – статный, высокий и широкоплечий – был облачён в классическую генеральскую форму. Однако, в его внешнем облике наблюдались сразу три ярко-выраженные странности. Во-первых, генерал был до неприличия молод, лет двадцати шести-девяти от роду. Во-вторых, его мундир был без всякой меры украшен множеством самых разнообразных орденов, только звёзд "Героя России" наличествовало шесть штук. В-третьих, глаза вошедшего были излишне светлыми, почти белыми, и блестели очень, уж, тревожно и беспокойно.
Второй гость (среднего возраста, с аккуратным тёмно-коричневым чемоданчиком в руках) был, наоборот, худеньким, щуплым и низкорослым. На его узких рахитичных плечах гордо красовался белый медицинский халат, на голове – белая же докторская шапочка. И всё бы ничего, но и халат, и головной убор данного комедийного персонажа были щедро разрисованы – во всех мыслимых и немыслимых местах – чёрной фашисткой свастикой.
"Похоже, что воспользовались обычным школьным фломастером", – презрительно скривился внутренний голос. – "Бутафория подростковая, мать её! И эти звёзды "Героя", и фашистская свастика… А глаза-то у врача – тоже с явной сумасшедшинкой. Только с совсем другой, без характерных следов частого употребления сильнодействующих наркотических средств. Скорее, уж, данный хиловатый субъект похож на среднестатистического учёного-фанатика – из низкопробных голливудских боевиков…".
Вольготно расположившись на пластиковом стуле, широкоплечий молодой человек – с видимым удовольствием – представился:
– Генерал-лейтенант Фёдор Комаровский! Руководитель "подземного" ГРУ России! Прошу любить и жаловать! Мать вашу…
– Доктор Геббельс, – скромно отрекомендовался узкоплечий тип в белом халате.
– Очень приятно! – стараясь выглядеть максимально невозмутимым и спокойным, откликнулся Артём. – Я – майор Белов, заместитель военного коменданта станции "Лесная". Возглавляю мобильную группу, следующую на станцию "Маяковская" с целью…
– Отставить! – нервно поморщился генерал-лейтенант. – Я ознакомлен с изъятыми документами, майор Белов. Что случилось с двумя вашими товарищами? Извольте отвечать чётко и коротко, как и положено военному человеку. То бишь, без гнилой штатской воды и пространных экивоков.
– Есть, отвечать без гнилой воды! Мы имеем дело с побочными последствиями от воздействия на человеческую психику "сонного" газа. Эти два бойца уже в третий раз – за короткий временной промежуток – подверглись внезапному усыплению. Очевидно, поэтому и не могут до сих пор прийти в сознание. У обоих наблюдается замедленное сердцебиение – на уровне двадцати пяти ударов в минуту.
– Геббельс? – руководитель подземного ГРУ вопросительно посмотрел на человека в белом халате. – Что нам скажет современная медицина? Необходимо, чтобы все заложники остались в живых! Они для нас – нынче – дороже золота и южноафриканских алмазов… Попрошу озаботиться со всем усердием! Головой отвечаешь, эскулап хренов!
– Незапланированные побочные эффекты от неоднократного воздействия усыпляющего газа Эн-09/15? – принялся рассуждать вслух доктор. – Вполне возможно, вполне… Я месяцев восемь-девять назад предупреждал этих высоколобых и наглых деятелей из группы "Z", да, куда там… Они же все – поголовно – гении. Только собственные разработки продвигают, а препараты "рядовых" учёных, наоборот, задвигают. Суки гениальные и заносчивые! Ничего, время нас, непременно, рассудит! Ладно, будем думать, – разместил на столе чемоданчик, щёлкнув замками, распахнул крышку и задумчиво нахмурился, рассматривая содержимое "аптечки".
– Думай, непризнанное научное светило, думай! – великодушно разрешил Комаровский. – Доказывай свою полезность новому миру…
"Итак, мы – заложники!", – резюмировал внутренний голос, обожающий выстраивать логические цепочки. – "Причём, очень ценные, типа – дороже золота и южноафриканских алмазов. Следовательно, нас хотят обменять на что-то… Или – на кого-то? Интересно, интересно… Что же произошло со спецкомандой "Выборгской"? Внезапное массовое сумасшествие, то есть, помешательство? Случайно налопались "не тех" таблеток? Или же совсем, даже, неслучайно? Глаза-то у доктора Геббельса больно, уж, характерные и загадочные. А ещё эта его многозначительная фраза, мол: – "Умники из секретной группы "Z" продвигают только собственные разработки, а на все прочие препараты – плюют с высокой колокольни. Но время, оно всё и всех расставит по своим местам…". Может, в этом и кроется разгадка данной навороченной шарады? То бишь, местный доктор (коллега профессора Фёдорова?) решил, пользуясь сложившейся ситуацией, провести некий приватный эксперимент? Дабы утереть нос всяким зазнавшимся умникам и гениям? Почему бы и нет? Версия, как версия, не хуже прочих…".
Наконец, Геббельс, сложив нужные врачебные препараты и причиндалы в непрозрачный полиэтиленовый пакет, велел: