- Верно, господин капитан! Графит! В долине под рекой был старый графитовый карьер. Этот хитрец, должно быть, сразу это заметил. Ну и набрал загодя пару горстей. А в бою швырнул противнику в лицо. Уж не знаю, какая напасть с ним из-за графита сталась…
- Графит - отличный проводник, - сказал отец Гидеон, - Теперь и я понял. Должно быть, в потрепанном доспехе сира Рагномара были пробиты бреши, вот графит и проник внутрь, забив электронные схемы и в конечном итоге, видимо, выбил начисто электронные гироскопы и всю систему управления. Дьявольская хитрость, что и говорить.
- Тонкости мне неведомы, отче, я простой солдат, а не священник. Но я ручаюсь этой рукой, которой держу стакан славного вина, что все это видел собственными глазами! А на сцене потом вовсе другое показывали - там и сир Фредеброд был богатырем под стать своему противнику, и рубились они четыре дня и четыре ночи, да и победил он, как подобает на турнире. Но в жизни ан иначе вышло. Вот такой вот он хитрец был, сир Фредеборд. Всех обставил.
- Подлец, - холодно отчеканил Ламберт, точно сталь лязгнула, - Это недостойно не только рыцаря, но и мужчины.
- Настоящий подлец, господин капитан, об том и речи нет. Но удивительный проныра. Так что и среди господ рыцарей всякий народ встречается, иной и на ярмарке самым хитрым окажется! Сам сир Фредеборд, кстати, после этого поторопился отбыть из Империи. У баронов Отенов могли быть злопамятные родственники, да и вообще слишком многим он мозолил глаза на этом свете. Говорят, подался на корабле в дикую Африку, вступил к египетскому владыке в наемники, да где-то там и сгинул. Хотя молва и говорит, что не сгинул, а напротив, покорил дикие племена, заделался у них царем и теперь пьет вино из золотого кубка в своем серебряном дворце. Оно, может быть, и так…
- Предпочитаю надеяться, что он утонул в мангровом болоте.
- О проделках этого рыцаря мне приходилось кое-что слышать, - сказал отец Гидеон, поглядев на капитана, - Но вы зря так злитесь на его счет. Уверяю вас, капитан Ламберт, под штандартом графа Нантского есть немало благородных рыцарей самых известных и славных родов, которые совершали куда более серьезные преступлении против так называемой чести.
Ламберт с готовностью принял вызов, на что отец Гидеон, с иезуитским спокойствием обгрызавший ребрышко, вероятно, и рассчитывал.
- Ложь, - громыхнул Ламберт, - Его Сиятельству присягают лишь достойнейшие! В его войске более двух сотен флагов, и репутация каждого сира безупречна.
- И вы готовы за них поручиться?
- Я капитан стражи, святой отец, и не моему слову заверять достойность благородных рыцарей, и их верность престолу.
Ламберт отчеканил это так, что каждое слово казалось грозно звенящим звеном боевого кистеня. Но отец Гидеон определенно был не из тех, кого легко напугать, по крайней мере, на словах.
- Я не собираюсь оспаривать их верность престолу, капитан, в этом вопросе я вполне полагаюсь на мнение Его Сиятельства. Но вот благородство… Даже во времена старого Императора-отца звание рыцаря, боюсь, утратило свой почтенный ореол, что уж говорить о нынешних. Сейчас рыцарь - скорее, боевая машина, подходящим образом натасканная и откалиброванная, но уж точно не образец добродетельности и достоинства.
- Уличные слухи, святой отец, и только. Не далее, как вчера мне рассказали, что на улице Гнилой Веревки ждут вечером явления нового мессии, а микробиологи из Квартала Ремесленников клянутся, что кто-то распылил над городом новое бактериологическое оружие и теперь распевают гимны на латыни в предчувствии конца света.
- Улицы - это полноводные реки, в них течет то, что вы туда сольете.
- Тогда в основном туда сливают мочу, испорченное пиво, фабричные отходы и отработанное масло… - пробормотала я, но эти двое уже успели сцепиться между собой.
- Болтовня, - отмахнулся Ламберт, - Чернь всегда порочит тех, кто выше ее по положению, это одно из немногих ее развлечений. Если Церковь когда-нибудь изобретет аппарат чтобы общаться с насекомыми, уверяю, навозная муха заверит вас в том, что весь мир состоит из помоев и содержимого ночных горшков.
- Мне нет нужды использовать слухи.
- Вот как? Используете тайну исповеди в собственных целях?
Этот выпад заставил рассердиться уже отца Гидеона.
- Тайна исповеди свята! И мне нет нужды нарушать запрет, имея пару ушей и голову между ними. Хотите примеров? - спросил он голосом, в котором тоже слышались отзвуки оружейной стали, - Для каждого из смертных грехов у меня найдется имя, а часто и не одно!
- Извольте.
- Тогда я стану называть имена благородных сиров, многие из которых, конечно, покажутся вам известными, а некоторые указаны и на стеле славы в палаццо Императора, и называть их прегрешения. А вы попытайтесь мне возразить. И посмотрим, за кем останется поле боя.
Капитан Ламберт явно не был доволен этим импровизированным турниром, но нехотя кивнул. Может, дело было в нашем с Бальдульфом присутствии?..
- Сир Адальгизел! - провозгласил отец Гидеон едва ли не торжественно, - Один из старейших вассалов Его Сиятельства, его флагу уже без малого триста лет. Прославился тем, что сделал грех чревоугодия не только своей верной привычкой, но и смыслом жизни. За один прием он съедал больше, чем могут осилить четверо взрослых мужчин. Он был первым человеком, оказавшимся на стене мятежной Женевы во время штурма, и первым же, покинувшим ее - с бочонком эля под мышкой, украденным у защитников, и окороком в другой руке. А не далее как три года назад моему коллеге-францисканцу пришлось проводить сиру Адальгизелу операцию на чреве и зашивать желудок - после того как славный рыцарь побился об заклад со своими товарищами, что съест в одиночку целого хряка. Правду сказать, спор он выиграл.
- Вы, отче, кажется и сами не дурак набить живот, - ответил на это Ламберт. Замечание было метко - обглоданные кости в миске отца Гидеона обличали его лучше всяких улик, - А сир Адальгизел больше вас раза в четыре и его броня весит как грузовой трицикл.
- А как на счет греха похоти? Сир Леодегарий, принесший обет безбрачия и духовной чистоты сроком на пять лет, уже через несколько месяцев сбежал с молодой сестрой одного виконта. Правда, и ту бросил спустя пару дней, получив от нее все, что рассчитывал. Виконт потребовал его голову на пике, и Его Сиятельству графу пришлось прибегнуть к серьезной дипломатии чтобы замять дело между своими вассалами. Он наложил на сира Леодегария обязательство пойти под венец с несчастной, и тот даже изъявил согласие. Но злые языки болтают, что брак этот вряд ли будет счастливым - ведь благородный рыцарь является счастливым обладателем как минимум дюжины любовниц в Нанте, не считая его окрестностей, а пара его сквайров, по слухам…
- Ерунда! - резко сказал Ламберт, - Этот человек посвятил жизнь и душу служению Престолу, а вы и рады навесить на него вериги. Человек, готовый умереть в любой момент, и любви может предаваться так же неистово.
- Ну, если уж это любовь… Но позвольте продолжить. Уж грех алчности многих благородным господам, верно, знаком? Взять хотя бы сира Сегимунда, у которого на щите красуются три дрозда, но которого за глаза почему-то кличут Три Иуды. Этот человек поклялся в верности графу Прованса, когда казна графа была полна золота, и несколько лет с удовольствием пировал за его счет. Когда у графа возникли проблемы, и пираты своими набегами разорили его край до такой степени, что в палаццо и похлебку с щавелем принимали как манну небесную, сир Сегимунд посчитал, что полностью исполнил свой долг здесь, и поспешил предложить свои услуги мятежным лордам Mare Mediterranea, примерив на герб череп с костями. К сожалению, его служба у них не сложилась - стальные фрегаты Императора быстро расчистили море от всякого отребья, украсив их головами прибрежные воды, но сира Сегимунда средь них уже не было - он вдоволь посмотрел на море и решил обрести под ногами твердую сушу, сбежав в Аквитанию. Там он орудовал на пару со всякими бандитами, до тех пор, пока отряд графа Нантского в какой-то пограничной стычке не пленил его. С тех пор он преданно служит графу Нантскому под его штандартом. Удивительной преданности человек, не правда ли? Я слышал, граф замышляет поход на север, против воинственных кельтов?.. Если так, советую заглянуть в дорожные сундуки сира Сегимунда - наверняка там обнаружится клетчатая юбка.
- Даже лучшим мечам иногда приходится переменять хозяев, - и этот выпад Ламберт выдержал с уверенностью, - По крайней мере, он не сбежал в священники, где дозволяется служить всем сразу и в то же время никому.
"Недурной контрудар, - признала я. Капитан Ламберт определенно не был прирожденным спорщиком, его мысль была слишком неспешна, а язык - недостаточно проворен, но он, как и положено воину, умел находить уязвимые места - и разить в них, - Еще пара таких - и отче может не удержаться в седле!.."
Но святой отец не собирался бросать поводьев. Напротив, упрямо наклонив голову, он бросился в решительное наступление:
- А сир Хаглиберт! Думаю, и это имя вам знакомо. Его зависть настолько изъела его изнутри, что он совершил немыслимое - убил своей рукой собственного брата, который был виноват лишь в том, что оказался богаче и известнее его. В один прекрасный день они вместе отправились травить вепрей, но вернулся один лишь сир Хаглиберт. Он сказал, что раненный вепрь насадил на рога его брата и утащил в чащу, но тело так и не нашли. Никто не стал разбираться в этом деле, графу не хотелось терять верный меч, а всем остальным, по большому счету, было на это наплевать.
- Я бы не хотел слушать досужие домыслы зевак, - дернулся Ламберт, - Если вам вздумалось обличать грехи, отче, вы определенно начали не с того конца. Выкладывайте свои карты!
- И выложу… - пропыхтел отец Гидеон, расправляя грудь, - Как вам нравится гордыня, капитан? Сир Инговех, ставший в благодарность за Резню Южных Свиней герцогом Фризийским, знаком ли он вам? Говорили, что в своей гордыне он уподобился едва ли не Императору. Он возвел для себя огромный дворец, каждая башня которого по величине могла соперничать с собором. На его гербе был изображен алый единорог с черной лентой в золотом поле и девиз - "Super me solum caelumque", "Выше меня лишь небо". Он устраивал балы, каждый из которых стоил столько, что можно было полгода кормить всех бедняков какого-нибудь небольшого графства. Марочным вином он наполнял фонтаны, а тропы в его парке были всегда усыпаны свежими алыми розами. Он потратил миллион золотых солидов на лучшую конюшню в Империи, и хвастал тем, что на его жеребцах золота больше, чем на самом пфальцграфе. Но и этого ему было мало. Он требовал для себя немыслимых почестей, придумывал новые ритуалы, и даже от графов требовал кланяться ему и по часу ждать аудиенции. Ну хоть его-то рука Господа покарала за непомерную гордыню. В конце концов самому Императору надоели его выходки, тем более, стали поговаривать, что герцог в своей самоуверенной спеси уже позволяет себе нелестно отзываться о Престоле. Сир Инговех, герцог Фризийский, канул в одну ночь, оставив опустевший дворец с золочеными стенами и озадаченных слуг. Говорят, поработала личная императорская гвардия, если так, то сира Инговеха ждали не самые приятные времена в пыточных мастерских имперских дознавателей.
Ламберт скрипнул зубами. Видимо, упоминание сира Инговеха не показалось ему прикосновением бальзама к старым ранам, скорее слова святого отца были подобны уксусу.
- Если мы коснулись высокопоставленных господ, было бы недурно вспомнить и клир, отче. Например, я слышал, что предыдущий епископ тоже был человек с развитым вкусом и без ложной скромности обставлял свой быт. Поговаривают, только в графстве у него было семь дворцов и резиденций, а когда после его смерти вскрыли личную казну… Впрочем, он-то закончил свой путь вполне благопристойно - на надушенном смертном одре, в окружении почтительных слуг и скорбных лиц.
- Не смейте порочить епископа, капитан! - потребовал святой отец, но без особой уверенности в голосе.
- Отчего же? - хмуро отозвался Ламберт, - Если уж вам вздумалось бичевать грехи, не стоило бы забывать и про прочую публику, пусть даже из черного сословия. Что у вас следующее?
- Лень.
- Смелее, отче! - подбодрила я его, - Это один из моих любимых.
- Сир Хлодовульф! - выдохнул отец Гидеон с таким чувством, точно вонзал кинжал в тело поверженного врага. Обычная кротость священника в эту минуту почти покинула его, взгляд горел, обличающий перст был выставлен прямо, точно ствол лайтера, и даже очки блестели торжественно и бескомпромиссно, - Его имя прославилось даже за пределами Империи, пусть даже завоеванная им слава была такого рода, что ей не позавидовали бы и язычники южных островов. Хлодовульф с детства отличался вялостью и безразличием ко всему окружающему, включая воинскую службу и почетное рыцарское звание. Даже ребенком он мог спать сутками напролет, и если кому-то из слуг и удавалось разбудить его, то только для того чтобы заставить принять пищу и отправить обратно в объятья Морфея. Говорят, в рыцари его определил отец, решивший, что полная невзгод служба под имперским гербом поможет ленивому мальчишке если не выбиться в люди, то хотя бы не позорить род. Несмотря на то, что новоявленный сир Хлодовульф меч держал только во сне, препятствий этому замыслу не случилось. Может, оттого, что его отец был обладателем не только смелых замыслов, но и графской короны. На щите сира Хлодовульфа впору было бы изобразить подушку, но ему пришлось подумать над более представительным гербом, и он выбрал медведя и жабу, которые символизировали, по его мнению, грозность в бою и собственное достоинство. Недруги же расшифровывали его герб иначе - "Сплю как медведь, а если не высыпаюсь, вял как жаба". Однако у сира Хлодовульфа не было излишне много недругов - большая часть военных свершений совершалась обыкновенно им во сне, и враги не преследовали его дальше опочивальни. Тем не менее, рыцарский сан требовал каких-то славных поступков, подобающих сиру, но так как Хлодовульф не был большим любителем выбираться из замка и утверждал, что от сна в походном шатре с ним делается ревматизм и мигрень, никакими значительными подвигами он свое имя не облагородил. Однажды на турнире, когда кто-то поинтересовался, отчего не видать новоиспеченного рыцаря, и в каких кампаниях он успел принять участие за минувший год, кто-то едко заметил - "Не мешайте ему, сир Хлодовульф взял на себя обет за всех нас. Он пообещал вызвать всех демонов ада на бой в час Страшного Суда, а до тех пор почивает, набираясь сил".
- Вы становитесь злоязыки как Альберка, святой отец, - не выдержал Ламберт, - Не пора ли вспомнить о смирении и всепрощении?
- Мы с отче заключили пакт, - объяснила я, - Я приму постриг в монахини, а он взамен обязуется сквернословить, изводить окружающих, хитрить и разить ядом. И, судя по всему, свою часть уговора он уже выполнил авансом…
Но отец Гидеон не собирался так просто замолкать. Освежив свое красноречие глотком розового вина, он продолжил, раскатисто и звучно, как на проповеди:
- Но даже сиру Хлодовульфу оказалось по силам совершить ратный подвиг и, надо думать, он был удивлен этим не меньше прочих. Когда граф Нантский созвал свой штандарт и отправился в Гасконь чтобы проучить тамошнего сеньора, при переправе через Гарронь его войско угодило под сокрушающий обстрел тяжелых орудий и потеряло много знамен, не говоря уже о тысячах обычных солдат, но их-то кто считал… Гасконцы оказались не дураками и ударили всеми силами. Охваченное паникой войско отошло от реки и лишь огромным трудом военачальников сохранило подобие управляемости. От неминуемой резни его спасла только горстка храбрецов, оставшихся на позициях и прикрывших арьергард беглецов. Когда граф прибыл на передовую лично чтобы наказать паникеров и дезертиров, среди изувеченных, покрытых кровью и копотью бойцов, отражавших гасконскую контр-атаку и выстроившихся для награждения, он увидел сира Хлодовульфа в сверкающих латах, на котором не было ни царапины. "Значит, и вы не нарушили своего слова, дорогой друг, оставшись в лагере, в то время как эти мерзавцы поспешили показать спины неприятелю?". "Да, Ваше Сиятельство, - ответствовал немного смущенно храбрый сир Хлодовульф, - Я оставался на месте". "Истинный рыцарь! Почему же вы не ушли вместе с прочими?". "Я спал, Ваше Сиятельство, и не слышал арт-удара". Граф ненадолго задумался, а потом промолвил - "Учитесь, подлецы! Настоящего рыцаря трескотня этих гасконских хлопушек не в силах даже разбудить!" - и одарил его драгоценным кубком и своей милостью.
- Это россказни, - заупрямился Ламберт, - Я тысячу раз слышал эту историю, но ни разу не слышал ей подтверждения.
- Ах так? Надо ли вам подтверждение тому, что когда сир Хлодовульф умер на пятидесятом году своей не очень-то активной жизни, сраженный, как и подобает рыцарю, как и жил, то есть во сне, инфарктом заплывшего жиром сердца, его похороны были сопряжены с рядом неудобств?.. Например, его гроб оказался столь тяжел, что нести его пришлось десяти слугам, а двери замка пришлось в срочном порядке расширять.
- Отлично, святой отец! - подбодрила я его, - Вы в ударе. Еще один натиск и враг разбит!
Но святому отцу не требовалась моя поддержка, и без того он рвался в бой, закусив удила, совершенно забыв про свое обычное благодушие. Видимо, бутыль, из которой выбили пробку, наполнялась не один год.
- Гнев! - возвестил он голосом архангела, - Один из самых страшных смертных грехов! И уж кому он знаком более, чем славному сиру Гунтерику, урожденному барону Веттскому.
Услышав это имя, Ламберт, уже собиравшийся возразить, осекся - видимо, слышал о сире Гунтерике не в первый раз. Его немного потрепанные фланги, все еще не сдавшие позиций, не затрепетали, но вдруг обозначили некоторую неуверенность, точно рыцарские кони заволновались под седлом.