- Охотно, - отозвался священник, - Последний бой не посрамил чести сира Гунтерика, но вряд ли он мог искупить все его предыдущие подвиги. Хорваты наваливались на него десятками и сотнями, но не могли его одолеть - он бился с одержимостью бурого медведя, расшвыривая своих недругов в разные стороны, дробя их головы, отрывая руки, ломая пополам и раздавливая сталью. Улицы умылись кровью, когда безумный барон, в чьих жилах вместо крови с детства тек гнев, в последний раз поднял булаву. Один за другим падали последние его люди, и лишь он один продолжал свою смертоносную пляску, отправляя противников на небеса по нескольку за раз. Его безумие защищало его и в тот раз, но даже оно не было всесильно. Как бы ни был силен жук, угодивший в муравейник, он найдет свой немилосердный конец. Так случилось и с бароном. Пики и пули нападавших не смогли пробить его броню, но удачный удар боевого молота раздробил его внешние батареи, а резерв внутренних был не бесконечен, да и так подточен долгими переходами и бесконечными боями. Уложив очередного противника, он застыл статуей, и вся его чудовищная ярость, заключенная теперь в стальную скорлупу, была бессильна. Должно быть, это было самой страшной минутой в жизни барона - он видел своих врагов, был повержен ими, но не мог шевельнуть даже пальцем. Наверно, в этот миг он окончательно рехнулся. Но и хорваты не могли причинить ему вреда - их старого образца оружие было бессильно уязвить его рыцарский доспех новейшего образца, лишь оставляло вмятины на нем. Но они нашли выход, эти хорваты. Вырыли глубокую яму, наполнили ее до краев жарким углем - и скинули туда облаченное в рыцарский доспех тело, как конскую тушу. Прошло несколько часов, прежде чем барон стал кричать, и еще много часов, прежде чем он замолк. Тогда его вытащили, привязали к столбу и установили перед воротами Вараждина, где он, как говорят, стоит и по сегодняшний день. Плоть внутри доспехов давно изгнила, но сам он служит весомым напоминанием всем горожанам и приезжим о том, в какую пропасть может скинуть душу человеческая гордыня и гнев. Его горькая слава пережила его, она до сих пор гуляет хорватскими степями, только теперь его называют не Кровавой Стрелой, а Жареным Бароном. Так что вы скажете, капитан Ламберт, и этого благородного рыцаря вы назовете образцом добродетели?
Это был разгром, и только высочайшая дисциплинированность войска Ламберта позволила ему сохранить лицо перед неприятелем.
- Он был дурным человеком, - сказал он медленно, - И получил то, что заслужил. Но откуда вам все это известно, святой отец?
- Я же говорил, я исповедовал перед нейро-коррекцией дезертира из его отряда, который был всему этому свидетелем. На него должны были наложить Печать Покаяния пятой степени. Надеюсь, в качестве сервуса он принесет в этом мире больше пользы… Из всего отряда сира Гунтерика уцелели лишь считанные единицы, каким-то чудом вернувшиеся в пределы Империи. Кого догнали и растерзали хорваты, кто погиб от голода и морозов на жестоком обратном пути, кого съели их собственные сослуживцы. Вернулось их человек около десяти, и они не особенно стремились рассказывать о том походе, который позже получил название Восточный Белый Мор.
- А как, вы сказали, назывался тот лагерь, в котором вы его повстречали? - спросил Ламберт со странным напряжением в голосе.
- Лагерь? - переспросил священник, - Если не ошибаюсь, он звался "Брунгильда".
- Что за лагерь? - спросила я, - Я думала, приговоренных сразу отправляют на нейро-коррекцию.
- Не всех, - рассеянно отозвался Ламберт, - Некоторых, самых толковых, отправляют перед этим на год-два в трудовые лагеря. От бездумных сервусов мало проку, а Императору нужны толковые слуги… О!
Глаза его зажглись огнем, точно их озарила изнутри вспышка понимания.
- Вот оно… - прошептал он, - Ну конечно. То-то я думал, что в этом есть что-то знакомое…
- О чем вы, капитан?
- Лагерь "Брунгильда"! Это же очевидно! О Бог мой, меня пора сослать на южную границу, видимо мой мозг окончательно ссохся на этой службе.
- Да скажите вы уже человеческим языком! - воскликнула я, - Не испытывайте мое смирение, а то мне уже хочется приказать Клаудо чтоб он треснул вас сковородой по голове для прояснения красноречия.
- Вы можете… проверить в информатории кое-что? - обратился он ко мне, кажется, не услышав ни слова.
- Охотно. Клаудо, подать либри-терминал! Что вас интересует?
- Нет ли в окрестностях Нанта еще какого-нибудь трудового лагеря… Под названием "Хильда"?
Мне захотелось укусить себя за руку. Быть может, я бы и укусила - если бы рука была мне подвластна.
Дубина! Безмозглая курица! Я мысленно застонала. Вот тебе урок, дурья башка! Забыла про все, кроме себя, забыла про дело, выпустила нити клубка из пальцев, отвлеклась - и вот пожалуйста. Растяпа! Прав был Бальдульф, ума у меня как у сервуса, да и тот лишний… Ведь могла сама навострить уши, когда отец Гидеон помянул про лагерь, живо вспомнить татуировку… Ан нет же, предпочла дуть бутылками вино да слушать застольные разговоры. Великий дознаватель! Ух!..
Злость и раздражение на саму себя получилось задавить с помощью работы - послушные голосовым командам и взглядам, на призрачном экране моего либри-терминала замелькали таблицы, оглавления и схемы.
- Вот… - сказала я прерывистым, как у девчонки на первом свидании, голосом, - Кажется… Ламберт, я прошу у вас прощения. Ваша голова светлее, чем мне думалась раньше. По крайней мере, она годна не только для того чтоб на нее натягивать шлем.
- Очень польщен, - он коротко поклонился, - Значит, вы нашли?..
- Нашла. Трудовой лагерь "Хильда". Располагается на южных окраинах графства. Сведений о нем почти нет, и неудивительно - он не находится в ведении церковников, там хозяйничают люди графа. Так что единственное, что я могу сказать наверняка - он существует. Его упоминания очень редки, но сквозят в архивных статистических справках и прочих обрывочных документах. Боюсь, ничего толкового я отсюда раскопать не могу. Некоторые вещи не созданы для излишнего распространения и, конечно, эти ваши трудовые лагеря относятся к их числу. Мы знаем только то, что наш воришка, стащивший манипул святого и относящийся к мелким сошкам Темного культа, прошел через этот лагерь. Но, дьявол разрази все темные делишки вашего графа, Ламберт, я же сама вскрывала его мозг! Там не было ни следа нейро-коррекции. Кем бы ни вышел из трудового лагеря "Хильда" наш молодчик, он стал точно не законопослушным безмозглым сервусом! Зато понятно, отчего кто-то потратил много усилий чтобы свести эту порочную татуировку. О, наш парень не разбивал сердца никакой Хильде!..
- И что делать? - поинтересовался Бальдульф после того, как я замолчала и в комнате воцарилась напряженная, пронизанная электрическими искрами, тишина, - В лагерь нам и близко не сунуться, тут уж вы не сомневайтесь. Он охраняется покрепче, чем любая тюрьма, шутка ли, если там сидят приговоренные к пятой ступени Печати Покаяния… А начнем сильно расспрашивать - так, пожалуй, и сами погостить там можем. Графские люди, надо думать, таких расспросов не понимают, еще примут за шпионов бретонских… Ох, болото проклятое!..
- Я тут бессилен, - отец Гидеон развел руками, - Не моя епархия, как вы понимаете. Церковь занимается нейро-коррекцией, но не содержанием трудовых лагерей.
- Ясное дело, отче… - я вздохнула, - А вы, Ламберт, что скажете? Я понимаю, что начальника городской стражи не пустят и на порог лагеря, но все-таки вы единственный из нас обличены доверием графа. Не найдете ли вы выход?
- Может, и найду, - решительно сказал Ламберт, поднимаясь. Несчастная скамья затрещала от напряжения, - В любом случае, мне надо навести кое-какие справки. Оставайтесь здесь. Я вернусь, и может быть, с удачей. Отче, на вашем месте я бы особо настойчиво помолился. Прощайте.
Ламберт вышел, дверь за ним тяжело хлопнула. В комнате сразу стало как будто пусто, и даже холоднее.
- Чего стоишь столбом? - буркнула я Клаудо, - Плесни мне еще вина!
OCTAVUS
Ничто не изъято из действия Божией силы!.. Богатство, золото и серебро - не достояние диавола, как думают некоторые, ибо "у верного целый мир богатства, а у неверного - ни обола, а диавол не вернее всех. И Бог ясно говорит через пророка: "Мое серебро и Мое золото"" (Агг. 2, 8), кому хочу, даю это. Только пользуйся им хорошо - серебро не предосудительно. Когда же и хорошим пользуешься худо, тогда, не желая слышать укоризны своему распоряжению, нечестиво возводишь укоризну на Создателя.
Святитель Кирилл Иерусалимский
С уходом Ламберта вся радостная атмосфера, пропитанная сладким жиром, пряностями и медом, пропала, как будто именно он, этот проклятый молчаливый истукан, рождал вокруг себя разговоры и смех. Бальдульф без аппетита ковырял мясо в своей миске, отец Гидеон и вовсе смотрел пустым взглядом в стену, забыв про еду. И даже я потеряла интерес к вину, чего прежде со мной не случалось.
"Как будто члена семьи в один миг потеряли, - зло подумала я, - Было бы чему печалиться. Вот то, что через пару дней отец Гидеон скорее всего лишится головы, куда печальнее".
- Может, они бросят свою охоту? - вслух предположила я, и по взглядам Бальдульфа и отца Гидеона поняла, что в этот момент они думали о чем-то другом, - Я имею в виду, может все не так плохо, как нам видится? Этим весельчакам из Темного культа понадобился отец Гидеон, но не его жизнь. Если бы его хотели убить - убили бы в самую первую ночь, подослав соответствующего специалиста, который, уверена, у них имеется. Но они думали лишь о похищении. И это подтвердил ваш второй гость, который предпочел превратить себя в факел, но не задеть вас. Значит, вы важная фигура в их планах, отче.
- Не могу сказать, что мне это лестно, - пробормотал священник.
- Тем не менее, нам стоит подумать об этом. Пока мы в уязвимом положении - мы не знаем нашего противника, а значит, не знаем и того, чего от него ожидать. Когда охотник идет в лес, он знает, на кого охотится, поэтому может трактовать в нужном свете приметы и следы. Мы же пока блуждаем в темноте. Мы знаем, что в Нанте существует темный культ, и что ему нужен живой священник. Для чего - мы не знаем. Быть может, если мы это узнаем, мы увидим в темноте хоть лучик, за которым можно будет следовать… Отец Гидеон, из всех нас вы наибольший специалист по Темным культам. Что вы скажете на этот счет?
Было видно, что отцу Гидеону не хочется говорить на эту тему, но он все же отозвался.
- Хотел бы я знать, Альберка… Скорее всего, речь идет о человеческом жертвоприношении.
Он сказал это так спокойно, точно обсуждал рецепт жареного поросенка с хреном.
- И священник в качестве жертвы, конечно, предпочтительнее?
- Если предполагается не просто бытовой ритуал, а особенный, с целью оскорбления Господа через мученическую смерть его слуг - да.
- Ну хорошо… Какие-то из известных Темных культов славились своей любовью к подобного рода… делам?
Отец Гидеон наморщил лоб, отчего очки сделали попытку сползти на нос.
- Боюсь, я не считаю себя специалистом в этом вопросе. Какие-то общие детали… В конце концов Темные культы давно стали достоянием истории, а мы, люди, обычно слишком самонадеянны чтобы озираться…
- Вполне самокритично, святой отец, но постарайтесь напрячь память.
- Да к чему вам это?
- Для начала было бы неплохо определить, что это за культ вылупился в Нанте. Является ли он своего рода правонаследником какого-то из культов прошлого, канувших в Лету, или же новичком на поле. Итак?
- Итак… - покорно пробормотал отец Гидеон, - Итак… Во времена расцвета Темных культов практика принесения в жертву священников была весьма распространена. Из тех культов, которые этим занимались на постоянной, так сказать, основе, могу вспомнить "Живых и мертвых", "Каинову дщерь", "Серую Долину", "Кархадонию", "Мертвых детей"… Десятка два, пожалуй, будет. Так как Церковь всегда старалась защитить своих пастырей, практиковать подобное могли лишь самые распространенные, дерзкие и опытные культы. Для мальчишек, озорства ради заколовшего черного козла на могильной плите в полночь, подобное вряд ли было доступно.
- Хорошо, а если взять новое время, скажем, века два-три назад?
- В этот период Темные культы потеряли в большинстве своем свою былую силу, так что еще меньше. Обычные жертвоприношения устраивались на каждом шагу. Отроки, животные, рабы… Но похитить священника, убить его и остаться безнаказанными - это было не в пример сложнее. Лишь три-четыре культа были способны совершить нечто подобное. Та же "Кархадония", "Пилатаниды", "Ядовитый мед", "Тоско"… Из тех, что я помню. Вероятно, у кого-то из этих проклятых чудовищ появились злые и резвые дети.
- Значит, не верите, что за вас взялись неофиты?
- Вы правы, не верю. Слишком профессионально, слишком дерзко.
- Мне не знаем, сколько лет или даже веков этот культ провел в подполье. Скрытность - их козырь. Они могли долгое время таиться, пробуя свои силы, прежде чем приступить к чему-то серьезному. Сколько в нашем графстве за год пропадает людей из черни? Несколько тысяч. Никто не может поручиться, что часть из них не оказалась на алтаре. Были у перечисленных вами культов какие-то особые черты, которые могли бы выдать их?
- Адепты не носят гербов, - слабо улыбнулся священник, - Хотя своеобразный почерк был у многих. Например, "Пилатиниды" совершали жертвоприношения каждый третий месяц. Что компенсировалось его садистским изуверством. Тело привязывали к алтарю и в течении двух-трех недель накачивали всякими адскими смесями, созданными в их лабораториях, которые символизировали кровь Дьявола. От одних у жертвы открывались язвы, как при бубонной чуме, и она медленно умирала в жестоких мучениях, от других выгнивало нутро, а члены отсыхали. Их химики славились своей изощренной изобретательностью. Бывали и более страшные вещи, ведь богатство культа позволяло ему получить в распоряжение неплохие лаборатории. Некоторые яды уничтожали всю костную и хрящевую ткань, превращая человека в подобие медузы или наполненного вином бурдюка. Или…
- Черт вас возьми, отче, мы же за столом!..
- О, простите, Альберка, я увлекся. "Кархадония" была одним из наиболее таинственных культов, о ней и по сей день мало что известно. И уж точно неизвестно, какими ритуалами они обставляли свои жертвоприношения. Кто еще… Точно можем вычеркнуть "Тоско" - их адепты отличались особенным темпераментом, и жертвоприношения совершались добровольными смертниками, которые бросались в толпу перед церковью, обвязавшись зажигательными гранатами. Иногда использовали снайперов для убийства неугодных из числа священников. Тайное похищение - не их почерк. А вот "Ядовитый мед" подходит. Скользкие были ребята, и очень опасные. Впрочем, столь же и прагматичные. Они воздавали почести Сатане, но делали это не со слепым фантатизмом, а с холодной логикой профессионалов. Устранение неугодных, запугивание, ложные следы, клевета… Это были настоящие шпионы своего дела. Они не пели дьявольских молитв на мертвых языках, не зажигали черных свечей, не тыкали никого обсидиановыми кинжалами. Их жертвоприношения отличались высокой жестокостью, но они всегда были направлены на какую-то, вполне земную, цель. Своих недругов, мученически убитых, они любили ночью подкинуть на ступени церкви с соответствующей запиской. Или распять на башне ратуши.
- Я бы не стала ссориться с такими. Итак, четкого следа у нас нет. Мы не знаем, что с вами намеревались делать далее. Может быть, убийца собирался обездвижить вас, разместить в нарисованной кровью пентаграмме на полу вашей же спальни, вспороть вам живот и вычертить вашими внутренностями какой-то каббалистический символ чтобы потом вырезать ваше сердце и сожрать на месте. Или же собирался просто оглушить вас и утащить в мешке куда-нибудь под город, в заброшенные каменоломни, где тысячи опьяненных наркотическими зельями адептом день и ночь плясали бы вокруг вас, тыкая иглами…
- Альберка!..
- Ой, простите. Теперь и я увлеклась. Под наш случай попадают как минимум три культа - и это только из новейших, действовавших после проклятых чумных веков. Возможно, имеет смысл сосредоточиться на структуре, а не на атрибутике… Какого сорта люди участвовали в них?
- Как я уже говорил, верхушку практически любого культа составляли высокородные.
- Насколько? - не очень понятно спросила я.
- Самый верх. Это определяется не столько социальным положением на аристократической пирамиде, сколько… кхм… складом характера. Люди, склонные к изуверству, к насилию, к всяческому извращению, болезненно самолюбивые, излишне страстные, чрезмерно порочные, самодовольные… У дьявола есть тысячи дорог, и каждая из них ведет прямиком в ад.
- Самый верх… - повторила я задумчиво, - Его Сиятельство граф?
Отец Гидеон даже вздрогнул, и уставился на меня, как на говорящую жабу.
- Помилуй вас Бог, Альберка! Я много лет знаю графа Нантского. Он, конечно, не святой человек… кхм… отнюдь не святой. Но приписывать ему членство в Темном культе - это уж чересчур.
- Судя по слухам и некоторым обрывкам из рассказов Ламберта, граф отличается известным уровнем самолюбия и даже болезненной гордости.
- Как и все высокородные господа, Альберка, как и все они.
- Вы знаете о нем больше меня, я и в глаза-то его не видала. Как бы вы его охарактеризовали, отче?
- Нелепая игра… - проворчал отец Гидеон, - Да, граф самолюбив, но в той мере, которая позволительна при его положении. Он истый аристократ, кровь от крови своего благородного отца. Очень тяжел в ярости, но, справедливости ради, редко в нее впадает. В благодушном расположении очень приятен - отличный собеседник, прекрасно образованный, умнейший и умеющий к себе расположить. Знаток искусства, но, опять же, лишь в той мере, насколько это считается обязательным для его круга.
- Любит поиграть в войну, - подсказала я, - И тратит много денег на своих игрушечных солдатиков.
- Ваше счастье, что здесь нет нашего капитана, - тонко улыбнулся отец Гидеон, - Уж он-то утроил бы вам взбучку!.. Нет, я бы не сказал, что граф переигрывает. Да, ему нравятся боевые горны, грохот орудий и развевающиеся знамена, его штандарт - один из сильнейших во всей Империи, да и прошлое его неразрывно связано с войной. Как вы знаете, в великих войнах прошлых веков он воевал плечом к плечу с самим Императором, да и после никогда надолго не забывал этой забавы. Но Нант - крупное и богатое графство, как вам известно. Оно никогда не знало мира. Распри с соседями, отражение набегов, вечная война с бретонцами на западе, мятежи, смуты… Граф Нантский жесток, когда того требуют обстоятельства, но я бы сказал, что эту жестокость он держит в узде. Нет, он не садист и не рвущийся к власти фанатик.
- Женщины?.. - предположила я.
- Вне подозрений. Супруга и несколько… э-э-э… фавориток. Ни с какими скандалами на этой почве не связан, к противоестественному удовлетворению своих страстей так же тяги не имеет.
- Деньги?
- Обеспечен и не отличается расточительностью или скупостью. Еще и меценат - по большому счету, только благодаря его пожертвованиям мой собор до сих пор стоит на этой земле.
- Удивительно достойный человек, - сказала я не без сарказма, и по тому, как дрогнули губы отца Гидеона, было заметно, что сарказм понят, - Но ведь у него должны быть грехи! Есть у всякого, есть и у него!
- Если вы ожидаете, что я нарушу тайну исповеди…
- Упаси Бог! Только ваше мнение, ничего больше.