- Я не знаю Рияда, - сказала Нура. Рияд был столицей ее страны, когда та была объединена властью дома Саудов. Он по-прежнему был великим городом.
- А где Мекка?
- Макках, - поправила меня она. Она поразмыслила, затем уверенно ткнула пальцем куда-то мне за спину.
- Значит, там, - сказал я. - Хорошо. Но как Далеко?
Нура только плечами пожала. Она знала не слишком много.
- Прости, - сказала она. - Старый шейх задавал те же самые вопросы. Может, дядя Хассанейн знает больше.
Старый шейх! Я так зациклился на своих страданиях, что забыл о Папе.
- Старый шейх жив?
- Да, благодаря тебе и мудрости шейха Хассанейна. Когда Хиляль и бен-Турки нашли вас в дюнах, они подумали, что вы оба мертвы. Они вернулись в лагерь и если бы вечером не рассказали шейху Хассанейну о вас, вы были бы мертвы без сомнения.
Я уставился на нее во все глаза.
- Хиляль и бен-Турки бросили нас там? Она пожала плечами.
- Они подумали, что вы умерли. Я вздрогнул.
- Я рад, что им пришло в голову вспомнить о нас, когда они уютно сидели у общего костра.
Нура не уловила моей иронии.
- Дядя Хассанейн привез вас в лагерь. Это его шатер. Старый шейх в шатре бен-Мусаида. - При этом имени она опустила глаза.
- А где же спят твой дядя и бен-Мусаид?
- Они спят с прочими, не имеющими шатров. На песке у костра.
Это, естественно, заставило меня почувствовать себя несколько виноватым, поскольку я знал, что в пустыне ночью очень холодно.
- А как старый шейх? - спросил я.
- Крепнет с каждым днем. Он очень пострадал от солнца и жажды, но не так сильно, как вы. Он выжил благодаря вашему самопожертвованию, шейх Марид.
Я не помнил никакого самопожертвования. Я не помнил ничего о том, как мы шли. Наверное, Нура заметила мое замешательство, поскольку наклонилась и коснулась моих розеток.
- Это, - сказала она. - Ты неправильно использовал их и теперь страдаешь, но это спасло жизнь старому шейху. Он хочет поговорить с тобой. Дядя Хассанейн сказал, что завтра к тебе можно будет прийти.
Мне стало легче на душе, когда я узнал, что Фридландер-Бей в лучшем состоянии, чем я. Я надеялся, что он сможет восполнить некоторые пробелы в моей памяти.
- Сколько я тут пролежал?
Она подсчитала в уме, затем ответила:
- Двенадцать дней. Бани Салим хотели пробыть в Бир-Балаг только три дня, но дядя Хассанейн решил остаться здесь до тех пор, пока ты и старый шейх не оправитесь настолько, чтобы перенести поездку. Некоторых в племени это решение рассердило, особенно бен-Мусаида.
- Ты уже упоминала его. Кто такой этот бен-Мусаид?
Нура потупила взгляд и тихо проговорила:
- Он хочет жениться на мне.
- М-м. А ты как к нему относишься?
Она посмотрела мне в глаза. Я прочел гнев в ее глазах, хотя и не мог сказать, на меня ли она гневается или на своего ухажера. Девушка встала и молча вышла из шатра.
Я не хотел, чтобы она уходила. Я намеревался попросить у нее чего-нибудь поесть и передать дяде, что мне хотелось бы еще один укол соннеина. Вместо этого я попытался улечься поудобней и стал думать о том, что рассказала мне Нура.
Мы с Папой чуть не погибли в этой пустыне, но я до сих пор не знал, кто в этом виноват. Меня не удивило бы, если бы все это оказалось связанным с Хаджаром, а через него - с Реда Абу Адилем. Последнее, что я помнил, - это то, что я сидел на борту суборбиталки и ждал, когда мы взлетим. Все, что случилось потом: полет, посадка, цель, которая привела нас в самое сердце пустыни, - выпало из моей памяти. Я надеялся, что вспомню, когда окрепну, или, может быть, у Папы будет более четкая версия того, что с нами случилось.
Я решил сосредоточить весь свой гнев на Реда Абу Адиле. Хоть сейчас я и чувствовал себя довольно спокойно, я понимал, что все еще нахожусь в смертельной опасности. Даже если Бани Салим разрешат нам ехать с ними до Мугшина - где бы это ни было, - устроить наше возвращение в город будет чрезвычайно сложно. Мы не сможем показаться на люди без того, чтобы не попасть под арест. Нам придется избегать особняка Папы. Для меня ступить на территорию Будайина будет чрезвычайно опасно.
Однако все это в будущем. Сейчас нам хватало насущных проблем. У меня не было твердой уверенности в том, что Бани Салим долго будут дружелюбны. Я догадывался, что бедуины гостеприимны, пока мы с Папой не вылечимся. После этого ни за что нельзя будет поручиться. Когда мы станем способны заботиться о себе, племя вполне может сделать нас пленниками и выдать врагам. Ведь за это они смогут получить вознаграждение. Надо быть начеку.
Одно я знал точно: если Хаджар и Абу Адиль виноваты в том, что с нами случилось, они дорого за это заплатят. Я был готов в этом поклясться.
Мои мрачные размышления прервал Хассанейн, который бодро приветствовал меня.
- Вот, шейх, - сказал он, - поешь. - Он подал мне круглый пресный хлеб и чашку какой-то жуткой белой жидкости. Я посмотрел на него. - Верблюжье молоко, - сказал он.
Этого я и боялся.
- Бисмилла , - прошептал я. Я отломил кусок хлеба и съел его, затем отпил из чашки. Верблюжье молоко на самом деле оказалось неплохим. Глотать его было гораздо проще, чем вонючую воду из козьего бурдюка.
Шейх Хассанейн присел на пятки рядом со мной.
- Некоторые из Бани Салим беспокоятся, - сказал он. - Они говорят, что если мы будем ждать слишком долго, то получим в Мугшине мало денег за наших верблюдов. Кроме того, нам нужно найти другое место для выпаса. Через два дня мы отправляемся. Вы должны быть готовы.
- Конечно, мы будем готовы.
"Ха-ха, - подумал я. - Только вот шнурки поглажу".
Он кивнул.
- Поешь еще хлеба. Попозже Нура принесет тебе фиников и чая. Вечером, если пожелаешь, сможешь поесть жареной козлятины.
Я был так голоден, что сглодал бы и сырую тушу. В хлебе и в молоке был песок, но мне было наплевать.
- Поразмыслил ли ты над тем, что с тобой приключилось? - спросил Хассанейн.
- Да, о мудрый, - ответил я. - Я не помню подробностей, но я много и упорно думал о том, отчего я настолько приблизился к смерти. Я смотрел также и вперед. И я увидел, что это принесет плоды.
Вождь Бани Салим кивнул. Я подумал: "Не знает ли он, о чем я думаю? Интересно, слышал ли он имя Реда Абу Адиля?"
- Это хорошо, - сказал он подчеркнуто безразличным тоном. Потом поднялся, чтобы уйти.
- О мудрый, - сказал я, - не дашь ли ты мне чего-нибудь против боли?
Он посмотрел на меня сузившимися глазами:
- Разве тебе по-прежнему больно?
- Да. Теперь я окреп, хвала Аллаху, но тело мое все еще страдает от перенесенных невзгод.
Он что-то пробормотал себе под нос, но открыл свой кожаный мешок и приготовил инъекцию.
- Это в последний раз, - сказал он. Затем сделал мне укол в бедро.
Мне пришло в голову, что у него, возможно, было мало лекарств. Хассанейну приходилось лечить все травмы и болезни племени, и, возможно, я уже потребил большую часть его обезболивающих препаратов. Я пожалел, что эгоистически использовал этот последний укол. Вздохнул и стал ждать, пока соннеин подействует.
Хассанейн ушел из шатра, и снова появилась Нура.
- Говорил ли кто-нибудь тебе, сестра моя, что ты прекрасна? - спросил я. Я не был бы так смел, если бы в этот момент наркотик не начал распускать свои лепестки у меня в мозгу.
Нура очень смутилась. Она закрыла лицо покрывалом и села на свое место у стены. Она не говорила со мной.
- Прости меня, Нура, - невнятно пробормотал я.
Она смотрела в сторону, и я выругал себя за тупость. Затем, как раз перед тем как погрузиться в теплый, чудесный сон, она прошептала:
- А я правда так красива?
Я криво усмехнулся, и мой разум поплыл из этого мира.
Глава 3
Память стала ко мне возвращаться. Я вспомнил, что сидел рядом с Хаджаром на борту суборбитального корабля, а напротив сидели Фридландер-Бей и Хаджаров головорез. Хаджар, этот грязный коп, с удовольствием посматривал на меня, покачивая головой и злобно хихикая. Я поймал себя на мысли о том, насколько трудно мне будет свернуть его костлявую шею и оторвать голову.
Папе удавалось сохранять спокойствие. Он не собирался доставлять Хаджару удовольствия, показывая, что тот его достал. Чуть погодя я тоже постарался сделать вид, что Хаджара и его гориллы не существует. Я убивал время, представляя всевозможные несчастные случаи и то, как они оба погибают.
Через сорок минут полета, когда челнок достиг высшей точки параболы и заскользил вниз к пункту назначения, из задней кабины, отдернув штору появился высокий человек с худым лицом и огромными черными усами. Это, как я понял, был кади, гражданский судья, который принимал решение по делу, в котором были замешаны мы с Папой, в чем бы нас ни обвиняли. Мое настроение не улучшилось, когда я увидел, что он одет в серую униформу и кожаные сапоги офицера чаушей.
Он глянул на пачку бумаг, что держал в руке.
- Фридландер-Бей? - спросил он. - Марид Одран?
- Вот и вот, - сказал лейтенант Хаджар, ткнув в нас большим пальцем.
Кади кивнул. Он по-прежнему стоял в проходе позади нас.
- Очень тяжелое обвинение, - сказал он. - Вам лучше признаться и просить о помиловании.
- Послушайте, приятель, - сказал я, - я еще ничего не слышал! Я даже не знаю, что нам приписывают! Как мы можем признаться? Нам даже не дали возможности подать жалобу!
- Можно я скажу, ваша честь? - вмешался Хаджар. - Я взял на себя смелость подать жалобу от их имени для экономии времени и городских средств.
- Это совершенно противозаконно, - пробормотал кади, шелестя бумагами. - Но поскольку вы подали обе жалобы по незнанию, то я не вижу в этом проблемы.
Я стукнул кулаком по подлокотнику кресла:
- Но вы только что сказали, что нам было бы лучше…
- Спокойно, племянник, - невозмутимо сказал Папа и повернулся к кади.
- Прошу вас, ваша честь, скажите, в чем нас обвиняют?
- О, в убийстве, - рассеянно сказал судья. - В убийстве первой степени. Теперь, если все…
В убийстве? - воскликнул я, услышал смех Хаджара, обернулся и бросил на него яростный взгляд. Тот от страха заслонил лицо руками. Головорез ударил меня по лицу. Я в ярости повернулся к нему, но он просто сунул мне под нос дуло своего игломета. Я немного поутих.
- И кого мы якобы убили? - спросил Папа.
- Минуточку, у меня где-то записано, - сказал кади. - Вот. Полицейского офицера по имени Халид Максвелл. Преступление было раскрыто помощником шейха Реда Абу Адиля.
- Я так и знал, что тут замешан Реда Абу Адиль, - прорычал я.
Халид Максвелл… - сказал Отец. - Я никогда не знал человека с таким именем.
- Я тоже, - сказал я. - Даже и не слышал об этом парне.
- Это один из моих наиболее доверенных подчиненных, - сказал Хаджар. - Город и полиция понесли тяжелую утрату.
- Мы не делали этого, Хаджар! - крикнул я. - И ты это знаешь!
Кади сурово посмотрел на меня.
- Слишком поздно отрицать, - сказал он. Казалось, вислый нос и густая растительность под ним были чересчур тяжелым грузом для его смуглого лица. - Я уже вынес вердикт.
Папа слегка забеспокоился:
- Вы уже вынесли решение, даже не позволив нам представить свою версию событий?
Кади похлопал по пачке бумаг:
- Все факты здесь. Здесь показания свидетелей и отчет лейтенанта Хаджара о расследовании. Слишком много задокументированных показаний, чтобы оставались хоть малейшие сомнения. А что вы сможете мне сказать? Что не вы совершили это грязное преступление? Конечно, ведь так вы мне и говорили. Я не намерен тратить время и слушать вас. У меня есть это! - Он снова похлопал по бумагам.
- Значит, вы вынесли вердикт, - сказал Папа, - и признали нас виновными.
- Точно, - ответил кади. - Виновны в том, в чем вас обвиняют. Виновны в глазах Аллаха и вашего приятеля. Однако смертный приговор придется отменить из-за горячей просьбы о помиловании со стороны одного из самых уважаемых граждан города.
- Шейха Реда? - спросил я. У меня снова заболел живот.
- Да, - сказал кади. - Шейх Реда подал мне апелляцию от вашего имени. Из уважения к нему вы не будете обезглавлены во дворе мечети Шимааль, как того заслуживаете. Вместо этого вас отправят в изгнание. Вам навсегда запрещается появляться в городе под страхом ареста и немедленной казни.
- Ну, - язвительно промолвил я, - прямо камень с плеч! И куда вы нас везете?
- Этот челнок направляется в княжество Азир, - сказал кади.
Я посмотрел на Фридландер-Бея. Он снова принял безмятежный вид старого мудрого человека. Мне тоже немного полегчало. Я ничего не знал о княжестве Азир, кроме того, что оно выходит к Красному морю южнее Мекки. Азир был лучше многих мест, куда нас могли выслать. В Азире мы могли бы найти возможность подготовить возвращение в город. Это потребует много времени и денег - многим придется давать взятки, - но в конце концов мы вернемся. Я уже предвкушал свою встречу с Хаджаром.
Кади перевел взгляд с меня на Папу, затем кивнул и удалился в заднюю кабину. Хаджар подождал, пока он уйдет, и разразился громким грубым хохотом.
- Ну! - воскликнул он. - Что ты на это скажешь?
Я схватил его за глотку прежде, чем он сумел увернуться.
Головорез поднялся со стула и пригрозил мне иглометом.
- Не стреляйте! - в притворном ужасе кричал я, все сильнее стискивая горло Хаджара. - Пожалуйста, не стреляйте!
Хаджар пытался что-то сказать, но я пережал ему горло. Его лицо приобрело цвет райского вина.
- Отпусти его, племянник, - сказал, немного подождав, Фридландер-Бей.
- Прямо сейчас, о шейх? - спросил я. Я еще держал его.
- Прямо сейчас.
Я отшвырнул Хаджара. Он глухо стукнулся затылком о переборку. Раскашлялся, хватая воздух ртом, пытаясь продышаться. Головорез опустил игломет и снова сел. Мне показалось, что лично его самочувствие Хаджара не волнует. Я решил, что он ценит лейтенанта ненамного выше, чем я, и пока я не убил Хаджара совсем, могу делать с ним все, что захочу.
Хаджар с ненавистью посмотрел на меня.
- Ты еще пожалеешь об этом, - прохрипел он.
- Не думаю, Хаджар, - ответил я. - Мне кажется, что воспоминание о твоей багровой роже с выпученными глазами скрасит мне все трудности предстоящей жизни.
- Сядь на место и заткнись, Одран, - процедил Хаджар сквозь зубы. - Только шевельнись еще или пикни, и этот парень разворотит тебе морду.
Мне это все равно начало надоедать. Я откинул голову, закрыл глаза и подумал, что по прибытии в Азир мне еще могут понадобиться силы. Я чувствовал, как заработали маневровые двигатели и пилот направил огромный челнок по длинной пологой дуге к западу. Мы снижались, выписывая спирали в ночном небе.
Челнок задрожал, затем раздались протяжный гул и пронзительный вой. Хаджаров бандюга испугался.
- Включилось посадочное устройство, - сказал я.
Он коротко кивнул. Затем корабль опустился и с визгом проехался по бетону. Снаружи, насколько я видел, не было огней, но я был уверен, что мы находимся на огромной посадочной площадке. Через некоторое время, когда пилот затормозил челнок почти до конца, я смог разглядеть очертания ангаров, гаражей и прочих сооружений. Корабль остановился, хотя до терминала мы не доехали.
- Сидеть на месте, - приказал Хаджар.
Мы сидели, прислушиваясь к завываниям кондиционера. Наконец из задней кабины снова появился кади. Он по-прежнему держал в руках бумаги. Достал одну страницу и зачитал:
- "Свидетельствую, что рассмотрел деяния взятых под стражу членов общества, опознанных как Фридландер-Бей и Mapид Одран, и признал их действия явно преступными и оскорбительными для Аллаха и всех братьев во Исламе. Обвиняемые признаны виновными и в наказание будут подвергнуты изгнанию. Пусть они сочтут это благом и проведут остаток дней своих, взыскуя близости Господней и прощения людского". - Затем кади прислонился к переборке и поставил на бумаге свою подпись. Подписал и копии, чтобы мы с Папой имели по экземпляру. - Теперь идем, - сказал он.
- Иди, Одран, - сказал Хаджар.
Я встал и пошел по проходу мимо кади. Громила шел следом, за ним - Папа. Хаджар замыкал шествие. Я обернулся к нему. Его лицо было на удивление мрачным. Наверное, он думал о том, что вскоре мы окажемся вне его власти и что его, забавам приходит конец. Мы спустились по сходням на бетонную площадку, потягиваясь и зевая.
Я очень устал и проголодался, несмотря на все то, что съел на торжестве у эмира. Я окинул взглядом летное поле, пытаясь найти что-нибудь полезное в смысле информации. На стене одного из низких темных зданий я увидел большую, выведенную от руки надпись: "Наджран".
- Вам что-нибудь говорит слово "Наджран", о шейх? - спросил я Фридландер-Бея.
- Заткнись, Одран, - сказал Хаджар. Он повернулся к своему горилле: - Следи, чтобы они не болтали и не делали глупостей. Ты за них отвечаешь.
Головорез кивнул. Хаджар и кади пошли к зданию.
- Наджран - столица Азира, - сказал Папа.
Ему было плевать на головореза. Со своей стороны, бандюге тоже было плевать на то, что мы делаем, лишь бы мы не пустились бегом через летное поле.
- У нас тут есть друзья? - спросил я.
Папа кивнул:
- У нас почти везде есть друзья. Проблема в том, как до них добраться.
Я не понял, что он имеет в виду.
- Ну, ведь Хаджар и кади через некоторое время вернутся на борт челнока, так ведь? А после этого, как я понимаю, мы будем предоставлены сами себе. Тогда мы сможем разыскать этих самых друзей и получить хорошую, мягкую постельку, чтобы провести в ней остаток ночи. Папа печально улыбнулся мне:
- Ты и в самом деле думаешь, что наши неприятности на этом кончились?
Моя уверенность уже не была такой непоколебимой.
- А разве нет? - спросил я.
И, словно подтверждая тревоги Папы, появились Хаджар и кади, а с ними - крепкий парень в униформе, вроде как у копов, с винтовкой, болтавшейся под мышкой. Вид у этого парня был не особенно умный, но при оружии он нам с Папой был не по зубам.
- Поговорим об отмщении после, - шепнул мне Папа прежде, чем Хаджар подошел к нам
- Шейху Реда? - спросил я.
- Нет. Тем, кто подписал приказ о нашей депортации, будь то эмир или имам мечети Шимааль.
Это заставило меня кое о чем задуматься. Я никогда не понимал, почему Фридландер-Бей так тщательно старается не задевать Абу Адиля, как бы тот его ни провоцировал. Любопытно, что бы я ответил, если бы Папа приказал мне убить эмира шейха Махали? Конечно, эмир не принял бы нас нынешним вечером столь радушно, если бы знал, что сразу после его приема нас похитят и отправят в ссылку. Я предпочитал думать, что шейх Махали не знал о том, что с нами происходит.
- Вот ваши подопечные, сержант, - сказал Хаджар жирному копу.