Сержант кивнул. Он осмотрел нас и нахмурился. На бляхе было выбито его имя: "Аль-Бишах". У него был огромный живот, который выпирал между пуговиц его пропотевшей рубашки. Лицо заросло четырех- или пятидневной черной щетиной, во рту торчали сломанные почерневшие зубы. У него были набрякшие веки, и я подумал: это потому, что его разбудили посреди ночи. От его одежды несло гашишем, и я понял, что коп проводил одинокие ночные дежурства с наргиле .
- Дайте-ка подумать, - сказал сержант. - Молодой парень спустил курок, а вот этот грязный старый дурак в красной феске, значит, мозг всей операции. - Он закинул голову и разразился хохотом. Веселился он явно от гашиша, раз даже Хаджар не поддержал его.
- Очень хорошо, - сказал последний. - Они ваши. - Лейтенант повернулся ко мне: - Прежде чем мы расстанемся, Одран, я скажу тебе еще кое-что. Знаешь, за что я первым делом примусь завтра?
В жизни не видел такой гнусной ухмылки.
- Нет, а что? - спросил я.
- Я собираюсь прикрыть твой клуб. А знаешь, что я сделаю потом? - Он подождал, но я не стал продолжать игру. - Ладно, я тебе скажу. Я собираюсь арестовать твою Ясмин за проституцию, а когда затащу ее в свою глубокую норку, то посмотрю, что в ней так тебе нравилось.
Я очень гордился собой. Год или два назад я дал бы ему в зубы, несмотря на присутствие головореза. Теперь я повзрослел, и потому просто стоял, бесстрастно глядя в его сумасшедшие глаза. Стоял и повторял себе: "Ты убьешь его в следующий раз. Ты убьешь его в следующий раз". Это удержало меня от глупостей, особенно под прицелом двух дул.
- Подумай об этом, Одран! - воскликнул Хаджар, когда они с кади снова взобрались по трапу на борт. Я даже не обернулся.
- Ты поступил мудро, племянник, - сказал Фридландер-Бей.
Я посмотрел на него и понял, что мое поведение произвело на него приятное впечатление.
- Я многому научился от вас, дед мой, - сказал я. Это ему тоже понравилось.
- Ладно, - сказал местный сержант, - пошли. Я не хотел бы тут оставаться, когда этот насос взлетит. - Он показал дулом винтовки в сторону темного здания, и мы с Папой двинулись впереди него через взлетную полосу.
Внутри было темно, но сержант аль-Бишах не стал включать свет.
- Идите по стеночке, - сказал он.
Я ощупью шел по узкому коридору, до поворота. За поворотом оказалась маленькая комната с видавшим виды столом, телефоном, механическим вентилятором и маленькой сломанной голосистемой. Рядом стоял стул, и сержант тяжело плюхнулся на него. В углу оказался другой стул, и я усадил на него Папу. Я стоял, прислонившись к грязной оштукатуренной стене.
- Теперь, - сказал коп, - я скажу, что с вами сделаю. Вы сейчас в Наджране, а не в какой-нибудь захудалой деревне. В Наджране вы никто, зато я - кое-что значу. Посмотрим, сможете ли вы мне пригодиться, а если нет, пойдете в тюрьму.
- Сколько при тебе денег, племянник? - спросил Папа.
- Немного. - Я взял с собой мало денег, поскольку думал, что во дворце эмира они мне будут не нужны. Обычно я носил деньги в карманах своей галабейи, как раз на такой случай. Я пересчитал то, что было в левом кармане, получилось немногим больше ста девяноста киамов. Я не собирался показывать этой собаке, что в другом кармане у меня есть еще деньги.
- Даже настоящих денег нет? - возопил аль-Бишах. Однако он сгреб монеты в ящик стола. - А старикан?
- У меня совсем нет денег, - ответил Папа.
- Очень плохо.
Сержант вынул зажигалку и поджег гашиш в наргиле . Наклонился и сунул мундштук в зубы. Я слышал, как булькает в трубке вода, и унюхал запах черного гашиша.
- Можете идти по камерам, у меня их две. Или у вас есть еще чего-нибудь, что может мне понравиться?
Я подумал о своем церемониальном кинжале.
- Как насчет этого? - спросил я, выложив его на стол.
Он покачал головой.
- Деньги, - сказал он, отпихивая кинжал.
Я подумал, что он делает большую ошибку, поскольку кинжал был украшен золотом и драгоценными камнями. Может, ему негде было спрятать такую дорогую вещь… - Или кредит, - добавил он. - У вас есть банк, в который можно позвонить?
- Да, - ответил Фридландер-Бей. - Звонок будет стоить дорого, но вы сможете через банковый компьютер перевести деньги на свой счет.
Мундштук выпал изо рта аль-Бишаха. Он выпрямился.
- Вот это мне нравится! Только за звонок платишь ты. Отправь счет на свое имя, ладно?
Жирный коп подвинул к нему телефон, и Папа перечислил длинный ряд цифр.
- Теперь, - сказал Папа сержанту, - сколько вы хотите?
- Хорошую, жирную взятку! - сказал он. - Такую, чтобы я почувствовал. Если будет мало, пойдете за решетку. Можете засесть тут навсегда. Кто узнает, где вы? Кто заплатит за вашу свободу? Это ваш шанс, братец.
Фридландер-Бей посмотрел на него с нескрываемым отвращением.
- Пять тысяч киамов, - сказал он.
- Дай-ка подумать, сколько это в настоящих деньгах? - Он помолчал несколько секунд. - Не, лучше возьмем десять тысяч.
Я уверен, что Папа заплатил бы и сто, но коп даже и подумать не мог столько запросить. Папа помедлил, затем кивнул.
- Ладно, десять тысяч. - Он снова заговорил по телефону, затем передал его сержанту.
- Что? - спросил аль-Бишах.
- Назовите компьютеру номер вашего счета, - сказал Папа.
- А, тогда ладно. - Когда перевод денег был закончен, этот жирный дурак сделал еще один звонок. Я не расслышал, о чем шла речь. Он повесил трубку и сказал: - Я тут вызвал вам кое-какой транспорт. Вы мне тут, в Наджране, не нужны. Отпустить вас с этого летного поля я тоже не могу.
- Ладно, - сказал я. - Тогда куда?
Аль-Бишах продемонстрировал мне все свои короткие, гнилые зубы.
- Пусть это будет для вас сюрпризом.
Выбора у нас не было. Мы ждали в этом вонючем участке, пока не прибыл транспорт. Сержант встал из-за стола, взял винтовку и повесил ее на плечо, указывая нам, чтобы мы первыми шли к летному полю. Я был просто счастлив выйти из этой узкой, темной комнаты.
Оказавшись под чистым, безлунным ночным небом, я увидел, что челнок Хаджара уже улетел. На его месте стоял маленький сверхзвуковой вертолет с военными номерами. Воздух был полон визга его реактивных двигателей, а сильный ветер донес до меня кислые пары капавшего на бетонную площадку топлива. Я посмотрел на Папу, который только слегка пожал плечами. Нам ничего не оставалось делать, как только идти туда, куда указывал человек с винтовкой.
Мы прошли по пустому полю ярдов тридцать, не пытаясь оказать сопротивления. И тем не менее аль-Бишах подошел сзади и двинул меня по затылку прикладом винтовки. Я упал на колени, в глазах заплясали цветные точки. Голова раскалывалась от боли. Меня чуть не вырвало.
Рядом я услышал протяжный стон и, обернувшись, увидел Фридландер-Бея, беспомощно распростертого возле меня на земле. То, что жирный коп ударил Папу, разозлило меня больше всего. Я шатаясь поднялся на ноги и помог Папе встать. Его лицо посерело, взгляд был невидящим. Хорошо, если у него нет сотрясения мозга. Я медленно повел старика к открытому люку вертолета.
Аль-Бишах смотрел, как мы поднимаемся на борт. Я не обернулся в его сторону, но за ревом вертолетных моторов услышал, как он прокричал:
- Еще раз покажетесь в Наджране, и вы - трупы!
Я показал на него пальцем.
- Радуйся, пока можешь, гнида! - крикнул я. - Недолго осталось!
Он только ухмыльнулся в ответ. Второй пилот вертолета захлопнул люк, и я попытался поудобнее устроиться на жесткой пластиковой скамье рядом с Фридландер-Беем.
Я сунул руку под кафию и осторожно ощупал затылок. Когда я вынул руку, на пальцах была кровь. Я повернулся к Папе и с радостью увидел, что лицо его снова обрело краски.
- Ты в порядке, о шейх? - спросил я.
- Хвала Аллаху, - ответил он, слегка поморщившись.
Больше мы ничего не сказали, поскольку наши слова потонули в реве вертолетных двигателей. Я сидел и ждал, что случится дальше. Сержанта аль-Бишаха я поставил в списке вторым после лейтенанта Хаджара.
Вертолет сделал круг над летным полем и устремился к какой-то таинственной цели. Долгое время мы летели прямо, ни на дюйм не отклоняясь от курса. Я сидел, охватив руками голову, мучительно пульсирующая боль в затылке отсчитывала секунды. Потом я вспомнил, что у меня есть набор нейтральных программ. Я вынул их, снял кафию и вставил модик, блокирующий боль. И сразу почувствовал себя в сто раз лучше, к тому же я сумел обойтись без химии и болеутоляющих препаратов. Однако долго я этим пользоваться не смогу, иначе это тяжело отразится на моей центральной нервной системе.
Я ничем не мог помочь Папе. Он молча страдал, пока я лежал, прижимаясь лицом к пластиковому окошечку в двери люка. Долгое время я не видел внизу ни огонька, ни города, ни деревни, ни даже одинокого дома. Я решил, что мы летим над водой.
Когда солнце начало подниматься впереди и справа по борту, я понял, что ошибался. Все это время мы летели на северо-восток. Согласно моей мысленной карте это означало, что мы направляемся в самое сердце Аравии. Я и не представлял, как мало населена эта часть мира.
Я решил убрать блокирующий боль чип через полчаса после того, как его вставил. Я выдернул его, ожидая, что меня вновь охватит волна боли, но был приятно удивлен. Теперь это была обычная, вполне переносимая головная боль. Я снова надел кафию. Затем встал с пластиковой скамьи и пошел к кабине пилота.
- Доброе утро, - сказал я первому и второму.
Второй пилот повернулся и посмотрел на меня.
Он долго рассматривал мое княжеское одеяние, однако удержался от вопросов.
- Сядь на место, - сказал он. - Не дергай нас, пока мы пытаемся управлять этой хреновиной.
Я пожал плечами.
- Будто мы не могли весь путь пройти на автопилоте. Вы вообще-то умеете водить?
Второму пилоту это не понравилось.
- Иди на место, - сказал он, - или я прикую тебя к скамье.
- Да я не хотел причинить вам беспокойства, - сказал я. - Никто ничего нам не сказал. Разве у нас нет права узнать, куда мы направляемся?
Второй пилот отвернулся.
- Слушай, - сказал он, - вы со стариканом убили какого-то несчастного сукиного сына. И теперь у вас больше нет никаких прав.
- Какой ужас, - пробормотал я и пошел назад к скамье.
Папа посмотрел на меня. Я лишь покачал головой. Он был небрит, лицо его прочертили дорожки грязи, он потерял свою феску, когда аль-Бишах ударил его по затылку. В полете он, однако, пришел в себя и был почти таким, как прежде. У меня было предчувствие, что нам обоим вскоре понадобится вся наша сообразительность.
Пятнадцатью минутами позже я почувствовал, что вертолет снижается. Посмотрел в окошечко и увидел, что мы уже не движемся вперед, а висим над красновато-бурыми барханами, что тянутся во все стороны до самого горизонта. Вертолет протяжно зажужжал, над люком загорелся Зеленый свет. Папа коснулся моей руки, но я не мог объяснить ему, что происходит.
Второй пилот отстегнул ремень безопасности и выбрался из кресла. Осторожно прошел через грузовое отделение к нашей скамье.
- Прилетели, - сказал он.
Что значит "прилетели"? Тут один песок. Ни деревца, ни даже кустика!
Второму пилоту было на это наплевать.
- Я знаю лишь то, что мы должны выкинуть вас здесь, в землях Байт Табити.
- Что такое Байт Табити?
Второй пилот хитро ухмыльнулся.
- Это племя бадави, - сказал он. - Остальные племена зовут их леопардами пустыни.
"Да, ты прав", - подумал я.
- И что сделают с нами эти Байт Табити?
- Ну, не думаю, что они примут вас как давно потерянных братьев. Советую установить с ними добрые отношения.
Мне все это не нравилось, но что я мог поделать?
- Значит, вы просто собираетесь посадить вертолет и выбросить нас в пустыне?
- Нет, - покачал головой второй пилот. - Мы не будем садиться. У вертолета нет песчаных фильтров. - Он потянул рычаг и открыл люк.
- Но мы же в двадцати футах над землей! - вскричал я.
- Ну, это можно исправить, - сказал второй пилот.
Он поднял ногу и выпихнул меня наружу. Я упал на теплый песок, пытаясь сгруппироваться в момент удара. К счастью, я не переломал себе ног. Вертолет поднимал сильный ветер, бросая песок мне в лицо. Я едва мог дышать. Я попытался использовать кафию по назначению - чтобы прикрыть ею нос и рот от искусственной песчаной бури. Прежде чем я успел обернуться, я увидел, как пилот выталкивает из люка Фридландер-Бея. Я сделал все, что мог, чтобы смягчить Папе падение. Он тоже ушибся не слишком сильно.
- Это убийство! - крикнул я, перекрывая шум вертолета. - Мы здесь не выживем!
Пилот развел руками.
- Байт Табити на подходе. Можете полежать здесь до их появления.
Он сбросил нам пару больших фляг. Затем захлопнул крышку люка. Мгновением позже вертолет сделал круг по восходящей и полетел назад.
Мы с Папой остались в одиночестве посреди Аравийской пустыни. Я поднял фляги и встряхнул их. Они обнадеживающе булькнули. Интересно, на сколько дней нам этого хватит? Я подошел к Фридландер-Бею. Он сидел под горячим утренним солнцем и потирал плечо.
- Я могу идти, племянник мой, - сказал он, предвосхищая мой вопрос.
- Думаю, тогда нам следует идти, о шейх, - сказал я. У меня не было ни малейшего понятия насчет того, что делать дальше. Я не знал, где мы и куда нам направиться.
- Давай сначала помолимся Аллаху, чтобы он указал нам путь, - сказал он.
Почему бы и нет? Папа решил, что мы сейчас в чрезвычайной ситуации, потому нам не следует тратить нашу драгоценную воду для омовения перед молитвой. В такой ситуации разрешено использовать чистый песок. А его было в избытке. Он снял свои башмаки, я - сандалии, и мы были готовы приблизиться к Аллаху, как предписывает благородный Коран.
Он определил направление по восходящему солнцу и повернулся лицом к Мекке. Я расположился с ним рядом, и мы повторили привычные стихи молитвы. Когда мы закончили, Папа вдобавок прочел стих из второй суры Корана, включающий строки: "И на того, кто нападает на вас, нападайте так же, как он".
- Хвала Аллаху, владыке миров! - прошептал я.
- Велик Аллах! - ответил Папа.
Теперь пришло время подумать, как нам выжить.
- Думаю, нам нужно как следует все обмозговать.
- Размышления - не для пустыни, - сказал Папа. - Мы не сможем надумать себе ни еды, ни воды, ни защиты.
- Вода у нас есть, - сказал я, протягивая ему одну из фляг.
Он открыл ее и отхлебнул глоток, затем закрыл флягу и повесил ее через плечо.
- У нас есть немного воды. Остается подумать, хватит ли ее.
- Я слышал, под землей есть вода, даже в самых сухих пустынях.
Думаю, я говорил это только для того, чтобы поддержать его дух. Его или свой. Папа рассмеялся:
- Ты вспоминаешь сказки, которые тебе рассказывала твоя мать: о храбром принце, который заблудился в песках, и об источнике сладкой воды, которая начинает бить из подножия горы, у которой он стоит. В этой жизни такого не случается, мой дорогой. Твоя наивная вера не выведет нас из этого гиблого места.
Я понимал, что он прав. Может, в молодости он имел опыт выживания в пустыне? Папа никогда не говорил о своей молодости. Я решил, что в любом случае следует положиться на его мудрость. Я понял, что если заткнусь на некоторое время, то, может быть, останусь жив. Может, заодно и научусь чему. Это тоже не помешает.
- Что нам делать дальше, о шейх? - спросил я.
Он смахнул рукавом пот со лба и огляделся.
- Мы где-то в южной части Аравийской пустыни, - сказал он. - В Руб-аль-Хали.
Пустая четверть. Это меня не обнадежило.
- Где тут ближайший город? - спросил я.
Папа коротко улыбнулся мне:
- В Руб-аль-Хали нет городов. Ни единого города на четверть миллиона квадратных миль песка. Здесь, конечно, есть маленькие группы кочевников, странствующих по дюнам, - они двигаются от источника к источнику, выискивая пастбища для своих верблюдов и коз. Если мы надеемся найти источник, то удача должна привести нас к одному из бедуинских кланов.
- А если нам это не удастся?
Папа провел по фляге рукой:
- Здесь по галлону воды на каждого. Если мы е станем идти днем, постараемся тщательно экономить воду и проходить, сколько сможем, в ночные холодные часы, то проживем четыре дня.
Это было хуже моих самых пессимистических предположений. Я тяжело опустился на песок. Много лет назад, когда я ребенком жил в Алжире, я читал об этих местах. Я подумал, что книги не слишком преувеличивали их ужас. Это делало название Руб-аль-Хали более страшным, чем Сахара. Сахара была нашей пустыней, и я не мог поверить, что где-нибудь на Земле может быть место более безлюдное, чем она. Похоже, я ошибался. Я также вспомнил, что некий западный путешественник в своих мемуарах назвал Руб-аль-Хали "местом Великого зла".
Глава 4
Согласно мнению отдельных географов Аравийская пустыня есть продолжение Сахары. Большая часть Аравийского полуострова безлюдна и пуста. Населенные районы расположены вдоль Средиземного, Красного и Аравийского морей, потом у Аравийского залива - другие зовут его Персидским - и в плодородном полумесяце на месте древней Месопотамии.
Сахара обширнее, но в Аравийской пустыне больше песка. Будучи мальчишкой, я представлял себе Сахару выжженной, бесконечной, полной песка, но это не слишком верно. Сахара большей частью состоит из каменистых плато, сухих, покрытых гравием равнин и гряд открытых ветрам гор. Пески занимают только десять процентов территории пустыни. Часть Аравийской пустыни, называемой Руб-аль-Хали, в этом смысле превосходит Сахару на тридцать процентов. Насколько я понимал, она представляла собой песок от края до края, и больше ничего.
А какая разница?
Я прищурил глаза, почти закрыл, и посмотрел на мучительно яркое небо. В этом смертельно опасном месте было хорошо лишь то, что оно было слишком опасно, даже для стервятников. Я был избавлен от лишающего мужества зрелища кружащих в вышине крылатых пожирателей падали, ожидающих, когда я соизволю умереть.
Я просто решил не умирать. Я не говорил об этом с Фридландер-Беем, но был уверен, что он чувствует то же самое. Мы сидели с подветренной тороны высокой, нанесенной ветром дюны. Я подумал, что температура уже достигла сотни градусов по Фаренгейту, а то и выше. Солнце вскарабкалось высоко, но полдень еще не наступил - скоро станет еще жарче.
- Пей воду, когда почувствуешь жажду, племянник мой, - сказал мне Папа. - Я видел людей, умиравших от обезвоживания, потому что они слишком тряслись над своими флягами. Пить слишком мало воды - все равно что лить ее на землю. На такой жаре тебе понадобится около галлона в день. Две-три кварты не сохранят жизни.
- У нас только по галлону на душу, о шейх, - сказал я.
- Когда эта вода кончится, найдем еще. Мы можем наткнуться на тропу, иншалла . Даже в центре Руб-аль-Хали есть тропы, и они могут вести от колодца к колодцу. Если же нет, то будем молиться. Вся наша надежда на то, что дождь шел не слишком давно. Иногда в углублении у подножия дюны можно найти сырой песок.