- Он мог и должен был меня прикончить. Но не стал. Поспешил к тебе. Чем ты его так обидел?
- Побил. Накануне вечером.
- Тогда ясно, - кивнул он. - Одного я не могу понять: как тебе это удалось? Несколько минут держать за защитой зрелого оборотня, а потом еще хряснуть его на ножи… Не читал о таком никогда и не слышал. Откуда это в тебе?
- Не знаю.
- Я тоже…
Мы помолчали.
- Хочу тебя попросить, - тихо сказал Кузьма, - не рассказывай Рите о том, что было в подвале.
- Она обязательно спросит.
- Пусть. Скажешь: пришли, отыскали, унесли домой.
- Поскользнулся, упал, очнулся - гипс?
- Что-то вроде того, - улыбнулся он.
- Хорошо.
- Спасибо, - сказал он, согнав улыбку с лица. - За все. За то, что сделал для нее до вчерашней ночи, а за подвал - особо. За вчерашнее, по уму, не спасибо надо говорить, а в ноги кланяться. Только я, извини, сейчас не смогу - больно, - виновато улыбнулся он и вытер глаза. - Ты не думай, я найду способ…
- Успокойся! - грубо ответил я, чувствуя, как и у меня защипало глаза. - Зарыдаем сейчас… Я только боюсь, что Рита сама раскопает. Она такая. А потом еще и напишет - грозилась…
- Не будет она об этом писать! - махнул рукой Кузьма.
- Это кто тут решает за меня? - послышалось с крыльца. Мы, не сговариваясь, обернулись.
Рита стояла, подбоченясь, задорно поглядывая на нас. Я заметил, что, несмотря на ранний час, она была в вечернем платье - в том, что было на ней в ресторане, и туфельках на каблуке. Над лицом она тоже успела поработать: столько косметики на ней я еще не видел.
- Здравствуй, воробышек! - весело сказал Кузьма, вставая. - Проснулась?
- Давно!
- Как себя чувствуешь?
- Замечательно!
Она сбежала с крыльца и подошла к столу. Осталась стоять.
- Ничего не болит? - продолжил Кузьма.
- Нет! - пожала она плечами. - А разве нужно?
- Это я на всякий случай, - уточнил Кузьма. - Ты помнишь, что с тобой произошло?
- Да. Я вышла из магазина - машины нет. Тут ко мне подошла какая-то "монашка" и сказала, что Аким уехал в монастырь - там апостолов нашли. Я еще очень разозлилась, - она бросила быстрый взгляд на меня, - но пошла за ней. Мы спустились в подвал, и там кто-то очень большой и сильный схватил меня сзади, закрыл ладонью рот и нос. Я пыталась вырваться, но тут все поплыло…
- Больше ничего не помнишь?
- Несколько раз приходила в себя… Темно, вокруг холодные стены, дышать трудно… И лежу на чем-то неудобном…
Кузьма бросил на меня предостерегающий взгляд. Я понял: Рите лучше не знать, на чем "неудобном" она лежала.
- Где вы меня нашли? - спросила Рита, присаживаясь к столу.
- В подвале, - улыбнулся Кузьма. - Там, где тебя оставили.
Рита с подозрением посмотрела сначала на него, потом на меня.
- Правда, воробышек! - улыбнулся Кузьма. - Приехали, спустились, нашли, вынесли. Вот Аким подтвердит, - указал он меня. - Он тебя и нес.
- Почему он, а не ты?
- Аким сильнее.
- А ты что делал?
- Рядом шел. Дорогу показывал. Чтобы не заблудились.
- Врешь ты все! - спокойно сказала Рита. - Ты всегда врунишкой был, а теперь вот еще и Акима с пути сбиваешь. Спустились, вынесли, - передразнила она. - У меня вся блузка в крови. Чья кровь?
- Это не человеческая! - поспешил Кузьма. - Собачка там одна была, вредная, забирать тебя не позволяла. Аким ей сделал немножко бо-бо, с нее и накапало.
- Так я и поверила! - хмыкнула Рита. - Подрались, наверное, между собой, нос кому-то расквасили.
Она внимательно посмотрела сначала на него, потом на меня.
- Носы, вроде, в порядке. Кому досталось?
- Какая разница? - примиряюще улыбнулся Кузьма. - Главное: все живы и здоровы…
- Ты мне тут турусы не разводи! - стукнула Рита кулачком по столу. - Приехал, командует… Тебя кто звал сюда? Сидел бы на своей конференции! Раз уж бросил меня…
- Прости, воробышек! - виновато сказал Кузьма. - Понимаешь: это было их условием: не приглашать журналиста, который написал. Даже не говорить ему ничего. Они опасались, что все - твоя выдумка, и хотели подстраховаться.
- Не надо было соглашаться на такие условия!
- Очень заманчивое было предложение, - вздохнул Кузьма. - Думал: приеду домой, объясню…
- И я, конечно, растаю от счастья… Примчался сюда, командует: что мне не писать, что мне не писать… Буду!
- Зачем? - Кузьма улыбнулся в усы.
- Как зачем? Это моя работа. Мне за нее деньги платят!
- Для тебя это не деньги.
- Что ты хочешь этим сказать? - растерялась Рита.
- Что такая состоятельная женщина как ты может позволить себе не заниматься поденщиной.
- Состоятельная?
- Именно. Ты не забыла, что этой весной мы нашли в лесу сумку с деньгами. Свыше полутора миллиона долларов? Была твоя статья… Тебя еще разыграли по телефону, сказав, что за это положена премия?..
Рита смотрела на него, широко открыв глаза.
- Премия не положена, - спокойно продолжил Кузьма, - а вот вознаграждение в размере до двадцати пяти процентов от стоимости находки в соответствии с Гражданским Кодексом… По документам нашедшим значусь я один, поэтому я и пошел в банк, чьи деньги мы отыскали. Они, конечно, очень не хотели платить! - Кузьма заулыбался. - Но я сказал, что это дело находится на контроле в одной нехорошей газете, где работает одна очень вредная журналистка…
Рита замахнулась, и Кузьма сделал вид, что испугался.
- Словом, начали они волынку тянуть, стало ясно, что двадцать пять процентов не отдадут. Можно было в суд, но адвокаты у них - волки… Словом, подписал я договор на пятнадцать процентов. От найденной суммы в банке минус восемь процентов за инкассацию за границу подпорченных сыростью бумажек. Остальное перевели в рубли и высчитали налог. Получилось в пересчете на доллары сто сорок семь тысяч. Деньги уже зачислены на мой счет - я звонил из-за границы, узнавал… Половина по закону и справедливости принадлежит тебе.
- Это правда? - спросила Рита осипшим голосом.
- Такими вещами не шутят. Так что у тебя есть семьдесят три с половиной тысячи долларов. Не так много, но теперь ты сама можешь выбирать, где тебе работать, где жить. И с кем жить.
- Что значит с кем?
Рита вскочила из-за стола.
- Ты что, откупиться от меня хочешь? Затем сюда и приехал? Да я тебя…
Она подбежала к Кузьме и, прежде чем я успел ее удержать, сильно толкнула его в грудь. Кузьма охнул.
- Что? Что там?
Рита торопливо расстегивала ему рубашку. Резко раздвинула края. Я отвернулся - второй раз смотреть на шрам не хотелось.
- Что это?.. Так это твоя кровь?.. Это тебя в подвале?.. Из-за меня?.. Вот почему ты не мог меня нести… Кузьма…
Она заплакала.
- Ну что ты, воробышек! - Кузьма ласково утирал ей лицо здоровой рукой. - Рана - ерунда. Заживет…
- Это он нашел тебя в подземелье - там, где никто даже не предполагал искать, - заговорил я, понимая, что тем самым отрезаю себе всякую надежду, но, чувствуя, что не могу этого не сказать. - Если бы не он, мы бы никогда… В подвале был зверь. Тот самый, что убил Татьяну Сергеевну и деда Лешу. Хотел и нас… Спасая тебя, Кузьма едва не погиб! А еще раньше он сказал, что в монастыре спрятали женщину, которую он любит больше жизни, и, чтобы найти ее, он, если потребуется, взорвет монастырь к чертовой матери!
- Он так сказал?
На ресницах Риты блестели росинки. Я кивнул.
- Кузьма…
Она склонилась и бережно поцеловала его в раненое плечо. Уткнулась лицом ему в шею.
- Ну что ты, воробышек, - бормотал Кузьма, гладя ее по вздрагивающим плечам, - подумаешь… Это все ерунда, до свадьбы заживет.
- До чьей свадьбы? - быстро спросила она, сразу перестав всхлипывать.
- Ну вот! Опять ловишь меня на слове…
* * *
- Женщины! - проворчал Кузьма, когда Рита убежала в дом поправлять размытую слезами косметику. - В секретную командировку в глухой городок приезжаем на ярко-красном, с узорами автомобиле - таком, что даже те, кто машинами не интересуется, обратят внимание. К утреннему чаю выходим в вечернем платье и в боевой раскраске. А потом удивляемся…
- Это она для тебя так оделась и накрасилась, - возразил я.
- Знаю, - вздохнул Кузьма. - Разумеется, я всю жизнь об этом мечтал.
- Она тебя любит. Очень.
- Откуда знаешь?
- Она говорила.
- Вовремя я приехал, - задумчиво сказал Кузьма, окидывая меня оценивающим взглядом. - Раз до таких признаний дошло, дело осталось за малым. Хорошо, что ты не блондин.
- ??
- Первую жену у меня увел такой же двухметровый гренадер. Блондин, эсэсовец гадский, - пояснил Кузьма. - И отчего их к дылдам тянет? Чуть опять не прозевал… Первые ее отчеты я читал, улыбаясь, - продолжил он, - особенно про этого еретника в одежде девятнадцатого века. Их уже сто лет никто не видел. И тут на тебе - в Горке! Колдун, который умер, не предав свою силу, бродит с позапрошлого века! Невозможно еретника сто лет сохранять! Его же кормить надо! А ест он в три раза больше живого. Их в предыдущие века из-за этого сами родственники уничтожали - объедали семью. Сразу было ясно: кто-то забавляется. Если б знать тогда, чем кончится…
- Не надо было тебе уезжать.
- Теперь и сам знаю, - вновь вздохнул Кузьма. - Но не мог отказаться. Жутко интересно. Такие люди! Епископы, архиереи - и как только смогли столько собрать! А отношение к фактам? Меня даже на детекторе лжи проверили.
- И ты согласился?
- Почему бы и нет? Любопытно.
- Результаты их устроили?
- Вполне. Правда, накануне меня два дня допрашивали. Каждую детальку требовали! Вплоть до того, сколько мерцающих искорок видел в чаше. Зато потом… Сразу три епископа предложили рукоположить меня в священники. Еле отбился. Один особенно доставал. Говорил: не готов священником, давай я тебя хотя бы дьяконом сделаю! Хорош был бы дьякон, рыскающий аки серый волк по ночам! У меня теперь духовник есть, обзавелся на конференции. Как я ему это на исповеди расскажу? Выгонит!
Он раздосадовано умолк, и некоторое время мы слушали неотчетливые голоса, доносившиеся из дома. Судя по всему, разговаривали Дуня с Ритой. Слышались восклицания и громкий смех.
- Скажи, - робко спросил я, улучив момент, - а как это?..
Я не договорил, но он понял.
- Не успел толком почувствовать. Сколько я был в той шкуре? Помню смутно… Первое ощущение - свобода: все, что обременяло меня, человека, исчезло - остались сила и злость. Даже не злость - ярость необыкновенная. Непреодолимое желание вцепиться, рвать на куски…
Он виновато взглянул на меня.
- Когда мы ехали обратно, и я сидел позади… Шея твоя была совсем близко, и я слышал, как в артериях журчит кровь. Так хотелось полоснуть по ней клыками! Извини…
- Поэтому ты положил морду на грудь Риты?
- Если б не она, я бы не вернулся к себе, - твердо сказал он.
- Повезло нам, что ее в подвале сразу не задушили. Спешили, видно…
- Да нет, не спешили, - мрачно возразил Кузьма. - Это специально. Чтобы подольше мучилась… Гнида! Все продумал. Ты обратил внимание: стенка, за которой прятали сокровища, была выложена в полкирпича, а та, где нашли Риту, - в полный? Мужик вроде нас с тобою сумел бы ее выбить ногами, пока кладка свежая, а вот женщина… Она и так чудом выжила. Видимо, где-то в старой стене есть трещина, через которую воздух поступал. Иначе задохнулась бы…
Он вдруг заулыбался, глядя мне за спину. Я оглянулся. На крыльце стояли Рита и Дуня. Рита была обычных в джинсах и футболке, а Дуня красовалась в вечернем платье Риты и ее туфлях. Радостно поглядывала на меня. Рита даже взбила ей волосы. Все стало ясно: пришло время прощальных подарков…
4
Рита и Кузьма уехали сразу после завтрака. Рита так спешила отвезти Кузьму к лучшим столичным медикам, что мы едва успели обменяться на прощание телефонами и адресами. А спустя час приехали за мной…
Ночью, сразу после нашего возвращения из монастыря, Дуня позвонила Виталику, а тот уже сделал, что нужно. Спустившись в подземелье и ужаснувшись увиденному, Виталик опечатал монастырь и выставил у него усиленную охрану. Остался и сам - на всякий случай. Поэтому выглядел он уставшим. Но довольным: дело о страшных убийствах в Горке можно было считать раскрытым.
- И где они только держали эту зверюгу! - удивленно сказал он голосом, в котором радости было больше, чем изумления. - Никто никогда ту собаку не видел и не слышал. Может, "монашки" знали? Жаль, уехали. Ищи их сейчас…
Я не стал ему рассказывать о версии Кузьмы - он бы не поверил. Да и я сам…
- Отца Константина нашли? - спросил с надеждой.
- Все обыскали - нигде нет! - сокрушенно ответил Виталик. - Вещи его на месте, одежда в комнате, где он жил, разбросана… Наверное, убежал впопыхах. Найдем! Уже объявили в розыск…
Я не стал его разочаровывать: розыск, так розыск…
Часам к одиннадцати к монастырю под вой сирен и всполохи мигалок подкатила целая колонна. Из первой машины вышел Владимир Петрович Павленко, за ним, кряхтя, выбрался Михаил Андреевич Рыбцевич. Оба светила отечественной исторической науки сразу направились ко мне.
- Показывай, что нашел! - велел мне научный руководитель.
Но до показа дошло не сразу. Сначала машины скорой помощи увезли из монастыря три трупа. Еще двух мертвых женщин обнаружили в третьей замурованной нише, до которой мы с Кузьмой не добрались. Кладка там была давняя, стенку пришлось долбить ломами. Оба трупа были одеты в голубые платья "монашек". Как я понял, скорее всего, Татьяна и Жанна, о "счастливой" судьбе которых я подслушал в коридоре монастыря от круглолицей, счастья своего так и не обрели. Константину Жирову и Кнуру не нужны были возможные свидетели "особого послушания". Как торопливо сообщил мне Виталик, вместе с экспертами работавший в подземелье, ран на шее у женщин не оказалось - скорее всего, их просто задушили перед тем, как замуровать.
- Знаешь, кем Жиров работал на "химии"? - спросил меня Виталик и, не дожидаясь ответа, сообщил довольно: - Каменщиком. Дома строил. Говорят, неплохо получалось. В кладовке монастыря мы еще при первом обыске нашли оцинкованное корыто, в котором мешали раствор, начатый мешок цемента и с полсотни кирпичей. Древних, монастырских, со следами сбитого старого раствора. Но тогда внимания не обратили - не то искали…
Следом за медиками четверо милиционеров, ругаясь и отплевываясь, вытащили из подземелья труп огромного черного зверя. Чтобы не таскать его вверх-вниз, волокли через двор и притвор храма. Бросили на площади. Вспомнив просьбу деда Трипуза, я, морщась, вытащил из трупа три ножа и протер их заранее заготовленной тряпицей.
- Это что такое? - заинтересовался Павленко, взяв один из ножей. - Откуда такая необычная форма?
Разглядев старинную гравировку на лезвиях и серебряную чеканку на рукоятках, Владимир Петрович зацокал языком. Но я невежливо отобрал нож, сказав, что это частная собственность, которую следует срочно вернуть. Мне не хотелось расспросов…
- Вы совсем не думаете о науке! - обиделся Павленко. - Мало чего ваш дед просил! Это же уникальный экземпляр…
К счастью в этот момент нас пригласили в подвал, а там Владимир Петрович мгновенно забыл о ножах и о деде Трипузе…
Следственная группа, работавшая в подземелье, по уговору не тронула мешки - она стояли там, где мы бросили их ночью. Павленко, заглянув в первый же, только тихо охнул. Свет в подвале подключили еще утром, поэтому профессор Рыбцевич, которого я сразу отвел к нумизматической коллекции, прилип к мешку и, выудив очередную монету, что-то мычал, разглядывая ее в лупу. Я не мешал. Личная коллекция ведущего нумизмата страны, которую он собирал сорок лет и подарил затем университету, по сравнению с богатством, собранным здесь, выглядела жалкой горсточкой медяков…
Если бы не молчаливые люди в штатском, приехавшие вместе с профессорами и неслышно сопровождавшие нас, мне вряд ли удалось вытащить обоих докторов наук из подземелья. Старший из штатских, устав ждать команд от светил, взял инициативу в свои руки: его шустрые подчиненные один за другим стали опечатывать мешки и перегружать их в бронированный фургон, бывший в колонне. Не все мешки оказались неподъемными, но большинство двое плечистых оперативников тащили, кряхтя и постанывая от натуги. Когда подземелье опустело, оба профессора, отогнав всех к лестнице, взяли фонари и тщательно обследовали каждый сантиметр пола - вдруг при переноске обронили что…
Бронированный фургон доставил груз в местное отделение банка, где для нас уже были приготовлены просторная комната, столы и целая груда брезентовых инкассаторских мешков разного размера. Здесь и началась адова работа, продолжавшаяся двое суток - с небольшими перерывами на еду и короткий сон. Ценности следовало не только пересчитать, но и правильно внести в опись. На этом категорически настояли оба профессора. Они хорошо знали, что может произойти с кладом, записанным как "монеты старые: серебряные и медные, всего 482 штуки".
Мы работали на три стола. Павленко занимался посудой, оружием и драгоценностями; Рыбцевич - нумизматической коллекцией; мне доверили простейшее - считать монетное серебро. Хотя его было целых четыре мешка, дело оказалось легким: оборотная монета была всего нескольких номиналов, чеканки двух веков. Российских денег в мешках не оказалось: граф Чишкевич, очевидно, был настолько уверен в победе Наполеона, что не стал их сохранять.