* * *
На столе перед фигурами в черных балахонах лежала книга.
– По-твоему, это она? – задумчиво спросила фигура № 1.
Сегодня глава Ордена был в прекрасном расположении духа. На тьме под капюшоном это было буквально написано.
Седвик пожал плечами.
– Кто знает? Я купил ее у одного коллекционера сегодня утром. Заплатил десять тысяч. Думаю, в этом месяце сумму безвозмездно-добровольных взносов следует увеличить и сделать еще э-э-э… безвозмезднее.
– И штрафовать тех, кто не рассчитается вовремя. Чтоб неповадно было не платить добровольные взносы.
– Блестящая мысль, сэр.
Когда глава Ордена бывал в ударе, гениальные идеи из него так и сыпались.
– Так что с книгой? – призвала вернуться к делам насущным фигура № 1.
– Это прекрасно сохранившийся экземпляр древнего трактата "О ядах и противоядиях". Чрезвычайно редкая вещь.
– Что ж, проведем экспертизу.
Фигура № 1 выдрала с мясом титульный лист.
– Может, первая страница обычная? – предположил Седвик. – Для отвода глаз?
Фигура № 1 разорвала напополам следующую.
– Возможно, и эта ненастоящая, – не сдавался Седвик. – Маскировка, и все такое.
Фигура № 1 нахмурила брови.
Третья страница сдалась без боя, а четвертая и так была надорвана. Глава Ордена пересек комнату и бросил трактат "О ядах и противоядиях" в камин. Надо отдать книге должное – горела она прескверно.
Седвик задумчиво поворошил пепел кочергой, раздумывая, как еще можно потратить десять тысяч. Впрочем, в комнате стало немного теплее.
* * *
Круглое окно библиотеки запорошило снегом. N стоял, обычно отстраненно-холодный и невозмутимый, пытаясь отрезать кончик сигары маникюрными щипчиками. Человек, известный Ульрику под прозвищем Коммивояжер, скучал рядом. Он даже привстал на цыпочки, чтобы взглянуть в окно. Что так заинтересовало N? Обычно он с Башней старается держаться подальше от шумных сборищ, а уж маячить на глазах у целой толпы из-за какого-то варварского Турнира. Нонсенс!
День ото дня Столица Метеоритов делалась все популярнее, тут и там рыскали полицейские в штатском, а N, вопреки здравому смыслу, оставался у всех на виду.
Зрителей на стадионе собралось раза в три больше, чем на прошлом испытании. Приехали репортеры из всех крупных городов, включая Готтлиб. Торговля метеоритами и частями от Механического Человека расцвела.
– Он шериф второй день, а преступники уже выстраиваются в очередь, чтобы попасть в тюрьму. Боюсь представить, что будет, когда он станет мэром!
В голосе N, всегда таком отстраненном и безмятежном, послышался намек на эмоцию. Что это? Неужели гнев?
– Ты про Ульрика?
– А про кого же? Знаешь этого парня?
N обернулся, но ничего как будто не изменилось. Разве что теперь Коммивояжер мог сколько влезет любоваться рядом пуговиц и безупречно отглаженным воротничком белоснежной сорочки.
– Клиентов не выбирают, – проворчал Коммивояжер и поставил чемодан на пол. Рука с механизмами весила прилично, он уже устал таскать ее повсюду. Не будь Билли столь ценным компаньоном, можно было бы доверить его одному из этих кретинов, Скорблу, Вилберну или Тошноту.
Тогда, в библиотеке, он согласился помочь щенку лишь по одной причине: вторым испытанием была игра в блэкджек, а неудачники в азартных делах специалисты аховые. Но посмеяться не вышло. Сам Коммивояжер карты любил и упустить случай сразиться с победителем второго этапа Турнира Самоубийц не мог.
Разумеется, о том, чтобы менять печать, и речи не шло. Коммивояжер собирался выиграть пару конов и отчалить. А если "клиент" вздумает артачиться – кончить на месте.
Однако ни с первым, ни со вторым не сложилось.
Везло ублюдку, как самому черту. Никому и никогда Коммивояжер так не проигрывал. И что прикажете делать? Эти трое разлеглись на полу – только что не храпят, – из подручных один Билли остался. Пришлось выполнить часть обещания. Сумму нарочно покрупнее назвал, чтоб отвязался.
Но клиент дал добро.
Это меняло дело. За полмиллиона он не то что черту, дьяволу печать сменит. Пусть мальчишка принесет деньги, а там… Взять ребят понадежнее, запудрить мозги, а как зазевается – стрельнуть в затылок. И дело с концом.
– Держись от нашего нового шерифа подальше, – посоветовал N, вновь отворачиваясь. – А то еще арестует. И убери эту гадость с моего ковра.
– Да уж, с такими, как он, до беды недалеко, – обиженно засопев, Коммивояжер поднял чемодан. Пожалуй, если держать Билли обеими руками, пальцы затекут не так быстро.
– Что ему надо? Оружие?
– Хочет сменить печать, – буркнул Коммивояжер, мечтая о тележке на колесиках.
– Вот как? – В отстраненном и безмятежном голосе послышался интерес. – И что у него за печать?
– "НЕУДАЧНИК", какая ж еще?
– Неудачник? – N опять развернулся. – Неудачник?! Я встречал неудачников! Будь он неудачником, все закончилось бы на первом испытании! Да я скорее поверю, что он бухгалтер, чем в эту чушь!
Коммивояжер впервые видел N рассерженным. Что за день, сплошные сюрпризы!
* * *
Почтовый ящик выплюнул новую порцию писем. Пол был завален конвертами разных форм и размеров, попадались даже шестиугольные. Облепленные марками и штемпелями, они стекались отовсюду.
В большинстве писем говорилось, какой Ульрик молодец и как все восхищаются его смелостью, находчивостью и силой духа. В других делались разнообразные предположения, какая печать подошла бы ему больше всего. Были и те, в которых Ульрика кляли на чем свет стоит, обвиняя в безрассудстве, лжи и притворстве.
В одном послания не отличались друг от друга – они прекрасно горели. На улице день ото дня становилось все холоднее, и письма были как нельзя кстати, надолго обеспечив Ульрика растопкой.
Сейчас Ульрик был занят бухгалтерскими делами. На его имя в банке лежали четыреста шестьдесят пять тысяч лэков. По самым скромным подсчетам, за каждое испытание Турнира должны перечислить еще по десять тысяч. Немного найдется в тайнике. Если снять все разом – хватит. Даже чуть-чуть останется.
Больше вариантов не было. Неприятностиметр люди покупать ни за что не станут, даже коллекционеры не польстятся. Ссуду человеку с печатью "НЕУДАЧНИК" никто не даст, а квартиру за два дня продать не получится.
Ульрик силился рассмотреть свое отражение в разбитом зеркале, когда посреди комнаты вырос телетранслятор. Мужчину, что глядел с той стороны экрана, он видел впервые. Безвольный подбородок, мягкие черты лица, спокойный взгляд. И все ж было в облике незнакомца нечто такое, что заставило Ульрика улыбнуться. Неприятностиметр согласно пискнул.
– С. Л. Вандерет, к вашим услугам, – сказал человек вкрадчивым, хорошо поставленным голосом.
– Ульрик Вайтфокс, – представился Ульрик, бросил неприятностиметр в футляр и улыбнулся чуть шире.
– Грэхем не рассказывал обо мне? Нет? Это я его нанял. Отличный малый. А как, по-вашему?
Ульрик пожал плечами.
– Зачем вы мне помогаете? – прямо спросил он.
– Не только я. Нас много.
– "Нас"?
– Людей, которым небезразлична судьба страны. Мы не можем спокойно наблюдать, как страдают граждане Мехатонии. В наших силах свергнуть преступный режим. Если вы нуждаетесь в деньгах – не стесняйтесь. Только назовите сумму.
"Преступный режим"? Что он несет?!
– Благодарю за хлопоты, – как можно вежливее ответил Ульрик. – У меня все есть.
Подумалось: участвовать в Турнире Самоубийц куда безопаснее, чем просить у таких типов деньги. Неизвестно, что Вандерет потребует взамен.
– В самом деле? А зачем вы участвуете в этом, гм, Турнире? Вам ни к чему рисковать лишний раз.
– Это мое дело.
– Что ж, вижу, вы в точности такой, как мне описывали, – едва заметно улыбнулся С. Л. Вандерет. – Если не секрет, как вам удалось справиться с марлофами?
– Это длинная история.
– Что ж, смею надеяться, однажды вы найдете время поведать ее. Если будут какие-то пожелания, можете высказать их Грэхему, он знает, как со мной связаться. Всего доброго. Берегите себя.
* * *
Самоубийцы уже расселись за длинным столом. Совсем как на прошлом испытании, только место рядом с Мэгги занял мистер Хикс. Сегодня он выглядел бледнее обычного, старался ни на кого не смотреть и постоянно щурился, словно редкие солнечные лучи причиняли ему нестерпимую боль.
Стадион не смог вместить всех желающих. Некоторые принесли с собой стулья и теперь яростно доказывали Блинчу, что не станут платить за вход или, в лучшем случае, отдадут половину, раз места на трибунах для них не нашлось.
Блуждающая Башня притулилась в сторонке. Гирлянды сняли, и только в клюве химеры остался висеть клок серпантина. Ульрик хотел верить, что владелец Башни пока не обнаружил пропажу "Краткого изложения уроков…" или винит во всем Лингву – грэм тоже побывал в библиотеке, да и напакостил не в пример больше. Все последние дни Ульрик таскал учебник с собой, в расчете улучить минуту и вернуть, но теперь это не казалось таким уж важным делом. Подумаешь, учебник! Есть проблемы посерьезнее.
Репортеры пытались взять интервью у пунцовой от злости Белинды. Ульрик с грустью подумал, что без сто тридцатого и сто тридцать первого официальных предупреждений теперь не обойдется.
Джен сидела, отвернувшись разом ото всех. Как у нее это выходило, Ульрик не представлял.
Каждому самоубийце вручили бокал, до краев наполненный алым. Ульрик от души понадеялся, что это не кровь.
– Наш достопочтимый мэр, основатель славной Столицы Метеоритов – сэр Генри Блэткоч, – завел старую песню Блинч, – славился тем, что мог пить, не пьянея. Сегодня участники Турнира должны проявить стойкость. Каждый отведает приготовленный по особому рецепту коктейль, известный вам, уважаемая публика, как "Тройной Блэткоч"!
По трибунам пронесся вздох благоговейного ужаса. Репортеры защелкали фотоаппаратами, будто намеревались запечатлеть слова распорядителя на пленку. Орфографус Лингва подскочил как ужаленный и попытался сбежать, но тут же был схвачен и водворен людьми Блинча на место.
– Всякий, кто случайно или умышленно разобьет бокал либо откажется выпить настойку… э-э-э, – смутился вдруг Блинч, обвел взглядом туристов, репортеров, сотрудников Департамента профпригодности. – Проиграет. Вот.
Джентльмен в сером костюме, не снимая маски, осушил бокал в три глотка.
– Пей, твой черед, – приказал Блинч и подтолкнул бокал к Лингве. Несчастный сидел, ломал пальцы и отказывался даже прикоснуться к напитку.
– Считаю до трех, – нахмурился Блинч. – Раз.
Лингва судорожно всхлипнул.
– Два.
Грэм зажмурился и начал шептать молитву. А может, повторял спряжение глаголов и правописание частиц.
– Три.
Под гневные крики и улюлюканье трибун люди Блинча ловко увели Лингву с арены – тот даже пикнуть не успел.
Мистер Хикс неловко взял бокал и, едва не уронив, пригубил коктейль.
Волна багрового румянца залила шею молодого человека, выплеснулась на щеки, окрасила лоб пурпуром. На глаза навернулись слезы. Хикс закашлялся, ударил себя кулаком в грудь, отдышался и продолжил пить с упорством человека, который решил довести до конца хотя бы одно дело в жизни.
Когда Хикс сделал последний глоток, раздались вялые аплодисменты.
– За нее, – хрипло бросил Хикс, схватил с подноса бокал, предназначавшийся Мэгги, и опрокинул единым махом.
Потом откинулся на спинку кресла. Снял очки, потер воспаленные веки. С насмешливой улыбкой обвел взглядом трибуны и вскинул руки в жесте победителя, а с его губ сорвалось нечто похожее на смех. Так шипит и щелкает механизм старой заводной игрушки – если найдется тот, кто захочет привести ее в чувство. Игрушки, попавшей на свалку прямиком с магазинной полки.
Хикс опрокинулся вместе со стулом и теперь лежал на снегу, продолжая смеяться. Он смеялся и смеялся, а потом дернулся всем телом и вдруг затих. На губах Хикса выступила пунцово-алая пена, остекленелый взгляд вперился в низкие тучи.
На этот раз аплодисменты были куда продолжительнее.
Ульрик поднял бокал. По правде говоря, его еще немного тошнило после вчерашнего.
В нос ударил омерзительный запах спирта, цветочной отдушки и чего-то давным-давно протухшего.
– Ваше здоровье, – сказал Ульрик Блинчу и сделал осторожный глоток.
Вкус не был ужасным. Он был омерзительным.
Квинтэссенция Блэткоча. Душа города. Его вкусовое воплощение.
Казалось, напиток вобрал в себя кошмарный нрав жителей, грязные улочки, уродливые дома, беззаконие, преступность, таящийся ужас Очаровательного леса, уныние приюта "Милый дом"…
Трехкратно.
Ульрик, икая, ощупывал карманы в поисках мятной карамельки, когда увидел, как Джен взбежала по ступеням крыльца и скрылась в Башне. Он окликнул ее, но девушка и не подумала обернуться. Все еще злится, ясное дело.
Аплодисментов не было. Зрители сидели не шелохнувшись. Снег и ветер ослепляли, так что Ульрик не мог разглядеть лиц блэткочцев. Им-то что не понравилось? Наверное, расстроились, что он остался жив.
Ульрик направился к Башне, пока та не успела исчезнуть: надо вернуть Джен и на всякий случай попросить прощения. Неважно, за что.
* * *
Он совсем выбился из сил, но Джен догнать так и не смог. Расстояние между ними не уменьшалось. Просьбы Ульрика остановиться девушка не слушала, упрямо шагая кот знает куда.
Вот Джен скрылась за дверью в конце длинного коридора. Когда Ульрик переступил порог следом, то очутился в библиотеке. Он отлично помнил: библиотека под самой крышей, а им на пути не встретилось ни одной лестницы.
В проходе между стеллажами разместился длинный стол, накрытый черной бархатной скатертью. За ним сидели дети из приюта "Милый дом". Джен среди них не было. На полках вместо книг стояли часы, каждые показывали разное время. Все звуки тонули в их сердитом "тик-так".
– Ты не видела здесь… – Ульрик тронул за плечо белокурую девочку в сером платье. Голова малютки отвалилась и упала на стол. Неживые глаза уставились в потолок.
Ульрик отпрянул. Дети сидели и разглядывали пустоту перед собой. Он только сейчас заметил паутину на лицах.
Вдалеке, на границе света и тьмы, появилась фигура высокого человека.
Неприятностиметр молчал.
Ульрик шагнул навстречу незнакомцу. Никакого писка. Фигура меж тем приблизилась и оказалась худым господином в длиннополом сюртуке, цилиндре и с сиреневым моноклем в левом глазу. В руке господин сжимал фарфоровый сливочник.
– Сэр, вы не видели здесь…
Монокль настороженно сверкнул. Неизвестный поставил сливочник и пристально глянул на Ульрика. Тот вдруг заметил, что дети-куклы закрыли глаза ладонями. Ульрик попятился. Человек с моноклем не опасен, но лучше держаться от него подальше.
Он выскочил за дверь и обнаружил, что оказался дома у Джен. За накрытым, совсем как на Котовство, столом сидели Нейтан, Питер, Инкогнитус и сама хозяйка. Все в масках.
Ульрик ничего не понимал. Головы в масках как по команде повернулись. В глазах-щелках вспыхнул грязно-белый, похожий на гной, свет.
– Семерка – это нос, – произнес Инкогнитус неживым, механическим голосом, а из щели рта посыпались ржавые шестеренки.
Мысли лихорадочно носились по кругу: как он мог попасть из Башни в дом к Джен? какого черта происходит? почему молчит неприятностиметр?
Инкогнитус открыл лакированный ящик. Наружу вылез огромный рыжий кот. Глаза животного горели мертвенно-белым светом. Кот прыгнул на стол и, сметая чашки, бросился к Ульрику.
Он поднял руки, чтобы уберечь лицо, совсем как дети при виде Часовика.
Ничего не произошло. Ульрик опустил руки. Он стоял на стадионе. Шел снег. На трибунах сидели люди-маски в серых костюмах. За длинным столом расположились Джен, Питер, Инкогнитус с ящиком на коленях, Нейтан, сироты и господин в цилиндре. На черной скатерти стояли и лежали часы – от огромных, с маятниками, до совсем крошечных, наручных.
У детей на глазах белые повязки. За спиной девочки с плюшевым зайцем стояла сестра милосердия. Она сжимала окровавленные ножницы.
– Я спасла их, – сказала сестра. По ее лицу текли красные слезы. – Теперь они никогда не увидят Часовика.
Господин в цилиндре глотнул из сливочника черной тягучей жидкости, похожей на машинное масло; поставил сливочник на блюдце и вытащил из кармана железный футляр. Там были глаза. Много стеклянных глаз.
Почему не пищит неприятностиметр?! Почему, почему, поче…
Господин в цилиндре коснулся повязки девочки с рыжими волосами. Подцепил край острым ногтем, снял один слой. На марле показалась запекшаяся кровь.
– Детям нужны глаза, – сказал человек с сиреневым моноклем. – Тогда я смогу взять их с собой.
Ульрик сунул руку в карман, достал неприятностиметр. Сверхпрочный корпус треснул, обнажив покрытые ржавчиной колесики и шестеренки.
Люди-маски покинули трибуны и окружили стол плотным кольцом. Бежать было некуда.
– Уже уходишь? – скрипучим голосом спросил Инкогнитус.
Все, кто сидел за столом, закрыли лица ладонями.
Господин с сиреневым моноклем взмахнул рукой, ставшей как будто длиннее, и голова Инкогнитуса покатилась по столу.
– Семерка – это нос, – безразлично сказала голова.
Ульрик закрыл лицо руками, не в силах больше выносить этот кошмар. Когда он осмелился опустить руки, то обнаружил, что оказался в лесу. Ветви черных деревьев были увешаны часами.
На снегу стояли кровати со спящими мальчиками и девочками. Часовик бродил между ними, безмолвный, сгорбленный, до нелепости худой, и поправлял одеяла. Вот он поднял голову, сверкнул сиреневым моноклем.
Нули – Его глаза.