А у Мыколы с Василем свои счеты со мной. Похоже, что они оба из братской нам республики, получившей незалежность в результате распада великого государства. А тут мужик с именным маузером, и, хотя он не угрожал этим пистолетом, но мало ли что могло произойти, если бы они продолжали проявлять агрессивность в отношении меня. Тогда они снивелировали предыдущую агрессию в отношении меня, направив ее в отношении себя, огрев друг друга палками по спине. И били, надо сказать, с удовольствием, примерно так же, как били бы меня.
- За что посчитаться? - спросил я.
- Сам знаешь, - зловеще сказал Мыкола.
Из всех бывших братьев самыми лучшими являются те, кто не жил в составе СССР и кого не делали ранее не существовавшей нацией, ненавидящей русских.
- А если я с вами посчитаюсь? - раздался сзади скрипящий голос Гудымы. - Я вам сейчас проковыряю дополнительные дырки где надо. Вы чего-то подозрительно часто стали попадаться мне на глаза, - вкрадчиво заговорил чекист, поблескивая именным маузером, который явно был опознан обоими яицилимами.
- Да что вы, товарищ Гудыма, - стали оправдываться яицилимы, - мы тут случайно и товарища вашего тоже случайно встретили, не опознали сначала.
- А ну, брысь отсюда, чтобы глаза мои вас не видели, - сказал чекист и махнул маузером. - Крышуют всех, и национальную преступность, и этническую преступность. Какой-то аморальный интернационал.
Яицилимов как ветром сдуло. Вот и думай тут, кто же все-таки охраняет безопасность граждан? По-моему, вообще никто. Организованная преступность поддерживает какой-то баланс между ночной и дневной властями, стараясь держать на определенном уровне уровень напряженности в народе, чтобы он не восстал и не наподдавал и ночным, и дневным, и вообще всем тем, кто мешает людям жить. Тогда всем мало не покажется. Из среды народной вырастут новые наполеоны, тутанхамоны и суворовы с кутузовыми.
- Пошли, - сказал Гудыма и бесстрашно бросился в кусты. - Мы здесь будем в безопасности. Никто сюда не сунется.
Пройдя метров пятьдесят, мы вышли на берег озера и увидели мостки примерно в том месте, где я десантировался на берег.
- Придется тебе прыгать здесь, - сказал Гудыма, - разрушенное место осторожненько пройдешь по боковым жердям. По-другому нельзя. Если мы сдвинемся в сторону по берегу, то я попаду черт знает куда и в неизвестно какое время. Я уже это пробовал, а потом по сантиметрам проверял расстояния, чтобы попасть туда, откуда выходил.
- А ты что, не пойдешь со мной? - спросил я.
- А что там у вас делать, - ответил Гудыма, - я уже прижился здесь, здесь моя жизнь, а в твоей жизни меня вообще нет. Может, я даже до ворот с тобой не дойду, исчезну как фантом, а мне этого не хочется. Хочется еще пожить, почувствовать, что я существую и все мои органы фунциклируют как надо.
- Ладно, - сказал я, - а почему другие люди не видят это озеро? Оно же никуда не девается. Увидят его простые люди, выловят и сожрут в ухе всех страшил водяных, а потом и будут шастать туда и сюда, кто князю Владимиру по сопатке даст за крещение, кто за Мамаем станет гоняться, чтобы с ним сфотографироваться, монголо-татар вооружат современным оружием и пойдут завоевывать Европу до океана…
- Вот поэтому Бог и не дал рогов бодливой корове, - сказал Гудыма. - Я точно не знаю, но старик Олигерьев что-то говорил о том, что у каждого человека есть в организме частота колебаний и вот если эта частота совпадет с частотой двери, то человек может попасть туда, куда нормальный человек попасть не может. Мы живем в трех измерениях, а в четвертое измерение нам ходу нет, потому что четвертое измерение доступно только нашим душам, когда они покидают наши тела в момент смерти. И вес души как вес пули, девять грамм. Вот и получается, что мы с тобой постоянно ходим по грани, как по лезвию острой бритвы, и поэтому наша душа как бы уже не в нас, но все же пока еще находится в нас, но на краю и близко к границе нашей ауры. И таких людей очень мало.
- Но почему я сам не могу найти это озеро? - спросил я.
- Тут тренироваться надо, - сказал чекист, - потому что озеро это может возникнуть в любом месте, где ты находишься. И оно возникает только тогда, когда ты очень хочешь его найти, усиливая частоту своей души. Давай помогу тебе перепрыгнуть на мостки, а то мне идти нужно. Знаешь, как в нашей среде? Тебя два часа нет, а там за трон нешуточная борьба разгорается с поножовщиной и стрельбой. Нужно порядок наводить.
Мы нашли крепкую ветку, Гудыма помог ее натянуть в сторону берега, затем хлопнул меня по плечу, и я полетел в сторону мостков. Приземлился удачно, помахал рукой чекисту и пошел к дому.
Гудыма тоже не стал задерживаться и исчез в густых зарослях.
Глава 37
Через пять минут я уже был у дома и открывал замок спрятанным в срубе ключом.
Я не любитель диких сериалов о том, что милиция обладает самым совершенным оборудованием, чтобы выявлять преступников по их чиху на месте преступления, поэтому я и не стал делать соскобы из-под ногтей, чтобы, положив их в полиэтиленовый пакет потом когда-нибудь доказать свой факт пребывания при дворе Владимира Красное Солнышко.
Клара Никаноровна и жена встретили меня как обычно.
- Иди мой руки, обед уже готов, - сказала мне жена.
- У вас левая брючина чем-то запачкана, - сказала Клара Никаноровна.
По всему выходит, что отсутствовал я совсем непродолжительное время, а там прожил почти что целую жизнь.
Я обедал и ощущал, что та пища, которую я ел до этого, была совсем не такой по вкусу и по способу приготовления. Если взять те кулинарные изыски, которые были там, то они очень далеки от того, что нам предлагают по рецептуре как бы наших предков. То, что готовят при помощи электрических и газовых плит, микроволновых печей и блендеров и мультиварок даже близко не напоминает безыскусную кухню предков. Возможно, что в княжеских хоромах еда лучше, но я этого как-то не заметил. Если на серебряный поднос положить кусок малопрожареного мяса, то оно все равно не будет вкусным. Верхний слой подгорел, нижний не прожарен, это основа приготовления целых туш на вертелах. Ни о каких мясных термометрах наши предки понятия не имели и все определяли на глазок, а англичане по цвету крови в бифштексе.
Я с аппетитом пообедал и пошел отдохнуть в кабинет старика Олигерьева, который уже стал моим прибежищем и местом, где я мог предаваться размышлениям и работе над своей книгой.
Первым делом я спрятал полученный от Гудымы маузер с памятным знаком в ознаменование пятой годовщины образования ВЧК.
Традиционно, любой свободный гражданин России имел право иметь оружие, а дворяне были просто обязаны иметь его, потому что дворянский мундир предполагал ношение шпаги. Офицерам не возбранялось покупать себе оружие по вкусу. А вот рабам - крепостным крестьянам, как и рабам в Риме и Греции и в других просвещенных странах, оружие иметь не полагалось, они были лишены родины и не могли быть гражданами той страны, в которой они проживают.
В России рабов призывали в армию на двадцать пять лет, и они ценой своей жизни покупали себе волю.
После октябрьского переворота и гражданской войны большевицкие вожди стали бояться собственного народа и разоружили его, зато были вооружены мало-мальски значащие чиновники, органы безопасности и офицеры новой армии. Потом и этих всех разоружили, а человек стал иметь право при наличии разрешения органов внутренних дел покупать себе гладкоствольное оружие для охоты. Зато криминал не был ограничен ни в чем.
Рабская психология, заложенная с монголо-татарского ига и выражающаяся в самых низменных потребностях и желаниях, поддерживалась и царями, и генсеками, и президентами. Быдлу ничего не нужно, кроме того, чтобы нагадить кому-то и постоять на площади во время казни.
Даже сегодня, в России двадцать первого века шестьдесят процентов населения соответствуют вышеперечисленным критериям и готовы рвать не себе волосы, лишь бы над ними был диктатор, пускающий кровь всем, в том числе и членам его семью. Хуже нас только северные корейцы, которые вообще потеряли понятия достоинства и ощущения себя людьми, у которых есть собственные понятия и мысли по всем вопросам, происходящим вокруг.
У молодежи каша в голове. Таксист, молодой парень на "мазде" с умным видом рассуждал, что нам сейчас нужен Сталин.
Я слушал его разглагольствования и сказал ему:
- Если бы у нас был Сталин, то тебя завтра бы расстреляли за низкопоклонство перед Западом, космополитизм и занятие частнопредпринимательской деятельностью с целью получения нетрудовых доходов. А если бы в твоем кармане нашли пять долларов, то твою семью пустили в нищету после конфискации всего имущества.
Сразу задумался, примолк, а потом и говорит:
- А я бы тогда в НКВД пошел на работу. У меня дядька в кадрах НКВД работает. Если меня хотят под распыл пустить, так лучше я пойду в число тех, кто расстрелами заниматься будет.
- А если и тебя свои расстреляют за то, что ты своими расстрелами подвел под плинтус имидж страны? - спросил я.
- Так что же тогда делать? - взмолился парень. - Страну разворовывает кучка кэгэбешников, дзюдоисты прикарманили все нефтяные и газовые трубы, министр обороны разворовал всю оборону, образование и науку уничтожили, попы стали главными комиссарами, конституцию читать опасно - могут арестовать за ее чтение, одного человека положено только два раза избирать президентом, а он в третий раз избран, на выборы надежды никакой, с кем ни поговоришь, все говорят, что не голосовали за правящую партию, а она восемьдесят процентов голосов набирает. В стране царит аморальный интернационал. Кто же может порядок навести?
Что ему сказать? Думать надо. Есть люди, которые своими силами борются с коррупцией, готовы возглавить государство и государство, то есть конкретные люди, его боятся как огня, пытаются правдами и неправдами посадить в тюрьму. Вот за кого голосовать надо. Неужели глаза ничего у людей? Не видят. Рабская психология не позволяет свободно думать и решать так, как велит совесть, а не начальство.
Глава 38
Я вроде бы слегка задремал, но жене понадобилось тормошить меня, чтобы разбудить:
- Вставай, там снова бандиты пришли.
- Боже, что за жизнь, - пронеслось у меня в голове, - одни бандитские разборки, причем они со всех сторон, в форме и без формы, с оружием и без оружия, при должности и не при должности, то ли сидят в большом кабинете, то ли слоняются по рынкам и барахолкам и все они хотят тебя уничтожить или поставить на колени, чтобы ты ползал у них в ногах и вымаливал себе прощение за то, что существуешь, и чтобы они позволили тебе дальше существовать. Я в своем доме и свой дом буду защищать с оружием, несмотря на то, что вся властная рать стоит на стороне бандитов, охраняя их своими законами от якобы превышенного предела обороны обыкновенного гражданина, защищающего свою жизнь и жизнь своих близких. Все равно придет и народная власть, которая всех преступников поставить в положение преступников и разрешит гражданам защищаться от любого произвола.
Я снова достал спрятанный маузер чекиста Гудымы, проверил патроны, загнал один патрон в ствол и поставил курок на предохранитель. Маузер спрятал на поясе на спине и пошел спрашивать, кто там и чего им нужно.
Подойдя к воротам, я посмотрел в щель и увидел только черный внедорожник, стоящий около въездных ворот. Милицейского сопровождения я не обнаружил.
- Кто там? - крикнул я, не открывая калитки и встав за столб-опору, чтобы не получить пулю на голос.
- Товарищ Гудыма приехал к вам, - сказал довольно звонкий голос, принадлежавший человеку, умеющему голосом командовать людьми.
- Какой еще Гудыма? - крикнул я.
- Ваш личный товарищ Гудыма, - ответил голос.
- А где он? - спросил я. - Я его в упор не вижу.
- Да вы не бойтесь, - сказал голос, - он сидит в машине, возраст у него не тот, чтобы козликом прыгать. Откройте ворота мы заедем.
- А чем этот ваш Гудыма занимается? - не унимался я.
- Как вам сказать, - ответил молодой человек, - он на своей территории строго соблюдал старые и новые законы.
- Авторитетом был? - спросил я.
- Почему был, - сказал голос, - он и сейчас в авторитете, а сюда мы приехали по его приказу, потому что он говорит, что здесь живет его лучший друг.
Сомнений уже не было. Это Гудыма. Чекист. Жив. Сколько же ему лет? Ладно, потом посчитаем.
- Хорошо, я открываю ворота, - крикнул я и стал открывать ворота, да только давненько их никто не открывал и поэтому я попросил приехавших помочь мне. Втроем мы открыли ворота, и водитель въехал на большой машине во двор.
Заглянув в машину, я увидел глубокого старичка, в котором опознал чекиста Гудыму.
- Гудыма, ты ли это, друг мой? - воскликнул я и протянул руки к нему.
- Я это, я, - сказал старик и протянул ко мне руки.
Два охранника помогли выйти старику из машины, и мы обнялись.
- Сколько же мы не виделись, - сокрушенно сказал Гудыма.
- Да, почитай что два дня, - сказал я.
- Два дня! - воскликнул старик, - а у меня прошло целых двадцать лет, - и он заплакал.
У сильно пожилых людей обостряется сентиментальность и все происходящее воспринимается ими как последнее, что они видят в жизни, как бы прощаясь со всем, что окружает их.
- Заходи в дом, товарищ Гудыма, - сказал я и подхватил его под руку, помогая взойти на крыльцо.
Мои женщины с тревогой ожидали известий от меня о результатах переговоров с бандитами.
Мы вошли в гостиную комнату и вдруг Клара Никаноровна всплеснула руками и чуть ли не закричала:
- Дядя Гудыма, это вы?
- Кларочка, деточка моя, - сказал Гудыма и снова заплакал.
Охранник вместе с моей женой притащили второе кресло, и мы усадили стариков друг против друга. Они оба плакали, увидев свою молодость и вспомнив, вероятно, что-то, что знали только они одни.
- Вы знаете, Олег, - сказала Клара Никаноровна, - это мой старый товарищ детства. Мне было десять лет, а он был блестящим чекистом в хромовых сапогах, синих галифе и темно-зеленой гимнастерке, перепоясанной широким кожаным ремнем. Просто картинка героя Отечественной, пришедшего на побывку с фронта одна тысяча девятьсот пятнадцатого года.
- Вы что-то путаете, Клара Никаноровна, - сказал я, - Отечественная война началась в одна тысяча девятьсот сорок первом году…
- Ничего я не путаю, молодой человек, - сердито сказала наша хозяйка, - Отечественная война началась в одна тысяча девятьсот четырнадцатом году.
Глава 39
- Война была Отечественная, - строго сказала Клара Никаноровна. - Не мы объявляли войну, а нам объявили войну. Первого августа Германия объявила России войну. Возможно, что Россия вообще бы не воевала, если бы не Германия. А потом большевицкие вожди вонзили нож в спину воюющей России. И все пошло прахом. Большевики объявили Отечественную войну империалистической, зато потом империалистическую войну объявили Отечественной.
- Это какую еще войну? - не понял я.
А вот это как раз ту войну, которая началась в одна тысяча девятьсот сорок первом году, - сказала женщина. - Эта война была империалистической. Гитлер создал европейскую империю, а Сталин удержал в руках царскую российскую империю. Сначала императоры договорились о разделе Европы, но Германии показалось мало территориальных приобретений, и она использовала наивность Сталина для решения своих вопросов по расширению лебенсраума на Восток.
Я слушал старушку и удивлялся ее познаниям. Вроде бы в полном отсутствии средств массовой информации в доме так все подробно знать и обсказывать мог только действительно высокообразованный человек.
- Но Сталин спас Россию, - многозначительно изрек Гудыма, подняв вверх указательный палец для придания важности им сказанному.
- Сталин спас Россию? - язвительно переспросила старушка. - Россию спас Гитлер и именно тем, что напал в июне тысяча девятьсот сорок первого года. Если бы он напал на нас на год позже, то России бы не было вообще и никакие ленд-лизы, и никакое партизанское движение не смогло бы нас спасти.
- Это почему же так? - изумились мы все и я в том числе.
- Эх вы, мужики, - укоризненно сказала Клара Никаноровна. - К тысяча девятьсот сорок второму году в армии вообще бы не осталось ни одного мало-мальски соображающего генерала, а в промышленности - нормальных директоров и конструкторов. Всех бы перемолола сталинская мясорубка в бериевских лагерях. На западной границе были бы собраны огромнейшие запасы оружия и всякой военной амуниции для войны на чужой территории и малой кровью. А в сорок втором году Сталин мог бы решиться на такую же авантюру, на которую решился Гитлер в сорок первом году. Вот это была бы катастрофа, перед которой катастрофа сорок первого года была всего лишь небольшой бурей. Армия, готовившаяся воевать на чужой территории, разбежалась бы в разные стороны, а доведенные до ручки крестьяне вилами бы вычистили совецкую власть.
Гудыма сидел в кресле с выпученными глазами и что-то искал за спиной, вероятно, свой именной маузер. Такой антисоветчины он не ожидал от той маленькой девочки, которую он знал раньше.
Клара Никаноровна была в целом-то права. В той войне народ воевал не за Сталина и не за советскую власть. Он воевал за себя, потому что Гитлер сразу поставил задачу сделать из русских рабов и рабочий скот, а лишних - уничтожить. Если бы прибалтийский идеолог Гитлера не был преисполнен ненависти ко всему русскому и не внушил это Гитлеру и всему фашизму, а сказал бы, что война имеет целью возвращение народов России в лоно европейских народов, например, так же, как сейчас Европейский Союз пытается заполучить к себе Украину, оторвав ее от России, то война была бы легкой прогулочкой от Бреста до Свердловска. Как во Франции, а потом торжественный парад под триумфальной аркой в честь победы России над Наполеоном.
- Да как ты смеешь такое говорить, - шипел Гудыма, - если бы не Сталин, то нас бы не было…
- Если бы не Сталин, - возражала ему старушка, - то мы бы были не менее развитой страной, чем Америка и еще неизвестно, была вторая мировая война или нет. Мы бы были в числе победителей в Отечественной войне и не позволили бы западным странам унижать до плинтуса Германию, оставшуюся в одиночестве на заключительном этапе войны. Даже закоренелых преступников не рекомендуется унижать, чтобы не создавать из них таких монстров, с которыми потом можно и не справиться. Тюрьмы и лагеря не воспитывают патриотов и героев, а тюремщики и вертухаи суть есть пособники врага в сердце нашей родины, готовящие озлобленных людей, для которых враг становится другом. А самым лучшим воспитателем является внешний враг, перед лицом которого могут объединиться все люди.
- Да я, да я, - сипел Гудыма и мне стало жалко его, перед ним рушились все идеалы, с которыми он жил, считая, что сталинизм это самый лучший общественный строй для русского человека, такой же как крепостное право или монголо-татарское иго.
- Может, коньячку? - спросил я и Гудыма согласно кивнул.