– Мне кажется, тоже.
– Миддлтон?
– О'кей.
– Йеттмар?
– Я за.
– Селия?
– А там не слишком жарко?
– Итак, единогласно, – проворчал Старик. – И все же я боюсь.
– Чего? – спросил Карабинас.
– Провала.
– То есть?
– Видите ли, Карабинас, я признаю, что идея ваша неплоха и, возможно, выполнима. Но все-таки здесь много риска.
– А именно?
– Мы можем попасться, когда будем копать усыпальницу. Вдруг кто-нибудь подойдет и спросит, что мы делаем. Что мы на это скажем? Что мы туристы? Копаемся в кустах, в нечистотах, оставленных тысячами местных жителей? Не думаю, что найдется хоть один здравомыслящий человек, которые нам поверит.
Карабинас хотел ответить, но я сделал ему знак молчать. Я посчитал, что настало время подключиться и положить конец колебаниям.
– Риск, конечно, нельзя отрицать. Но у нас есть время, чтобы все тысячу раз обдумать. И решить все вопросы. Вы говорите, раскопки усыпальницы. Что мы можем броситься в глаза властям. Ну что ж. Надо приготовиться и к такой возможности.
– Например?
– Я сказал, что у нас еще достаточно времени для этого. Ну, допустим, мы возьмем с собой машину с инструментами и попросим разрешения на измерения пирамид.
– Какого черта вы хотите там измерять?
– Что угодно. Все равно.
– Да их уже столько мерили-перемерили! Мы знаем их вес, высоту, кубатуру лучше, чем папочка своего новорожденного.
– Не беда. Тогда придумаем что-нибудь другое. Какую-нибудь чепуху.
– Это будет нетрудно, – буркнул Йеттмар.
– Сейчас в большой моде астрология. Займемся научной астрологией.
– Что за чертовщина!
– Подадим заявление, что, например, мы хотели бы измерить угол между пирамидой и некоторыми звездами из Плеяд и на основании этого вычислить таяние ледяного панциря Северного полюса, которое произошло за десять тысяч лет до новой эры и привело к гибели Атлантиды.
Малькольм даже отложил сигару:
– Но это же несусветная чушь!
– Конечно. Зато безобидная. Во всяком случае, для них. Кому вред от того, что несколько сумасшедших членов экспедиции занимаются глупостями. Они еще какое-то время пошатаются вокруг, на тот случай, если вдруг мы работаем на вражескую державу, но когда увидят, что мы тихие сумасшедшие, махнут на нас рукой.
– Такого бреда я еще не слышал! – весело сказал Йеттмар.
– Именно поэтому нам любой поверит. Старик глубоко вздохнул.
– Хорошо. Мистер Силади, разработайте подробный план. Даю вам на это две недели. После чего, если все будет в порядке, мы подадим заявку.
Ровно на секунду воцарилась тишина, а потом началось светопреставление. Мы схватились за руки и начали отплясывать посередине комнаты танец воинов.
И действительно, было отчего танцевать.
Когда мы устали и попадали в кресла, папа Малькольм, который до сих пор весело смеялся, снова посерьезнел и задумчиво почесал в затылке.
– И все-таки есть одно, что мне не очень нравится.
– А именно? – спросил я.
– Что будет с находками?
У нас сразу пропала охота смеяться.
– Ведь что произойдет, когда мы что-нибудь найдем? Скажем, найдем захороненную пирамиду?
– Тогда ничего, – сказал я. – Все будет чисто. Объясним египетским властям, что мы наткнулись на нее случайно.
– Вы думаете, они поверят?
– А это их не будет интересовать. Главное, что появилась еще одна пирамида.
– Допустим. А если мы найдем лишь один-два склепа?
– Надо будет тщательно отработать материал. Мы заявим, что оставляем коптское кладбище и все силы бросаем на расчистку склепов.
– Хорошо. А что с этими? – Он показал на Анубиса и Аписа.
– По-моему, их нужно отвезти назад, – сказал Йеттмар.
– И по-моему тоже, – пробурчал Осима.
– Только вот вопрос, каким образом, – махнул сигарой Малькольм. – И когда? Если сразу повезем и попадемся на таможне… Всему конец.
– Об этом и речи быть не может! – запротестовали все.
– Тогда и это придется пока отложить. Но одно не вызывает сомнений. Эти памятники принадлежат египтянам. Их надо каким-то образом вернуть. Иначе мы становимся просто ворами.
– Ну это уж вы слишком, – запротестовал Миддлтон.
– Слишком, не слишком, но это так! Контрабандный провоз произведений искусства, на который нет разрешения, – в любом случае преступление. Кто бы там ни был – военный или штатский. Не говоря уже о том, что необходимо восстановить их прежнее состояние.
– Тогда все-таки их нужно отвезти назад.
– Хорошо, господа. Прошу вас, мистер Силади, найдите и для этого вопроса какое-то решение.
– Постараюсь, шеф!
– Ну, тогда, господа, за работу! Операция "Подземная пирамида" начинается!
IV. ОПЕРАЦИЯ "ПОДЗЕМНАЯ ПИРАМИДА"
Я вернулся в свой кабинет и вызвал по прямому телефону Копенгагенский университет. Европа отозвалась лишь после долгого гудения и пощелкивания в трубке. Кто-то упорно пытался объясниться со мной на незнакомом языке, но когда понял, что ему меня не переупрямить, перешел на английский.
– Вы откуда звоните, мистер?
– Из Америки. Из Санта-Моники.
– Вы шутите со мной, мистер?
– Зачем мне шутить?
– Кто вам нужен, мистер?
– Это университет?
– Кто вам нужен?
– Профессор Хальворссон.
– Рольф или Кнут Хальворссон?
– Заведующий кафедрой фольклора.
– Соединяю.?
После продолжительных лязгающих, свистящих и бормочущих звуков повторился предыдущий разговор, но с другим голосом.
Я думал уже, что натру себе трубкой на ухе водянку, когда, наконец, услышал голос Хальворссона.
– Алло! Хальворссон!
– Да. Кто это?
– Петер Силади, из Санта-Моники.
– Боже мой! Вы? Что случилось?
– У вас есть какие-то сбережения?
– Ну, честно говоря…
– Тогда с этого момента откажитесь от пива и дорогих датских обедов.
– Алло! Что вы сказали?
– Чтобы вы начинали экономить, Хальворссон! Вскоре вам очень понадобятся деньги. У вас нет интереса к Египту?
– Как нет, черт побери?! Что случилось, Силади?
– Ничего особенного, – сказал я. – Ничего из ряда вон выходящего. Если не считать, что вы выиграли, Хальворссон!! 21 мая.
Читая эти строчки, Ренни, ты удивишься, что я целый год не делал никаких записей в своей книжечке, точнее, в той другой книжке, из которой я сейчас переписываю. Извинением мне послужит то, что никому не было бы интересно, пожалуй, и тебе в том числе, что произошло за прошедший год.
Тем не менее, я попытаюсь в сжатом виде изложить события. Чтобы в том времени, которое предшествовало твоему рождению, не было никакого белого пятна, даже самого крошечного.
Я уже писал, что то, к чему мы готовились, папа Малькольм назвал "Операцией "Подземная пирамида". И поскольку больше никто ничего не предложил, то с этой минуты мы так и называли эту египетскую акцию. Мы приняли к сведению, что папа Малькольм стал крестным отцом нашего плана.
На следующем совещании Никосу Карабинасу поручили руководить финансовой стороной операции. Исследователь династий неегипетского происхождения родился в греческой семье, его дед продавал зелень девушкам с сомнительной репутацией в портовом квартале Пирея. Никое гордился своим происхождением и не в меньшей степени дедом, о котором в семье рассказывали легенду, как однажды он даже греческого короля надул на несколько драхм.
Соответствовала ли эта история действительности или нет, никто проверить не мог, но Карабинас хранил ее в своей душе с большей гордостью, чем иные грамоту о дворянском титуле в ящике своего стола или орденскую ленту под коленкой. Он гордился этим и не хотел оказаться недостойным своего знаменитого деда.
Таким образом, нужно было быть очень отчаянным человеком, чтобы попытаться превзойти в денежных делах Никоса Карабинаса.
– Кто сможет меня надуть, – говаривал обыкновенно эксперт по гиксосам, – тот заслуживает, чтобы поживиться за мой счет! Я не знаю, чтобы когда-либо нашелся такой человек.
Таким образом, мы с общего согласия поручили Карабинасу и Селии улаживать официальные дела, а сами вернулись к своей работе.
Карабинас приступил к делу осмотрительно и с осторожностью. Он терпеливо дождался, пока все подали заявки на египетские раскопки, а затем с газетными статьями в руках, расписывавшими важность спасательных работ, помчался по меценатам. За несколько дней ему удалось убедить в важности нашей миссии мэра Санта-Моники, губернатора штата, главу местной церкви мормонов и президента правления некоторых крупных предприятий. Кое-куда он таскал с собой и папу Малькольма, который ради этой святой цели с кислой миной надевал свой допотопный костюм в серую полоску. А вернувшись домой, обрушивал на голову Карабинаса отборнейшие ругательства.
И вспыльчивый грек, которому нельзя было возражать даже по научным вопросам, – следовало ждать, пока он сам убедится, что заблуждается, – только улыбался в ответ на ругань Старика. Надо думать, у него не выходила из головы неизвестная квадратноголовая династия, которая поможет ему переписать историю Египта.
Руководство города и меценаты, покрывавшие университетские расходы, спустя несколько недель дали свое согласие. В конце концов, мы не просили у них слишком много денег. Карабинас точно знал, на сколько можно было рассчитывать. Но полученное он использовал все до последнего цента.
Во всяком случае, перед принятием окончательного решения в городе прошла грандиозная демонстрация в защиту окружающей среды. И хотя там не было сказано ни слова о египетских пирамидах или асуанской плотине, а волновали души в первую очередь свалки мусора и химических отходов в окрестностях города, я мог бы поклясться, что в этом деле был замешан Карабинас.
Демонстранты разбили несколько витрин – которые немедленно были разграблены – и расклеили по всему городу плакаты, что, по-моему, было ни чем иным, как одним из способов загрязнения окружающей среды, поскольку они пользовались каким-то новым клеем, после чего плакаты невозможно было содрать.
Словом, защитники окружающей среды отвели душу, полиция для вида задержала несколько человек, но так как все это не носило расистского характера, раздувать дело не стали. И мусорные свалки временно были сняты с повестки дня.
На следующий день после демонстрации Карабинас посетил мэра Хэйли. Мэр с лицом, белым, как стенка, как раз висел на телефоне и пытался выяснить, какие отзывы получили волнения в Санта-Монике на восточном побережье. Не угрожает ли эта кучка хулиганов его политической карьере?
Никое прибыл в самый подходящий психологический момент: Хэйли еще не знал, в каких он отношениях с либералами восточного побережья, но подозревал, что защитники окружающей среды, часть которых были демократами, а другая часть – республиканцами, первую битву выиграли. Мусорные свалки нужно перенести в другое место. Тут-то и появился Карабинас и положил перед ним денежную заявку на такое дело, которое как раз и пахло защитой окружающей среды.
Мэр Хэйли нацарапал на бумаге свое имя, и с этого момента бумага уже стоила не одну тысячу долларов. Не забыл мэр позаботиться и о том, чтобы об этом написали местные газеты. Мол, смотрите, сколько жертвует Санта-Моника на спасение древних культур от вредоносного окружения!
Но больше всего мэру импонировало, что в наших рядах не было ни греков, ни коммунистов. К счастью, он ничего не знал о предполагаемом негроидном происхождении квадратноголовых, иначе, пожалуй, вместо денег выписал бы нам ку-клукс-клан.
Естественно, тех денег, которые мы собрали, было до смешного мало для финансирования раскопок. Эти деньги нужны были нам, в первую очередь, для замены.
Тому, кто не знает систему Санта-Моники, может показаться странным то, что я говорю. Дело в том, что наш университет содержится государством с помощью меценатов. Он считается наполовину государственным, наполовину частным заведением, и в соответствии с этим университетские преподаватели имеют весьма запутанный статус.
Суть его заключается в том, что кроме летнего отпуска и одного в пятилетие свободного от преподавания года нам больше не положено никаких отпусков. И если все-таки кто-нибудь собрался куда-то поехать, то он должен либо уволиться совсем, либо подыскать себе подходящую замену, разумеется, за свой счет. Да, мы получили разрешение на экспедицию, но от педагогической нагрузки нас никто не освобождал. И поскольку свободный раз в пятилетие год не совпадал с годом исследовательских работ в Египте, мы были вынуждены искать себе замену.
Для этого и нужны были деньги, которые Карабинас выманил у государства и меценатов.
А настоящие большие деньги были в кармане у генерала Леонарда, в Ученом Совете, в Вашингтоне. И если мы хотели осуществить наш план, Карабинасу нужно было ухитриться переложить несколько сот тысяч из этого кармана в свой собственный.
Газеты уже сообщили имена участников экспедиций из Нью-Йорка и Вашингтона, когда наша заявка поступила в Ученый Совет. Я представлял себе ошеломленное выражение лица Леонарда, когда он брал в руки эту заявку.
В тот же день на столе у папы Малькольма затрезвонил телефон. Сам генерал Леонард держал трубку в руках, своих собственных, раздающих доллары. Сначала он раздраженно орал, как, мол, мы себе это представляем, все сроки давно вышли, американцы имеют право на раскопки всего двух храмов и хорошо, если в подарок получат хоть один. Нью-йоркцы и вашингтонцы уже подали и подробный план работ, а мы даже еще не знаем, куда собираемся!
Папа Малькольм не сомневался, что Леонард боится, как бы мы не попытались заполучить храм, а храм он заранее пообещал тем, разумеется, за ответную услугу.
Малькольм прикинулся недалеким провинциальным профессором, потом, наконец, выдавил, что мы хотим на раскопки прежде всего по той причине, что движение защитников окружающей среды поднялось уже как чудовищная приливная волна и захлестывает город. И кроме того, мы не требуем себе непременно храм Солнца, а удовольствуемся каким-нибудь местом попроще, но пусть Леонард поймет, что возможность отправиться на спасательные работы в Египет – это для нас вопрос жизни или смерти.
Леонард потер ладошки и пообещал поддержку. Он был убежден, что ему удалось нас одурачить, то есть отвести опасность от себя и от своих подопечных.
Только в тени стоял профессор Карабинас, который также потирал руки.
Через несколько дней мы получили сумму, на которую рассчитывали, и разрешение связаться через Совет с компетентными органами ЮНЕСКО. Вместе с деньгами прибыл и телекс от Леонарда, в котором сообщалось, что он охотно будет представлять нас во всемирной организации.
Карабинас показал нам телекс, а мы просто помирали со смеху. Каждый чувствовал себя, как шахматист, своими ходами вынуждающий противника ходить туда, куда ему нужно.
Естественно, мы были счастливы принять предложение Леонарда, который вскоре известил нас, что ввиду небывалого количества желающих они могут предложить нам всего л ишь простой коптский городишко – Абдал-лах-Бахари – в 16 километрах от Абу-Симбела. Он искренне сожалеет, что не сумел сделать для нас больше.
Папа Малькольм ответил без промедления. Он поблагодарил ученый Совет и лично генерала Леонарда за его благожелательность и выразил надежду, что наши раскопки будут успешными.
На это Леонард уже не ответил, очевидно, не считал нас серьезными партнерами. Он не снисходил даже до того, чтобы всласть над нами посмеяться.
Мы же спокойно собирались в дорогу. Определили срок выезда; его мы тоже перенесли на значительно более позднее время. Конечно, на настоящие раскопки нам оставалось меньше времени, чем остальным участникам, но мы надеялись, что тогда уже земля фараонов будет кишеть исследователями и никто не обратит на нас никакого внимания.
И как выяснилось позже, расчеты Карабинаса и на этот раз полностью подтвердилась.
В начале мая, через год после визита двух военных с Аписом и Анубисом, пришел день нашего отъезда. Один год! Чего только не случилось за это время! И все-таки как мало по сравнению с тем, что произошло с тех пор, как в свите Эхнатона появились квадратноголовые и вместо старой политики стали проводить новую.
Потом под самолетом проплыло Средиземное море, и чуть позже мы вышли в аэропорту египетской столицы.
Я сижу в тени пальмы, если можно назвать тенью ту узенькую полоску, которую она отбрасывает на песок, и привожу в порядок свои бумаги. Уже добрых полчаса я размышляю над тем, почему потомки древних египтян построили свои города именно здесь, на краю пустыни, а не пришли ближе к Хапи, то есть к Нилу. Вероятно, тогда, в VIII-IX столетиях новой эры, Абдаллах-Бахари находился дальше от пустыни, чем в наши дни.
Сидя под пальмой, я думаю о завтрашнем дне. С утра мы отправляемся к пирамидам, чтобы приступить к настоящим раскопкам, о которых, кроме нас, никто не подозревает. Знаем только мы, разработавшие весь план, и Хальворссон.
Даже студенты университета ни о чем не догадываются; эти одержимые с рвением перелопачивают песок и орут на всю округу, когда время от времени натыкаются на мертвое тело.
В настоящий момент мы раскапываем кладбище в Абдаллах-Бахари, вернее говоря, место упокоения. жителей того средневекового поселения, которое стояло раньше на месте нынешнего. Правда, деревня, ставшая тем временем арабской, переместилась на добрых три мили ближе к реке, доказывая, что пословица о горе и Магомете никогда не устаревает.
Вездеход наш отдыхает под брезентом, а вещи, тщательно упакованные, лежат в палатке, которая служит нам кладовой. Мы решили сообщить остальным о нашем отъезде только завтра на рассвете. Незачем вызывать переполох заранее.
Кладбище не балует нас разнообразием находок. Родственники умерших христиан в большинстве случаев заворачивали тела в обычное полотно и так клали их в выкопанные в песке ямы, зная, что сухой и горячий песок все равно мумифицирует их без всякой специальной обработки.
Что верно, то верно – не слишком богаты были жители городишка. К VIII-IX векам роскошь миновавших тысячелетий затерялась уже где-то в туманной дали, и на эту землю пала тень нужды, которая и сегодня лежит на ней неизгладимой печатью. Несколько предметов обихода, одно-два недорогих украшения; кресты, кольца, булавки – и больше ничего. По этой и только по этой причине не очень-то стоило приезжать сюда.
Но студенты думают иначе. Для них эти раскопки означают большое приключение. Неизведанную Африку и неизведанное прошлое. То, о чем они до сих пор только читали в книгах, сейчас у них под носом, включая и песок, и пальмы. Большинство из них– археологи, но есть и искусствоведы. Даже слеза прошибает, когда видишь, как они из кожи вон лезут. Они бы с радостью и ночью копали, только бы позволили.
Если измерять пыл по некоей шкале энтузиазма, то непосредственно за студентами следует Хальворссон. С достающей до пояса развевающейся рыжей бородой он мотается от могилы к могиле и нигде не упускает случая вызвать взрыв смеха у работающих, рассказав отрывок из какой-нибудь народной сказки местного происхождения или анекдот. Если бы не было этого человека, его следовало бы придумать.