Так всегда и бывает в жизни, огорчилась я. Стоит только поверить в приятное, чуть расслабиться - и к тебе тут же с юркостью ушлых родичей из провинции втирается облом. Здра-асте, приехали!
- Выходит, вы не расшифровали текст до конца? - затеребила я Макса. - Вы запутались в почерке Парацельса? В его латыни? Признавайтесь, не сумели перевести в современные граммы все эти фунты, золотники… в чем они взвешивали… да? Или каких-то компонентов сегодня уже не достать?
- Нет, что вы! - возразил Макс. - С теорией как раз порядок. И рецепт весь переведен с латинского языка, и компоненты самые простые, и вес каждого пересчитан в метрической системе. У Парацельса там не фунты, к слову сказать, это для него слишком крупно. Там все в более мелких дозах, в гранах и скрупулах: каждая скрупула - это двадцать аптекарских гран, а каждый гран - одна и четыре десятых доли, а каждая доля…
- Верю, вы все сосчитали, - поспешно сказала я. - Не терзайте меня, в чем же загвоздка? А-а, кажется, догадываюсь. Дело не в рецепте, а в вас? Колитесь, Макс! У вас мало кулинарного опыта?
- Не то чтобы мало, - с застенчивым видом признался Кунце. - Скорее, его нет вовсе. Мне очень стыдно, но в готовке я профан, Яна. Могу сделать бутерброды, пожарить омлет, разогреть пиццу… и это максимум. К тому же устройство обычной домашней кухни не дает дозволения… не позволяет следовать этому рецепту без ошибки. Там довольно сложный, капризный температурный режим. Я пробовал шесть раз, но оно пригорало… четыре раза подряд…
- А остальные два раза? Был хоть какой-то результат?
- Пятый и шестой разы оно вообще сгорело, - с грустью поведал мне Макс. - Повезло, что я огнетушитель в кухне держу. На занавески огонь не перекинулся, но стол немного пострадал… Сами видите, с этим рецептом - одни проблемы.
- На самом деле, проблема всего одна, - решительно объявила я ему. - Надо выпустить муху. Или, если хотите, прихлопнуть ее.
- Какую муху? - вытаращился на меня ариец.
- Обычную, маленькую. - Я отмерила четверть фаланги на своем указательном пальце. - Не пугайтесь, я не сошла с ума. Есть такое популярное русское выражение "делать из мухи слона". А еще говорят - "огород городить", "чесать левое ухо правой рукой"… Не понимаете идиом? Ладно, тогда еще проще. Я хочу сказать, что не надо создавать проблем на пустом месте. Если с теорией заморочек нет, практика - не ваша забота… Слушайте, Макс, а давайте не будем заказывать свиных отбивных. Здесь еще часа два будут нас мурыжить ради куска мяса, знаю я темпы этих рыцарей. Они свой Гроб Господень отвоюют быстрее, чем исполнят наш заказ. Предлагаю не тратить времени зря и вернуться туда, откуда мы вчера начали, - на улицу Шаболовку. Мне по-любому надо там быть, я обещала своим подопечным новый сладкий рецепт. Думаю, этот как раз и пригодится. Надо же какую-нибудь пользу поиметь от вашего алхимика… Когда, напомните мне, Парацельс умер?
- В тысяча пятьсот сорок первом, - отрапортовал ариец.
- Замечательно. - Я произвела в уме нехитрый подсчет. - Стало быть, авторские права мы не нарушаем. Уже лет эдак четыреста с лишним интеллектуальная собственность гражданина Швейцарии Ф. А. Т. Б. фон Гогенгейма перешла в общенародное достояние и без каких-либо дополнительных условий может быть использована любым из жителей планеты в коммерческих целях. Едем к Юре и Тоне!
По пути от Солянки до Шаболовки я еще раз убедилась: Москва подземная и Москва надземная - два разных города. Три коротких остановки на метро обратились наверху в два десятка перекрестков со светофорами-психопатами, мигавшими недружно и невпопад. Один раз я была уверена, что мы куда-нибудь врежемся. Второй - что протаранят нас. В обоих случаях нам, однако, везло. На третий раз, обреченно подумала я, аварии не миновать. Но тут мы приехали.
На вывеске "Пирожные Черкашиных" название фирмы сопровождалось цветной стрелкой, указывающей вбок: пирожники могли арендовать у хозяев только треть особняка, и в их части фасада места хватало лишь для окон с видом на улицу; пройти же внутрь самого магазина покупатель мог сквозь длинную каменную арку и внутренний дворик.
Штат заведения состоял всего из четырех человек. Кроме Юрия и Антонины, хозяев и кондитеров в двух лицах, здесь еще работала двоюродная племянница Антонины - молоденькая продавщица Света. Суровому Глебу Евгеньевичу, деду с атаманской фамилией Дахно, поручалось исполнение всех прочих служебных обязанностей - экспедитора, грузчика, бухгалтера, уборщика и охранника.
Как и в прошлый раз, Макс оставил "кавасаки" на ближайшей автостоянке и явился сюда пешком. Но со вчерашнего дня статус гостя заметно вырос. Вчера он был рядовым покупателем, а значит, за границы торгового зала его бы не допустили ни за что. Теперь он сопровождал Яну Штейн - совсем другой коленкор! Право экстерриториальности распространилось и на него. Дед Дахно окинул сторожевым взглядом сперва меня, затем Кунце, проворчал под нос что-то неопределенное, однако отодвинулся, высвобождая проход в главнейшую часть кондитерской - в то волшебное место, где, может, и не все тыквы становились каретами для Золушек, зато все знакомые продукты обретали новую суть, фантастическим образом воплощаясь в сладкие кулинарные шедевры.
На Юрия и Антонину мне всегда приятно смотреть. Оба звонкие, легкие, румяные, моложавые, в одинаковых синих комбинезончиках, они порхали по комнате с изяществом и проворством балетных танцоров. Не знай я точно, что ни тот, ни другая почти ничего не видят, я бы в жизни этому не поверила - настолько ловко они ориентировались среди кухонных столиков, плит с высокими зонтикообразными вытяжками, вместительных печей-духовок, плоских шкафчиков с посудой, длинных полок с продуктами и ребристых полочек со специями. Быстрые перемещения кондитеров сопровождались лишь легкими порывами ветерка и негромким мелодичным цоканьем: Черкашины нарочно надевали обувь с металлическими подковками на каблуках, чтобы ненароком друг на друга не натолкнуться.
- Добрый день, Яночка! - на лету пропела Антонина, едва мы с Максом открыли дверь в кухонный зал и за секунду до того, как сама я успела поздороваться с хозяевами. - Ты сегодня не одна? Ты с кавалером? Замечательно! Молодой человек, заходите, не тушуйтесь, мы рады всем Яночкиным друзьям… Как вас зовут?
Нежданно-негаданно попавший в мои кавалеры, Кунце растерялся. Он даже отступил назад - поближе к двери и подальше от цокающих вихрей. Пришлось брать инициативу на себя, объясняясь за двоих.
- Здравствуйте, Тоня, здравствуйте, Юра, - в той же мажорной тональности произнесла я, - молодого человека зовут Макс.
Он из страны Кессельштейн, привез вам новый, но очень старинный рецепт пирожного. Мы еще не пробовали, но если все сделать верно, может получиться нечто… У вас же в хозяйстве есть изюм и пряности?
- У нас в хозяйстве есть все! - заверил меня Юрий. Правой рукой он энергично проворачивал поварешку в булькающей кастрюле с чем-то терпко-ягодным, а левой помахивал серебристым снарядом шейкера. - У нас, Яна, двойной запас изюма, тройной запас пряностей. И ваш новый рецепт - это превосходно, а то у нас намечается кризис жанра. Диктуйте состав, мы запомним на слух и сделаем пробную партию сейчас же, прямо при вас…
- Только вы присматривайте, чтобы мой драгоценный не перепутал сахар и соль, - добавила, проносясь мимо, Антонина. Над головой она держала поднос со свежей выпечкой. - Вчера, например, он опять чуть не спутал розмарин и тимьян!
- Что значит "опять"? - с нарочитым возмущением откликнулся Юрий. Разговаривая, он уже принялся за новую работу - давить киянкой зерна миндаля. - Видишь, Яна, как Антоша меня обижает! Я ведь не повторяю своих ошибок. Да, на той неделе я тоже чуть не спутал, но что с чем? Кервель с шафраном! Большая разница! И это было бы совсем не фатально, даже интересно.
Черкашин покончил с миндалем и сразу переключился на сахарную пудру, которую стал просеивать сквозь мелкое-мелкое сито.
- У нас, Антоша, все хорошо продумано, - добавил он, вновь обращаясь к жене, - но специи мы раскладываем неправильно. Принцип надо сделать совсем другой. Гамма запахов, мне кажется, ненадежна. Когда у меня насморк, я теряю ориентиры. Давай попросим Дахно разложить пряности и приправы по алфавиту.
- Но ты-то, мой дорогой, сам помнишь алфавит? - засмеялась Антонина. - Промахнешься на сантиметр - и беда: вместо кориандра схватишь кардамон, а вместо мяты - мускатный орех.
- Не промахнусь ни за что, - торжественно изрек Юрий, - а если, не дай Боже, все-таки промахнусь, то пусть накроют меня гнев и презрение всех гурманов Москвы, пусть покарает меня безжалостная рука Российского общества защиты прав потребителей, аминь… Все, я свободен, Макс, диктуйте ваш рецепт.
Кунце послушно извлек из одного кармана куртки драгоценный лист с латинскими каракулями Парацельса, из другого - бумажный клочок. И, посматривая то в одну сторону, то в другую, начал:
- Возьмем муки пшеничной двести двадцать… нет, извините меня, двести двадцать пять граммов, и муки ржаной столько же. Затем возьмем два яичных белка и на вес каждого из белков точно по равной доле перетертых с медом зеленых грецких орехов…
До середины я слушала рецепт внимательно, но как только на горизонте возникла смесь молока с маслом, я вдруг вспомнила о Пульхерии - большой любительнице того и другого. О Господи, как я могла забыть? Уже середина дня, а кошка еще не кормлена! Я ей, конечно, насыпала вчера до краев ее кошачьей еды, но, когда меня долго нет, эта рыже-черно-белая радость начинает сердиться, а на нервной почве жрет в три раза быстрее, чем обычно. Прости меня, Пуля, мысленно покаялась я, ждать тебе осталось недолго. Я вернусь уже скоро-скоро, потерпи. Обещаю: пока не покормлю тебя, сама в рот не возьму ни крошки. Хотя мне, между прочим, не терпится побыстрее испробовать пирожное-новинку…
Чтобы не истязать себя горячими кондитерскими запахами, я перешла из кухни обратно в торговый зал. Минут десять мне удалось потратить на задушевную беседу с незнакомой старушкой, похожей на престарелую Дюймовочку. Старушка-невеличка по имени Ванда Матвеевна все выбирала, выбирала и никак не могла выбрать что-нибудь особенное для любимого внука Миши: он, по ее словам, отправлялся служить куда-то далеко за границу, и на дорожку его непременно нужно было побаловать вкусненьким… Следующие пять минут я наблюдала, как продавщица Света за кассой ловко жонглирует мелочью и купюрами. Еще две-три минуты я изучала немногочисленные рекламные плакаты на стенах. Потом я целую минуту пересчитывала покупателей (их оказалось ровно десять человек). Потом в торговом зале делать мне стало совсем уж нечего, и я собралась выйти подышать на улицу Но что-то меня остановило. Может быть, интуиция. Может, тень, пробежавшая по комнате. Так или иначе я посмотрела сквозь окно на улицу И сразу увидела его. Незнакомого высокого амбала, который строевым шагом прохаживался вдоль кондитерской. Десять метров в одну сторону, четкий разворот через правое плечо, и такие же десять метров - в обратную сторону. Чистый робот! Как же мы с Максом не заметили его, когда входили сюда?
- Свет, посмотри в окно, только осторожно, - шепнула я продавщице. - Вон тот тип у вас сегодня появлялся?
Не переставая отсчитывать сдачу, Света глянула в застеколье.
- Появлялся, а как же, - тихо ответила она. - Утром, сразу после открытия. Взял, по-моему, кекс с орехом кэшью и чурчхелу на меду… Думаете, Яна Ефимовна, он готовит ограбление?
- А у вас есть что грабить? - насторожилась я.
- Вообще-то не очень, - шепотом призналась мне Света. - Вчерашнюю выручку Глеб Евгеньевич вчера же сдал в банк, а сегодня с утра в кассе тысяч двадцать наберется. Не те деньги.
Деньги были и вправду мелкие - в отличие от амбала за окном. Честное слово, я его никогда в жизни не видела - но почему-то он казался мне смутно знакомым. Несколько минут я пыталась разобраться в этой мучительной загадке, пока не уловила, в чем дело: тип всем своим обликом - манерой двигаться, одеждой, стрижкой и еще чем-то неуловимым - напоминал того сукина сына, который напал на меня вчера, возле дома Окрошкина. А что, если это тот же самый гад, просто загримировался?
- Глеб Евгеньевич, дорогой, - вполголоса обратилась я к бухгалтеру-охраннику. Тот по-прежнему подпирал дверь на кухню и рассматривал покупателей в зале, - у вас не найдется бинокля?
Ничуть не удивившись моей просьбе, дед Дахно сунул руку за стойку с образцами и вытащил приличный полевой "цейсе".
Я взяла бинокль, выбрала себе местечко для наблюдения у окна сбоку, рядом с пирамидой овсяных печений. Как только парень на улице снова промаршировал мимо окон, я постаралась разглядеть его лицо сквозь мощные "цейссовские" окуляры.
Качественная оптика развеяла сомнения: не он! Носы разные, скулы разные, шеи совсем не похожи - никакому гриму не поправить матушку-природу. Кстати, усмехнулась я про себя, шею он мог бы вымыть. Или, по крайней мере, смыть вон то грязное пятнышко пониже левого уха… А может, это у него такая странная родинка? Я подкрутила колесико бинокля и при очередном проходе амбала мимо окна постаралась всмотреться в черную кляксу. И поняла, что это не родинка. Однако и не совсем пятно.
Это была татуировка. Очень маленькая черная свастика в круге.
Глава четырнадцатая Союзнички (Иван)
Считается, будто крепкие, упертые и самовлюбленные люди труднее поддаются обработке и нажиму, чем люди неуверенные, дрейфующие невесть откуда неведомо куда и вечно сомневающиеся то в себе, то в стране, то в мире. Ха! Поверьте на слово: чушь несусветная. Смотря как обрабатывать, смотря на какие кнопки жать. По мне, наоборот, человек рефлексирующий - материал неблагодатный, словно флейта из пластилина в жару. Все течет, пальцы вязнут, опереться не на что. Лично я дюжину нервных принцев Датских, у которых каждая извилина спорит с соседней, променяю на одного подпоручика Дуба, твердо знающего, что дважды два - пять.
- Привет, Сергей, привет, рад тебя видеть! - Я встретил Журавлева в дверях кабинета, долго жал ему руку, лично проводил до кресла и попросил у секретарши два кофе голосом Робинзона Крузо, чей остров между делом посетил сам Христофор Колумб.
Гость, ведущий популярного телешоу "Дуэлянты", все мои знаки внимания принимал как должное - с усталым добродушием золотого божка плодородия в папуасском капище. Если бы вдруг советнику российского президента по кадрам Ивану Щебневу пришла в голову фантазия упасть на колени перед Журавлевым, тот бы не удивился.
Квадратный приземистый телебожок, разумеется, позабыл, что популярностью своей он обязан нам. Раньше он был всего лишь одним из многих игроков, а теперь остался на поле в одиночестве. С тех пор, как зачистили весь телеэфир вокруг него на полметра вглубь, рейтинг "Дуэлянтов" пошел в гору и почти сравнялся с "Угадайкой". Что поделаешь? У нас исторически сложился особый вариант демократии - патерналистский. Как папочки решат, так и будет. А уж папочки заранее решили: ближе к выборам не баловать народ разнообразием. Талант - штука непредсказуемая, может выкинуть фортель. Нет уж, хорошего понемножку. Одно детское шоу, одно взрослое - и довольно с вас. Кому не нравится, может по десятому кругу смотреть сериал "Убойная нянька"…
Выпив свой кофе и выслушав меня, Журавлев важно помассировал себе виски, закатил глаза и обронил с высоты своего величия:
- Идея твоя… э-э-э… в целом, неплохая. Я бы даже сказал, довольно свежая. Политических тяжеловесов я у себя на шоу сводил сто раз. Но по физическому весу кандидатов не отбирал ни разу. Это может быть клево. Пожалуй, я подпишусь.
- Идея моя средняя, не льсти мне, пожалуйста. - Я приложил руки к груди. - Я ведь не профессионал, мне до тебя, как до Китая. Лишь ты - с твоей фантазией, с твоим опытом, чувством юмора - сможешь придать простенькой задумке подлинный блеск. Сделай сегодня двух этих пузанов, а? Столкни их брюхами в прямом эфире, пусть от них пух с перьями полетят во все стороны!
- И от Погодина пух с перьями? - тонко улыбнулся Журавлев. - Да ладно, я ведь в курсе, что Тим - твоя креатура. Учти,
Вань, подыгрывать ему я не стану. Я - кот, гуляющий сам по себе, не забудь. Мое реноме мне дороже всех твоих кремлевских благ.
- Что ты, Сережа! Что ты! В России каждый знает, что тебя покупать полный бесполезняк. Нечего и пытаться. - Я соорудил на лице благоговейную гримасу лилипута у подножия Гималаев.
Ощутить в моих словах наглый перебор сумел бы всякий человек с мозгами. Но только не ведущий "Дуэлянтов": тот давно уже питался лестью самого грубого помола. С эдакой высоты, подумал я, чертовски неприятно падать. И уж я позабочусь о том, чтобы уронить тебя в самую глубокую и самую вонючую кротовью нору. Когда-нибудь. Не скоро. Тебе еще работать и работать на меня.
- Правильно мыслишь, - снизошел Журавлев до похвалы. - Мое кредо - никому не продаваться, не вставать ни на чью сторону, кроме собственной. За это мое шоу и ценят в народе. За это мне дают прямой вечерний эфир на Москву и дневной повтор на Сибирь.
За это? Как же! Я подавил смешок и неистово закивал:
- Именно! Именно! - Надеюсь, голова у меня не отвалится. - Беспристрастность - твое ноу-хау. Ты один можешь по-настоящему испытать нашего толстяка на прочность. Устроить ему нечто вроде тест-драйва. Твое шоу, Сережа, в России - основной полигон общественных процессов… индикатор настроений… барометр эмоций… хронометр… амперметр… супермаркет… сникерс…
Готово. Теперь я мог молоть абсолютную чепуху - главное, сохранять почтительную рожу, почаще кивать и пошире открывать рот. Телебожок уже нацепил нимб и вознесся туда, откуда наши лилипутские слова не слышны. В такие минуты я почти любовался Журавлевым. Из всех эфирных созданий, мне знакомых, он был наиболее искренним нарциссом. Он не притворялся незаменимым гением, о нет! - он был уверен в собственной гениальности и незаменимости. За столь высокую романтическую наивность я, признаюсь, и выбрал Сережу. Все должно быть натурально, на чистом сливочном. Холодного цинизма в эфире мне не нужно…
Я не закрывал рта еще минут десять - и все это время Журавлев довольно щурился, как будто его омывали теплые течения джакузи. Наконец я решил, что пора прикрутить горячий кран, и замолчал. Едва Гольфстрим иссяк, телебожок ощутил дискомфорт.
- Постой-ка, - встрепенулся он, - я, кажется, потерял нить. Напомни, сделай милость, мою последнюю фразу.
- Ты говорил, что поблажек никому не дашь, - тотчас подсказал я. - Чтобы никто из них сегодня вечером на тебя не жаловался.
- Ну да, само собой. - Журавлев успокоился и удовлетворенно потер ручки. - Это я и говорил. Раз они сегодня в игре, чтобы никаких жалоб на ведущего. Ни ей, ни ему поблажек не дам. Вопросы будут сложные и обидные для обоих. Пусть заранее знают, насколько я опасен. Пусть боятся. Кстати, напоминаю по дружбе: у бабки Леры голос погромче и попротивней, чем у Погодина. А оба микрофона настроены одинаково, так и передай своему придурку…