- Мне восемьдесят, - сурово сказал он. - Я остался без одной ноги и одной руки. У меня вырезаны треть желудка и половина кишок. Мне давным-давно нельзя никакого мяса - ни со специями, ни без. Мне вообще нельзя ничего, кроме слабого чая и рисовой кашки. Знаете, когда я в последний раз я катался на велосипеде? Году, наверное, в семьдесят четвертом или семьдесят пятом. А нормальная эрекция у меня последний раз была, наверное, лет двадцать тому назад. И вот теперь эта дура из газеты обещает всем козерогам - а значит и мне - наилучший день для велосипедных прогулок, счастливых знакомств, бурного секса и приятного аппетита… Ух, как же я ненавижу эту лженауку!
Ни слова больше не говоря, нобелевский лауреат кинул бумажный ком мне на стол и с громким жужжанием выехал прочь из кабинета.
Дверь хлопнула. Я мысленно подвел итоги блиц-визита академика. Никаких чудес, как и следовало догадаться, мне не объяснили. Ни малейшего просвета. Никакого вам естествознания в мире духов. Похоже, с официальной наукой марьяж по моему вопросу у меня не заладился. Посмотрим, чем порадует наука неофициальная.
- Софья Андреевна, - сказал я в телефонную трубку, - гляньте, пожалуйста: кто в России сегодня числится в популярных научных неформалах? Отыщите мне любимцев публики, самых-самых.
- Сейчас найдем. - Худякова не выразила ни малейшего удивления. Она пощелкала у себя клавиатурой и подвела баланс: - Самых-самых, по рейтингам, трое. Нурмаков, Мамбетов и Бекташев.
- Славян, что ли, совсем нет? - заскучал я. - Одни азиаты?
- Есть еще Фоменко, - неуверенно предложила секретарша.
- Не надо Фоменко! - забраковал я. - Этого фрукта я уже накушался. То есть да, мы ценим его добрые намерения и высокий патриотизм, но звать его не стоит. У меня мозги пухнут. Я не хочу теорий про то, что итальянский Леонардо и русский Валентин Серов - один и тот же человек, и, стало быть, "Джоконда" и "Девочка с персиками" - одна и та же картина. Пусть он чешет в Лувр с этими идеями и сносит крыши французам… А кроме него, Софья Андреевна, у вас кто-нибудь еще остался в резерве?
- Есть бывший диакон Утяев, - доложила секретарша, - это такой альтернативный культуролог, весьма известный. Но у него сейчас обострение негативизма. Он, Иван Николаевич, почти примирился с "Гарри Поттером", но два дня назад все-таки не выдержал, заплакал и проклял его. "Интерфакс" передает, что со вчерашнего дня Утяев впал уже в отрицание "Винни-Пуха"…
Негативизм в России - штука опасная и заразительная, подумал я. Сегодня человек отрицает "Винни-Пуха", завтра - Уголовный кодекс, послезавтра - власть кесаря… Нет, милые, хренушки!
- Тех, которые со справками, в Кремль звать не нужно, - велел я, - хватит нам одной Леры Старосельской. Лучше уж тогда азиаты, все же как-никак братья по разуму. Запишите мне эту троицу на вечер, да предупредите их, чтоб не опаздывали.
После разговора с Худяковой я заглянул к себе в стол и понял, что время действия чудо-крошек вышло: мои тараканы прекратили строить вертикаль власти в отдельно взятом ящике и разбрелись кто куда. Президентский трон из скрепок опустел. Я попытался изловить среди бумаг хотя бы Никандрова, но не успел. Привычным стрекотаньем напомнил о себе внутренний телефон.
- Иван Николаевич, явились Погодин и Органон, - доложила мне Софья Андреевна. - Притащили две большие коробки.
- Скажите, пусть войдут, - распорядился я. И как только оба клоуна втащили в мой кабинет свой кондитерский груз, я скомандовал им грозным шепотом: - Ни звука! Ни-ни! Тесс! Пирожные сложить во-о-он туда, на кресло, а потом кыш обратно в приемную! И сидеть там смирно. Через несколько минут я вас вызову.
Мне было надо обезопасить себя - на тот случай, если Тима рискнул нарушить мой запрет и по дороге сюда сожрал хотя бы одну штучку. Раз молчание - золото, пусть они его накопят побольше.
Выждав, пока Погодин с Органоном очистят кабинет и затворят за собой дверь, я открыл одну из картонных коробок, взял сверху "парацельса", поспешно надкусил его, стал жевать…
Ничего. Ноль. Пустота.
Нет, конечно, вкус у этого пирожного был абсолютно тем же, запах - тоже, да и выглядел "парацельс" точно такой же уменьшенной копией немецкого снаряда "Фау-1". Но внутри у меня ничегошеньки не отозвалось, не забурлило, не прояснилось. Сердце не екнуло в восторге, душа не взмыла ни в какую шампанскую невесомость. Где соблазн, он же Verfuhrung? Где колдовство, оно же Verzauberung? Ничего похожего. Мне доставили самое обычное кондитерское изделие. Качественное, вкусное - и только.
Разочарование захлестнуло меня с головой, но я тут же выплыл, решив не паниковать прежде времени. Что, если мне просто попался неудачный экземпляр? В конце концов кондитеры - тоже люди. Разве не могли они поспешить, схалтурить, недопечь, недотянуть, недовложить изюма или пряностей? Легко. Мы же в России - стране плохих дорог и хороших граблей. Я поторопился вскрыть вторую коробку и запустил руку в ее внутренности. Ну-ка испробуем, например, вот это, румяненькое, крепенькое, из самой середины…
Дубль-пусто.
Мои зубы честно перемололи выбранное пирожное, но и вторая попытка была равна первой. Волшебства внутри меня по-прежнему не возникло ни на копейку - словно бы академик Ганский отравил все вокруг своим ядовитым старческим скепсисом. Ах, ч-черт! Я едва удержался от желания втащить сюда за шелковый галстук Погодина и выбить из него правду: куда он девал настоящие "парацельсы"?
Спокойнее, спокойнее, одернул я себя. Едва ли Тима при чем. Для диверсанта он слишком глуп и чересчур послушен. Органон - тот вообще попка-дурак. Нет, версию о вредительстве этих двух я пока изымаю из числа основных. Какие же у нас тогда остаются?
Я по очереди перетащил обе коробки в заднюю комнату, борясь с желанием по-хохляцки понадкусывать все пирожные, одно за другим - вдруг где-то отыщется то самоё! Нет-нет, чепуха, это не наш метод. А какой наш? Мне внезапно пришло в голову, что я, быть может, беспокоюсь зря. Вдруг то ощущение пронзительной ясности возникает у человека лишь самый первый раз? Ну как с водкой: вкус у второй рюмки в жизни - уже не тот, что у первой, но и она свое дело делает… Во-о-о-от что нам сейчас надо проверить - дело! Ну конечно же! Сохранился ли главный эффект?
- Софья Андреевна, - обратился я по селектору к секретарше, - пригласите ко мне Погодина. Но только его одного.
Тима вошел в кабинет и почтительно замер у самого порога.
- Ближе, - приказал я ему. - Еще ближе. Хорош. Стой тут. Через минуту вы оба отчитаетесь о своем походе на Шаболовку. Но пока у меня вопрос из другой области: на голове стоять умеешь?
- Не-е-е-ет… - с испугом проблеял Погодин.
- Я так и думал. Ну-ка, встань на голову. Это приказ.
В глазах у лидера "Почвы" отразился почти суеверный ужас. Должно быть, он чувствовал, что один из нас двоих определенно спятил, но не осмелился заподозрить в этом советника президента России.
- Иван Николаевич… - заныл он, тоскливо переминаясь с ноги на ногу. - Я бы, честное слово, рад, но у меня не полу-у-у-у…
Мое внутреннее ощущение оказалось безошибочным: "парацельсы" не работали. Иначе бы Тима непременно сделал попытку исполнить мой сумасшедший приказ - пусть и рискуя здоровьем. Можно проверить еще новые крошки на тараканах, но, боюсь, эффект будет нулевым.
- Расслабься, Тима, я шучу. Садись. - Пальцем я указал Погодину на кресло и добавил со сталинским акцентом: - Даже в трюдную пору мы, таварищ Жюков, находым врэмя для шюток.
Глядя на повеселевшего Тиму, я подумал, что отрицательный опыт - тоже полезный опыт. В сущности, пока не произошло ничего фатального. У меня осталась печка, от которой я могу плясать, - печка в буквальном смысле. Либо у этих слепых Черкашиных что-то случайно не заладилось в технологии выпечки "парацельсов", либо сбой намеренный. Для меня оба варианта хороши.
Я велел Софье Андреевне запустить ко мне Органона, усадил его в свободное кресло, по соседству с Тимой, и предложил обоим:
- Рассказывайте. Только, упаси боже, не хором.
- Мы скупили весь сегодняшний запас "парацельсов с изюмом", - отрапортовал Тима, - и даже немного сэкономили на опте. Вся завтрашняя партия тоже нами куплена. И еще мы закинули удочки по поводу фьючерсных сделок на остальные дни недели…
- Конечно, мы им, Иван Николаевич, не сказали про нацпроект и слоган, - добавил Органон, - даже не намекнули. А просто дали понять, что у нас серьезные намерения… - Два последних слова юный ублюдок произнес таким значительным тоном, как будто намеревался вступить с этой кондитерской в законный брак.
Уже пару минут спустя я был твердо уверен: оба моих ландскнехта знать не знают, что притащили мне пустышки. А я им, конечно, не собирался докладывать про кое-какие волшебные тонкости. В итоге я вытурил с миром и Тиму, и Органона - даже посулил им завтра лекцию о методах продвижения сладкого слогана в гущу электората.
Два придурка покинули кабинет довольные и гордые, а я остался наедине с двумя версиями пирожных-пустышек. Первая из них - оптимистичная - означала, что в следующей партии "парацельсов" кулинарная ошибка может быть исправлена, а наш завтрашний улов не окажется холостым. Версия номер два, более тревожная, была и более перспективной. Если, допустим, кондитеры спохватились и как-то ликвидировали опасную магию, то сами они, во-первых, знают о ее существовании и, во-вторых, умеют ей управлять. И то, и другое - колоссальный подарок для меня. Дирижировать чудесами я пока не обучен, но уж с человеческим-то фактором как-нибудь справлюсь. На всякий пряник найдется свой кнутик.
Э-эх, кабы еще знать, как эти штуки действуют, подумал я. Мне много не надо, хватит самого общего механизма работы. Счастливый человек Ганский: для него волшебная палочка невозможна в принципе - и точка. А мне вот теперь гадать, где у этой палочки кнопки "вкл" и "выкл" и почему именно первая заедает…
Виктор Львович Серебряный - вот кто мне сейчас нужен. Вроде бы старик вышел из комы. Надеюсь, он уже частично оклемался для беседы со мной, и при этом у него что-нибудь еще осталось в голове. По правде сказать, я не очень люблю ходить в больницы и общаться с полутрупами. На них ведь надавить лишний раз нельзя, даже просто голос повышать чревато: чуть прибавишь децибел - тут и сказочке конец.
- Софья Андреевна, - сказал я секретарше, - мы с Гришиным и Бориным едем в ЦКБ к Серебряному. Обратно буду часа через два.
- Ой как хорошо! - обрадовалась Худякова. - Привет передайте.
Думаю, радовалась она не за больного, а за меня: Ваня Щебнев как порядочный мальчик отправлялся навестить старого больного дедку. Мне бы еще корзинку в руки и красную шапочку на макушку.
- Обязательно передам, Софья Андреевна, - вежливо ответил я. Даже пару штук пирожных ему захвачу, добавил я про себя. Может, увидев "парацельсы", старик будет чуток посообразительней?..
До больницы мы доехали без происшествий и без пробок, зато уже у самого входа в больничный корпус 23-Б я неосторожно вляпался в черную лужицу крови с плавающими обугленными перышками. Похоже, местная система ПВО опять сбила орла или ястреба.
Идея разместить на крышах самых высоких корпусов Центральной клинической больницы несколько штук боевых ПЗРК родилась в охранных головах еще при первом президенте России, который проводил в Кремлевке почти столько же времени, сколько и в Кремле. Но реализовать проект удалось лишь после 11 сентября, когда наша оборонка пробила себе хороший заказ под программу борьбу с летающим международным терроризмом. Тот, правда, все не спешил насылать своих камикадзе в атаку на здания ЦКБ, поэтому автоматические зенитки с радарами сбивали пока только птичек, не оборудованных системой "свой - чужой", и бесхозные метеозонды. Однако я верил, что когда-нибудь ПЗРК принесут стране пользу: в час "Икс" здесь будет сбито НЛО, полное злых пришельцев.
Пачкая пальцы в крови, я кое-как обтер подошву ботинка, но мелкие неприятности на этом не кончились. Еще в вестибюле охрана корпуса затеяла с моей охраной интеллектуальный спор, кто тут главнее и кто имеет право проносить внутрь огнестрельное оружие, а кто нет (только корочки Администрации президента и мое любезное обещание разогнать всех здешних к чертовой бабушке загасили свару). Лифт сверху не приходил страшно долго. Потом мы перепутали этажи. А в довершение ко всему в меня - уже на правильном этаже - едва не врезалась какая-то психованная брюнетка. И если бы я не уступил ей дорогу, обязательно бы врезалась.
Я уже морально приготовился к тому, что и Серебряный, по закону подлости, окажется опять без сознания или, того хуже, мертвым трупом. Но, как ни странно, бывший мой начальник был жив, в здравом уме и трезвой памяти. Мне даже не пришлось его расталкивать.
- Здравствуй, Ванечка, - зашептал он, увидев меня у своего больничного одра. - Значит, ты все же открыл диск и убедился… Ну ладно-ладно, не строй из себя целку, я ведь понимаю, что ты явился навестить меня не просто так… Все файлы уже просмотрел?
- Только начал, - признался я, - там их чертова прорва. И вдобавок у меня, кроме тех файлов, нашлись еще кое-какие дела…
Без прелюдий я выложил на тумбочку один из "парацельсов".
- О-о! - На синеватых губах бывшего шефа проступила гримаса, похожая на его фирменную улыбочку. - Молодец, Ваня, хвалю. Ты уже перешел от теории к практике, поздравляю. И каковы успехи?
- Никаковы. - Я не хотел рассказывать ему о первом, удачном, опыте. - Можете сами попробовать. Обычное пирожное, без чудес.
- Спасибо, верю тебе на слово, - слабо хмыкнул Серебряный. - С чудесами ты бы мне его не предложил, я не обольщаюсь… Жалко, ты не открыл все файлы. Там где-то в пятой или шестой сотне есть очень смешной фрагмент - когда фюрер после июля 44-го обнаруживал, что его любимые пирожные - только пирожные и все. Мистика из них вышла, и власти над толпой больше не было…
- А почему ее не было, вам известно? - Я затаил дыхание. Виктор Львович открыл рот, закашлялся и жестом указал на стакан, стоящий на тумбочке. Я послушно влил в него какого-то сока.
- Видишь ли, Ванечка, история… - Серебряный сделал пару глотков и откинулся на подушки. - Та история, которую знают все, и та, которая была по-настоящему, сильно отличаются. Вот все считают, что заговор против Гитлера в 44-м не удался. А он удался. Потому что у Штауфенберга и компании получилось самое главное: рецепт пирожного исчез. С тех пор шарик сдулся. Гитлер из вождя нации стал заурядной истеричной развалиной, которую еще почти год слушались по инерции. Больше ничего у его повара
Ланге никогда не получалось. Все компоненты были верные, он их помнил наизусть… а в результате - никакого магнетизма.
- Так почему же?.. - Я с трудом сдерживал раздражение. Старик как будто нарочно не спешил переходить к самому главному.
- Тут, Ванечка, какой-то странный феномен, объяснить который я не берусь… Чудо - и все тут. Чтобы "Магнус Либер Кулинариус" дала результат, отличный от нуля, сама книга - ну или хотя бы оригинал листа с рецептом - обязаны присутствовать при готовке. Рядом. В той же кухне. Иначе не выйдет ничего волшебного, даже у самого великого повара в мире… В том-то, Ванечка, и ценность книги! А ты как думал? Будь по-иному, любой дурак мог бы списать или отксерить рецептик и делать что заблагорассудится. Нет, для чудес по Парацельсу нужен оригинал манускрипта. Или…
- Или что?
- Боюсь, Ванечка, тот способ… он тебе вряд ли подойдет… - Глаза Серебряного потускнели, его шепот стал еще тише.
- И все-таки - или что? Что?! - Я еле удержался, чтобы не встряхнуть вредного старикашку, как шейкер.
- …или готовкой должен был заниматься сам Парацельс… Прошелестев эти слова, Виктор Львович закрыл глаза. То ли
заснул, то ли потерял сознание, то ли, гадина такая, помер.
Глава двадцать седьмая Письмецо в конверте (Яна)
В Останкино полным-полно ресторанов: у обычного человека со здоровым желудком и аппетитом в пределах нормы не хватит ни сил, ни времени, ни денег обойти все за вечер. Поэтому гражданам приходится выбирать одно из зол - по вкусу и по кошельку.
Люди семейные, без больших изысков и привычки бросать бабки на ветер предпочитают кабак "Останкино" на территории одноименной гостиницы, где удовлетворяются порцией жаркого из говядины - с приправой из чабреца, черного перца и свежих побегов петрушки.
Москвичи с фантазией заказывают столику "Поросяток". Там в предвкушении жюльена из лисичек или грудки индейки под грибным соусом можно прокатиться на роликах вокруг веранды и раскокать пару плафонов из духового ружья (их потом запишут в счет).
Иностранных туристов тянет, конечно, на верхотуру телебашни - 350 метров над уровнем останкинского пруда. Правда, в "Высоте" прекрасный вид сверху продается в связке с ординарным уличным фаст-фудом, зато в "Русском Бриллианте" или в "Юпитере" к обзорной панораме Москвы добавлена, например, еще и маринованная говядина по-карибски - с кокосовым молоком, желтым сладким перцем и, само собой, высокогорным удвоением наземной цены деликатеса.
Что касается меня, то я, заезжая к Вадику Кусину в телецентр, выбираю "Ночной зефир" - недавно открывшийся ресторан в левом крыле АСК-1, на втором этаже. Заведение это нравится мне не только божескими ценами и дивным рыбным пирогом с филе красного берикса, но и возможностью встретить за соседним столиком какую-нибудь утомленную эфиром знаменитость. В неформальной, что ценно, обстановке. Этой зимой я с близкого расстояния наблюдала, как тезка моего Вадика, великий телеведущий Вадим Вадимыч Позднышев добивался свежести булки со шпинатной начинкой: попробует пальцем корочку, интеллигентно выругается - и пристыженный официант бежит за новой. А месяц назад я застала здесь, буквально в пяти шагах от себя, видного писателя-патриота Савла Труханова. Меня порадовало, когда он, свирепо оглядываясь по сторонам - и на меня в том числе, - прикрывал свой кофе плотной пластиковой заслонкой: опасался, наверное, что вокруг найдется много желающих от всей души плюнуть ему в стаканчик…
Сегодня мы тоже сговорились с Кусиным увидеться здесь, в "Ночном зефире". Я вытащила Макса на двадцать минут раньше - в надежде полюбоваться жующим бомондом и успеть заказать пирог.
Заказ у меня приняли на удивление быстро, а вот вип-персон был явный недобор. Среди посетителей не набиралось и полудюжины узнаваемых морд - три-четыре штуки от силы. Метрах в трех от нас целеустремленно пожирала заливное мясо детективщица Тавро, сама похожая на огромный трясущийся холодец. Вдали, у стеночки, под репродукцией верещагинской "Шипки", обозреватель Леонтьев устало лакомился чем-то кровавым. Неподалеку шоумен Кудасов с потерянным видом расковыривал ложкой гору взбитых сливок, словно обронил там десятикопеечную монету. А слева от нас пилил ножиком курицу провансаль невероятно знакомый дядя с загорелым лицом и светлой полоской шрама на носу… Неужели он? Ба, ну и встреча!
- Макс, - тихо сказала я Лаптеву, - поверни голову влево, еще левей, да, правильно. Видишь через столик пожилого господина в очках? Ну который хавает курятину с помидорами и паприкой?
- Вижу, - вполголоса ответил мне Макс, - очень аппетитно наворачивает. Это кто такой, Яна? Выросшее дитя капитана Гранта?