– А все просто: если сингер мастырили не отечественные граверы, значит, продукт течет из-за кордона…
– Постой-постой! Притормози. Слушай, Старик, давно хочу у тебя спросить, – у шефа что-то ненормальное происходит с лицом, будто корежит что-то изнутри, – ты из своих сознательных семи лет сколько годков на зоне оттоптал? А?
Ирина фыркнула.
Сан-Саныч недоуменно перевел взгляд на меня. Тормоз.
Ну да. Есть такой грешок. Профессиональная деформация, можно сказать. Побочные эффекты из прошлой жизни – результат многих лет службы бок о бок с военными строителями. Если разговор о чем-то криминальном, у меня начинает непроизвольно проскальзывать соответствующая терминология…
– Ну ладно, – признал свою ошибку и "перевел": – Если фальшивомонетчики не наши, не местные, а на это указывает уровень исполнения материала, значит, продукт попадает в нашу страну из-за границы. Так?
Посмотрел на Пятого. Он с видом академика удовлетворенно закрыл и открыл глаза. Даже кивнуть не соизволил!
– Ближайшая заграница – это Турция, – продолжил я, – значит, фальшивки идут, скорее всего, оттуда. Но качество турецкой липы общеизвестно. На уровне автобусных билетиков. Следовательно, производят где-то дальше. А какая страна придумала финансовые диверсии на государственном уровне? С использованием фальшивых денег? Правильно, Англия. Во времена своих терок с американскими колониями. Вы думаете, сегодня они эту практику сбросили со счетов? Черта с два! Просто работают осторожнее. А то, что они пасутся у турок, – ни для кого не секрет.
– Ну да, – задумчиво подтвердил Сергей Владимирович, – Турция в любых темных делишках, как правило, опирается на англичан – испокон веку… Похоже на то. Принимается как предварительная версия.
– А мы что, переключаемся на фальшивомонетчиков? – ревниво буркнул Сан-Саныч.
– Разумеется, нет, – успокоил нас шеф, – наша специализация остается в силе. Эта информация в разработке смежников, с которыми мы… что? Не слышу!
– Дру-у-у-жим, – протянули мы хором. С отвращением и вразнобой.
– Вот и славненько. Дружим, но своих дел не бросаем. Посему – слушайте очередную вводную. Завтра в десять утра к причалу на Южной (надо полагать – в морской порт, находящийся на западном берегу Южной бухты) прибывает французское судно. Научно-исследовательское. Гражданский борт, но… Все же событие неординарное. Тем более что команда получает увольнение в город – на шесть часов. Нам рекомендовано подключиться, чтобы…
– Кабы чего не вышло… – не смог я удержаться и тут же горько пожалел об этом.
– Старик работает непосредственно с французскими моряками, – невозмутимо и без паузы переключился на меня Пятый, – мечется по пирсу и клянчит автографы.
– Зачем мне автографы? – опешил я.
– Французы тоже так подумают. Начнется общение, объяснения, контакт можно развить. Прощупаешь на предмет характерных заинтересованностей и мотивировок.
– Понял, – вздохнул я обреченно.
– Ирина работает как представитель морпорта: гид, экскурсовод, ангел-хранитель. У этих ребят заорганизованность не в почете. Поэтому строем по музеям они не пойдут. Мы только предлагаем, якобы в частном порядке. Улыбнешься, подмигнешь… ну, ты знаешь. Цели те же. Козет осуществляет общее наблюдение. Подстраховка – по обстоятельствам. Главная задача – этих обстоятельств избежать. Это понятно?
Мне это нравится: спрашивал у всех, а смотрел опять только на меня!
Ну ладно, кивну.
Чай голова не отвалится…
Глава 12
Обожаю иностранцев
Обожаю иностранцев!
Собственно, как и любой советский гражданин.
Вот как мы реагируем на приезд импортного гостя? Феерически! Широко распахнутые объятия (если руки не заняты хлебом-солью), искренняя радость на физиономии и счастливая улыбка на все тридцать два зуба.
От души!
Европейцы, между прочим, ведут себя гораздо сдержаннее. Все очень взвешенно и культурно. Улыбочка ни на миллиметр не превысит установленных евростандартом норм приличия, благосклонные покачивания благородной головой, ну и… обниматься все же, пожалуй, не стоит. Личное пространство, знаете ли. Гигиена опять же…
Есть разница?
Советский человек иностранца и любит, и жалеет одновременно.
На Руси это, между прочим, почти одно и то же. Как же он, бедный нерусский человек, живет там, в Европе своей? Мучается, знамо дело. Кругом смоги, безработица, НАТО с капиталистами и всякие прочие брюссели да ла-манши. Что он, несчастный, знает о простых человеческих радостях? Об огурчиках соленых да о стопочке запотевшей? О колоске и березке? О наших бескрайних широких просторах, где так вольно дышит человек? Проходящий соответственно по своей стране как хозяин. Сурово супя брови…
Порой так и хочется прижать эту бедовую зарубежную голову к своей широкой груди и смахнуть бережно с иностранного глаза горькую слезу, вызванную жестокой несправедливостью эксплуатации человека человеком. В погоне за присвоением прибавочной стоимости. Да-да! А вы как думали? Разбираемся немного в политэкономии. Потому как не лаптем щи хлебаем…
А вот иностранец не разбирается.
Он не догоняет, чему радуется это русское чудовище. Зачем сует под нос ему черную буханку грубого помола с деревянной солонкой крупнозернистой соли? И не очень хорошо вымытую стопку с подозрительным алкоголем. И огурец – явно нелицензионного производства и с ярко выраженными признаками "хэндмейд"-обработки в домашних условиях. Зачем размахивает своими огромными ручищами и норовит прижаться к его, иностранца, чистому телу? Странные какие-то проявления симпатии. Тревожные и непонятные. Вероятно, задумал что-то коварное. Монгольско-византийское. Или финно-угорское. А может быть, того и гляди обмануть хочет?
Впрочем…
Обмануть – это не очень страшно. Это иностранцу знакомо! Тут у нас целая религия. Концепция. Понятийный слой.
Вот ведь как привык рассуждать русский дикарь: "Ты мне нравишься. Я тебя люблю. Но если ты меня обманул – я тебя НЕНАВИЖУ. У, негодяй!"
Нормально? Как дети малые! Да что там – настоящие варвары!
А как рассуждает цивилизованный иностранец?
"Ты мне, конечно, тоже нравишься, а вот "любить" – это уж чересчур! Хватит мне того, что я и так беззаветно люблю самого дорогого мне человека. Самого близкого! Самого себя… Как! Да ты меня пытаешься обмануть?! Послушайте. А ведь это очень любопытно. Это интересно! Это нам знакомо и понятно. Может быть, ты не такой уж и дикарь, каким кажешься на первый взгляд? Что там у тебя в стопке?.."
Как говорится, вновь почувствуйте разницу.
А вот интересно, не здесь ли Кощеевой иглой упрятана первопричина пресловутого европейского благополучия? Задел культа всепоглощающего конформизма? В скорлупе уникальной по своей природе приспособляемости! В способности обыграть себе на пользу любые, пусть даже чудовищные, обстоятельства? Которые при известном отсутствии излишков морали могут на поверку оказаться не такими уж и страшными. А порой даже и полезными. В качестве примера достаточно вспомнить лязг крупповских подков на булыжниках Монмартра или гильотину, как величайшее и очень полезное (для усталых палачей) изобретение западной цивилизации.
А ведь это, на секундочку, не так уж и просто – столь насиловать свою природу!
Куда нам, бесхитростным и наивным славянам! С нашей прямолинейностью и твердолобостью. С нашим максимализмом и отчаянной тягой к вселенской справедливости. С таким неудобным багажом уж точно не угнаться за мелькающими вдали всполохами истинной культуры и цивилизованной демократии. Так и будем прозябать в дикости да варварстве.
Вечно.
По крайней мере, свидомый европеец именно так и считает.
И… знаете что?
Наверное, я все-таки не так уж и сильно обожаю иностранцев…
– Ну, чего здесь непонятного: берешь и пишешь. – Я с чувством глубокого удовлетворения наблюдаю, как евроулыбка постепенно теряет эталонные миллиметры и начинает отдавать кислятинкой. – Автограф. Ав-тог-раф! Что по-нашему, что по-вашему – одно… чертственно! Смотри: карандаш! Суешь в рот, потому как чернильный. Слюнявишь и пишешь что-нибудь здесь, на открытке с Чебурашкой. Чего? Да никакой это не "сина монстр". Это Чебурашка. Друг крокодила. Нет! Крокодил тоже добрый. Да при чем здесь вообще это? Слюнявь давай!..
Встреча с французскими моряками в разгаре.
Белоснежными стайками легкомысленные путешественники слетают по трапу на берег и тут же попадают в цепкие лапы социалистической детворы. Кто-то жаждет просто поручкаться с невиданными гостями, кто-то – сделать незабываемое, хотя и черно-белое фото старенькой "Сменой", а кто-то уже и прозрачно намекает, что, мол, не прочь и пожевать чего-нибудь французского. Ну, может быть, жвачки какой-нибудь…
Тьфу! Простых намеков не понимают.
Некоторые особо шустрые представители мелочи пузатой уже даже красуются на руках у опешивших гостей, которые толком и не поняли – как такое могло произойти? Пачкая липкими от конфет ручонками белоснежные плечи, апологеты международной дружбы высокомерно поглядывают на оцепеневших от восторга мамаш и менее удачливых сверстников.
А есть и интеллектуалы вроде меня. Любители автографов. Причем таких баранов нежданно оказалось здесь не так уже и мало. И что любопытно – их ареал обитания упорно концентрировался исключительно вблизи темнокожих представителей Пятой республики, словно ценность эпистолярных приобретений должна была резко возрасти в зависимости от степени пигментации кожного покрова объекта.
– Вот. Правильно. Хотя… Стой-стой! Ничего не правильно! Что это за закорючка? Чего так мало-то? Ты мне еще три такие закорючки нарисуй. Три! Смотри: сколько пальцев? Вот столько и нарисуй! Давай, слюнявь карандаш…
Разумеется, эта детская идиллия и аттракцион невиданной дружбы – лишь для непосвященных. Внешняя картинка. Коллаж для передовицы. На самом деле трудятся тут и взрослые дяди. И тети.
Наши со смежниками работают довольно плотно. Я бы сказал – сверх меры. Хоть и не без изящества. Достаточно присмотреться: органично шатающиеся по пирсу влюбленные парочки, снующие тут и там работяги в излишне чистой робе, старушки-голубятницы с цепким взглядом да рыболовы-оптимисты, тыкающие удочками чуть ли не под трап французского судна. И каждый со своей долей артистизма. Некоторым даже хочется крикнуть: "Верю!"
Неподалеку Ирина, обвешанная афишками с видами достопримечательностей, купается в потоках грассирующих комплиментов и делает вид, что ей это жутко нравится. Правда, отметившись короткой дежурной фразой, французы, как те собачьи особи мужского пола, бегут дальше впопыхах столбить неизведанную территорию. А вот на экскурсии не рвутся, хоть плачь, несмотря на миловидность местного гида.
Чуть дольше задержались лишь два каких-то французских лузера: очкарик один, длинный и сутулый, словно вопросительный знак, и другой фрик – мелкий, толстый и неопрятный пузырь, больше похожий на араба, чем на гордого поедателя лягушек. Галдели, размахивали руками, особенно толстячок, непонятно чего хотели. Желали странного, по определению братьев Стругацких.
Я сместился поближе.
А! Сфотографироваться хотят. С Ириной.
М-да. Закавыка.
У нас по этому поводу – четкие и недвусмысленные инструкции. В смысле – ни боже упаси! Слишком часто безобидные на первый взгляд фотографии оказываются в неприятненьких досье потенциального противника. Или в кармашке у киллера. Да мало ли где! Наша специфика публичности не приемлет.
Между прочим, Сан-Саныча вообще не видно. Наблюдает где-то, как наказано руководством. Красиво работает, чертяка. Как тот суслик из известного фильма: "Ты его не видишь, а он есть…" А ситуация, между прочим, как раз для подстраховщика. Выручать надо Ирину – ее отказ от участия в совместной фотосессии не вписывается в легенду. По идее, любая дикарка счастлива должна быть…
– Давай я щелкну! – Я сместился уже достаточно близко к французской парочке и теперь тыкал пальцем в шикарный фотоаппарат, свисающий на ремешке с длинной иноземной шеи. В мерзких пупырышках, между прочим. В смысле – шея, не фотоаппарат.
Уставились.
И галдеть перестали. Словно с ними заговорила крышка канализационного люка.
– Давай-давай. Не дрейфь. Умею я.
Очкарик инстинктивно схватился за свою дорогущую камеру и непроизвольно прижал ее к своей впалой груди. Фотоаппарат даже непроизвольно щелкнул затвором – видимо, неловкий француз в панике зацепил чуткую спусковую скобу. Ни в жисть не отдаст. Разве что с последним издыханием. Вот же построили общество – какой-то оголтелый эгоизм. Культ вещизма и потребительства. Впрочем… ведь и мы туда же рвемся… семимильными шагами. И ведь прорвемся… если не сказать – нарвемся. Когда-нибудь…
Ну ладно. Зато фотосессия надежно сорвана.
Сладкая парочка мушкетерских потомков спешно ретируется в сторону площади Нахимова, бросая напоследок в мою сторону взгляды, исполненные тихого ужаса.
Хотя…
Толстячок все же больше пялится на Ирину.
А вот и Козет нарисовался за ее спиной. Вовремя, что и говорить.
Молодец!
Подмигнув Сан-Санычу, я отправился за французами.
Что-то меня в них цепляло. Может быть, демонстративная мультяшность? Толстый и Тонкий. Пат и Паташон. Пьеро и Арлекин пристаревшие. Тревожит меня эта голливудчина – еще с прошлогодних событий. Тогда главный злодей тоже мимикрировал под мультяшный образ сумасшедшего ученого, а я это чувствовал, но до последнего момента не смог верно классифицировать собственные тревожные ощущения. А теперь, как говорится, дую на воду, обжегшись на молоке.
Потом, эта камера…
Кто им разрешает здесь снимать? На секундочку – база флота. Скоро вообще город закроют, а потом… вновь откроют в эпоху оголтелых девяностых… и парада суверенитетов…
Но я не об этом.
Нет никаких сомнений, что наши спецслужбы проверят все, что наснимают там эти французы, если я хоть в чем-то разбираюсь. Тем не менее понаблюдать за этим дуэтом незваных комиков было бы любопытно.
Белоснежные красавцы, оправившись от внезапного нападения со стороны коварного октябренка-беспредельщика, уже радостно лопотали друг с другом, восхищенно крутили головами и вовсю щелкали своим импортным фотоаппаратом. Я заметил – в основном в направлении миловидных представительниц прекрасного пола. Озабоченные какие-то. В сторону моря и стоящих там на рейде боевых кораблей объектив даже не поворачивали. Демонстративно. Значит, предупреждены. Благо и без военных секретов здесь было что пофотографировать. Особенно представителям галантной нации, уставшим, видимо, от своих страшненьких эмансипированных француженок.
А вот на нашем Приморском бульваре было на что полюбоваться!
Уникальное место.
Возможно, я покажусь пресловутым куликом-хвастунишкой, но душевнее места я в своей жизни не встречал. Вроде бы обыкновенный парк на коротеньком изгибе береговой полосы. Относительно небольшой даже в сравнении, скажем, с его тезкой в Одессе. Но вот атмосфера! Неповторимо теплая, семейная, нежданно превращающая любого посетителя в своего, близкого и родного. Недаром это излюбленное место отдыха как вездесущих старушек, закармливающих под завязку обнаглевших голубей, так и молодых мамаш с их реактивно носящимися вокруг центрального фонтана отпрысками.
Если приезжий не побывает на Приморском, города он не почувствует. И не поймет.
Вот и французы, гляжу, прониклись. По крайней мере, выглядят возбужденными.
А! Так это не из-за местных красот.
Просто к зданию городского Аквариума подкатил новомодный "рафик", из которого высыпала стайка шустрых студенточек. Надо думать – из медицинского училища, судя по отсутствию в их среде представителей сильной половины. Веселая группка, создавая неповторимый гвалт и раскачивая торчащими во все стороны косичками, направилась к входу в подводное царство Института биологии южных морей.
Французская фотокамера защелкала с интенсивностью автомата Калашникова. Моим подопечным тут же срочно захотелось погрузиться в чудеса подводного мира. Так, что аж ножками засучили. Рванули за девчонками, искря импортными гормонами, наткнулись на вежливый, но твердый разворот ввиду отсутствия билетов и в панике закрутили головами в поисках кассы.
Я же в свою очередь, просчитав недалекую и очевидную перспективу, свой пятачок на право доступа к прекрасному уже потратил, поэтому заблаговременно смог присоединиться к гомонящему на все лады коллективу будущих медиков. Притормозив слегка на входе, оглянулся – не станут ли иностранцы пихать кассиру свою французскую валюту? Да нет, все путем. Рублями их, получается, обеспечили. Заблаговременно. Двигают уже в мою сторону – толстячок аж подпрыгивает от нетерпения. Они что – реально больные?
Ну да, рыбки тут красивые…
Я смешался с толпой. Сдернул с плеч темную штормовку и остался в светло-серой водолазке – слегка перекрасился по законам маскировки. За парочкой наблюдал через отражения огромных аквариумных стекол, за которыми плавали снулые гигантские черепахи, беспокойные осетры и разная другая живность, на которую французы даже внимания не обращали.
Отчаянно картавя и сотрясая воздух классическим прононсом, они активно создавали вокруг себя фан-клуб из неискушенных и, надо сказать (не в обиду – просто опыт собственных юношеских лет), не очень требовательных и разборчивых медичек. Про языковые барьеры здесь как-то никто и не удосужился вспомнить. К слову, экскурсовод тоже был благополучно забыт.
– А фотик можно посмотреть? Красивый какой! – Особо бойкая студенточка, пухлая, как круассан, кокетливо потянула свой пальчик к чудо-технике.
Сейчас получит от жмота-француза.
Ах ты, зараза!
Щурясь от удовольствия, очкарик уже тащит со своей мерзкой шеи великолепный "Пентакс", что-то булькает умиротворенно и протягивает поклоннице свою драгоценность, не забыв предусмотрительно цепко удерживать ее за ремешок.
– Ух ты! А это что? А для чего эта кнопочка? А здесь что написано? По-французски, да? Нет? – затараторила польщенная девица.
Да, это ты, французик, погорячился.
– А как фотографировать? Так? Не так? А как? Да я поняла. Поняла-поняла! Тань! Щелкни нас с Жаном…
Вот логика! Ты-то, может быть, и поняла, а Таня твоя? Стремительно бледнеющий француз уже обреченно выпустил из цепких лапок ремешок и, сам того не ожидая, оказался в центре живописной композиции. На фоне резвящихся за стеклом катранов. Ну вы попали, иностранцы. Это вам не детишки несмышленые. Тут калибр помощнее.
Я отошел в сторонку и стал рассматривать милые зубки чучела рыбы-молота, которая была подвешена к потолку зала. Время есть. Клиенты нашли себе приятное, хоть и обременительное по времени занятие. Я оглянулся на эту чудную компанию. А где, кстати, толстячок? Так, я не понял. Только что был здесь – пытался приобнять за талию сразу двух поклонниц. Жалея, видимо, что Создатель не дал ему рук этак шесть или восемь, как осьминогу. А теперь и след простыл!
Я сместился к выходу. В другую сторону беглец пройти не смог бы. Это мимо меня, было бы заметно. Значит – точно на выход. Там на улице у дверей стояла пожилая сотрудница-контролер. Ее миссия – не пущать обратно того, кто уже имел неосторожность выйти. А перед самим выходом – поворот в служебный коридорчик. Араб только туда мог юркнуть. Зачем это?
Точно!