- Садитесь, - подавая пример, Виктор уселся на краешек укрытого газетами стола и закурил. - У нас тут небольшой ремонт, - сообщил он, возвращаясь к своему обычному словоохотливому настроению, - отдел расширяют. Удалось выбить финансирование, не без помощи мистера Конрада, правда, - при упоминании имени начальника политического отдела Эйзенхарт поджал губы, - но это не важно. Наконец сможем сделать себе нормальную медицинскую экспертизу. Здесь будут кабинеты, а комнаты дальше по коридору переоборудывают сейчас под морг. Ну, не сейчас конечно, сейчас все рабочие ушли на обед. Вы, кстати, как, не заинтересованы?
- В обеде? - не понял я.
- В работе. Старый Генрих уже который год собирается на пенсию, а отделу пригодился бы хоть один толковый патолог вместо таких крыс как Ретт.
- Почему вы считаете, что мне это интересно? - на самом деле я хотел спросить, почему Виктор думал, что из меня получился бы хороший патолог, но решил, что меня упрекнут в ложной скромности.
- А что, я не прав? - удивился Эйзенхарт. - Я видел у вас на столе книги по медицинской экспертизе, и подумал, может, вы решили сменить стезю. Надо сказать, это не самый плохой выбор: зарплата больше, жилье лучше (только представьте, двухкомнатная квартира с собственной ванной комнатой!), работа определенно интересней… Так как?
- Нет, - твердо ответил я.
После - косвенного - участия в нескольких расследованиях, в определенной степени вновь пробудивших мой интерес к окружающей действительности, я действительно достал из интереса книги по судебной медицине с целью немного освежить знания. Возможно, я признаю это, где-то в задворках моего сознания и зародилась тогда мысль, что в будущем я мог бы - не вернуться к врачебной деятельности, нет, состояние моих рук не позволило бы мне заниматься хирургией как раньше, но по крайней мере получить лицензию судебного медицинского эксперта. Это было бы не так трудно, тем более, что военное министерство было бы только радо перестать выплачивать мне пенсию и посодействовало бы в поиске работы. Однако это были только мысли. Желания, не имеющие отношения к реальности. На самом деле я понятия не имел, смогу ли работать патологом. Пусть даже пациент мертв, его все равно надо было резать. А я… Я даже не знал, сумею ли пройти назначенную в том же министерстве на июнь комиссию, которая должна была решить мою дальнейшую судьбу.
- Что ж, не хотите - как хотите, - пожал плечами Эйзенхарт. - Хотя я надеюсь, что вы передумаете.
Я хотел было пошутить по поводу тщетности его надежд, но не смог, понимая, что даже если я передумаю, Эйзенхарт этого не узнает. Июнь он вряд ли переживет.
- Зачем меня позвали? Я так понял, что моя помощь вам больше не требуется.
Эйзенхарт поморщился.
- Не столько не требуется, сколько… мешает работе.
- Ну да, ваше нынешнее состояние, конечно, много продуктивнее, - согласился я. - И что же теперь? Ничего другого я все равно предложить не могу.
На Виктора было больно смотреть.
- А если…
- Смиритесь, - посоветовал ему я, - с тем, что сейчас вы и так, и так не сможете полноценно работать. Вы можете терпеть боль и делать вид, что ее нет, но ваше тело все равно будет ее чувствовать. Этот обморок был не единичным случаем, а первым.
- И что вы предлагаете? - Эйзенхарт отвернулся к окну. - Завернуться в саван и отправиться в крематорий? Может, еще и цветы с собой захватить, не зря же кто-то на них тратился.
- Я предлагаю вам принять реальность. По своему опыту…
- Ну да, - усмехнулся он. - Принять реальность. Это вы умеете. Даже слишком хорошо.
- Простите?
Эйзенхарт оставил меня без ответа.
- Да нет, это вы меня извините, - он смял в ладони окурок и повернулся ко мне. - Значит, по-вашему, с морфием я протяну дольше?
- Этого я не говорил. Но вам определенно будет легче.
Во взгляде Эйзенхарта появилась знакомая мне мрачная решимость. Мысленно я поежился, ожидая, что будет дальше: в последний раз, когда я видел его таким, Эйзенхарт вслед за Быком выпрыгнул из окна третьего этажа.
- Ладно. В таком случае, давайте сюда свою иголку.
Мы уже закончили, когда постучал Брэмли.
- А я так старательно ото всех прятался, - с веселым изумлением сообщил Эйзенхарт, открывая дверь. - И все равно меня нашли.
Я улыбнулся:
- Как видите, вы не так непредсказуемы, как вам хотелось бы думать.
Я уже собирался уходить, как их диалог привлек мое внимание.
- … принес фотографии. Лой рассказал, что когда он поднялся в квартиру, к нему подошла соседка покойной: похоже, у той была громкая ссора с мужчиной, как раз перед смертью.
Эйзенхарт зашелестел бумагами, рассматривая детали.
- Да? Это меняет дело. Расспроси ту соседку как следует, вернешься - расскажешь, - с вновь найденной энергией он пронесся мимо меня в коридор, но обернулся. - Вы еще здесь, доктор? Идите, идите, я вам позвоню.
Глава 3
Пока Брэмли занимался сбором свидетельских показаний, Эйзенхарт, благодаря своему обещанию запертый в управлении, решил узнать о погибшей с другой стороны. С тяжелым сердцем он взялся за телефон и назвал знакомый номер.
- Соедините меня с Соколиной площадью, 22–17, - попросил он телефонистку.
В ожидании ответа он прижал холодную эбонитовую трубку к щеке, раздумывая, что сейчас скажет.
- "Новости Гетценбурга", Лидия Кромме у аппарата, - прозвучал в трубке хорошо известный ему голос.
Годы работы на "Флит и партнеры" стерли густой портовый акцент, но все равно Эйзенхарт узнал бы его всегда. В любое время, в любом месте, на любом языке - в этом у него не было сомнений. Как узнал бы и ее саму, даже если бы ему отказали все органы чувств. Он представил себе, как она сейчас сидит за своим столом, в одной руке телефонная трубка, другой пытается допечатать на машинке статью. Быстрый перестук клавиш, послышавшийся в телефоне, подсказал, что так оно и было.
- Это я.
"Гениальное начало," - обругал он себя. Но ничего больше в голову не пришло, когда горло внезапно сдавило от ощущения потери.
- Виктор? - насторожился голос. - Что тебе нужно?
- Я, кажется, умираю.
На том конце провода замолчали. Затем женщина что-то пробормотала в сторону и резко выдохнула.
- Знаешь, сколько раз я это слышала?
- Десять? - попытался угадать Эйзенхарт, но недоверчивое хмыканье подсказало ему, что он сильно занизил число. - Но сейчас, кажется, все серьезно.
- То же самое ты говорил в прошлый раз. И до того… - голос замолчал. - Ты только поэтому позвонил?
- Нет. Мне нужна информацию на Коринн Лакруа. Поможешь?
- С этим могу, - повеселела его собеседница. - Тебе послать с курьером или можно по почте?
- Я мог бы и сам приехать, - предложил Эйзенхарт.
- Нет! - она ответила немного слишком поспешно и теперь попыталась сгладить неловкость. - У нас сейчас начнется совещание, сам знаешь, как это… я не могу сказать, когда освобожусь. Зачем тебе ждать…
- Конечно, - Эйзенхарт постарался скрыть свое разочарование. - Скажи, а о леди Хэрриет Лайонелл ты что-нибудь слышала?
Сложно сказать, что подвигло спросить его о Хэрриет. Возможно, в глубине души уверенность Эйзенхарта в том, что она покончила с собой, была не так уж непоколебима. Или, возможно, вмешалось то самое мифическое чутье, о существовании которого всегда спорят читатели детективных романов. А, быть может, Эйзенхарту было просто скучно - или хотелось хоть на секунду продлить разговор. Так или иначе, первый шаг к расследованию смерти леди Лайонелл был сделан.
- Нет, - удивленно ответила Лидия. - Ничего. Но я могу спросить в светской хронике, если хочешь.
- Да нет, наверное, не надо.
Повесив трубку, Эйзенхарт задумчиво посмотрел на проявленные экспертом фотографии. На самом деле они сейчас ничего не давали: только потом, когда появится информация от свидетелей, можно будет делать первые выводы, а пока изображения мертвого тела (которое Эйзенхарт уже и так видел) и образцового порядка в модно обставленной квартире были совершенно бесполезны.
Конечно, он дал слово не работать сегодня в городе, но обещание это касалось дела Лакруа. По поводу леди Хэрриет он ничего не говорил. Да и не расследование это, а так - просто, чтобы закончить бумажную работу. А ведь именно бумагами Эйзенхарт пообещал заниматься, верно? Придя таким образом к компромиссу с собственной совестью, Эйзенхарт взял с вешалки пальто и вышел. Его путь лежал к сэру Дегнарду, разорвавшему отношения с леди Хэрриет незадолго до ее смерти.
Молодого Дегнарда Эйзенхарт нашел дома, в семейном особняке на углу Парковой и Арсенальной. Юноша, к которому провели Эйзенхарта, был тих и печален и мало походил на человека, разбившего чье-то сердце. Скорее на того, кто потерял свою любовь и не успел ее оплакать.
- Мы действительно расстались, - признал молодой человек, - но это произошло не по моему желанию.
- Я слышал иное.
- Официально инициатором был я. Но на самом деле… Хэтти пришла ко мне и сказала, что встретила и полюбила другого. Что я мог сделать? Только пожелать ей счастья и взять вину за разрыв на себя.
Эйзенхарт кивнул. Расставание по вине леди вызвало бы волну любопытства и осуждения среди знакомых, в то время как джентльмен, разумеется, имел полное право выбора. Неудивительно, что Дегнард, который, если он действительно любил леди Хэрриет, из благородных побуждений предложил сказать неправду.
- Леди Хэрриет называла имя?
- Нет. Я и сам хотел бы знать, учитывая, чем все закончилось, - мрачно ответил сэр Джон.
Мысленно Эйзенхарт с ним согласился. Дело принимало другой оборот, который ему не особо нравился. Если леди Хэрриет не могла быть расстроена из-за Дегнарда, с которым порвала сама, что могло случиться за те несколько недель, чтобы она решила покончить с собой?
В поисках третьей стороны этого любовного треугольника Эйзенхарт отправился к Лайонеллам, где его встретили куда менее дружелюбно, чем в предыдущий раз.
- Я думал, вы все уже для себя уяснили, детектив, - с намеком (или это был упрек?) посмотрел на него лорд Лайонелл.
- Да, сэр. Но, ввиду новой информации, - Эйзенхарт запнулся, - я должен попросить вас дать разрешение на осмотр вещей вашей дочери.
- Какой информации?
- Не могу сказать, сэр.
На мгновение Эйзенхарт устыдился своей джи. Стоило ли его любопытство неудобств, которые он доставлял родственникам покойной? Однако, если бы он позволял воспитанию брать верх над долгом, его карьера в управлении закончилась бы, так и не начавшись. К тому же, годы в полиции научили его прислушиваться к своей интуиции - а она упрямо отказывалась умолкать поле разговора с Джоном Дегнардом.
В комнате леди Хэрриет, куда его провели поле недолгих уговоров, еще не успели убрать, что обрадовало Эйзенхарта. С наслаждением вдохнув спертый пыльный воздух - все одно лучше, чем в пропитавшейся запахом траурных букетов гостиной, - Виктор медленно обошел спальню, гадая, с чего начать поиски. Письменный стол был пуст. Под пресс-папье лежали только вырезанные из газеты рекламные объявления, промокашка была заменена на новую. В шкатулке с украшениями лежала пара тонких колечек и цепочка с аквамарином. Все они не выглядели не особенно новыми, ни дорогими, и Эйзенхарт решил, что едва ли найдет здесь следы последнего возлюбленного леди Хэрриет. Он прошелся вдоль книжного шкафа, отмечая про себя миниатюрные томики старомодной поэзии и подшивки модных журналов. На одной из полок стояла фотография самой леди Хэрриет в серебряной рамке: длинные белые волосы, русалочьи глаза, роза в тонких пальцах. Надпись на оборотной стороне подсказала, что снимок был сделан за полгода до смерти. Откинув покрывало, Эйзенхарт залез рукой под матрас в поисках дневника, но, увы, там было пусто, Вспомнив, как в детстве он нашел дневник своей сестры в пространстве между стеной и шкафом (а также краткое и эмоциональное "Не лезь, Виктор!", бывшее единственной записью в нем), Эйзенхарт проверил и там, однако ничего не обнаружил. Зато верх шкафа обрадовал его неожиданной находкой. В объемной деревянной шкатулке леди Хэрриет хранила письма. Особенно Эйзенхарта заинтересовали те, что лежали сверху. Кто-то смял их, но потом передумал, достал из корзины для бумаг и, аккуратно расправив, добавил к старым. Присев на краешек постели, Эйзенхарт углубился в чтение.
"Дорогая Хэтти! Я пишу тебе из Сен Фоллз… климат здесь более благоприятен… леди Ж. (помнишь, мы видели ее в прошлом месяце у Р.?)…"
Нетерпеливо перелистывая через описания нарядов и пересказ местных слухов, Эйзенхарт наконец добрался до того, из-за чего Хэтти в начале выбросила это письмо.
"… конечно, я ничуть не думаю, что ты выдумываешь (зачеркнуто) преувеличиваешь, но я должна предупредить тебя насчет А. Его внимание лестно, но небезопасно. Ты знаешь, как я тебя люблю, но…"
Эйзенхарт взглянул на подпись. Дата - месяц назад. Вместо подписи - буквы "С.Н." (мысленно детектив уже трижды проклял привычку неизвестной использовать вместо имен инициалы).
Открывая следующее послание, Виктор понял, что он на правильном пути. Снова и снова подруга умоляла леди Хэрриет быть осторожней, в ход шли увещевания морально этического свойства ("подумай о бедном Дж."), народная мудрость ("синица в руках лучше журавля в небе") и даже статистика ("не думай, что ты единственная, кому А. вскружил голову. В прошлом сезоне я знала трех молодых леди (думаю, ты поймешь, почему я не раскрываю их имена), и каждая из них была уверена, что станет избранницей А.").
Открывая последнее письмо, Эйзенхарт возликовал. "Я знаю, к сегодняшнему дню ты уже не считаешь нас подругами, но я все еще молю духов, что ты увидишь правду. А. Г. - не сказочный принц…" - писала С. в надежде на благоразумие леди Хэрриет. Наконец-то он продвинулся в поисках! Однако, инициалы, пусть даже теперь и с фамилией, - это еще не все имя, поэтому на обратном пути ему пришлось снова потревожить лорда Лайонелла.
- Вы что-то нашли?
- Возможно, - уклончиво ответил Эйзенхарт, спрятавший письма в нагрудный карман. - Скажите, вы знаете среди знакомых леди Хэрриет некоего мужчину с инициалами А. Г.? Вероятно, они встретились впервые в прошлом месяце.
Лорду Лайонеллу вопрос не понравился:
- На что вы намекаете, детектив? - нахмурился он.
- Ни на что! Просто спрашиваю. - Эйзенхарт поднял руки в защитном жесте. - Свидетельства знакомых леди Хэрриет могли бы доказать, что ее смерть не была самоубийством, - на этот раз ему даже не пришлось прибегать к лжи. - А что насчет подруг леди Хэрриет? Была ли среди них леди, чьи инициалы С. Н.?
- Должно быть, это Сэломи Незерфилд, они были весьма близки… - лицо барона прояснилось. - Да, конечно! Поговорите с ней, мистер Эйзенхарт, уверен, она подтвердит вам, что Хэтти не могла намерено покончить с собой!
- Возможно, - задумчиво повторил Эйзенхарт, выходя на крыльцо. - Возможно…
* * *
Когда Эйзенхарт вернулся в управление, телефон уже надрывался. Дав отмашку недовольному Штромму, выглянувшему на звук из соседнего кабинета, он схватил трубку и уселся на краешек стола.
- Алло?
- Наконец-то! - сердито воскликнули в трубке. - Сам дал задание, и сам же исчез, очень в твоем духе. У меня все готово, пришлешь Шона?
Эйзенхарт покосился на часы. Если его надеждам было суждено сбыться, сержанта не стоило ожидать еще часа полтора.
- Конечно, - с легкостью соврал он. - сейчас отправлю его к тебе.
Окинув рассеянным взглядом письменный стол, он подобрал букет нарциссов, пострадавший ранее от его руки. Если убрать растерзанные цветы, все еще оставалось приличное количество. Распустив бант на траурной ленте, Эйзенхарт заново перевязал букет - за неимением другой ленты тут сгодилась бечевка от почтового отправления, - и нервно поправил воротник рубашки.
Дорога до редакции крупнейшей на острове газеты занимала обычно минут десять. В своем нынешнем состоянии Эйзенхарт потратил на нее больше четверти часа, немудрено, что Лидия уже заждалась его. Привлекательная блондинка стояла у входа в офис и озиралась по сторонам, теребя ремешок часов на левой руке. Она все еще носила волосы распущенными и отказывалась отрезать длину, но знающий человек все равно мог заметить, как встревоженно подрагивали под золотистой шевелюрой кончики рысьих ушей. Увидев Эйзенхарта, она вздрогнула, однако сдержала первоначальный порыв броситься прочь с площади и подошла к нему.
- Виктор, - поздоровалась она, растерянно принимая букет.
- Шон был занят…
- Ну конечно, - журналистка окинула его встревоженным взглядом. - Ты плохо выглядишь.
- Я же тебе сказал: я умираю.
- Ты это не первый раз говоришь, - напомнила она.
- Но в этот, кажется, все серьезно.
Женщина оставила это без ответа.
- Здесь все, что я нашла на Лакруа, - она протянула пухлую папку, которую до того держала в руках. - Можешь оставить себе, это копии.
Эйзенхарт пролистнул страницы.
- Может, расскажешь вкратце? - предложил он. - Чую, я здесь на весь вечер могу закопаться.
Его собеседница замялась, пытаясь найти тактичный способ отказать.
- Последняя просьба умирающего? - вытянул Эйзенхарт главный козырь.
- Ладно, - тяжело согласилась Лидия, - только недолго.
Пивная Габриэля, находившаяся на другой стороне площади, ничуть не изменилась со времени их совместных обедов - с трудом оторванных от работы минут между интервью и осмотром мест преступления. Та же добротная дубовая мебель, клетчатые скатерти в тон к светлым шторам на окнах, запах щелочной выпечки. Усатый хозяин добродушно улыбнулся постоянным клиентам, провожая их к столу.
- Итак, Коринн Лакруа появилась в Гетценбурге четыре года назад…
Эйзенхарт кивал, слушал неспешную речь, зорко следил за пальцами теребившими веревку на желтых нарциссах. Из того, что рассказывала Лилия, складывался портрет типичной demimondaine жадной до жизни, до удовольствий, до денег. Приехав в город без капитала и связей, она быстро поднялась в обществе, эпатируя и привлекая внимание как на сцене, так и в частных салонах.
- Хотел бы я знать, кто оказывал ей свое расположение…
- Легче сказать, кто не оказывал, - криво улыбнулась Лидия. - Имена у тебя в папке.
Эйзенхарт послушно зашелестел страницами:
- Это все они? Я видел проституток… мертвых, - добавил он под насмешливым взглядом, - у которых список клиентов был короче.
Детектив медленно провел пальцем по списку имен. Мадемуазель Лакруа была замечена в отношениях с мелкими аристократами и графскими отпрысками, принимала подарки и подношения от фабрикантов и богатых торговцев, выходила в свет с коллегами по сцене и гостями из далеких стран… Напротив одного имени Эйзенхарт остановился. Его внимание привлекли инициалы - А. Г.
- Да нет, это было бы слишком большой натяжкой… - пробормотал он, машинально отхлебывая кофе.
Лидия перегнулась через стол, чтобы прочитать заинтересовавшее его имя:
- Александр Грей? Мне следует что-то знать о твоем деле?