8
В девять утра я позвонил Виттенгеру, чтобы напомнить ему о данных мне вчера обещаниях. Я ожидал застать его, в лучшем случае, за завтраком. В экране появилась помятая полицейская физиономия. Судя по одежде, Виттенгер был уже при исполнении.
- Чего тебе? - буркнул он. После вчерашней совместной попойки и в честь наступившего похмелья он окончательно перешел на "ты".
- Вы уже встали? - удивился я, продолжая, по привычке, говорить ему "вы".
- А ты еще спишь, как погляжу, - проворчал полицейский. Он говорил куда-то в сторону, словно комлог мог передавать не только звук и изображение, но и запах. За спиной у Виттенгера мелькнула знакомая обстановка.
- Решили навестить вдову? - спросил я, в душе радуясь тому, как рьяно он принялся выполнять мои рекомендации.
- Теперь она больше не вдова, теперь Перк - вдовец, если б только был жив, - доходчиво объяснил Виттенгер.
- Погодите, погодите… вы хотите сказать, что Эмма Перк мертва? Я вас правильно понял? - переспросил я для верности.
- Правильно, правильно - мертвее некуда, - с профессиональным цинизмом подтвердил он.
- Вы там долго еще пробудете? Я сейчас приеду! - крикнул ему я и стал второпях собираться.
- Сиди лучше… - очевидно он хотел сказать "сиди лучше дома", но я выключил связь.
Наплевав на правило летать ниже километра только по часовой стрелке, я помчался прямиком на восток-юго-восток - к дому Перка. Для проникновения в дом я применил тот же метод, что и в день смерти Перка - верхом на ком-то из жильцов.
- Ну и кто тебя звал? - такими словами встретил меня Виттенгер.
- Вы если и зовете, то только в одно место… - огрызнулся я.
- В одно место мы не зовем, а посылаем, - обычный полицейский юмор.
Тело Эммы Перк лежало возле письменного стола, с которого пять дней назад я забрал комлог. Одета она была так, будто только что встала с постели: верхняя часть пижамы, домашний халат. Рядом с телом стояло рабочее кресло, над столом светился экран домашнего компьютера.
Из соседней комнаты раздались детские всхлипывания.
- Мальчик? - спросил я.
- Нет - девочка!… Разумеется, мальчик - он в порядке, сейчас с ним психиатр, - злобно вымолвил Виттенгер.
- Как зовут ребенка? - я вдруг вспомнил, что никогда не интересовался его именем.
- Также как и отца - Альм - Альм-младший.
- К чему давать ребенку имя отца? - удивился я.
- Теперь уж точно - не у кого спросить, - ухмыльнулся Витенгер.
- Как она умерла, уже известно?
- Шоковый разряд, вот видите - с правой стороны чуть ниже уха покраснение, - нагнувшись Виттенгер показал, куда был нанесен удар цефалошокером.
- Давно? - продолжал расспрашивать я. На удивление, Виттенгер мне отвечал.
- Часов в пять утра - плюс-минус.
- Оружие нашли?
- Нашли, вот… - майор показал мне пакетик с шокером, - цефалошокер был зажат в ее правой руке, - пояснил он.
- Черт, похоже накаркали мы вчера… - выругался я.
- В смысле? - не понял Виттенгер. Он не помнил ничего из вчерашнего разговора.
- В смысле, не сама ли она все это устроила, - ответил я. На трезвую голову произносить слово "самоубийство" невыносимо тяжело. - Следы какие-нибудь нашли?
- Все пробы сняли, расшифровывать будем в лаборатории - все равно спешить теперь некуда. А на это вы обратили внимание? - Виттенгер указал на экран. Я посмотрел. На экране была лишь одна строка:
Я НИКОГО НЕ УБИВАЛА
- так там было написано, черным по белому.
- Вот те раз… - пробормотал я, - предсмертная записка? Или один из тех знаков, о которых вы мне вчера толковали?
- О чем вы? Какие еще знаки? - несколько напряженно переспросил Виттенгер. Я попытался напомнить:
- Ну вспомните, вы говорили, что каждое наше движение - это знак…
- И я так говорил? Знаете что, забудьте-ка вы все, что я вам вчера наговорил, - посоветовал он.
- Уже забыл, - я поспешно последовал его совету, - так это она писала?
- Не знаю. Вводили не голосом, поэтому авторство установить невозможно. Следы на мануалке мы конечно проверим, но вряд ли результат анализа поможет нам ответить на вопрос, кто это написал.
Я находился в полнейшей растерянности.
- Ерунда какая-то получается. Предположим, что мы имеем дело с суицидом и текст писала она. Тогда почему она написала "никого", а не скажем "своего мужа" или "Альма Перка". Кого еще она не убивала? И если она и в правду никого не убивала, тогда и нет видимого мотива для того, чтобы покончить с собой.
Виттенгер возразил:
- Но ты же собирался обвинить ее еще в одном преступлении. Помнишь, ты просил узнать, где она находилась во время взрыва на Укене. Мне только что сообщили, что взорванный дом принадлежал Франкенбергу и не исключено, что во время взрыва он находился в доме. Кстати, я уверен, ты с самого начала знал, что взорвали Франкенберга, но мне ничего не сказал. Ты и в убийстве старика-профессора собирался ее обвинить?
- Даже если и так - откуда ей стало известно о наших планах. Как она могла догадаться, что мы хотим обвинить ее и в убийстве мужа, и в убийстве Франкенберга. К тому же, обвинение в двойном убийстве, при условии, что она их не совершала, еще не повод для суицида, особенно учитывая, что у нее есть ребенок. Если только… - я задумался.
- Если только что? - переспросил Виттенгер.
- Если она причастна к обоим убийствам, то текст предназначался именно для сына - чтобы тот не считал свою мать убийцей. А для нас ее предсмертное послание - своеобразный намек - мол, я все сделала за вас, закройте дело и не травмируйте ребенка, ведь от посмертных обвинений, все равно, нет никакого проку. И вот еще что… - я отвел Виттенгера в сторону так, чтобы остальные криминалисты не могли нас слышать. - Скажите честно, может, вы вчера вечером или ночью, спьяну, попытались поговорить с ней и сболтнули чего лишнего - ей или кому другому?
- Да за кого ты меня принимаешь, черт возьми?! - взревел полицейский. Все криминалисты, как по команде, подняли головы. Заметив их движение он тихо добавил: - Перестань пороть чушь. Я не первый год в полиции, и не тебе меня учить, а тем более - обвинять.
- Ладно, это я так, на всякий случай, - примирительно сказал я, - кстати, как вы так быстро тут оказались?
- В пятнадцать минут девятого сработала сигнализация, - ответил Виттенгер и поспешно пояснил, - нет, не от вторжения… По всей вероятности, мальчик, проснувшись утром и обнаружив вот это, - он кивнул в сторону мертвого тела, - нажал тревожную кнопку. Теперь этому учат детей с пеленок.
- Понятно. А чем вообще занималась Эмма Перк? - к своему стыду, я до сих пор не удосужился это выяснить.
- Вы разве не знаете? Ну вы даете… Она работала все в том же Институте Антропоморфологии, - Виттенгер, похоже, усомнился в моей профессиональной пригодности.
- С мужем? - спросил я.
- Нет, она работала в отделе изучения ретро-трансзональных чего-то там… - Виттенгер тоже не научился выговаривать длинные названия институтских отделов.
- Да, да, я понял - в том же отделе, что и Лесли Джонс.Странно, что я не обратил на нее внимание.
- Она работала под своей девичьей фамилией, - подсказал Виттенгер, - а вы что, знакомы с Джонсом?
- Не совсем. Мы виделись только раз и то - на похоронах.
- И вы думаете, он может быть замешан? - допытывался Виттенгер.
- Здесь кто угодно может быть замешан, - развел я руками, - особенно если считать смерть Эммы Перк убийством…
Мое замечание Виттенгеру не понравилось.
- Если Эмма Перк была убита, то текст на экране писал убийца. В таком случае, ему следовало бы написать признание и в убийстве Альма Перка, и во взрыве на Укене, а тут все наоборот.
Я возразил:
- Убийца не так глуп. Он мог предполагать, что в конце концов нам удастся доказать, что Эмма Перк никого не убивала, а отсюда будет следовать, что и ее смерть - никакое не самоубийство. Предположим, что у убийцы нет железного алиби только на время смерти Эммы Перк и ему жизненно важно, чтобы именно ее смерть все считали самоубийством.
- Туманно, очень туманно, - протянул Виттенгер, - мы пришли к тому с чего начали.
- А с чего мы начали? - поинтересовался я.
- С того, что ничего непонятно, - ответил он.
- Факт! - согласился я.
Несмотря на обещание, наша вчерашняя дискуссия о природе суицида никак не выходила из головы. Я попросил Виттенгера прислать мне дело того сбежавшего самоубийцы.
- А зачем оно вам? - удивился Виттенгер.
- Хочу сравнить… Там ведь вы точно исключили убийство?
- Абсолютно точно, - заверил он.
- Тогда пришлите, - еще раз попросил я его.
Виттенгер пообещал, но уж больно странно: сказал, что он, конечно забудет, но как только снова вспомнит, то сразу пришлет.
9
Из дома Перков я направился в Отдел. Со смертью Эммы Перк было потеряно последнее связующее звено в деле, которое я считал уже практически раскрытым. Ведь именно через нее я собирался выйти и на гомоидов, и на всех остальных участников преступной группы, если такая группа и в самом деле существовала. Но смерть Эммы Перк перевернула все мои планы и заставила посмотреть на дело с другой стороны. Меня преследовал какой-то злой рок, который, на поверку, мог оказаться чем-то вполне материальным и от того - не менее опасным. И суть не в том, что смерть жены Перка обнаружила существование каких-то третьих лиц. Меня страшило то, что они идут буквально след в след со мною. Перк погиб сразу после разговора со мной. Франкенберг погиб, можно сказать, во время разговора со мной. Эмма Перк умерла еще до того, как я успел с ней поговорить, и я даже не успел установить за ней слежку. Мне казалось, что я нашел разумное объяснение гибели Альма Перка. Взрыв профессорской башни можно объяснить тем, что преступник проследил за мною до самого Укена. Но смерти Эммы Перк - не важно, убийство это или самоубийство, - объяснений не было.
Позднее, Виттенгер сообщил мне, что ни у нее, ни у других из моего списка не было возможности оказаться на Укене в тот же час, что и я. На время смерти Альма Перка твердого алиби не было только у Эммы Перк. В ночь ее смерти и Джонс, и Симонян, и Шлаффер, и Лора Дейч спокойно спали в своих постелях. Касательно второго и третьего, подтвердить их алиби могли лишь их жены. Алиби Джонса и Дейч никто подтвердить не мог, как, впрочем, и опровергнуть. В компьютере Эммы Перк ничего стоящего не нашли.
От мысли, что кто-то предугадывает каждый мой шаг мне стало не по себе. Я не стал говорить Шефу о своих опасениях, потому что единственным правильным решением могло бы стать мое отстранение от расследования. Во всяком случае, на его месте я бы так и поступил. Поэтому я доложил ему о смерти Эммы Перк без каких-либо комментариев. Он, в свою очередь, никаких особенных подозрений не высказал. Зная Шефа, трудно предположить, что у него вовсе не возникло подозрений, подобных тем, что появились у меня. Но смолчать о них - было вполне в его духе.
- Странное письмо к нам сегодня пришло, - сказал он, как только я закончил докладывать о событиях вчерашнего вечера и сегодняшнего утра.
- Что за письмо? -спросил я, уже понимая, о чем идет речь. Шеф показал мне текст за подписью Джона Смита.
- Твоя работа? - спросил он.
- Моя, - признался я.
- Думаешь, стоит опубликовать?
- До гибели Эммы Перк публиковать письмо было бы, пожалуй, преждевременно, но теперь… почему бы и нет…
Шефу затея с письмом казалась бессмысленной. Он сказал:
- Если те кто нам нужен просчитывают каждый наш шаг, то с какой стати им реагировать на письмо? Они догадаются, что письмо - подделка.
- Не обязательно, - возразил я, - впрочем, пусть думают, что хотят. Главное - дать им понять - сколько бы они не убивали, тайну все равно не сохранить.
- Так ты думал таким образом остановить убийства? - Шеф сам придумал объяснение, зачем я послал письмо Джона Смита. Сочинял я его после беседы с Виттенгером, когда мой боевой дух находился в апогее и мне хотелось просто запутать противника, заставить его понервничать. Я ответил:
- Похоже, что убивать уже больше некого… Подсунем им Джона Смита - хуже от этого не станет. С другой стороны, публикация даст им повод установить со мной контакт легально, в открытую, так сказать.
- Ладно, Джон Смит так Джон Смит, - согласился Шеф, - но сейчас речь не об этом. Пожалуй, ты оказался прав насчет Южного Мыса. Перк неоднократно наведывался на биохимические заводы, вел какие-то там переговоры о поставках химикатов. Но переговоры, раз за разом, кончались ничем, зато у Перка появлялся повод слазить в пещеры. Поэтому надо бы и тебе туда слазить.
- Ну вот, хоть в этом-то я оказался прав… - вздохнул я. Шеф по-отечески меня успокоил:
- Не расстраивайся, в твои годы я оказывался прав гораздо реже…
- Это первая, по-настоящему хорошая новость за всю неделю, - вырвалось у меня. К счастью, Шеф подумал, что я имею в виду Южный Мыс.
- Не знаю, насколько она хорошая, но одного я тебя в пещеры не отпущу, - остудил меня Шеф.
- А с кем? - спросил я и подумал: "Только бы не Ларсон."
- С тобой пойдет Номура. У него и опыт спелеологический имеется, а у тебя, насколько я знаю, такого опыта нет.
Это было сущей правдой, и мне пришлось согласиться на Номуру.
- А Номура в курсе наших дел? Я имею в виду, знает ли он, зачем идет в пещеры?
- Надеюсь - нет, - усмехнулся Шеф, - если сочтешь нужным, расскажи ему сам.
Такой ответ меня вполне устраивал. Я пообещал завтра же двинуться в путь. Шеф, в свою очередь, пожелал, чтобы путь был счастливым.
10
Южный Мыс, как это следует из названия, - самая южная точка Континента, который на Фаоне один единственный. Когда я летел на остров Укен навестить профессора Франкенберга, я миновал Южный Мыс немного восточнее. От Фаон-Полиса до Мыса - четыре тысячи километров и наш служебный флаер способен покрыть их меньше чем за час. Но в особой спешке нужды не было, и мы подлетали к Мысу на небольшой скорости, чтобы, как следует, рассмотреть горный хребет, что начинается тысячью километрами севернее Мыса, и сопоставить увиденное с картой. Сделали несколько кругов над заводом. Спасатели уже заканчивали свою работу. Пожар на заводе был ликвидирован, несгоревшие остатки химикатов засыпали дезактиватором. По последним сведениям, пожар был вызван сильным взрывом в том месте, где завод уходит с поверхности вглубь горного хребта. Причину взрыва установить пока не удалось. Повисев немного над местом катастрофы, мы пришли к выводу, что начинать поиски отсюда было бы бесполезно: на несколько километров вглубь горы все сметено взрывной волной, а то, что уцелело при самом взрыве, засыпал последовавший за ним обвал. Поэтому мы решили подбираться к заводу с противоположной стороны хребта.
Лишь с большой высоты возвышенная часть Южного Мыса похожа на единый горный массив. На самом деле, это было чудовищное нагромождение скал и изъеденных эрозией отдельных вершин. Их расчленяли глубокие расщелины с бурлящими мутными потоками, не замерзавшими даже в самые лютые морозы. Склоны гор пестрели и зимними, и летними цветами: белые снежные пятна перемежались зелеными с красноватым отливом - местная растительность, там где она вообще была, к осени слегка краснела, но благодаря горячим источникам, не вымерзала.
Кое-что мы заранее просканировали со спутника, плюс к тому - мы располагали материалами, накопленными одиночными исследователями. Основные галереи пещер располагались на высоте нескольких десятков метров над уровнем моря. Пять сотен тысяч лет назад уровень воды в Океане был выше, и в течение миллионов лет соленая морская вода разъедала и размывала внутренности горного хребта, чтобы затем, отступив, оставить после себя многокилометровый подземный лабиринт.
У лабиринта имелось несколько выходов, но те из них, что были найдены давно, мы в расчет не приняли - слишком уж они известны. Поэтому нам предстояло выбирать из двух выходов, которые не были отмечены на карте, но находились неподалеку от завода. После получасового обсуждения, мы решили проверить оба выхода, а чтобы знать, с которого начать, попросту бросили жребий. Он пал на неглубокий каньон в пятнадцати километрах к западу от завода.
Выбранный каньон оказался довольно узким, поэтому флаер пришлось опускать вертикально, а когда мы достигли дна, то выяснилось, что кроме как в быструю горную речушку, сажать его некуда. Мгновенно образовалась запруда; уровень воды медленно поднимался, но несколькими минутами для разведки мы располагали. Номура предложил пристыковать флаер прямо к скале и оставить двигатели включенными: пусть себе болтается как воздушный шарик на привязи. Ресурса должно хватить на три-четыре дня, а к тому времени мы планировали вернуться. Чтобы не вымокнуть, мы нарядились в водонепроницаемые комбинезоны, но я все равно умудрился набрать за шиворот воды, когда, поскольнувшись, плюхнулся в реку. С берега за мною внимательно наблюдало целое семейство чешуйчатых вапролоков. Вапролоки похожи на крыс, но размером - с трех кошек, а вместо шерсти у них фиолетовые чешуйки. Они восприняли посадку флаера как должное, и, подождав пока уровень воды поднимется повыше, все как один бросились ловить водяных шнырьков в образовавшейся заводи. Я полагаю, что шнырьков назвали шнырьками, потому что на Земле это слово никому не подошло. Шнырьки практически неуловимы в быстрой воде и вапролоки с энтузиазмом воспользовались неожиданной возможностью поохотиться на юрких и, вероятно, вкусных зверьков.
- Мы здесь не первые, - сказал Номура, указывая на вапролоков, - скорее всего, вапролокам и раньше доводилось ловить шнырьков, когда приземлившийся флаер образует запруду на реке. Следовательно, флаеры садятся в этом месте довольно часто.
- Может туристы? - предположил я.
- Не думаю. Если бы этот выход из пещер открыли туристы, то они бы указали его на карте. Туристы страшно любят сообщать всем о своих открытиях.
- Ну и отлично, - ответил я, - выходит, мы удачно бросили жребий. Второй выход проверим как-нибудь потом - если этот ничего не даст.