Казалось бы, можно ли всерьез воспринимать просьбу сказочно богатой, но не вполне психически здоровой старухи найти злодеев, совершивших кражу… в ее собственном сне?
Берясь за это абсурдное дело, Оуэн Йитс и предполагать не мог, что ему (и не только ему) придется пережить множество опасных приключений и что под угрозой само существование мира…
Содержание:
Часть первая - ТВОРЦЫ СНОВИДЕНИЙ 1
Часть вторая - "СПОКОЙНОЙ НОЧИ, МОЖЕТ БЫТЬ, ЕЩЕ ПРОСНЕШЬСЯ" 24
Часть третья - ХОЗЯЕВА УКРАДЕННЫХ СНОВ 63
Сноски 75
Евгений ДЕМБСКИЙ
ВЛАСТИТЕЛИ НОЧИ
Часть первая
ТВОРЦЫ СНОВИДЕНИЙ
"Гельмут сам распрощался с жизнью".
Я вошел в контору и сразу понял - что-то не так.
Стоя на пороге, я огляделся, затем осторожно шагнул вперед, по следу смерти.
Ну да, так оно и есть…
Взяв со стола лупу, которую, похоже, чисто подсознательно положил туда, предполагая, что она мне может в скором времени понадобиться, я внимательно осмотрел Гельмута. Покойник лежал на спине, голова его была плотно обмотана липкой нитью. Удушье или пищевое отравление - поставил я диагноз, и, видимо, был прав - нить, обычно тянувшаяся откуда-то из задней части брюшка, на этот раз выходила изо рта. Паутина, последнее ложе Гельмута, задрожала от моего дыхания; я на мгновение отвернулся, а затем продолжил осмотр. Ничто не указывало на применение силы. Гельмут сам распрощался с жизнью. Итак, сдох последний паук в моей унылой конторе!
Грустная жизнь у такого паука. Видно, он по собственной глупости пробрался сквозь щель под дверью, пробрался лишь затем, чтобы убедиться, что здесь он не найдет не только мухи, но даже высохшего мушиного трупика. И это понятно - мухи руководствуются обонянием, в моих же двух комнатах не было ничего съедобного, а царивший тут запах представлял собой неуничтожимую смесь ароматов пыли, экономно используемой жидкости для мытья полов фирмы "Джонсон и Джонсон" и сохнущих в пепельнице окурков двух сигар. Сигары, насколько я помню, мы курили с моим клиентом, последним, у которого нашлись средства не только на то, чтобы нанять частного детектива, но и на две сигары. Это было довольно давно, а если точнее, девяносто четыре дня тому назад. Я остановился у календаря и подсчитал, переворачивая страницы: три месяца и два дня. Майскую страницу украшало изображение перепачканного карапуза, которого намеревалась замочить в лучшей в мире мыльной пене фальшиво улыбающаяся грудастая мамаша. Июнь - симпатичная девушка-автомеханик, профессионально покрытая в соответствующих местах масляными пятнами; июль - старушка, вылившая на мужа бутылку кетчупа и изображающая крайнюю степень отчаяния; август - садовник и его заляпанная томатным соком жена, и, наконец, сентябрь - седой негр в белой, запятнанной шоколадным мороженым рубашке. Всем этим воплощениям месяцев предстояло в ближайшее время быть отчищенными и выстиранными с помощью какого-то новомодного порошка. О! - вспомнил я, нужно заглянуть в прачечную. И это всё, что я запланировал на сегодняшний день. Остальные несколько часов должно было занять Дело.
Если бы оно существовало - хоть какое-то.
Но его не предвиделось.
Вообще ничего не предвиделось.
Оттолкнувшись от стола, я осторожно отклонился назад и, почти сразу же поймав равновесие, начал раскачиваться на задних ножках стула, глядя на окна. Ближайшее выходило на тылы мексиканской забегаловки и было покрыто снаружи неровными потеками жира разных оттенков; я никогда не открывал его, не сомневаясь, что в этом случае меня немедленно свалил бы с ног запах лука и перца. Второе окно выходило на альпийский луг. Я встал и подошел ближе - мне вдруг показалось, будто я вижу вдали силуэт неподвижно висящего над горами крылатого хищника. Но нет, действительно лишь показалось. Смахнув с плаката мушиный помет, я снова сел на стул. Предстояли долгие, нудные, безнадежные часы ожидания.
Было тихо. Еще вчера я бы сказал, что тишина столь глубока, что слышно, как в углу, на стыке двух стен и потолка, скребется паук. Сегодня источником даже слабого шороха мог бы послужить разве что отвалившийся кусок краски.
- Дожить бы до пятницы, - сказал я вслух.
В кармане у меня имелось около тридцати шести долларов. Мало кто в Штатах может сказать о себе, что всё их состояние, действительно всё, что у него есть, - тридцать шесть долларов. Ну, может быть, еще центов сорок. Вместе с тем еще меньше людей могли бы сказать, что данная ситуация их крайне мало волнует, поскольку в пятницу они должны получить четыре миллиона шестьсот пятьдесят три тысячи семьсот семьдесят пять баксов. Именно столько, сколько разыгрывается в пятничном тираже. Столько причитается мне за два купленных во вторник купона лото… Ценные бумажки приятно шуршали в нагрудном кармане.
Я встал, подошел к зеркалу и посмотрел на себя.
- Когда же ты в конце концов перестанешь играть в Филипа Марлоу за три цента? - спросил я у собственного отражения. Тип в зеркале слегка приподнял одну бровь, левую, только одну левую, чем я особенно гордился, и буркнул голосом Хамфри Богарта: - Ты безнадежен, приятель. И слишком высоко ценишь собственную совесть, в то время как даже негры давно уже от нее избавились.
Вздохнув, я вернулся к столу. Так или иначе - делать сегодня действительно было нечего. Направив пульт на музыкальный центр, я в третий раз выбрал со вставленного сегодня утром диска "Плоскогорье дождей" Марка Кнопфлера. Компакт запустился с четвертой дорожки, давая мне возможность посмаковать металлический и в то же время мягкий, словно пух, звук гитары…
…Некоторое время я смотрел на эти слова, а затем одним движением пальца отправил их в бездну девятисот гигабайт емкости жесткого диска моего домашнего компа. Либо они когда-нибудь оттуда всплывут, либо останутся там до самого виртуального конца света.
Боже, как прекрасна была когда-то жизнь! Можно было написать: "Хандра, словно сухое шелестящее крыло бабочки, захлестнула меня…" или: "Океан шагал навстречу пляжу, словно уборщица, возвращающаяся домой с работы…". И всё! Ну, и еще вставить симпатичную меланхоличную девицу, которая окажется либо злодейкой-убийцей, либо возлюбленной.
Вчера я писал рассказ, который должен был закончиться плохо, но, дойдя до финала, никак не мог умертвить героя. Так что я бросил писать и до полудня сидел, глядя в окно и собираясь с силами. В поле зрения возникли мои руки, тайком тянущиеся к клавиатуре, чтобы добавить про то, как герой спасся, написать что-то вроде: "К счастью, ему удалось выбраться…", "Вдруг он вспомнил, что у него есть…". Пришлось выгнать самого себя из комнаты.
Сегодня силы духа у меня было больше. Я посмотрел на клавиатуру компа и - даже не проверив почту - решительными нажатиями заблокировал ее на двадцать часов, а затем, закрыв глаза, набрал шестнадцатизначный пароль. Потом, чисто из любопытства, проверил, что специально установленная программа запомнила пароль и сообщит его мне по первому требованию. Всё работало. Я сидел и смотрел в окно. Там мало что можно было увидеть - какой-то упрямый воробей долбил клювом орех, тяжелый шарик отскакивал, но воробей лишь отряхивался и снова долбил. Как же я его понимал…
Краем глаза я заметил, что мои пальцы снова тянутся к клавиатуре.
Я немного подождал, но ничего не изменилось. Пришлось встать и выйти из комнаты.
Погруженный в собственные мысли, я спустился вниз и просмотрел утренний выпуск местной газеты, но особой радости мне это не прибавило. Я был в доме один - Фил в лагере, Пима в своем рекламно-проектном бюро, моя собака Феба, судя по всему, поехала вместе с Пимой, а сын Фебы, Монти Пайтон, пребывал в своей любимой позе - лежа на полу в гостиной, устремив нос точно в сторону холодильника, - и ждал. Что интересно, где бы он ни лежал (я проверял несколько раз с компасом в руке, а однажды даже укрепил у него на голове миниатюрный пеленгатор), его черный нос всегда был направлен на источник пищи. По крайней мере, ему не приходилось задумываться о смысле жизни. Товарищ по несчастью из него был никакой - он поймет, что такое житейские неприятности, лишь когда не наполнится вовремя его миска.
В полном расстройстве я даже едва не собрался включить клавиатуру, но что-то мне подсказало: "Сегодня не самый лучший день для удачных слов!". Точнее - это был уже восьмой не самый лучший день.
Этот день должен был либо принести мне нечто неожиданно приятное, либо, по крайней мере, дать возможность разрядиться на ком-то, кто подвернется под руку. Можно было бы выйти на прогулку с Монти, не исключено мне встретилась бы какая-нибудь юная красотка. Это было бы приятно. А если бы она оказалась не слишком юной или не слишком красивой, я мог бы ее разделать под орех, сказав: "Ну и грудь у тебя! Фу! Стыд один! Ведь есть же множество кремов от прыщей!" Она бы смутилась и убежала, а у меня улучшилось бы настроение.
Впрочем - с чего бы?
Я зевнул и, доведенный до отчаяния, взялся со скуки за присланную мне четыре дня назад книгу. Бестселлер. Я мог ее скачать из Сети еще два месяца назад, и кто знает, может быть, я это даже и сделал, а может быть, агент автора сам мне ее прислал; в конце концов, я находился в списке имеющих право на бесплатные файлы, в который включали всех, кто имел хоть какое-то отношение к литературе. Но, проверяя новые поступления, я лишь впадал в еще большее отчаяние. Столько там было хлама… Лишь когда автор был того достоин, когда маньяки-читатели скачивали из Сети больше десяти тысяч экземпляров, появлялись бумажные версии, уже с надписью: "Скачано 18 тысяч экземпляров в течение первых двух недель!" Восемь девяносто девять. Четыре варианта обложки, один красивее другого. Я открыл книгу где-то в середине и немного почитал. Оказалось, что это история некоего овдовевшего плантатора, имевшего взрослого сына и женившегося на разведенной, у которой была дочь. Какое-то время спустя сын и дочь полюбили друг друга и поженились. Падчерица стала одновременно невесткой. Великолепно. Потом у сына родился сын, а у плантатора дочь. Тогда сын сына, то есть внук… Ага, до этого у сына плантатора после женитьбы отца появилась мачеха, а после его женитьбы она же стала тещей. Теперь насчет внука плантатора: как сын сына он внук, как сын невестки… Ну да - тоже внук. Ладно. Читаем дальше. Что касается дочери разведенной - всё просто: ее отчим являлся одновременно и ее свекром. Потом, однако, стало действительно интересно, приходилось несколько раз возвращаться к предыдущим абзацам. Судя по всему, всё шло к тому, чтобы плантатор стал одновременно собственным дедушкой и внучкой.
Я отложил в сторону семейную сагу. Мне стало грустно. Похоже, скоро я услышу от Сэмюэльса, своего агента: "Ты не мог бы, Оуэн, написать что-нибудь столь же простое и душещипательное, а? Вместо того чтобы возмущаться, что этим, мол, занимаются лишь идиоты, а другие идиоты покупают?" От мыслей по поводу того, что я мог бы ответить на ворчание Сэмюэльса, меня оторвал телефонный звонок. Я обрадовался, но не бросился к телефону, а подошел к нему чинно и медленно.
Кхм! Кхм!
- Слушаю?
- Детектив Оуэн Йитс? - Голос был четкий и громкий, но явно старческий, слегка скрипучий. Властный и непреклонный. То ли женский, то ли мужской. - Это вы?
- Да, но…
- У меня есть для вас дело, юноша.
Я благодарно улыбнулся. Монти шевельнул ухом, чувствуя приближающуюся полосу хорошего настроения.
- Я не юноша уже по крайней мере лет двадцать…
- Неважно. У меня проблемы с ворами, и я хочу тебя нанять!
- Я не веду дел, которые…
- В телефонной книге есть твое объявление! - В голосе не то собеседника, не то собеседницы появилась угроза. - Мне обратиться к соответствующим властям с требованием лишить тебя лицензии?
Телефонная книга! Боже мой… Я расчувствовался. Их не издавали уже полтора десятка лет.
- Послушайте… - Черт возьми: сэр? мадам? - Той книге, в которой есть мое объявление, уже…
- Я что, непонятно говорю? Я хочу тебя нанять, и баста! У меня такой принцип - я всегда заглядываю в конец, меня раздражают всякие придурки, поменявшие фамилии на "Аарон" и прочие "ААА". Так что я беру тех, что в конце, пусть тоже заработают.
Ой-ей, какой добрый человек мне звонит!
- Так что я подумала… - Ну наконец-то! Она! - …что найму какого-нибудь честного детектива, который не лезет на первую позицию в разделе "Детективные агентства". - Старушка глубоко вздохнула. Может, ждала моей благодарности? Тронутый до глубины души, я кашлянул и спросил:
- Можете назвать свой адрес? Я постараюсь…
- Ну почему всё всегда должно доставаться этим жадинам на "Аа" или "А"… Простите?
- Я сказал, что приеду к вам сегодня во второй половине дня и…
- Почему во второй? Джозеф уже за вами едет. Он должен вот-вот постучать к вам в дверь. Жду.
Ту-ту-ту-ту-ту!
Я положил трубку и тряхнул головой, веря, что подобные маленькие сотрясения мозга помогают отделить воображаемое от действительного. Поскольку в моих ушах все еще отдавался пронзительный голос, я вынужден был признать, что это произошло на самом деле. Я впал в легкую панику. Блокнот? Блокнот - да, он всегда должен быть у детектива при себе. Авторучка. Оружие? Нет, это всего лишь кража. Может быть, у нее украли… Что, во имя всего святого, крали полвека назад? Белье из сада? Собаку? Горшки с цветами и коврики из-под двери?
Кто-то нажал на кнопку звонка у калитки. Я глубоко вздохнул, словно перед побитием рекорда по нырянию без акваланга, и открыл дверь. У калитки стоял обтянутый кожей скелет в фуражке. Никаких сомнений - Джозеф.
- Да?
- Мистер Оуэн Йитс? - Он изысканным жестом отдал честь. Я начал лихорадочно размышлять, не будет ли слишком большой бестактностью, если я извинюсь перед ним, зайду в дом и немного потренируюсь перед зеркалом в отдании чести. Если бы я так отдал честь Эзре М. П.?! Лишь величайшим усилием воли мне удалось сдержаться.
- Миссис Гроддехаар просит заняться ее делом. - Он шаркнул подошвой и отточенным за сотни лет движением повернулся, уступая мне дорогу.
Только теперь я увидел, что перед моими воротами стоит "роллс-ройс", кажется… Матерь Божья! Неужели "Сильвер Шедоу"?! На подгибающихся ногах я дошел до калитки и уставился на автомобиль. Не машину, не тачку, а именно АВТОМОБИЛЬ.
Ну что ж. Я уже знал, что хотя бы ради того, чтобы прокатиться на этом чуде, возьмусь за дело миссис Гроддехаар. Особенно учитывая, что речь, скорее всего, идет не о коврике из-под двери или розовом кусте. Позади меня заверещала входная дверь, которую я забыл закрыть. Я махнул рукой - закроется сама. Монти через пятнадцать минут получит свою говядину. Я вышел на улицу, но не успел взяться за ручку дверцы автомобиля - скелет Джозефа меня опередил. Совершенно без всякой связи мне вспомнился принесенный Филом из школы анекдот: "Это скелет Эйнштейна, а этот, маленький, - скелет Эйнштейна в детстве". Я сел в машину.
Ммм! Запах! Кожа, настоящая тщательно выделанная кожа. Дерево, столь благородное, что заслуживало имени Дерева с большой буквы: красное, черное, палисандр… Золото и немного полудрагоценных камней. Мы тронулись с места. Но как! Я мог бы отделять в это мгновение желток от белка и не разлил бы ни то, ни другое.
- Не желаете чего-нибудь выпить? - спросил Джозеф.
Желание такое у меня было, особенно если учесть, что в баре такого "роллс-ройса" должен был иметься сорокалетний бренди, но я перехватил в зеркале взгляд шофера.
- Нет, спасибо.
Мне показалось, что из костлявой грудной клетки вырвался едва заметный вздох облегчения. Я откинулся на подушки сиденья.
- Куда мы едем?
- К мадам. В Ходден-парк. - Я задумался.
- Не знаю такого.
- Его нет на плане. Госпожа об этом позаботилась. - Ага!
Это был противоположный конец города. Мы плавно катили в ту сторону, а всякие таратайки на трех, четырех и большем количестве колес поспешно уступали нам дорогу. Светофоры загорались словно по заказу, а полицейские втягивали животы и провожали нас взглядами. Я потянулся к бару, краем глаза наблюдая за Джозефом. Не знаю почему, но я был убежден, что он видит мое движение и одновременно ему удается удержаться от того, чтобы посмотреть в зеркало.
Прекрасный шофер.
Идеал.
Подвести такого я просто не мог, и потому налил себе стаканчик настоящей минеральной воды "Мон-Сюрвиль", идеально охлажденной и с надлежащим количеством пузырьков - за это я мог бы ручаться.
Мы миновали Сноу-Хилл, "Мажестик", пересекли Восточную автостраду, реку и выехали на Юнион-сквер, но неожиданно свернули на юго-запад, хотя я мог бы поклясться, что прежде там не было видно никакого ответвления. Словно по некоему сигналу, деревья расступились, и невидимые ворота пропустили наш лимузин. Я посмотрел по сторонам, машинально пытаясь запомнить дорогу; мне показалось, что Джозеф неким особенным образом напряг шею, во всяком случае, на тонком костяном стержне обозначились какие-то жилы или мышцы. Расслабившись, я снова откинулся на подушки, а шофер облегченно вздохнул.
Мы подъехали к классическому входу во дворец. Если бы я каким-то чудом преодолел потайные ворота и приехал сюда на собственном автомобиле, я скромно припарковал бы его в сторонке, где густые заросли виноградной лозы, наверняка насчитывавшей лет шестьсот, тянулись по стене и одновременно уходили в сторону, к беседке. Именно там я спрятал бы свою тачку и на цыпочках, стараясь не хрустеть гравием, подошел бы к дверям.
К счастью, я приехал на "роллс-ройсе", и прятаться не было необходимости. Выйдя из машины, я высокомерно огляделся вокруг; жаль, что у меня не было в зубах зубочистки, - я был бы похож на человека, который собирается купить этот дворец вместе со всеми его двумя сотнями комнат. Открылась дверь высотой в три этажа, и на пороге появилась горничная в фартуке и чепчике. Я едва не разрыдался мысленно - никто мне не поверит, но я не взял с собой ни одной из своих штучек для видеосъемки. Идиот.
Улыбнувшись, я положил на поднос, который держала горничная, визитку.
- Прошу в гостиную.
Девушка пошла вперед, к гостиной, где меня ловко перехватила другая горничная, намного старше и толще.
- Выпьете чего-нибудь? - спросила она. Небрежно махнув рукой, я осмотрелся. Несколько картин на стенах - таблички с именами авторов отсутствовали, но кто бы не узнал Дали, Гогена, Тейлессена, не говоря уже о Ван Гоге, один из вариантов "Подсолнухов" которого висел чуть в стороне, чтобы, как я понял, картина не бросалась в глаза и не доминировала в гостиной.
- Мадам вас ждет, - послышалось сзади.