– Наружу! – крикнул Пол. Лошадь уже добралась до внутренней стороны дороги и фургон, достаточно широкий, не мог проскочить за ней. Колеса зарывались в землю и буксовали. Весь фургон начал опрокидываться, при это не переставая стремиться вперед, в ждущее переплетение кабелей, находившее на расстояние броска камня. – Прыгаем – сейчас!
Мартина лежала вокруг его ног. Фургон уже опрокидывался на бок, безжалостно поднимая их к ближней к каньону стороне дороги. Пол наклонился, схватил слепую женщину и попытался подняться вместе с ней на поднимающуюся стенку, надеясь выпрыгнуть на склон, но Мартина была слишком тяжела.
Одно из колес фургона треснуло, как будто пистолет выстрелил. Деревянные щепки пронеслись мимо его лица, фургон застонал, как раненое животное, и опрокинулся на бок.
Выбирать не приходилось. С Мартиной в руках Пол выпрыгнул из фургона. Что-то липкое приняло его на себя, провисло под его весом, и на одно тревожное мгновение он видел под собой только пустой воздух и головокружительный спуск по сумасшедшему склону каньона. Наполовину скользя, наполовину падая по ряду кабелей, он спускался вниз, пока не уселся в неловком болезненном положении на перемычке между двумя черными лентами. Мартина неподвижно лежала у него на коленях.
Прежде, чем он успел поглядеть на остальных, фургон и привязанная к нему лошадь вкатились в паутину, перегородившую дорогу, подняв вверх густое облако пыли. Одна из ног лошади по-видимому сломалась; несчастное создание корчилась в обломках фургона, мелькали покрытые черной шерстью ноги, расколотое дерево смешалось с черными липкими лентами.
Тут же появились создатели паутины – волосатые серо-коричневые тела выбирались из каньона или спускались со склона, пробегая по кабелям как настоящие пауки.
И выглядели эти пауки просто кошмарно. Лица мертвого бизона, высунутые языки и вращающиеся глаза поверх уродливых многоногих тел. Но, хуже всего, у них были человеческие черты, даже более отчетливые, чем у насекомых-монстров в мире Кунохары. Шипя от голодной радости, они спускались вниз по раскачивающимся кабелям. Первые уже добрались до середины сети и начали растаскивать еще живую лошадь, споря между собой тонкими пищащими голосами за лучшие куски и не обращая внимания на крики умирающего создания, которое они уже начали поедать.
Пол попытался подтащить себя вверх, но липкие кабели вцепились в него и не отпускали.
КОД Дельфи. Начать здесь.
Кажется бессмысленным записывать эти мысли – я не верю, что мы когда-нибудь сможем покинуть этот мир, но привычка умирает последней.
Остальные говорят мне, что здесь темно – что-то вроде подземного гнезда, с ужасным запахом и еще более ужасными звуками. Хотела бы я, чтобы у меня осталось только эти два чувства, но я, по своему, могу видеть как эти твари движутся, едят и спариваются. Они ужасны. Надежда покинула меня, вместе с силами.
Я полагаю мы живы только потому, что они уже попировали лошадью. Она умирала с такими воплями... Нет. Есть ли в этом смысл? Что мы могли сделать? Думаю, ничего. Их дюжины и дюжины. Мы уже пытались убежать, когда нас схватили. Теперь мы в их гнезде. Была надежда, что они едят только животных, но она испарилась, когда мы наткнулись на кучи человеческих костей, лежащих повсюду. Те, которые я трогала, оказались совершенно гладкими и полностью очищенными от плоти, костный мозг высосан.
Ужасные твари. Т-четыре-Б, который играл большую часть своей жизни, называет их "неприятными человеко-пауками". У меня нет своего впечатления о них. Я воспринимаю их как массу – шевелящиеся ноги и голоса, почти человеческие; о господи, это слово "почти"...
Остановись, Мартина. Мы были в еще более худших переделка и выжили. Почему же я такая слабая, усталая и несчастная? Почему все последние дни я чувствую себя так, как будто взялась за слишком трудную работу?
Это...
Великий боже. Одна из этих тварей подошла и обнюхала нас. Флоримель пинками отогнала ее, но не похоже, чтобы она испугалась. Они пахнут гнилым мясом и чем-то еще, очень странным и неживым, не могу определить чем. Весь этот симмир кажется мне одним пароксизмом изменений. Остальные видят его сейчас, в этот момент, но я воспринимаю изменения, которые уже произошли и которые вот-вот произойдут. Дред схватил этот мир, крепко сжал в руке и мир сопротивлялся ему не больше, чем кусок масла. Только небеса знают, кем были эти бедолаги. Быть может людьми, обычными людьми с обычной жизнью. Теперь они живут в подземных норах, пищат как крысы и едят живую кричащую добычу.
Где Пол? Я не чувствую его поблизости. Быть может из-за жары, шума и растерянности...
Флоримель говорит, что он в нескольких метрах от нас, стоит на четвереньках. Бедняга. Пройти через столько только для того, чтобы закончить здесь.
Больше я не в состоянии выносить – все это. Начиная с Трои я живу ошеломленная, как будто ударенная током. В промежутках между ужасами и прочими развлечениями я пыталась найти себя, Мартину. Воспоминания о последних часах Трои постоянно навещают меня. Как я могу жить с ними? Слишком многих я принесла в жертву, чтобы спасти своих друзей. Я привела в город насилие, пытки и гибель всех людей. И все это я сделала, увидев человечность самого Гектора и его семьи.
Опять и опять я говорю себе, что они только симулянты, кусочки битов. Иногда я даже верю в это, в долгие часы без сна. Может быть все это правда, но я не могу перестать видеть копье, погружающееся в живот троянского воина, и ужас на его лице. Откуда я знаю, быть может это был кто-нибудь вроде нас, пойманный системой, которая заставила его играть эту роль в знаменитой войне? Не очень вероятно, да, но возможно... еще как возможно.
Прошлой ночь мне приснилось, что сильной обжигающий свет моей слепоты вырвался из его раны. После чего я упала в темную пропасть намного более глубокую, чем я когда-нибудь знала.
Больше я не в состоянии выносить это место. Я не могу жить с этим безумием. Много лет назад я убежала от этого всего. Не то, чтобы это меня это сильно волнует. Я не хочу, чтобы меня опять пугали до смерти, не хочу видеть, как пугают, ранят и убивают моих друзей.
И я не хочу опять повстречаться с Дредом.
Вот. Возможно это и есть мой самый большой страх. Да, согласна! Даже если произойдет что-то совершено невероятное, и мы вберемся из этой вонючей дыры, сбежим от этих чудовищ-каннибалов, все равно дорога в настоящий мир лежит через него. Он обращался со мной так, что я превратилась в ребенка – начала хныкать. Заставил меня просить его остановится – и бил без всяких причин. Теперь же, получив силу бога, он стал еще более свирепым и яростным.
О, благословленные небеса, я не хочу встречаться с ним!
Хватит. Я хочу только одного – перестать чувствовать. Я хочу закрыться, похоронить себя в темноте – но не в этой темноте! Побег... я уже не хочу!
Они идут к нам, большая группа. Неужели они... поют?
Пол исчез – так говорит Флоримель. Они уже взяли его?
"Т-четыре-Б! Они идут. Иди сюда, к Флоримель и мне."
Как бы я хотела, чтобы у него была броня робота. Я должна... если это последний... Я должна... но...
О, господи, нет...!
ГЛАВА 17
Трудное Дыхание
СЕТЕПЕРЕДАЧА/ИНТЕРАКТИВНЫЕ ПРОГРАММЫ: GCN, 5.50 (Евр., СевАм) – "КАК УБИТЬ СВОЕГО УЧИТЕЛЯ".
(Изображение: Лушас и Канти читающие Свиток Реальности)
ГОЛОС: Лушас (Уфур Халлоран) и Канти (Бренвайн Гарсия) обнаруживают, что суперинтендант Скуллфлеш является возрожденным пророком культа Звездного Знания и готовится принести в жертву всех детей в школе для того, чтобы уничтожить мир. Требуются: 4 актера на роли наблюдателей в зале и 7 сектантов. Заявки подавать по адресу: GCN.HOW2KL.CAST.
ОНА глядела на маленькую кучку вещей. Здесь было все, что она купила, и все, что на привезла с собой в это последнее и самое странное место своей жизни, а ведь она повидала множество стран и еще больше странных вещей.
Новый телематической разъем, конечно маленький, ничем не больше стандартного, хотя у него было много дополнительных возможностей. Она заплатила за него весьма приличную часть ее банковского счета, но продавец клялся, что разъем будет поддерживать связь с ее новейшим блокнотом Дао-Минг на расстоянии в несколько миль – "даже в электрическую бурю посреди области с высокой плотностью телепучков", радостно пообещал он. Ольга никогда не слышала об электрических бурях, хотя провела немало дней около Мексиканского залива и знала, что в ясный день молния всегда ударяет на волосок от тебя; тем не менее она была уверена, что остров с собственной армией и самолетами можно назвать "областью с высокой плотностью телепучков".
Рядом с разъемом лежал маленький, но очень мощный фонарик на светодиодах, одна из тех высокотехнологических игрушек, которые обычно покупают бизнесмены, набитые под завязку деньгами, и которая, несмотря на впечатляющее имя – что-то вроде "Космический Свет" или "Шпионский Свет", насколько ей помнилось – редко использовался для чего-нибудь более впечатляющего, чем для поиска потерянных на парковке ключей. Кроме того в том же магазине она хотела купить то, что продавец называл Универсальным Инструментом, но передумала и приобрела более знакомый швейцарской военный нож. Ей всегда хотелось купить такой, она время от времени думала, что одинокой женщине не вредно заиметь хороший нож, но руки никак не доходили. Тот факт, что она в конце концов все-таки купила его, самую лучшую модель, с множеством невидимых устройств и микрочипом, помог отметить важное обстоятельство. Все изменилось. И больше всего она сама. Теперь она совсем другая Ольга Пирофски.
Что делает тот, кто хочет проникнуть в одну из самых больших и лучше всего охраняемых корпораций в мире? Можно купить много чего, вроде пистолетов, газовых горелок или устройств для выживания, но все они пахнут мальчишками, играющими в войну. Кроме того, она была уверена, что где-нибудь ее арестуют, а с пластиковым пакетом с взрывчаткой или кошками для подъема на стену трудно утверждать, что ты только отстала от группы туристов.
Так что все ее средства проникновения в логово врага поместились в маленькую кучку: новый разъем, нож, фонарик и еще одна вещица, которую она не смогла оставить в Джунипер Бей, хотя там и осталась вся ее прежняя жизнь.
Маленький завиток белого пластика не должен был вызвать ничьих подозрений. Много лет назад старая няня, сейчас уже наверняка умершая, написала на нем ее фамилию и первую букву имени, но все буквы уже почти выцвели. Ольга сама разрезала браслет и убрала его подальше, но не выкинула, и все эти годы он пролежал на верхней полке шкафа, сохраняя очертание ее запястья. Много раз она была на волосок от того, чтобы выкинуть его в мусор, но О. Пирофски, которая носила это больничный браслет, была совсем другим человеком, и крошечная змейка из белого пластика оставалась ее единственной материальной связью с той Ольгой, юной женщиной, у которой впереди была вся жизнь, у которой был муж по имени Александр и которая должна была вот-вот родить...
Кто-то громко и властно постучал в дверь мотеля. Ольга опустила браслет в маленькую кучку на середине кровати. Секунду поколебавшись, она подошла к двери и заглянула в глазок "рыбий глаз". Снаружи стояли двое, черная женщина и белый мужчина, оба в черных костюмах.
На мгновение она бессильно оперлась о дверь, сердце стучало как сумасшедшее непонятно почему. Наверно миссионеры – они тут ползали повсюду, люди, которые не придумали ничего лучшего, чем в самый жаркий день расхаживать в тяжелой одежде, пытаясь убедить других, что будет еще жарче, если все немедленно не примут их веру.
Стук повторился; что-то в нем заставило ее отбросить все мысли о том, то можно не обращать на него внимание. Она быстро набросила купальный халат на маленькую кучку вещей, лежавших на кровати – хотя и немного злясь на то, что эти люди примут ее за человека, всегда разбрасывающего вещи по комнате.
Она открыла дверь и черная женщина взяла инициативу на себя. Улыбнувшись Ольге, слегка натянуто, она вынула из кармана длинный плоский футляр. – Вы миссис Пирофски, мэм, верно?
– Откуда вы знаете мое имя?
– Нам сказал управляющий мотеля. Не о чем беспокоиться, мэм, мы хотим только задать вам пару вопросов. – Женщина открыла футляр, там оказалось что-то, что выглядело как полицейском значок с голограммой. – Я – офицер Апшоу, а это мой напарник, офицер Казаро.
– Вы... полицейские?
– Нет, мэм, мы из службы безопасности Джи Корпорэйшн.
– Но я... – Она сама удивилась и испугалась, когда чуть не сказала им, что больше не работает на Джи Корпорэйшн. Рот остался открытым, и теперь она наверняка выглядит как глупая старуха. Но, подумала она, наверно можно выглядеть еще хуже.
Мужчина по имени Казаро только быстро оглядел ее, и, в отличии от своей напарницы, даже не сделал попытки улыбнуться. Черные дыры в центре его бледных глаз глядели не на нее, а на комнату, как будто он был каким-то автоматом, запоминающим все чтобы разобраться впоследствии. Ольга внезапно вспомнила, как бабушка описывала людей из польской тайной службы. Они не глядят на тебя, они глядят сквозь тебя, даже когда разговаривают с тобой. Как рентгеновские лучи.
– Что... что вы хотите узнать от человека, такого как я?
Офицер Апшоу с неохотой опять использовала свою улыбку. – Мы делаем свое дело, мэм. Мы слышали, что вы спрашивали о кампусе Джи Корпорэйшн, в самых разных местах.
– О кампусе? – Она никак не могла избавиться от ощущения, что они следили за ней с того мгновения, когда она вышла за ворота Оболос Энтертейнмент – и все это обман, в любой момент они могут бросить ее на пол и надеть наручники.
– Здания, постройки – мы называем это кампусом, мэм. Некоторые местные торговцы, ну, они сообщают нам, когда люди задают вопросы. – Она пожала плечами, и в первый раз Ольга увидела, что эта женщина очень молода – возможно только что закончила колледж, и поэтому говорит слегка неуверенно. – Не могли бы вы рассказать нам, что привело вас сюда и почему вы интересуетесь Джи Корпорэйшн?
Судя по всему офицер Казаро закончил долгую проверку того, что находилось за спиной Ольги. Его глаза нашли ее и остановились. Ольга почувствовала, что ее колени дрожат. – Конечно, – сумела она сказать. – Почему бы вам не войти – там есть все кондиционер и вообще приятно?
Двое обменялись почти незаметным взглядом. – Это было бы великолепно, мэм. Благодарю вас.
Сделав вид, что убирает купальный халат, Ольга спрятала вещи в шкафчик в крохотной ванне, и немного успокоилась. Ни одна из них не была незаконной или даже подозрительной для того, кто достаточно много времени проводил в сети, но она не хотела, чтобы они стали спрашивать о ее новом разъеме, стоившим не меньше небольшой машины.
Когда ее ужас слегка улегся, она начала верить, что ее дела совсем не так плохи, как кажутся. В конце концов она задавала вопросы в городе, фактически принадлежавшем корпорации, которая славилась своей любовью к секретности. Кроме того, если они добыли ее имя из кредитной информации мотеля, значит она никак не может быть кем-то другим, верно? Наверняка где-то на острове – возможно в самой башне – есть файл с именем О. Пирофски, служащая.
– Видите ли, – сказала она им, – я много лет работала на Джи Корпорэйшн – вы же видели Дядюшку Джингла, верно? Я была одной из ведущих этого шоу. – Апшоу кивнула и вежливо улыбнулась, Казаро себя не затруднил. – И вот, приехав сюда – я уволилась и сейчас путешествую по Америке – я подумала, что хорошо бы посмотреть ее. В конце концов все эти годы они платили мне хорошую зарплату!
Она ответила еще на некоторые вопросы, которые задавала Апшоу, изо всех сил делая вид, что наслаждается отдыхом и хорошо понимает важность визита офицеров безопасности. Она даже вспомнила, как изображала невинного налогоплательщика во время встреч с полицией в Джунипер Бей.
Ты же актриса, в конце концов! Работай!
Похоже это сработало. Вопросы стали более формальными, и даже острый взгляд, которым Казаро обследовал Ольгу и ее комнату, постепенно смягчился и стал обыденно скучным. В любом случае она не хотела привлекать к себе его интерес. Тогда она начала рассказывать им истинные, но совершенно бессмысленные истории о своем любимом Мише. Трюк сработал.
– Просим прощения, миссис Пирофски, но у нас еще много дел, – сказала Апшоу и встала. – Просим прощения, что побеспокоили вас, работа.
Почти гордясь собой, Ольга рискнула вернуть подачу. – Может быть вы скажите мне то, что я так и не сумела узнать. Есть ли какой-нибудь способ побывать в кампусе, как вы называете его? Мне очень не нравится, что я столько проехала и вижу его только на расстоянии.
Казаро фыркнул и вышел из мотеля, решив подождать напарницу на парковке, под горячим серым небом.
Апшоу покачала головой. В первый раз за все время на ее лице появилась настоящая улыбка – довольная усмешка. – Нет, мэм. Боюсь, что нет. Видите ли, мы совсем другой тип корпорации.
ДЖЕРЕМИ отправился в спальный отсек, менять перевязку Дель Рею, и Джозеф остался официальным дежурным наблюдателем. Все люди наверху собрались под прицелом одной камеры, все в том же месте за дверью лифта. Сейчас они отдыхали и курили, но вокруг них лежали пыльные куски бетона, а человек, стоявший в яме и опиравшийся на рукоятку своей кирки, был на добрых полметра ниже своих товарищей.
Джозеф подумал, что он и его товарищи должны быть благодарны судьбе хотя бы за то, что находятся так далеко от любого жилья, в центре пустоты, иначе люди наверху притащили бы компрессоры и отбойные молотки.
– Трусливые ублюдки, – сказал он полушепотом. То, что они делали, было не так уж трусливо, но трудно подобрать точные слова, когда можешь только сидеть и ждать, ждать, когда тебя убьют.
Он взглянул на пол лаборатории, туда, где лежали тихие В-капсулы. Как странно, подумал он. Рени так близко. И ее друг, тоже – оба запечатаны в темноте, как шпроты в банке. Он скучал по ней.
Мысль так поразила его, что он остановился и попробовал ее на вкус. Да, действительно, он скучал по ней. Не только боялся за нее, не только хотел защитить ее, исполнить отцовский долг, спасти от плохих парней. Нет – он хотел бы, чтобы она была здесь, хотел бы поговорить с ней.
Он почти никогда не думал об этом, и было трудно свести концы с концами и как следует все обдумать. Каким-то образом все это было связано с матерью Рени, но не с той ужасной безнадежностью, которая охватила его при виде мертвого тела, а, скорее, с нехваткой любви. Ему не хватало того, кто бы заботился о нем. Кто бы понимал его. Кто бы смеялся над его маленькими шутками. Не то, чтобы Рени нравились его шутки, и иногда она говорила, что у него вообще нет чувства юмора, что он глуп и его трудно выносить, но бывали времена, когда она весело смеялась вместе с ним, как и ее мать.
Ему показалось странным, что он вспомнил об этом; все это было так давно. В последние годы он вообще редко шутил, да и шутки были не такими, чтобы над ними смеяться.