Содержание:
I. Эксперимент 1
II. Альянс 6
Евгений Максимов
Тот, кому нельзя доверять
I. Эксперимент
Телефон уныло заверещал, пытаясь привлечь к себе внимание. Ему, как и мне, наверняка хотелось поспать еще немного. Но желание подозвать к себе хозяина и получить законную долю ласки оказалось выше. Ему очень хотелось, чтобы моя рука нежно сжала его трубку и поднесла её к самым губам, чтобы прошептать несколько слов. В ответ он мог бы разразиться длинной тирадой, которая была бы, скорее всего бесполезной, но, так или иначе, он хотел сделать мне что-то приятное. А я не хочу вставать, мне так хочется еще немного понежиться в постели, нагретой моим телом. Ничего не могу с собой поделать и продолжаю лежать, даже не открывая глаз, не хочу знать который час, не хочу даже знать о том, день сейчас, или ночь. Ничего не хочу.
Телефон издал свой зов, не меньше десяти раз. И каждый раз его тоненький голосок раздавался всё тише и дальше от меня - я засыпал. Так и не дождавшись моей реакции, он замолчал, оборвав звонок на середине. Казалось, что кто-то злой подкрался к нему и зажал рот. Передо мной возник яркий образ телефона, а сзади него, из тени, выходит человек в черном плаще. В его левой руке сверкает острый кинжал, а в правой - кляп. Он затыкает телефону рот и начинает шептать что-то в трубку, телефон молча выслушивает, но не поддается внушению. Гордо приподняв трубку, он отвечает уверенным отказом. Всё его существо дрожит от страха, но он гордится своим поступком. Он точно знает, что поступил правильно. Возможно, это его единственный правильный поступок за всю жизнь. Возможно, теперь я буду ему доверять. А злодей, ухмыляясь, протягивает кинжал к проводу и одним точным ударом рассекает его на две половинки. Телефон вопит изо всех сил, он зовет меня, ему кажется, что я должен прийти на помощь.
Я изо всех сил рванулся вперед и проснулся. Вокруг было совершенно темно, где-то в этой темноте слышался унылый плач телефона, которого, заперли одного в темной страшной комнате. Пришлось все-таки подняться и на ощупь пройти по комнате под звуки, разлетающихся под ногами бутылок. Один раз я наступил прямо на бутылку и она покатилась под ногой, призывая меня упасть на пол. С трудом удержав равновесие, я двинулся дальше и, в конце концов, добрался до столика, на котором разместился телефон. Он всё еще звал меня, но уже ни на что не надеялся - он просто по инерции повторял одно и то же.
Я решительно поднял трубку и несколько секунд вслушивался в шорохи, раздававшиеся в трубке. Где-то слышалась скрипучая музыка, иногда полностью заглушаемая шумами, а иногда вырывающуюся на передний фон жесткими гитарными риффами и звоном тарелок.
- Алло, - мой голос прозвучал вяло.
- Привет, приятель.
- Кто это? - спросил я, вспоминая, где я уже слышал этот мелодичный голос.
- Неважно. Мое имя тебе вряд ли что-нибудь скажет, хотя раньше мы были довольно хорошо знакомы.
- Раньше?
- Ну, до вчерашнего дня мы виделись едва ли не каждый день в течении недели.
- А что же было вчера? - вопрос, безусловно, глупый, но я действительно только сейчас осознал, что не помню того, что было вчера. Впрочем, я не помнил и все события предыдущей недели. Я вообще не был уверен в том, что мои воспоминания не устарели, как минимум на год. Всё, что я знал, казалось таким старым и ветхим, что вот-вот грозило рассыпаться на маленькие крупинки. Я не доверял этим воспоминаниям - они не несли мне ничего правдивого.
- Действие транквилизаторов, которые тебе вкололи, скоро закончится. Тогда ты, может быть, вспомнишь всё, что было. Всё, о чем ты не должен знать… Если окажешься достаточно сообразительным, то даже поймешь, что с этим делать. Но у тебя нет свободного времени, чтобы сидеть и восстанавливать память. Если ты начал что-либо делать - доводи это до конца. Если начал бежать - беги.
- Куда бежать? - я чуть не завыл от досады и непонимания.
- Тебе виднее, - как ни в чём не бывало, сказал собеседник, - я обещал помочь тебе - именно этим я и занимаюсь. Советую тебе думать, как можно скорее.
- А если я не поверю тебе?
- Тогда, - он замолчал и телефонная трубка начала плеваться визжащими звуками тяжелого рока, - тогда можешь сушить сухари. Тебя уже ищут и, думаю, они скоро догадаются где ты прячешься.
- Кто - они? - спросил я, но из трубки уже неслись короткие гудки.
Я медленно положил трубку на аппарат, который виновато молчал. Он не мог мне помочь, как не мог удержать на связи моего собеседника. Спать мне уже совершенно не хотелось. Я задумчиво оглядел комнату и не увидел ничего кроме меча, висящего на противоположной стене. Его тусклый блеск казался единственным, что существовало в моей квартире - в моей маленькой вселенной.
За окном раздался визг шин по асфальту - у подъезда остановилась машина.
Может быть это за мной?
Впрочем, если я буду так думать, то скоро стану параноиком. Я никогда никому не доверял, но не доверять самому себе - это чересчур даже для меня. Хотя кому теперь доверять? Если мои воспоминания действительно устарели настолько, что в них не осталось ничего, что могло бы помочь мне сейчас, то, как я могу доверять себе?
Я подошёл к двери на балкон и бесшумно открыл её. Ужасно холодный зимний воздух ворвался в квартиру, заставив меня поежиться. Пришлось натянуть на себя одежду перед тем, как выйти на улицу, под небо заполненное миллионами звезд. Погода была тихой и безветренной. Это действовало на меня успокаивающе, я уже не мог поверить, что в такую ночь могут быть неприятности. Мне захотелось вернуться в тепло, забраться под одеяло и заснуть до утра и всё забыть. А если забыть не удастся, то посмеяться над глупыми ночными страхами.
Мои раздумья были потревожены громким шумом - кто-то начал стучать во входную дверь. Я был к этому готов настолько, что даже бровью не повёл. Нужно открыть, иначе дверь просто вышибут. Хотя, какая мне разница? Пускай… Мне пора бежать. Я перепрыгнул через перила балкона и стал спускаться вниз по пожарной лестнице. Руки начали замерзать, держаться становилось всё труднее. Удары сверху повторялись на удивление периодично, как если бы там работали не люди, а роботы. И что-то подсказывало мне, что я недалёк от истины. Неожиданно удары на некоторое время прекратились, потом послышался ужасный грохот: дверь вышибли. Я поднял голову и увидел на своём балконе чью-то фигуру в черной одежде. Лицо было скрыто тьмой.
Я перевел взгляд вниз. Высоко! Еще только третий этаж, а времени на такой медленный спуск уже нет. Пришлось отпустить руки и легко оттолкнуться от лестницы. Во время падения в голове не было ни одной мысли, потом в ноги ударила резкая неприятная боль. Я завалился на землю всем телом, но тут же поднялся и быстро пошёл прочь от дома.
Далеко я, разумеется, не ушел. За спиной послышалась громкая поступь. Я попытался побежать, но ушибленные ноги отказывались слушаться команд. Потом мне в спину ударили ногой и я упал на асфальт, не успев даже выставить руки перед собой. Теперь у меня болело всё тело, из носа потекла кровь. Мне показалась, что я пролежал так вечность, перед тем, как сильная рука рывком подняла меня и поставила на ноги. Я впервые увидел лицо своего преследователя. Оно было больше похоже на маску и не выражало абсолютно никаких чувств. Его глаза изучали мое лицо несколько секунд, потом он обыскал мои карманы и ничего не найдя, отпустил. Я тут же воспользовался кажущейся свободой и изо всех сил ударил ему коленкой в пах, но он даже не шелохнулся. Лишь на лице появилась бессмысленная улыбка. Настоящий мазохист! Он что-то извлек из кармана и, стащив с меня куртку, начал закатывать рукав на рубашке. Я смотрел на всё это, как на кино - он оголил мою руку до плеча, согнул её в локте и поднес к ней шприц. Так вот что таилось у него в кармане. Я перевёл глаза на его лицо, ожидая того момента, когда холодная игла вонзится в мою плоть и наполнит её наркотиком. Но ничего не происходило. Его взгляд вдруг стал ещё более тупым, чем раньше, хотя это и казалось мне невозможным. Глаза, казалось, превратились в две стекляшки, или ледышки - в них не было ничего человеческого.
И тут он начал на меня заваливаться, я выхватил из его рук шприц и отпрыгнул в сторону. Он шумно упал на асфальт и замер. Тело начало быстро превращаться в прах, но в свете уличного фонаря, я успел заметить на его затылке маленькую дырочку, из которой вытекло несколько капель жидкости темного цвета. Видимо кто-то мне помогает. Я вспомнил про телефонный звонок. Интересно кто же он такой и почему спасает меня?
Я надел свою курточку и аккуратно положил шприц в карман - может понадобиться.
Теперь пора убегать, иначе скоро сюда прибежит еще десяток таких же убийц. Или снова вернется он. От этой мысли мне стало плохо, я не хотел бы ещё раз увидеть эти глаза.
Я, как можно быстрее пошёл к проспекту - там можно будет словить такси. Выйдя на ярко освещенную улочку, я остановился, отряхнул одежду и стёр с лица кровь. Вот теперь я вполне готов встретиться с людьми. Теперь никто не догадается, что я знаю ту тайну, которую от меня всегда пытались скрыть. Они не доверяли мне, а я не буду доверять им…
Ко мне вдруг пришло понимание того, что память вернулась. Все события последних дней воскресли в памяти и были столь мрачны, что мне захотелось их поскорее забыть. Наркотик в отобранном шприце, пожалуй, мог бы мне помочь. Но только временно, а это мне не подходит. Проблему нужно решать глобально, а не убегать от неё. Убегать нужно от тех, кто не даёт мне делать то, что я хочу…
ii
- Я считаю, что пациент ведет себя куда достойнее, чем мы все вместе взятые. Мы повели себя с ним, как минимум, неэтично. Мы поставили научные интересы выше общечеловеческих. Несомненно, эксперимент был необходим, иначе мы бы никогда не узнали о результатах наших исследований. Но нельзя доводить проверку гипотезы до абсурдного боевика. Мы не имеем права продолжать эксперимент, зная, что он должен закончиться гибелью подопытного.
- Откуда вы взяли, что он погибнет?
- Это очевидно. Простой человек не сможет противостоять такому давлению бесконечно. Развязка близится, а мы пассивно ожидаем её, не пытаясь предпринять хоть что-нибудь.
- Мы не имеем права: эксперимент еще не закончился.
- Мы не имеем права продолжать эксперимент, который зашел в тупик. Нужно всё прекратить и пересмотреть наши теоретические умозаключения. Сверить их с собранным фактическим материалом. Если мы не найдём ошибок, то эксперимент можно будет возобновить. Ведь мы сейчас уже не контролируем ситуацию и не можем определить какого рода события препятствуют нормальному течению эксперимента.
- По-вашему нормальное течение эксперимента предполагает счастье и радость подопытному? Простите, но мы тут не благотворительностью занимаемся. Нам нужен положительный результат, как можно скорее. Иначе проект будет закрыт, а все наши исследования похоронят на много лет. Не хотелось бы, ведь мы подошли довольно близко к поставленной цели.
- Слишком близко, как мне кажется. Мы ставим эксперимент, в основе которого лежит слово "доверие". И тут же создаем такие условия, в которых доверять кому-либо человек не может.
- Это не важно… Главное, что он успешно справляется с нашими… хм…
- Киллерами?
- Нет. С теми препятствиями, которые мы ему время от времени подбрасываем, для определения его толерантности. Какой же он киллер, если… В общем вы и сами все понимаете.
- А что будет, когда он узнает, что его препятствие на самом деле единственная существующая личность в его мире. Что будет, когда он его всё-таки убьёт?
- Что будет - то и будет. В конце концов, мы должны проверить любые возможные варианты. Вы же учёный и должны понимать, какие перспективы сулит наша разработка.
- Пока я вижу лишь негуманное желание сотворить сверхчеловека.
- А что тут негуманного? Я считаю, что любой гуманоид был бы рад оказаться на месте подопытного, если бы узнал, какие перспективы перед ним откроются.
- Может быть, тут вы и правы… Но как мы будем избавляться от его навязчивой паранойи? Ведь мы не можем иметь дело с человеком, который не сегодня - завтра, пустит себе пулю в лоб.
- Не пустит. Его недоверие к окружающим людям вполне естественно, ведь он уже не такой, как они. Скоро он станет совсем другим… Мы будем свидетелями зарождения новой расы!
- В которой нет доверия…
- Которая сотрет человечество со всеми его недостатками с лица земли и заменит его на общество, в котором все будут абсолютно счастливы, потому что смогут верить друг другу.
- У Гитлера тоже были добрые намерения.
- А я и не спорю…
iii
- Литературу создают люди, созданные литературой. Это, как замкнутый круг. Ты пишешь книги только потому, что читал другие книги, или слышал в детстве бабушкины сказки. Подумай сам: кто ты такой?
- Я… Я самый обычный человек, который живёт точно так же, как и все. Утром иду в университет, вечером возвращаюсь обратно. Обычный студент, которого должны были выгнать вчера. Но меня не выгнали вчера, а значит, не выгонят и завтра. Мир вокруг меня застыл и совершенно не хочет изменяться. Такой мир очень просто описывать в книжках, поэтому я этим и занимаюсь. Это, как фотография - выбрал нужный угол зрения и сделал снимок.
- А если бы мир изменялся?
- Тогда пришлось бы изобретать кинематограф. Но это уже, увы, занятие не для меня. Я просто не могу умещать в своей голове множество картинок, которые увидел бы за день. Такое может привидеться только в кошмаре. В действительности такого, к счастью, нет. Надеюсь, что и не будет никогда.
- Раз надеешься, значит не будет - именно так ты и живешь. В детстве ты, вылезая из утробы матери, ощупал всё своими маленькими ручонками и решил, что это и есть мать - самое святое и нужное в жизни. Ведь там было тепло и уютно, никогда не было слишком ярко, или слишком шумно. Тебя сытно кормили и не принуждали делать что-либо. Первая фотография! И даже по прошествии стольких лет ты, даже зная, что никогда туда не вернешься, считаешь её лучшим человеком на земле. Первая фотография! А потом тебя воспитывали и ты продолжал фотографировать. Вот грудь, кормящая тебя молоком - вкусно. Ты и сейчас, когда спишь с женщиной, пытаешься поласкать её грудь, хотя и знаешь, что молока тебе уже не дождаться. Дальше - бутылка с соской - не так вкусно, но всё же весьма питательно. Но вот ты взрослый и знаешь, что даже на бутылку с соской нужны деньги. А некоторые даже специально покупают детский корм, говоря, что это помогает им качаться. Фотографы, блин… Потом тебе показывали разные вещи и разных людей, и что-то рассказывали о них. Ты, может быть, и не подозревал бы о существовании всего этого, но тебя заставили сфотографировать и запечатлеть в своей памяти сам факт их существования. А сколько всего ты не видишь?
- Не знаю… К чему ты ведешь?
- Разве это важно? Впрочем, твоими самыми важными фотографиями были книги. Они сделают любого фотографа по-настоящему счастливым. Они сами по себе являются фотографиями - мертвые буквы на мертвых страницах. Но, как легко их фотографировать. И ты занимался этим всё своё сознательно детство с тех пор, как тебе внушили, что ты умеешь читать. Они всё дают необыкновенно чёткие и красивые снимки, но так ли ты уверен в том, что эти картинки истинны? Сколько раз ты уже был обманут? Тысячи раз - это и твоя мать и её грудь и игрушки, которые казались совсем живыми, стоя на витринах магазинов. Это и школа, которая виделась тебе храмом знаний, в котором каждый со счастливым лицом наполняет свой мозг новыми и новыми фотографиями. Итог - один. Всё стирается, снимки, казавшиеся живыми, превращаются в гротескные картинки, на которые даже смотреть тошно. И чем дальше, тем хуже. Герои всех любимых книг давно мертвы, или даже не живут в твоё время. Некоторые жили столетия назад, некоторые еще даже не родились. С теми, кто жив сейчас, встретится невозможно, а если судить по жизни, которая нас окружает, то их и вовсе нет в этом мире. Может быть, они живут где-то в параллельных мирах? Очень похожих на наш, но совершенно отличных во всяческих мелочах, которые не видны при первом взгляде на фотографию. Даже когда вглядываешься невозможно понять, что означает та или иная черточка - некая неуловимая, но очень важная деталь, или всего лишь дефект материала.
- Дефект моих мозгов?
- Тебе не кажется, что твой мозг - это тоже фотография. Причем, раньше он наверняка казался тебе могучим двигателем твоих мыслей, генератором идей, лексическим анализатором и речевым синтезатором, суперкомпьютером, управляющим телом, которое, по сути, тоже не больше, чем не особо удачный кадр на плохонькой дешевой пленке.
- Меня ещё никогда не называли уродом, настолько иносказательно.
- Всё в жизни бывает в первый раз. Главное, что теперь твой мозг в твоих глазах превратился в жалкое подобие на то, чем он казался тебе раньше. Это плохо и хорошо одновременно. С точки зрения подавляющего большинства, которое приняло на веру мощь фотографии, ты безнадежно потерян в своих комплексах. Но если принять на веру то, что абсолютная свобода это отказ от чего бы то ни было, то ты понемногу приближаешься к этой самой свободе, разбрасывая вокруг себя сотни картинок, которые раньше хранил под сердцем.
Да, он никогда не был дураком поговорить. Особенно приняв некоторую дозу алкоголя. Вот и теперь мы сидим в узком неудобном коридоре друг напротив друга и ведём долгие и бессмысленные беседы, в которых я, как всегда, выступаю добровольным слушателем. Может быть даже учеником, или последователем. Люди проходят мимо и с завистью косятся на шеренгу пустых пивных бутылок, которые громоздятся поблизости. Иногда кто-то с недовольным лицом пытается пройти мимо нас и доблестно пытается перешагнуть через наши ноги, не уронив при этом бутылок. Нелёгкая задача, но ей не сравниться с теми проблемами, которые мы обсуждаем. Мы одновременно допили пиво, оставшееся на донышке бутылки и синхронно отставили обесценившуюся тару в сторону. Он на секунду исчез из поля моего зрения, а когда вновь появился, то его руки уже сжимали очередные бутылки.
- А кто же фотограф? - спросил я.
Он поглядел на меня сквозь бутылку, словно она была из волшебного стекла, и позволяла увидеть нечто невидимое невооруженным взглядом. Я последовал его примеру, но это ничего не дало: бутылка была из темного стекла и полностью скрывала всё, что находилось за ней.
- Ты, - ответил он наконец.
- Но я же всего лишь фотография, - я просто не поверил своим ушам.
- Ну и что? - удивился он, - Тебе никто не мешает быть одновременно и фотографом и фотографией. Есть же снимки, изображающие того, кто их сделал?
- Есть… Если зеркало фотографировать.
- Вот-вот, - он сделал глоток и неуверенно помотал головой, - Не совсем правильно, если говорить о тебе лично. Это для других ты являешься симбиозом фотографа и его снимка. А для тебя всё немного по-другому. Во всяком случае, я на это надеюсь.
- И как же это всё для меня? - я даже подался немного вперёд, ожидая услышать страшную тайну.
- А вот так, - в его голосе зазвучали торжественные нотки, - в действительности фотография это не сам ты, а всё то, что в тебе есть.
- Ага… - я даже захлебнулся пивом, услышав такое, - А как?..
- А вот так!