- Карамельная кукла, Ваше Величество, суть изображение человека, и если, допустим, дети Вашего Величества, назовут одну из кукол именем… ну, скажем, своей гувернантки… Детские речи ближе к Создателю, Ваше Величество, не исключено, что произойдет то, что мы, мас… простите, карамельщики, называем "наречение". Куклу и особу, именем которой эту куклу нарекли, таким образом свяжут невидимые нити судьбы. Но дети имеют обыкновение ломать игрушки. Представьте себе, Ваше Величество, что может случится с гувернанткой, если кукле невзначай оторвут голову.
- Неужели она тоже останется без головы? - ужаснулся Император.
- Глупости! - выпалил Катрей и испугался. - Простите, Ваше Величество, я…
Император понимающе кивнул и махнул рукой.
- Продолжайте, господин Катрей, продолжайте.
И Катрей продолжил.
Он сам не заметил, как успокоился и начал говорить словно по писаному - знания, вбитые в голову при посредстве дедовской методы, и то новое, что он усваивал сам на протяжении времени своего обучения любимому делу, изливались из него теперь плавной заученной речью. Это было похоже на лекцию.
Для начала Катрей успокоил Его Императорское Величество, что вовсе не обязательно, чтобы у гипотетической служанки, кукле которой по нечаянности оторвут голову, тоже непременно отлетит голова. Что–то с головой у нее случится непременно, причем это что–то будет для несчастной скорее всего весьма неприятным, но не обязательно смертельным. Поэтому–то так строго и ведется учет производства заказных кукол. Ведь известно же, что карамель сама по себе уже несет в себе магический заряд.
Не может не нести, ибо доподлинно известно, что карамель - это ни что иное, как то, что осталось от легендарного замка Ахи после уничтожения его таласарами, а следовательно, в ней находятся эманации той древней магии, которая хранилась в знаменитой и еще более легендарной Великой Магической Книге, которая, в свою очередь, в этом замке хранилась. Ведь впервые карамель появилась около ста пятидесяти лет назад, когда те же таласары во время одной из экспедиций открыли таинственный народ аборигенов Ар–и–Дифа, так называемых френх–кбертов или "людей дюны", как перевели это самоназвание таласары. Но таласары, как известно, пренебрежительно относятся к магии, хотя сами пользуются ей достаточно часто.
Из Таласа карамель, в силу ряда обстоятельств, Его Императорскому Величеству несомненно известных (в этом месте Император согласно кивнул), попала сначала в Махрию, потом в Чифанду, а после покорения Махрии непосредственно в саму Империю… Точнее, не покорения, поправился Катрей, а присоединения этого небольшого государства, пусть совсем маленького по сравнению с другими подчиненными территориями, но такого лакомого кусочка земли в устье Великой Пограничной реки, из–за которого Империя долгое время враждовало со своим западным соседом, Чифандой, пока столетие назад эта вражда едва не перешла в стадию открытого противостояния. Тогда король Махрии, предпочитая скорее отдаться под власть более цивилизованного великого соседа, чем быть покоренным варварами непонятной - и оттого куда более страшной - Чифанды, подписал хартию о добровольном присоединении своего королевства к Империи.
К чему Катрей обо всем этом напоминает Его Императорскому Величеству? А к тому, Ваше Императорское Величество, что с этим связана одна легенда, имеющая непосредственное отношение в карамели. Будто Махрии так долго удавалось сохранять свою независимость от двух грозных соседей благодаря именно одному из карамельных изделий, сделанных махрийскими карамельщиками - так называемого Великого Талисмана. Ведь за все время существования Махрии ни один захватчик не смог вступить на ее территорию. И только когда неусыпно охраняемый Великий Талисман бесследно исчез из дворца, Махрии пришлось смириться со своей участью быть поглощенной, пусть даже на почетных правах. Правда, это легенда, не более, но она хорошо доказывает, что даже остаточная, так сказать, магия Книги вовсе не так зла и коварна, как ныне это привычно приписывается некоторыми самой Книге. (Тут старый Каламе засопел и покосился на Катрея, так как в этом месте вбитое ремнем знание вступило в противоречие с новомодными течениями. Но возобновлять давний спор старого и молодого мастеров в присутствии Императора, пожалуй, не стоило, и он только шевельнул бровями, услыхав слово "доказано!", нарочно повторенное Катреем).
Одним словом, не сами таласары, а лишь махрийцы первыми догадались, что карамель не простое украшение для знатных дам, вроде янтаря, например.
Когда об этом стало известно, карамель в Империи даже пытались запретить. Ведь она появилась как раз в те, ныне уже почти легендарные, времена, когда Империя и весь подлунный мир были потрясены Большой Смутой, едва не закончившейся крахом Империи: появление неведомо откуда древнего колдуна Ахи, едва не последовавшая за этим смена династии, бунты и смуты, прокатившиеся по великой стране, Талас, пришедший на помощь, и гибель магической Книги - слишком свежи были трагические воспоминания. Но было уже поздно, карамель уже достаточно распространилась по всему континенту, и бороться с ее проникновением было бессмысленно. Да и позже стало ясно, как уже было сказано, что легендарная Книга и ее магия вовсе не несут в себе только отрицательного магического заряда. Книга лишь выполняет потаенные желания того, кто ей обладает, в той мере, в которой тот этого желает, а потом и вовсе подчиняет его себе. Поэтому за карамелью был установлен жесткий контроль сначала в самой Махрии, а потом и в других местах. Поэтому была образована Гильдия карамельных мастеров, строго следящая за неукоснительным соблюдением этого контроля. Поэтому так жестоко и истреблялись карамельные мастера–еретики.
И только поэтому вред от карамели вовсе не так и велик, каким он мог бы быть. Конечно, есть люди нечистые в помыслах и тайные карамельные мызы встречаются, но это настолько единичные случаи, что погоды они не делают…
Катрей говорил несколько минут, прежде чем начал выдыхаться.
Император выслушал лекцию с некоторым даже интересом и ни разу не перебил его, что можно было счесть добрым знаком.
- Гм, - задумчиво сказал Его Величество, когда Катрей замолчал. - Благодарю вас, господин Каламе. Я вижу, что вы довольно хорошо изучили предмет. Признаюсь, я слушал вас с любопытством и кое–что из вами сказанного было для меня… гм… в новинку.
- Гм, - осмелился перебить Его Величество старый мастер: - Хочу заметить, Ваше Величество, что не все из того, что тут наговорил мой сын, является установленным достоверно, - пробурчал он и одарил Катрея многообещающим взглядом.
- Ах, мастер Каламе, - благосклонно улыбнулся Император, вольготно откидываясь на спинку своего кресла. - Вы сами говорили, что времена меняются, и мы, увы, не успеваем меняться вместе с ними. Молодежь всегда идет вперед, обгоняя стариков!
Тут уже самому Катрею в пору было сказать "Гм!", но он благоразумно промолчал.
- Вы несомненно правы, Ваше Величество, - старый мастер тоже уловил тонкую монаршую иронию, с которой Император вернул ему его же фразу, к тому же подравняв себя и его в возрасте. Но Императору виднее.
- Однако вернемся к нашей проблеме, - напомнил Император. Он посерьезнел и обернулся к Катрею: - Значит, господин Катрей, вы не советуете заказывать кукольный домик?
- Отчего же, Ваше Величество? Большой Императорский заказ - дело моей профессиональной чести! - гордо ответствовал Катрей, ободренный поддержкой. Он встал и торжественно поклонился государю: - Я принимаю Ваш заказ, Ваше Величество, - произнес он насколько мог торжественно, - и обязуюсь выполнить его в указанный вами срок.
- Гм? А как же быть с хозяевами? - полюбопытствовал Император и, чуть помедлив, прибавил: - …мастер Катрей?
- Я непременно обязательно что–нибудь придумаю, Ваше Величество! - заверил Его Величество новоявленный мастер Катрей.
6
Все–таки все происходящее сильно напоминало сон. Или спектакль, поставленный по дрянной мелодраматической пьесе.
Еще неделю назад Наора мечтала о новых чулках, и вот тебе исполнение желаний: на ней новенькие чулки, да не нитяные, а шелковые или из тончайшей шерсти, и беспокоиться о штопке нет причины, потому что два раза одни и те же чулки она теперь не надевает. Алики такого удовольствия себе позволить не могла - но ведь она изображала из себя не знатную даму, а всего лишь ее компаньонку. Однако и она была в восторге: впервые в жизни никто не указывал ей, какие платья носить, и она немедленно обзавелась и пунцовой юбкой, и бархатным корсажем, и батистовыми шемизетками, и нижними юбками с кружевной оторочкой… Она впервые вместо башмаков надела туфельки - грандиозная перемена для того, кто может почувствовать разницу!
Рет - Ратус в общем был доволен переменами в обличии девушек. Он даже давал советы, что и когда одевать; правда, в основном они касались Наоры. Рет - Ратус словно сравнивал ее с одному ему известным оригиналом и, кажется, был сходством доволен.
Пока - первые двое суток, что они проживали в небольшой загородной усадьбе милях в трех от самой Столицы, - Рет - Ратус давал Наоре время прийти в себя после путешествия с заснеженного северо–запада в сердце Империи. Он только мелкими поправками корректировал поведение Наоры, обещая, впрочем, что скоро ей будет недосуг наслаждаться невинными удовольствиями роскоши.
Пока же девушки радовались обновкам, разглядывали старинные модные журналы, стопку которых обнаружили в одной из спален, подбирали мелодии популярных песенок на спинете, стоящем в гостиной, по поводу и без поводов делились воспоминаниями и предавались мечтаниями о том, что будет, когда Наора выполнит свою миссию.
Вертясь перед зеркалом, Алики рассказывала о своей бабушке, в дни молодости слывшей едва ли не первой красавицей Империи. Впрочем, сама Алики этому не очень–то и верила.
- Говорят, она страстно любила дедушку, который тоже, говорят, был очень даже ничего себе мужчина, - рассказывала она, прикидывая к груди очередную шемизетку. - Правда, красиво?… И еще говорят, что какой–то таинственный аристократ клялся ей в любви, обещал золотые горы, если она бросит мужа и уедет с ним. Но красавица–мещанка предпочла остаться верной женой и уважаемой матерью семейства, а не стать блестящей содержанкой. Тетки никогда не заикались об этом, но вот старуха–служанка, едва ли не ровесница самой бабушки, однажды, когда перетряхивала сундук с оставшимися от бабушки вещами, рассказала мне об этом воздыхателе. Она показала платье, которое этот таинственный аристократ подарил бабушке… Ты не представляешь себе, что это за платье! - Алики бросила шемизетку на кровать и в восхищении попыталась показать на себе, но потом махнула рукой и продолжала: - В общем, такое, что не стыдно было одеть и самой Императрице на торжественный выход. И оно никогда не выйдет из моды. Это платье, знаешь, настоящая реликвия нашей семьи, что–то вроде "запретного ларца".
- Запретного ларца? - не поняла Наора. - А что это?
- А, - небрежно махнула рукой Алики, - тоже одна из легенд семьи, о которой тетки тоже не очень любят распространяться, зато обожает шептаться прислуга… Есть, говорят, у теток где–то ларец, ключ от которого давным–давно потерян. Так вот он вроде бы зачарован, будто бы его нельзя взломать, но если некто избранный коснется его, то ларец сам откроется.
- Кто это "некто"?
Алики пожала плечиками.
- Неизвестно. Только я думаю, все это чепуха. Ларец, может быть, и есть, и ключ от него наверняка потерян. Только вовсе он не зачарован. Просто не хочется ломать красивую старинную вещицу, когда заведомо понятно, что ничего ценного в ней нет. Лежит там, к примеру, свадебный веночек бабушки или фарфоровое блюдце с портретом Императора, которое прадедушка еще мальчишкой получил в школе за отменную каллиграфию и прилежание. Но знаешь ведь, хочется иногда помечтать о чем–то романтическом, о чем пишут в книжках.
Девушки посмеялись, а потом Наора призадумалась, вздохнула и вдруг призналась:
- А я вот тоже уже чувствую, будто стала героиней романа.
Алики с удивлением посмотрела на подругу, и та пояснила:
- Мне все время кажется, что сейчас происходит что–то, о чем я где–то уже читала в тех романах, которые непостижимым образом попадали к нам в Пансион. Или кто–то про что–то подобное мне рассказывал…
Алики нахмурила брови.
- Если хочешь знать мое мнение, то мне лично вся эта история с переодеваниями кажется очень подозрительной, - трагически произнесла она, моментально сменив веселость на рассудительность. - Слишком уж много обещают тебе, знаешь ли.
- Такова цена молчания, - пожала плечами Наора. Но и самой ей этот довод показался не очень–то убедительным, и ее пожатие как–то само перешло в зябкое передергивание плеч.
- Порой за молчание вовсе не следует так много платить, - продолжала Алики еще более трагическим тоном. - Есть люди - и мне порой кажется, что наш господин Рет - Ратус из их числа, - которым проще и выгодней устранить неугодную персону, чем оплачивать ее молчание.
Это зловещее "устранить" Алики произнесла настолько подчеркнуто жутким шепотом тоном, что плечи Наоры снова невольно повторили недавнее движение, на сей раз без каких–либо поправок - девушку и впрямь пробил озноб.
- Ой, не пугай меня!
- Да я не пугаю, - ответила Алики. - Но нам с тобой, подружка, надо быть поосторожнее… - Она замолчала, прислушиваясь, и полностью перешла на шепот: - Кажется, наш покровитель легок на помине…
Девушка встала и подошла к окну.
Погода на дворе стояла по местным понятиям зимняя, но по северным меркам, к которым привыкла Алики, вид за окном больше напоминал раннюю весну: слежалый снег был повсеместно поточен моросливым дождиком; он еще кое–как сохранился в парке, под деревьями, но на дорожках уже превратился в мокрую грязь, которую непрестанно, но без толку убирали, и чтобы хоть как–то можно было пробираться, не увязнув бурой каше, проезд от ворот к дому устилали соломой. Как раз сейчас по проезду в ворота въезжала все еще поставленная на полозья карета Рет - Ратуса.
Кучер подвел карету прямиком к самым дверям, поднявшись по пологому пандусу, и, чтобы разглядеть все в подробностях, любопытной Алики пришлось приподнять оконную раму и выглянуть наружу.
Вот карета остановилась напротив главного подъезда дома, из раскрывшейся дверцы прытко выскочил Рет - Ратус и, протянув руку, помог выбраться из нее немолодому солидному мужчине. Следом, не дожидаясь приглашения и поддержки, вышел еще один человек - судя по движениям, молодой.
- Что там? - спросила Наора, однако с места не стронулась.
- Гости, - ответила Алики, не отрываясь от наблюдения. И прокомментировала: - Судя по шляпам, явные вельможи. Плащи, правда, на мой взгляд, скромноваты, но может, тут так принято.
Наора решила тоже посмотреть, но гости уже вошли в дом, и она увидела лишь самого Рет - Ратуса, который вытаскивал из кареты какой–то ящик: продолговатый, длиной чуть больше ярда.
- Что бы это могло быть? - спросила она подругу. - На дорожный сундук не похоже…
Алики нервно ухмыльнулась и сказала:
- Детский гробик.
Наора отшатнулась от окна.
- Тьфу на тебя! Прекрати выдумывать всякие глупости!
Алики засмеялась и опустила окно, и они некоторое время молчали, вернувшись к прежнему занятию. Но настроение у обоих было уже не то; Наора против собственной воли находилась под влиянием последних слов подруги, и в голове ее крутились мысли страшнее одна другой, а сама Алики просто сосредоточенно перебирала вещи, пока не произнесла, словно бы про себя, придя к некоему выводу:
- Заказчики…
Наора не догадалась, что та имеет в виду, но переспросить не успела. Алики бросила на постель очередную обновку и, кинув на ходу: "Пойду разузнаю", выскользнула за дверь.
Алики пробралась до самой гостиной - никто навстречу не попался. Она уже было намеревалась тихонько приоткрыть дверь и заняться подслушиванием, а если очень повезет, то и подглядыванием, как чья–то рука протянулась из–за ее спины и резко, но бесшумно плотно прикрыла дверь перед самым ее носом.
- Так–так, - услышала она голос, который узнала еще до того, как обернуться. - Мухи уже слетаются на мед?
Рет - Ратус смотрел ей прямо в глаза, и в его глазах так и бегали озорные чертики. Алики, собравшаяся было покраснеть и извиниться, вдруг передумала и решила не теряться. Она присела в вежливом книксене и ответила, скромно потупив взгляд:
- Точно так, сударь. Любопытно ведь.
В голосе девушки было столько ангельской невинности, что Рет - Ратус не сдержал смеха. Впрочем, рассмеялся он негромко, чтобы за дверью его не было слышно.
- Удовлетворять свое любопытство, сударыня, надобно так, чтобы не быть пойманным и неправильно понятым, - сказал он нарочито менторским тоном.
- Да, сударь, - покорно согласилась Алики, - насколько это возможно.
Рет - Ратус кивнул и, шагнув куда–то в сторону, поманил Алики за собой. Девушка неуверенно подошла и увидела небольшую дверь, почти сливающуюся со стенными панелями. Ручки на двери не было, но Рет - Ратус повернул какое–то украшение возле притолоки, и дверца отошла в сторону, открыв темное пространство.
- Вот комната для любопытствующих, - сказал он тихо. - Только сидеть здесь надо неслышно, как мышка. Так что - тсс… - Рет - Ратус приложил палец к губам и, больше не обращая внимания на девушку, не оглядываясь пошел по коридору.
Алики, чуть оторопевшая было от неожиданного поступка ее таинственного покровителя, опомнилась и скользнула внутрь. Почему не воспользоваться подвернувшейся любезностью…
Внутри комнатка оказалась настоящей конурой. От собачьего жилья ее отличало только то, что она была обтянута обоями, точно такими же, как снаружи, и посредине стояло кресло с большим серебристым колесом вместо одного подлокотника; кресло занимало практически все пространство комнатушки.
Украдкой оглянувшись, будто конурка была ее собственным открытием, Алики шагнула внутрь и аккуратно прикрыла за собой потайную дверь. Против ожидания здесь было совсем не темно - приглушенный свет сочился откуда–то сверху. Алики осторожно опустилась в кресло и ахнула: кресло вместе с полом тут же бесшумно вознеслось ярда на полтора вверх. Одновременно с этим крутанулось и серебристое колесо, в которое девушка невольно вцепилась, и Алики поняла, что оно являлось частью подъемного механизма.
Легонько поворачивая его, Алики оказалась как раз напротив двух небольших, не более полуимпериаловой монеты, отверстий, которые пришлись ей как раз по глазам, и девушка догадалась, что это глаза одного из развешанных в гостиной портретов. Прильнув к ним, Алики поняла, что угадала верно: сквозь них отлично была видна гостиная, видимая под не совсем привычным углом зрения - несколько сверху.
Гостей Алики увидела сразу. Пожилой господин сидел возле камина и грел протянутые к огню ноги, а молодой мужчина, оказавшийся очень красивым, нервно переставлял с места на место безделушки на каминной полке. Под несоответствующими на взгляд Алики рангу гостей плащами оказалась столь же простая, явно не предназначенная для званого визита одежда: скромные сюртуки и неброские бриджи и сапоги. "Инкогнито", - сладкой отравой пронеслось в голове девушки полузнакомое слово, вычитанное из какого–то романа или пьесы.