Тем временем дверь в гостиную открылась, вошел и приостановился возле нее Рет - Ратус, чтобы пропустить вперед идущую следом за ним Наору.
Гости тут же обратили взоры к вошедшим.
Рет - Ратус сказал что–то почти неслышное Алики - скорее всего, представил девушку, и Наора сделала почтительный реверанс. Алики увидела, как у Наоры блеснули глаза, едва она увидела гостей - похоже, она уже видела эти лица и узнала их. Наверное, видала этих господ раньше, где–нибудь в театре, поняла Алики.
И вот она увидела их снова, узнала и догадалась, кого ей надлежит представлять. Догадалась и растерялась. Но уже в следующее мгновение лицо ее было совершенно непроницаемым. Она, как и подобает, чуть склонила голову и смотрела прямо перед собой.
Молодой вельможа внимательно смотрел на нее, забыв в руке взятую с каминной полки статуэтку какого–то неведомого зверя - не то дракона, не то диковиной рыбы; старик тоже внимательно изучал ее.
- Вы полагаете, что она нам подойдет? - наконец спросил он Рет - Ратуса.
Тот молча поклонился, подтверждая. Но молодой, видимо, был с ним не согласен.
- Нет–нет! - произнес он решительно. - Она совершенно не похожа на…
- Пожалуйста, сударыня, - резко перебил его старший, - распустите–ка волосы.
Наора без единого слова подняла руки и вынула из прически несколько шпилек. Волосы у нее были хорошо ухоженные, длинные, спускавшиеся ниже пояса, но Алики увидела, что "заказчики" чем–то недовольны.
- Эта девушка совершенно не похожа, - упрямо произнес молодой аристократ.
Пожилой снова проигнорировал его реплику.
- Вы можете идти, - привыкшим к всеобщему повиновению голосом произнес он, но Наора, прежде чем повиноваться, бросила взгляд на Рет - Ратуса, и тот едва заметно кивнул.
- Итак, вы продолжаете настаивать? - едва за ней закрылась дверь, обратился пожилой к Рет - Ратусу.
- Да, ваше высочество, - спокойно ответил тот.
- У нас практически не осталось времени, - нервно сказал молодой.
- Мы успеем, - уверенно ответил Рет - Ратус. - Я гарантирую.
После недолгой паузы пожилой хлопнул руками по подлокотникам и встал с кресла.
- Ну что ж, - сказал он твердо, - тогда нам здесь больше делать нечего. Буду ждать от вас известий.
Рет - Ратус с поклоном распахнул дверь и вышел следом за гостями, и Алики ничего не оставалось, как поворотом колеса вернуть кресло вниз. Она вышла в коридор, выждав с минуту, убедилась, что никто ее не видел, и поспешила разыскивать Наору. Та сидела в своей комнате и имела вид весьма удрученный.
- Я не смогу, - подняла она на вошедшую подругу повлажневшие, полные отчаяния глаза.
- Ну, что еще случилось? - с ехидной усмешкой осведомилась Алики. - Тебя отверг возлюбленный, по которому ты сохла много лет?… А он хорош, твой аристократик. Уж наверняка не хуже того, который сбивал с пути истинного мою бабушку.
- Ты хоть представляешь, что мне предстоит? - не обратила на колкость внимания Наора. - Ты знаешь, кого мне придется играть?
- Понятия не имею, - ответила Алики, усаживаясь в кресло напротив ее. - И кого же?
- Прекрасную Герцогиню! - воскликнула Наора. - Это ее муж, герцог Садал, и его дядя, князь Беружди - бывший канцлер.
- Ого! - невольно вырвалось у Алики.
Она и впрямь оторопела. Надо же - сама Прекрасная Герцогиня, первая красавица Империи, ее муж, герцог Садал, богатейший и знатнейший вельможа, и бывший канцлер Беруджи, о влиянии которого на Императора ходили легенды!.. Впрочем, больше легенд среди женской половины Империи - от прислуги до самого высшего общества - ходило, конечно же, именно о Прекрасной Герцогине. Красота молодой жены герцога Садала уже вошла в поговорку. Даже в свете, где она появилась совсем юной несколько лет назад, ее почти сразу стали называть не иначе, как Прекрасной Герцогиней, в противоположность, видимо, матери герцога, которую именовали Премудрой Герцогиней за увлечение философией и склонность к писанию нравоучительных романов - молодая же герцогиня была по–юному ветрена и склонна к суетным развлечениям света. Черты ее лица были совершенны, фигура изящна, манеры безукоризненны. Она привила в Столице махрийскую моду носить волосы распущенными, надевать платья, больше похожие на ночные сорочки, и смехотворные крохотные сумочки, в которых с трудом едва помещался носовой платок.
Алики внимательно посмотрела на подругу и спросила:
- Ты уверена?
- Конечно. Я видела герцога Садала раньше. Он приезжал к нам в Пансион посмотреть представление в Постную неделю.
- На Постную? Но на Постной неделе театры закрыты, - удивилась Алики. - Это даже я знаю.
- Театры - да, - ответила Наора. - Но в Пансионе дают спектакли именно на Постной неделе. Это традиция, понимаешь? Съезжается знать, все в лиловом трауре, как подобает, и только мы на сцене в разноцветных костюмах.
- Да что это за место такое, ваш это Пансион, - всплеснула руками Алики, - раз в нем даже Великий траур не соблюдают?
Наора улыбнулась.
- Вообще–то на самом деле это место называется Школа для актерских детей при Академии изящных искусств Его Императорского Величества, но не называть же его так между собой…
- Может быть, вы расскажите нам об этом подробнее? - послышался голос Рет - Ратуса.
Девушки быстро обернулись. Их покровитель и благодетель стоял в дверях и улыбался. Настроен он, судя по виду, был весьма благодушно. Казалось, недовольство гостей нисколько не обескуражило его, а даже напротив, привело в доброе расположение духа. Во всяком случае, говорить о произошедшем или упрекать в чем–то Наору он не собирался.
Усевшись в свободное кресло, Рет - Ратус улыбнулся и сказал ободряющие: "Итак?".
Но Наора не вняла и, более того, сама заговорила об этом.
- Это безумие! - накинулась она на Рет - Ратуса. - Я бы никогда не согласилась, если бы знала заранее! Просто подумать страшно!..
- О чем вы? - вполне искренне удивился Рет - Ратус.
- Я не могу изображать Прекрасную Герцогиню! Вы же видели!..
- Что я видел? - спросил Рет - Ратус все так же изумленно, чем просто сбил с толку девушку.
- Ну… _ протянула она, смутившись. - О, Небеса! Но я же на нее действительно не похожа! Вы только посмотрите на меня. - Она повернулась лицом к свету. - Разве такая дурнушка сможет выдать себя за первую красавицу Империи?
- Об этом мы поговорим через неделю, - не стал спорить Рет - Ратус. - А сегодня у нас последний свободный вечер перед настоящей работой. Поэтому давайте выбросим из головы все заботы, присядем у камина, я принесу вина, и мы мило побеседуем… В самом деле, Наора, расскажите нам о вашем Пансионе…
Пансион… Что о нем рассказать? И главное - как?..
Унылое, скучное, нелюбимое место…
Безрадостно одинаковые классы, где, кроме учителя, на самых задних партах еще сидят две–три монашки–воспитательницы, присматривающие, чтобы пансионерки вели себя достойно и слушали внимательно…
Невкусные трапезы, во время которых монашки ходят между столами, внимательно присматривая, чтобы воспитанницы не перешептывались, чтобы правильно пользовались столовыми приборами…
Чинные прогулки парами по дорожкам регулярного парка под приглядом тех же монашек…
Правда, шалить все же иногда дозволялось - но только в строго соблюдаемые свободные часы…
На сам пансион жаловаться не приходилось: его здания располагались в глубине огромных парков Имперского замка Шуаб, красивейшем месте Империи в десяти милях за Императорским дворцом, рукой подать от Столицы… Замковый эконом выполнял свои обязанности на совесть: все, что требовало ремонта, мигом исчезало и появлялось только после соответствующего ремонта; перебоев с продуктами и прочими необходимыми вещами не было.
О, тогда Наоре не приходилось беспокоиться о штопке чулок! Она, правда, занималась шитьем на уроках рукоделия, но особого усердия и талантов в этом занятии за ней и тогда не наблюдалось. Да и зачем было стараться: все, чему следовало быть накрахмаленным, проходило через более старательные и умелые руки замковых прачек, а то, чему следовало быть заштопанным - через руки белошвеек. Но человек не ценит своего счастья. Тогда Наора, как и большинство ее подруг, считала повседневные темно–синие платья воспитанниц уродливыми, а ярко–голубые праздничные - безвкусными. В свободные часы они рисовали и старательно вырезали из бумаги каждая в меру своих способностей, красавиц в замысловатых прическах - у всех девочек, кажется, была такая бумажная кукла, для общей сохранности их наклеивали на картон и сохраняли между страниц какой–нибудь книги. Девочки выдумывали для своих кукол немыслимые туалеты, которые даже столичные модные журналы сочли бы экстравагантными. Изощряясь в выдумках, они наряжали своих рисованных красавиц в утренние платья, в дневные, в платья зимние и летние, праздничные, свадебные, бальные, в траур - простой и высокий, в костюмы для прогулок в ландо и для верховой езды… Как сладко мечталось им об этом великолепии!
Однако больше всего мечтали девочки о свободе, когда не будут следить за каждым твоим шагом неусыпные сычихи–монашки. Наора не знала и не могла знать тогда, что иногда будет тосковать о том времени, когда распорядок ее дня был расписан по минутам, и во время обеда можно было действительно пообедать…
Деньги на Пансион тратились немалые, и все из Императорской казны. Предполагалось, что судьба детей, находящихся в Пансионе, всецело находится в руках дирекции, однако на деле это было не так уж страшно, как казалось со стороны, и касалось в основном мальчиков из певческих классов. Девочки из старших классов тайком перешептывались о том, что именно делают с этими мальчиками, чтобы сохранить им голоса, и, ах как хорошо, что не слышали этих шепотков монашки, полагающие своих воспитанниц лилейно–невинными…
В певческих и балетных классах считалось учиться более почетным: драматическое искусство сейчас было не в моде при дворе, и в драматических классах оказывались те, кто не обладал особыми талантами. Наора как–то спокойно относилась к этому положению и никогда не особенно расстраивалась, как иные девочки, плакавшие по ночам в подушку. Конечно, певцы и танцоры были в то время нарасхват, окончание этих классов означало гарантированное место в театре и хорошее жалование. Зато в драматических классах было больше свободного времени, и ученицам дозволялось больше читать или заниматься рукоделием. Можно даже сказать, что им старательно внушалось, будто в ремесле актера есть нечто позорное, и им следовало бы подыскать себе более достойную профессию. Поэтому даже поощрялось, когда мальчики–актеры начинали изучать, скажем, счетоводство, стенографию или какое–либо иное побочное ремесло, а у девочек как–то само собой разумелось, что самое лучше для них - это удачно выйти замуж.
"Оно бы и неплохо, - судачили между собой старшие девочки, собираясь в зимние вечера у жарко натопленных печек, - да вот только как хорошо выйти замуж? Кто возьмет без приданого да еще из актерской семьи?"
- Почему без приданого? - переспросила как–то одна. - Мои родители приготовили мне все, что полагается, и деньги найдутся.
На хвастунью покосились - по здешним понятиям ее отец, оперный тенор, был человеком преуспевающим. Дочке замужество было уже обеспечено: ее уже два года как сговорили за сына дворцового садовника. Предполагалось, что родители купят для молодых цветочную лавку, и потому дочка тенора усиленно интересовалась ботаникой и искусством аранжировки цветов.
- Тебе хорошо, _ вздохнула другая. _ У моих родителей пять дочерей и два сына, а заработков почти никаких.
Ее историю тоже все знали: отец отказался отдавать сыновей в пансион, потому что у тех в детстве были на редкость звонкие голоса, а он мечтал о внуках–наследниках; он отдал сыновей учиться портновскому делу и теперь выбивался из сил, оплачивая их обучение.
- Приданое, - фыркнула еще одна; ее звали Гето. - Я о таких глупостях и не думаю.
Гето была хороша на удивление: ее красота не требовала ни пудры, ни помады. Лицо у Гето было белое и румяное, брови черные и тонкие, губы, как вишни. Густые черные волосы, хоть и заплетенные, как у всех, в две косы, казались уложенными в живописном беспорядке - хоть сейчас на картину.
- О чем же думать? - раздался неуверенный голос.
- О богатом меценате, - свысока объяснила Гето. - О богатом и знатном. Если у тебя нет ни денег, ни приличной родни, надо обзавестись покровителем…
- Любовником, - поправил еще кто–то.
- Да, любовником, - резко бросила Гето…
Она была так уверена в себе, эта девочка Гето. Наора вспомнила, какой она была в одном из "Постных спектаклей". Разрумянившаяся, с блестящими глазами, она приковывала взгляды зрителей, хотя роль ей досталась не самая лучшая.
Роли для "Постных спектаклей" распределялись по жребию, а репертуар подбирался так, чтобы ролей хватило для всех учеников - хотя бы раз в неделю. Каждый день давались такие спектакли: сначала что–нибудь драматическое, и к этому зрители относились с высокомерным пренебрежением; Наора помнила, как было невероятно трудно сосредотачиваться на игре, когда в зале стоял непрерывный шум - прибывавшая в течение всего первого представления знать рассаживалась по местам, не стесняясь приветствовать знакомых и делиться новостями едва не во весь голос. Успокаивались обычно только к концу пьесы, и придворные щеголи начинали лорнировать юных актеров и актрис в соответствии со своими вкусами и наклонностями. Это было противно и унизительно до тошноты. Потом давали балет, и после длительного антракта - оперу…
- …Пожалуй, никто из зрителей в эти дни не обращал внимания на игру актеров, - со вздохом рассказывала Наора своим слушателям.
- Да, это было заметно, - кивком подтвердил справедливость ее слов Рет - Ратус, а когда девушки посмотрели на него, уточнил: - Я бывал на некоторых из этих представлений, и это очень бросалось в глаза.
- Да? - удивилась Наора. - Вы что, уже тогда наметили меня на роль двойника?
Рет - Ратус улыбнулся.
- Нет, чаще я бывал там по долгу службы. К тому же я просто люблю театр и всегда обращаю внимание на талантливых актеров… Эту вашу Гето, кстати, я тоже заметил, - прибавил он. - Она ведь играла пастушку? - Наора кивнула. - Смею вас заверить, что у вас гораздо больше таланта, а эта девочка слишком старалась обратить на себя внимание будущих… кгхм… меценатов.
- Таланта? - переспросила Наора. Против воли она слегка покраснела. - И в чем же, на ваш взгляд, это выражалось?
- Понимаю вас, Наора, - кивнул Рет - Ратус серьезно. Смущение девушки не ускользнуло от его внимательного взгляда. - На вас был неуклюжий старомодный парик и белое платье, довольно аляповатое, с какими–то блестками, - продолжал он, задумчиво, словно бы про себя. Он даже не глядел на девушку. - Вы вышли в первом действии, сказали три слова. Потом запнулись, помолчали немного, обвели зал презрительным взглядом, - он усмехнулся, не отрывая взгляда от огня в камине, - и без малейшего смущения продолжили монолог… Вот с этого самого момента я не мог отвести от вас глаз.
Он наконец посмотрел на нее, и Наора смутилась.
- Да, запнулась, - произнесла она. Надо же! Такая мелочь - мгновенная заминка, ошибочка - и смогла сыграть такую роль в ее жизни. Подумать только…
Она действительно тогда запнулась, произнесла начало первой реплики - и тут ее перебил громкий возглас очередного припозднившегося аристократа. Наору это просто взбесило. Она выждала, когда этот хлыщ поцелует несколько дамских ручек, раскланяется со знакомыми, устроится на стуле с золочеными ножками и, скользнув по ней безразличным взглядом, кивнет, будто разрешая продолжать. Наору испытала вспышку холодной ярости, и дальше продолжала уже играть, совершенно не обращая внимания ни на что вне сцены - ни на то вспыхивающий, то затухающий шумок публики, ни на сбивающиеся реплики партнера, который, право же, вовсе не подходил для своей роли - ему бы в балагане играть!..
А после Постной недели классы начали редеть. Для домашних театров отбирали певцов и музыкантов, балетный класс почти целиком забрал молодой Расалгети. Из драматических классов тоже исчезли все хорошенькие мордашки…
А однажды Наора встретила у директорских дверей полуобморочную, необычайно бледную Гето. Она подхватила ее, привела в дортуар, налила воды.
- Забирают, - еле слышно произнесла та, но тут же добавила с язвительностью, не отказавшей ей даже сейчас: - Между прочим, для домашнего театра герцога Баратела. Сам приезжал смотреть…
Уходили и другие. Например, тенорова дочка, которую наконец выдали замуж. Неожиданно вышла замуж и сестра портняжек–подмастерьев - ее выдали за пожилого вдовца, у которого обучался один из братьев, причем сам брат благодаря этому был объявлен главным наследником ее мужа. Еще несколько девочек тоже были сговорены. Остальные, чувствуя себя ни на что не годными ошметками, не питали уже никаких иллюзий - просто доучивались, надеясь на какое–нибудь маленькое чудо.
Наора, впрочем, не надеялась ни на что. Она продержалась еще неделю, после чего ее забрал из Пансиона отец, оказавшийся рядом проездом из одного провинциального театра в другой. Он был порядком раздосадован тем, что дочь не сумела пристроиться, недоуменно разглядывал ее: как это ее угораздило родиться такой серенькой да невзрачненькой от красавца отца и красавицы матери? Он увез Наору с собой в Берстар, пристроил на роли горничных, служанок и прочих "кушать подано", и теперь вдобавок к своему жалованию пропивал и почти все ее.
- Можно сказать, - подытожил рассказ Наоры Рет - Ратус, - вам повезло в самом начале жизни. Вы получили хорошее образование, не попали в гарем к кому–нибудь из вельмож…
- Голодала и ходила в обносках, - в тон ему продолжила Наора, чуть горько улыбнувшись.
Рет - Ратус поднял бровь.
- По–вашему, стать куртизанкой было бы лучше? Завидуете вашей Гето?
- Не знаю, - пожала та в ответ плечами. - Мы обменялись с ней осенью парой писем, она писала, что хорошо пристроена. У нее домик в парке ее покровителя, этакая игрушечная мыза, где она живет и исполняет роль юной пастушки… Не знаю, - повторила Наора. - Она так ненавязчиво намекала, что ее покровитель мог быть немного и пощедрее…
- Вот видите, - развел руками Рет - Ратус, - нет в мире совершенства.
- Да, но это лучше, чем штопать чулки и прятать деньги от пьяного папаши, - фыркнув, вступила в разговор Алики. - Или попасть в какой–то непонятный переплет с переодеванием.
- Не скажите, сударыня, - улыбнулся ей Рет - Ратус. - Все зависит от того, что из этого выйдет.
- А что должно выйти? - живо отреагировала Алики.
Рет - Ратус обвел взглядом обеих своих подопечных, усмехнулся и спросил:
- Вы непременно хотите это знать?
Алики затрясла головой. Наора нерешительно кивнула.
- Прямо сейчас?
Алики замерла от предвкушения, а Наора повторила движение более уверенно.