В комнате над магазином, судя по всему, разыгрывалась сцена. По шторе гуляли два силуэта. Мужчина и женщина. Они бродили туда-сюда и жестикулировали. Ругались или радовались. Чёрт их поймёт.
Я смотрел на проносящиеся мимо картины и боковым зрением заметил призрачное отражение собственного лица. Оно будто плыло по улице. Среди домов и лавок. Рекламы. Среди сетей из оптических проводов. Среди цепей, на которых покачивались вывески.
* * *
Такси остановилось за квартал от ворот аэроплощадки. Она располагалась на окраине, на месте бывшей мусульманской части города.
Мне нравилось использовать частные аэродромы, наподобие этого, укрытого от посторонних глаз. Благодаря им появлялась возможность скрыть факт посещения того или иного места. Мало ли что.
Я приближался к сетчатым воротам. Они показались в неровном свете ламп накаливания. По пустой и безлюдной улице бродил сквозняк. С обшарпанных стен домов свисали цепи, к которым раньше крепилась реклама. Кое-где торчала ржавая арматура.
Заброшенные одноэтажные дома смотрели на меня слепыми окнами, заколоченными досками. Одинокие плиты, остатки бетонных заборов частных домов угрожали вот-вот упасть. Они отошли далеко друг от друга, покосившись то вперёд, то назад. И будто их скрепляла только колючая проволока, видневшаяся на верхних краях плит… Даже пучок оптических проводов связи, тянувшейся над улицей, тоже был обвит колючей проволокой. Эта чёртова острая дрянь повсюду. Она точно опутывает пространство со всех сторон. Опутывает сам воздух.
Я подошёл к секции забора, которая служила замаскированными воротами аэроплощадки. Однако те не открылись. Охранник заснул или не сработала автоматическая система слежения.
Конечно, рядом обнаружилась небольшая дыра – она будто приглашала воспользоваться собой. Но я не сунулся, зная, что там ловушка для воров и бомжей. Стоит шагнуть на охраняемую территорию, как зажжётся лазерная сетка. Её пока не видно. А когда увидишь, то будет поздно.
– Эй! – крикнул я, пытаясь привлечь внимание охранника. В ответ тишина и сквозняк. Камера слежения безучастно смотрела сквозь меня слепым чернеющим объективом.
Я вцепился в сетчатый забор и посмотрел сквозь его решётку. На открытом пространстве аэроплощадки гулял неприветливый ветер. На старой цистерне, превращённой в жилое помещение и стоявшей недалеко от ворот, колыхалась угасающая неоновая вывеска: "Прошивка. Легал". Конечно, эта надпись, как и множество других, врала. Тот, кто сидел внутри, служил охранником, а не занимался прошивкой нелегальной электроники.
Наконец, двери открылись. Нельзя сказать, что гостеприимно – возникло чувство, что распахнулись ворота тюрьмы. Навстречу никто не вышел, и я побрёл к ангарам, темневшим на краю аэроплощадки.
На глаза попался труп чёрной птицы, который ещё не успели убрать. Её перья мотались по бетонной взлётке. Скорее всего, ворона попала в лазерную ловушку. Над территорией аэроплощадки были раскинуты невидимые лазерные сети – специальная защита от птиц и несанкционированного проникновения.
Я оглянулся. Вдали блестели небоскрёбы деловых кварталов. На фоне трущоб красовалась огромная антенна дальней космической связи. Стало не по себе. Я знал, что между мной и тем счастливым местом встала невидимая и беспощадная лазерная сеть.
Сетчатые ворота за мною закрылись.
3. Чёрный Каир
Мы не знали ничего из реальной биографии беглеца. Так что настроение было дрянным. В деле корячилась единственная стоящая зацепка: в одной из тюрем Каира содержался человек, который мог пролить свет на личность преступника.
Точнее, преступницы. Она оказалась крепким орешком. За всё время заточения в "центре обучения" заказчик не смог выяснить ни её настоящего имени, ни деталей биографии. Либо… заказчик скрыл это от меня.
Хотя, какая разница? Выполняю заказ. Делаю то, чего изволит заказчик. В данный момент он хотел, чтобы я встретился с узником каирской тюрьмы. Кто знает, если с ним не выгорит, то заказчик вытащит ещё один козырь? Обычно так и происходит. Имелось и дополнительное задание, не связанное с основным. Даже не задание, а пожелание, которое как бы случайно вело в каирскую тюрягу.
Частный вертолёт, пилот которого не задавал лишних вопросов, практически вывел меня к нужному месту. Сейчас мы летели над вечерним Каиром, и я смотрел на него сквозь иллюминатор.
Отсюда, с высоты около километра, город походил на выжженную, оплавленную микросхему.
Невысокие близкорасположенные дома склеивались в подобие лабиринта, каналы которого были вырезаны совершенно нелогичным образом. Разглядывать картинку не имело смысла: беспорядочное нагромождение домов с узкими улицами и двориками повторялось снова и снова. Везде и в любом масштабе – наподобие фрактала.
Дым от недавно полыхавших пожаров сформировал чёрные облака. Гарь почти ощущалась физически, хотя кабина вертолёта была герметична. Казалось, внизу видны чернеющие неровные ручейки людских потоков. Скорее всего, так арабские беженцы покидали бывшую столицу. А может, и не нет. Чёрт его разберёт.
В темноте и гари летали падальщики – стаи воронья. Да мой вертолёт. Пилот включил прожектор, вероятно, поскольку боялся потерять ориентировку.
– Что ищешь? – крикнул я из салона пилоту.
– Улицу или площадь.
– Тахрир?
– Зря полетели над городом. Лучше бы обогнул.
Пятно света металось по улицам выжженного города. В его свете дома казались склеенными из картона, из обгоревшего картона. Лишь некоторые здания сохранили белый цвет, традиционный для Востока.
Пилоту надоело искать ориентир: он потянул ручку управления на себя и в сторону. Меня почти вжало в иллюминатор. Вертолёт заложил вираж и устремился к границе города с набором высоты.
Через некоторое время пилот выдохнул:
– А-а, вот.
– Разобрался? – недовольно буркнул ещё один пассажир, что сидел позади меня. Человек без лица. В чёрной тканевой маске.
– Видите, там, слева? – пилот кивнул вдаль.
– Горит. Как везде, – отметил я.
– Нет. Это каирская свалка. Бывший квартал христиан. Коптов.
Вертолёт развернулся в сторону города и начал снижение. Я прильнул к иллюминатору.
Мы летели над периферийным районом. Более-менее приличные дома плавно переходили в развалины, а те – в пустыню. По голым песчаным пространствам бродили пыльные ветры и носились стаи ничейных собак.
Из развалин вынырнул джип с установленным на крыше пулемётом. Нигерийские "солдаты", сливавшиеся с темнотой, палили из него в ту сторону, из которой выехали. Один из боевиков заметил нас и указал стрелку в нашу сторону. Тот развернул пулемёт, но выстрела не последовало. Нигериец стал судорожно перезаряжать агрегат. Мы дружно выдохнули. Вертолёт пронёсся над опасным районом.
Пилот приоткрыл иллюминатор и сплюнул вниз:
– Придурки.
Рядом со мной что-то сверкнуло. Послышались секущие звуки пуль. Затем удар.
– Ничего. Корпус бронирован, – пилот обернулся в салон.
Ещё удар.
– Может, дать залп из пушки? Развернёмся?
– Не смей! – отреагировал другой пассажир. – Мне не нужны приключения. Высади, и потом воюй, сколько хочешь.
Мы полетели дальше, выписывая замысловатые противозенитные зигзаги.
Внезапно перед лобовым стеклом вертолёта взметнулось пламя, взрывной волной нас подбросило вверх. Или это пилот резко взял на себя. Меня вжало в пассажирское кресло.
– Что там?!
– Дом взорвался! В куски! Прямо под нами!
– Какого чёрта?
– Не знаю! Развернёмся, посмотрим?! – пилот вернул должок второму пассажиру.
Мы промолчали. Потоки воздуха крутанули машину, и в иллюминаторе показалось горящее здание. Оттуда как горох высыпали люди.
– Наконец-то! – воскликнул пилот. – Почти прилетели.
Впереди раскинулась площадь. Вся забитая сгоревшими танками и старыми, ещё американскими БМП. Вертолёт начал облетать площадь по кругу. Очевидно, теперь пилот знал, где цель.
Тюремный комплекс из нескольких пятиэтажных строений вынырнул из потоков дыма. Мы заложили ещё вираж, в другую сторону, и стали спускаться к посадочной площадке.
* * *
Нигерийский офицер проводил меня к подземным этажам тюрьмы. К камерам, где своей очереди ожидали смертники. Мы остановились у одной из них. Офицер достал сигарету и отошёл в сторону, но не так далеко, чтобы совсем не слышать разговора.
Я окинул взглядом тюремный коридор. Узкий. Тёмный. Сырой. Ряды предельно тесных камер уходили вдаль и терялись в темноте. Под потолком мерцала старющая лампа накаливания, намёков на более современные штуки не наблюдалось. Тусклый свет едва проходил сквозь решётки камеры, где сидел нужный человек. Периодически казалось, что его глаза смотрят на меня из сумрака. Зэк то открывал, то закрывал их.
Никакой звукоизоляции. Лишние уши везде. Однако данное обстоятельство не смертельно, так как здешние постояльцы долго не протянут.
– Ты Азим аль-Тикрити? – произнёс я в темноту на английском, так как знал, что пленник хорошо говорит на нём.
В ответ ничего. Разве что из соседней камеры донёсся кашель.
– Отвечай.
Внезапно раздался выстрел – из другого конца тюремного коридора. От неожиданности я чуть не подпрыгнул. Затем ещё один выстрел, за которым последовала тишина. Никто заключённых не пытался протестовать или делать что-то подобное. Сопровождающий офицер, докуривая сигарету, смерил меня взглядом. Видимо, здесь это в порядке вещей.
Убили кого-то? Бывает. Ладно, проехали. Я достал фонарик и посветил внутрь камеры. Пятно света, изрезанное тенями от решёток, нащупало смертника. Тот выглядел как труп – предельно бледный. Тело араба лежало на бетонном полу, рядом с отверстием в полу, вероятно, "туалетом". Лохмотья, служившие одеждой, обнажали почти высохшее тело, местами покрытое тёмными пятнами. Старыми синяками, ожогами от пыток электротоком или чем-то другим.
Кожа на ногах под кандалами содрана. По ней сочилась едва красноватая, бледная кровь. Понятно, что он не выйдет отсюда. Обещать свободу не имело смысла.
– Тебе нечего терять, – сказал я, посветив смертнику в лицо. – Тебе ничего не стоит ответить на вопрос.
В ответ тишина. Казалось, араб даже не дышит. Только изредка открывает глаза, чтобы посмотреть, не исчезли ли мучители.
Подошёл офицер сопровождения и дал мне ковш с водой. Я налил воду в миску, которая была прикована цепью к решёткам. Поднял миску и протянул внутрь.
– Вода, – сказал я. – Хочешь пить?
Заключённый судорожно сглотнул. Его тело поползло к решётке. Дрожащие руки потянулись к миске. Я на долю секунды выпустил её, но та едва не выпала из слабых рук смертника. Он посмотрел на меня просящими тусклыми глазами. Я снова сжал миску и помог ему.
Араб судорожно пил из моих рук. С губ сочилась розовая жидкость. Она оставляла в воде слабые кровяные следы, и заключённый заглатывал жуткое питьё.
Наконец, он напился и уставился на меня чуть посветлевшими глазами.
– Спрашивай, – араб отвернулся от меня и прислонился спиной к решётке.
Я посмотрел на офицера сопровождения, впервые заглянув ему в глаза. Мне открылся беспристрастный взгляд мясника, наполненный чем-то чёрным, отталкивающим. Здоровенный нигериец производил впечатление потустороннего палача, не знающего сомнений и жалости. Мы некоторое время смотрели друг на друга, затем нигериец развернулся и отошёл в сторону. Опять же не так далеко, чтобы совсем не слышать нашего с заключённым разговора.
– Один из наших агентов, внедрённая в вашу организацию, предела нас. Стала работать на мафию. Она предала всех. Мы ведём её поиски.
Я сделал небольшую паузу, давая заключённому возможность переварить сказанное. На самом деле, в том, что я произнёс, не было ни слова правды. Беглянка не являлась нашим агентом. Мы вообще мало что о ней знали. От меня требовалось выяснить, что о ней известно заключённому – одному из лидеров местного филиала "Эль-Фаллуджи". По одной из версий, наша беглянка могла являться их агентом.
– Ты работал с ней одно время. Одна обеспечивала связь для операций по доставке оружия в ЕС. Коммуникация осуществлялась через среду "Обсидианового острова". Ты слушаешь?.. Это мы позволили ей проникнуть в защищённую сеть серверов. Поэтому вы действовали под нашим контролем. Однако она ощутила себя звездой: начала работать по проводкам нелегальной наркоты. Мы хотим знать, какую версию своей биографии она озвучила вам, чтобы найти дополнительные заце…
– Оглянись, – слабо прервал меня исламист.
– Что?
– Посмотри вокруг.
Бетонные стены. Железные решётки. Темнота. Сырость. Заложенные кирпичом вентиляционные отверстия. Никаких окон – мы под землёй. Будто в склепе.
В тесных камерах ютились едва шевелящиеся трупы. С мертвенно-бледной кожей, следами пыток. Глаза походили на тёмные провалы в черепах, обтянутых белёсой тканью. Окровавленное и грязное тряпьё, служившее одеждой.
Кто-то совсем не двигался, кто-то силился отогнать тюремную крысу, учуявшую ослабевшую добычу. Другой зэк слизывал конденсат с решётки, пытаясь утолить жажду.
– Я ненавижу это, – произнёс исламист. – Слабость. Нужна боль, чтобы освободиться… Я ничего не скажу. Уходи.
Он осунулся, вероятно, погрузившись в себя. Я не мог до конца понять того, что услышал: это мог быть бессмысленный бред.
Я толкнул его в плечо:
– Ты должен ответить.
– Жалкие душонки, – араб отпрянул от решётки и стал отползать от меня к дальнему углу камеры. – Ничего не изменится, пока они боятся боли. Это всё.
Я понял, что "говорить" с ним бесполезно. Мы с разных планет. Пытать бессмысленно. Судя по состоянию пленника, над ним хорошо поработали, со вкусом и знанием дела. Так что удивить его вряд ли получится. Только зря потрачу время. Сыворотка правды убьёт его, так как организм предельно изношен. Сдохнет от первой же введённой в "кровь" капли препарата.
Заключённый в соседней камере начал бредить. Он твердил что-то на арабском. Про отца. Или других родственников. Разговаривал с теми, кого здесь нет. Точнее я не разобрал, да и не имело это смысла.
Мне оставалось найти ещё одного заключённого, с которым было связано дополнительное задание заказчика.
– Рядом с тобой должен сидеть сомалиец. Бывший пират, – сказал я в темноту исламисту. Но тот не ответил.
Зато со спины отозвался слабый голос:
– Ты ищешь меня… Меня.
Я повернулся. В решётки камеры вцепились руки чернокожего заключённого. Измождённое тело показалось в свете фонарика. В его лице удавалась различить черты того человека, который меня интересовал. Но сомнение оставалось.
– Тебя зовут Гази Аб… – я сделал паузу.
– Абдалмалик. Это я. Я. Ты пришёл за мной.
– Хочешь уколоться? – я подобрался ближе.
По лицу пленника пробежала болезненная судорога. Он закатил глаза. Затем закрыл их. Иссохшие руки задрожали.
– Нет… – засипел сомалиец и протянул вперёд ладони. Я отпрянул от решётки, и пленник схватил пустоту.
– Ты наркоман, да?
Заключённый кивнул.
– Мне нужна информация.
– Да. Только быстрее. Быстрее, – последнюю фразу он почти прорычал. Неизвестно, откуда у него взялось столько сил. Сомалиец посмотрел на меня с дикой смесью чувств: с ненавистью и отчаянием, с рабской готовностью подчиниться. С полуулыбкой-полуоскалом.
Заказчик заранее сообщил, что объект – наркоман со стажем. Поэтому я захватил с собой дозу синтетического героина, хорошего европейского качества, в упаковке от "EuroPharm GmbH".
Когда фирменный шприц-тюбик блеснул в моих руках, глаза наркомана полезли из орбит. Он как можно дальше вытянул руки, подставляя вены.
– Ты ходил на лодке, арендованной у Мустафы аль-Джибути?
– Так. Всё так. Только быстрее.
– Но он же работал на ЦРУ.
– На них все работали. Какая разница. Ну, давай. Давай, – умолял бывший пират.
Итак, первый контрольный вопрос пройден. Сомалиец не соврал. Признание в работе на приватизированное ЦРУ означало многое. Задавать контрольные вопросы больше не имело смысла. Наркоман, когда видит дозу, ни о чём не думает, кроме неё. Он скажет правду. Ему плевать. Доза – его всё.
Я медленно разматывал жгут, которым следовало перетянуть руку сомалийца. Разматывал медленно – окончательно отрубая сознание наркомана.
– Почему ваша банда отвела часть сил от дублёра Суэцкого канала? – я начал обматывать его руку. Чернеющая кожа покрылась испариной и быстро похолодела.
– Не знаю.
Жгут развязался.
– Скажу! Скажу! – взмолился сомалиец. – Нужно было…
– Было…
– Ослабить блокаду. Пропускать часть судов.
– Кто приказал пиратам пропускать эти суда? – я снова принялся за жгут.
– Не знаю. Капитан ничего не делал без приказа старшего. Ему поступали звонки. Он говорил на французском.
Интересно. Почему на французском? Чтобы рядовые пираты ничего не поняли?
– Что ты узнал из разговоров?
– Ничего. Правда, ничего.
Жгут оказался полностью затянут.
– Те суда… которые вы пропускали к каналу… они чем-то отличались от остальных? Там были мигранты?
– Нет. Быстроходные корабли. Катера и яхты. Беженцев мы сразу разворачивали. Иногда топили.