Мне захотелось схватить оружие со стола и пристрелить их, но я сдержался. Была вероятность того, что впереди лежат как раз не заряженные стволы – специально для идиотов или тех, кто решил сыграть в героя. Да и глупо было стрелять.
Шлюха простонала нечто невнятное. Вспыхнувший на улице фейерверк снова вырвал из темноты два дёргающихся тела. Она повернулась потным лицом к окну, ненадолго превратившемуся в зеркало. Мокембе схватил её за шею и начал душить. И мне показалось, что ей это нравилось.
Полковник продолжил:
– Вы там, за морем… считаете себя самыми умными? Думаете, я не понимаю политики? Я здесь работаю вахтовым методом. Как ваши. Командированный. Трахаю, убиваю… Убиваю, трахаю. И так по кругу. Всё ради сраного и серьёзного интереса. Здесь происходит переработка мусора… Что будет, если местный сброд ринется в ЕС?.. Так что, не тебе судить о том, удобный я или нет. Без нас вы долго не протянете.
Из рации продолжали доноситься команды, отчёты службы охраны и треск.
– Не протянете? – полковник обратился к шлюхе. Или ко мне.
Проститутка что-то простонала, затем раздался звонкий шлепок. Новая вспышка света за окном обнажила эту картину. Фигура здоровенного нигерийца окрасилась в кровавый цвет из-за фейерверка на улице. Шлюха была под стать: её широко открытый рот словно втягивал внутрь красный свет, льющийся из окна. На мгновение показалось, что её полуприкрытые глаза отсвечивают тёмно-красным – я как будто наблюдал за спариванием двух адских существ. Между ними не было и намёка на "любовь" или что-либо отдалённо похожее. Они упивались совсем другим.
Ад, с его оригинальным аналогом "любви", оказался неожиданно близко. Абсолютно самодостаточная полноценная преисподняя, дающая альтернативу любым вещам: красоте, любви, долгу. Мне открылся самовоспроизводящийся ад, жители которого существуют внутри собственных вывернутых наизнанку ценностей. Им это нравилось. Они без ума от происходящего.
Полковник задвигался быстрее, и шлюха заскулила, как дворовая собака. Она замолчала на несколько секунд, её тело изогнулось дугой и исторгло полукрик-полувизг. Ногти вцепились в кожаные подлокотники кресла и принялись царапать их. Люди и впрямь оказались неожиданно похожи на зверей.
Я испугался промелькнувшей мысли… Что я внутри настоящего ада и просто привык не замечать этого. Что только короткая вспышка пламени за окном вырвала правду из темноты.
Сильные, истекающие чем-то красным, руки нигерийца гладили окровавленную изогнутую спину женщины. Точёные лопатки, плечи, шею. Разметавшиеся по темноте волосы. Хищные тени скользили по обнажённым телам. Мне открылась абсолютно потусторонняя, инфернальная картина. Два демона и их альтернатива любви. Мне казалось, что ещё немного, и я приму эту ненормальность, её красоту и внутренний самоценный смысл.
– Ну что, тварь? Ты как там?
– Назови меня тварью, – шлюха перешла на английский. – Хочу ещё раз.
– Хорошо, тварь.
– Да, – почти прорычала она.
– Ты будешь наказана.
– Я хочу. Быстрее. Будь грубым, – она томно смотрела на Мокембе, полуобернувшись, снизу вверх.
– Начинай кричать.
Нигериец снова взялся за дело – спинка кресла задёргалась, и раздалось поскуливание проститутки.
– Думаешь, я не понимаю ситуации? Ну зачем вам стимулирующие наркотики? В ЕС нужна расслабляющая дурь. Если хотя бы половина населения обдолбится стимуляторами, то во что превратится ЕС? А вдруг они возомнят себя героями! Суперменами. Или другими придурками, которые борются со "злом". Общий европейский дом разлетится к чертям! Мы должны зарабатывать, а население – меньше гадить. Поменьше амбиций. Чтобы никто не приносил себя в жертву. Пить можно. Расслабляющую дурь… нужно. Актуальное дерьмо вместо искусства – да сколько угодно. Это зовут толерантностью. Хочешь сказать, что не знал?
Я сглотнул.
– Слава демократии, – кажется, Мокембе сказал это не мне, а шлюхе, наклонившись к ней.
– Что? – хриплым голосом спросила она.
– Я сказал, кричи: "Слава демократии"!
Та почему-то не ответила. Тогда движения Мокембе стали более резкими, и шлюха, не сдержавшись, взвыла. Её ржавый стон слился со скрипом кресла.
– Так, сука, кричи… Кричи!.. Будь уверен. Мы разберёмся с ублюдками. Эти, – полковник откровенно заржал, – "пираты" решили проглотить чужой кусок! Совсем охренели! Забыли, с чьей руки кормятся. Всех убить. Всех.
Неожиданно полковник остановился. Проститутка издала жалкое мычание и обиженно посмотрела на Мокембе.
– Что за… дерьмо? – он повернул голову к окну.
Шлюха попыталась что-то сказать, но полковник резко оборвал её:
– Тихо, тварь.
Я понял, что не так: умолкли рации. Ни треска, ни команд. Ни ругани. Скорее всего, связь подавили.
Мокембе выскочил из-за кресла, надел брюки, схватился за автомат. Проститутка, шатаясь, вышла следом, на ходу неловко поправляя платье.
Раздался далёкий взрыв. Затем ещё один. Ближе. Бронированные стёкла выдержали. Однако третий взрыв, вспышка которого озарила комнату, вынес оконную раму.
Шлюха забилась под стол. Мокембе, ничуть не потерявший самообладания, спросил себя:
– Смертники?
В комнату ворвался офицер сопровождения:
– Легковые машины. Одна прорвалась на территорию. Вблизи периметра группы неизвестных.
– Ясно, – сказал Мокембе, и широко шагая, направился к двери.
Послышалась бешенная стрельба из автоматического оружия и женский визг с улицы. Вероятно, местные арабы-повстанцы начали атаку дворца.
– Этого вывести, – Мокембе бросил через плечо офицеру сопровождения. – Её тоже.
– Понял.
Офицер практически выдернул шлюху из-под стола и поволок в коридор. Я пошёл следом. Она испуганными глазами смотрела на меня.
Брать оружие со стола слишком опасно. Неясно, какое заряжено. Меня могли уложить прямо здесь. А так… оставался шанс потянуть время и выжить.
Офицер с проституткой шли впереди. Я следом. За мной на небольшом расстоянии держались двое солдат-нигерийцев с автоматами. Когда, повернув, вышли в другой коридор, я краем глаза заметил, что солдаты успели снять оружие с предохранителя. Значит, развязка близка. Нас спишут на теракт. Наёмник и шлюха погибли от рук исламистов. Удобно, чёрт возьми! Я бы на их месте так и сделал.
Помогло то, что навстречу из соседнего коридора выбежала группа гостей и прислуги. Они стремились укрыться внутри дворца. Когда эти люди смешались с нами, я размахнулся бутылкой рома и ударил ею по голове ближайшего солдата. Раздался характерный звук ломающихся костей. Удар получился точным – острой гранью массивной бутылки в висок. Тело отбросило в толпу.
Второй солдат уже поднимал автомат, но я успел отвести его ствол в сторону ударом бутылки. Та разбилась, алкоголь хлынул на солдата и на стену с горевшими свечами. Струя жидкости воспламенилась. Солдат запаниковал и попытался сбить пламя, однако не смог вытащить палец из-под спускового крючка автомата.
Оружие плевалось огнём по сторонам, в основном, в сторону потолка. Раздались крики раненых срикошетившими пулями. Я пригнулся, подскочил к горящему солдату и ткнул острыми краями разбитой бутылки в горло. Тот, наконец, рухнул в угол. Оружие оказалось на полу.
Ориентируясь на боковое зрение, я метнул в сторону высокого силуэта "розочку" – остаток разбитой бутылки. Возможно, это и помешало нигерийцу прицелиться. Очередь из лёгкого пистолета-пулемёта прошла мимо, уложив несколько бежавших гостей.
Я пригнулся и рванул к ногам противника. Повалил его на пол, обхватив ноги и корпус. Подмял под себя. Оружие отлетело в сторону.
Локтем в горло! Ещё. Ещё. Для верности. Готов.
Нигерийца сотрясала агония. Кровь хлестала изо рта и смятого горла. Тёмно-красная пена шла из носа.
Я понял, что хриплю, как зверь. И взгляд мой такой же – ищет следующую жертву. Ко мне метнулся силуэт. Мыслей не было. Сработал рефлекс. Нырнул под руку нападавшему, ударил пальцами по глазам, а потом по горлу. Тело завертелось. Добавил ногой в спину – и его отбросило к стене.
Оказалось, я убил гостя. Ему нельзя было помочь. Он захлёбывался кровью, корчась на полу и суча ногами. Я убил бы ещё, но вокруг никого не осталось. С пути убрались все. Если не считать проститутки.
– Я хочу с тобой, – в её глазах плясала странная смесь чувств, от животного страха до восхищения.
– Если отстанешь, пеняй на себя, – прохрипел я, пытаясь остыть. Ясно, что она замедлит меня, но поднять на неё руку почему-то не получилось. Не знаю.
"Лучше убить сейчас", – подсказывал некто внутри. Этот голос часто выручал. Однако сейчас он особо не настаивал. И она осталась жива.
Подобрал автомат, запасные магазины. Пистолет-пулемёт нигерийца. Проститутка нашла гранату на теле солдата с расколотым черепом – того, что умер первым.
Мы выбежали из затянутого дымом и заваленного телами коридора. Миновали несколько поворотов. Достигли лестницы. Спустились. Остановились на втором этаже, так как с первой лестничной клетки доносились крики солдат. Стрельбы не слышалось. То есть снаружи безопасно, но лучше избегать столкновения с нигерийцами. Мы открыли окно и спустились по решёткам, по вьющемуся в темноте плющу.
Побежали к саду. Солдаты, дежурившие у входа в здание, заметили нас. Закричали на своём языке. Стрелять не стали – мы белые и хорошо одеты.
За живой изгородью лопнул огромный шар света – раздался ещё один взрыв. Арабы продолжали штурм. Или отступали, прикрываясь контратаками машин со смертниками. Ясности не было.
Взрывной волной нас сбило с ног. Оглушило. Из ушей проститутки пошла кровь. Но она поднялась и поспешила за мной. Она хотела жить.
Мы бежали через сад. Я отстреливал попадавшихся по пути нигерийцев и арабов. Все вокруг стали врагами. Нигерийцы в меня – бледнолицего – не стреляли, и это упрощало работу. То и дело попадались тела гостей. В фонтанах плавали трупы людей и птиц. Разлитое по дорожкам вино смешивалось с кровью.
На ветках деревьев прятались обезьяны, совсем недавно дававшие представление для гостей. Вокруг валялись оторванные ноги. Парики. Дамские сумочки и туфельки. Драгоценные камни вперемешку со стреляными гильзами. Золотые украшения. Шляпки и женские парки. Окровавленное меховое манто было похоже на содранную с животного шкуру. Должно быть, люди пробегали через этот сад. В нём стоял жуткий запах – смесь духов, разлитого алкоголя и пороха.
На траве лежала актриса, загримированная под греческую богиню. Рядом клетка для певчей птицы. Пустая. С открытой дверцей. Неподалёку разбитые скрипки и виолончели с порванными струнами.
На глаза попалась снайперская винтовка с простреленным прицелом. Бесполезная. Как и никому не нужный золотой автомат Калашникова.
Из зарослей вывалился безоружный солдат… державший в одной руке вторую, оторванную по локоть. Не замечая нас, он бродил вдоль опалённых розовых кустов.
Голограмма, создававшая эффект ночи над дворцом, стала сбоить. Сквозь чёрное псевдонебо пробивалось настоящее. От этого мерцания по саду метались страшные уродливые тени.
На глаза попался декоративный помост с крестом для имитаций четвертования. В плаху был воткнут топор, с рукоятью, богато украшенной жемчугом. Его хозяин, грузный актёр, лежал на помосте. Он смотрел в нашу сторону испуганным замершим взглядом.
На траве корчился сбитый беспилотник, с дергающимся, кашляющим мотором. Вдалеке пылал КПП. С той стороны ухнуло. Вверх подлетела башня взорвавшегося танка. В воздух подбросило рвущиеся мелкокалиберные снаряды – фейерверк войны. Наступил её полыхающий праздник.
Впереди показался забор. А в нём – здоровенная дыра. Скорее всего, её пробили во время нападения. Стрельбы оттуда не доносилась, бой сместился в сторону. Появилась возможность улизнуть. Мы рванули к пролому.
Путь преградила полуобваленная бетонная плита. Рядом лежал остов взорванного автомобиля смертника. В окровавленной колючей проволоке, растянутой над плитой, застряло тело араба. Его лицо застыло перед объективом дёргавшейся камеры слежения. Картина была ошеломляюще жестокой. Ошеломляюще реальной. Честной.
Я увидел столько крови, оторванных рук и остального, что к горлу подступила тошнота. Покосился на проститутку – похоже, ту только что вырвало. Ноги несли вперёд.
Мы ступили за забор и…
– Это они! – из-за угла показались нигерийцы во главе с белым наёмником.
Мы нырнули в развалины. Перед глазами мелькала торчащая арматура, вырванные автомобильные двери, сгоревшие БТРы и автомобили, куски развороченной взрывами дороги. Комья асфальта и сухой земли. Клочья иссохшей травы. Тела нигерийцев и арабов.
Ноги зажили своей жизнью, они несли вперёд, в кровавый каирский вечер, прочь от ночного псевдонеба. Позади слышались автоматные очереди и команды белого. Мы петляли, стараясь сбить прицел преследующих. Боковое зрение периодически выхватывало из окружающего хаоса фонтанчики земли и искры – следы от близко попавших пуль.
Чудом избежав смерти, мы пересекли площадь перед дворцом. Во дворах близлежащих домов стало проще. Я получил возможность перевести дух. Забежал за угол здания и выпустил очередь в сторону преследующих. Те залегли. Хорошо.
Оказалось, моя спутница жива. Даже не ранена. Странно. Хотя, война дело такое. Всякое бывает.
– Тебя как зовут?
– Анжела, – немного смутившись, ответила та. Надо полагать, "творческий псевдоним". Мы побежали прочь от дворца…
Через полчаса бега стало ясно: мы, вероятно, выбрались. И точно заблудились.
"Где вертолётная площадка?" – спросил я себя.
– Левее, – ответила Анжела, будто услышав мои мысли.
– Откуда знаешь, о чём я подумал?
Немного оглохшая во время боя Анжела, видимо, не расслышала меня:
– Я часто бывала в городе. Пользовалась частным вертолётом.
Удивляться её ответу не было времени. Мы в одной лодке. Левее, так левее. Хотя, гарантии, что там всё в порядке, нет. Вертолёт мог сгореть, улететь. Да мало ли что. В той стороне находился единственный островок цивилизации. Других мы не знали.
Анжела подняла с земли брошенный автомат Калашникова. Проверила магазин. Вполне умело – что озадачило меня. Зато с такой напарницей проще выжить. Вопросы лучше оставить на потом. Я больше не называл её про себя шлюхой.
Мы бежали в сторону, где, как казалось, ждало спасение. По узким улочкам, на которых не разъехаться и двум машинам. Наш путь пересекали банды мародёров. Приходилось отстреливаться. Один раз, когда стало совсем тяжело, использовали гранату.
Вооружённые люди носились туда-сюда. Кто именно – неизвестно. Город кричал и стонал. На Каир опускался кровавый закат. Сумерки. Кровавый хаос.
Мы пересекали базарные площади, переступая через присыпанные песком и бетонной пылью тела. На разбитом рынке запомнилась следующая картина. Несколько собак грызли убитого осла, а люди грабили повозку, которую тот вёз. Рядом на медицинских носилках лежал никому не нужный труп.
Окровавленная паранджа. Везде перевёрнутые повозки и витрины. Гнилые фрукты, в которых копались некие люди. Внезапно из темноты на них напали, завязалась стрельба. Мы с Анжелой добавили огня в обе стороны и нырнули в ближайший переулок. Пробрались по бесформенным завалам и буквально выпали на относительно широкую улицу.
По ней текла вооружённая толпа. Как волна. В нашу сторону. Разбирать кто именно, мы не стали.
– Окно! – крикнул я. То ли для неё, то ли для себя. Подсадил Анжелу и сам бросился в спасительный проём. Звуков стрельбы в нашу сторону не раздалось. Возможно потому, что мы стали на редкость чумазыми и могли сойти за своих.
– Где мы?
– Жилой дом, – ответила Анжела. Я привык к темноте и различил в углу нищего жилища несколько пар испуганных глаз.
– Где выход?
Вряд ли они знали немецкий, но рука хозяйки дома указала в сторону. Дверь.
Я выглянул наружу. Пусто. Пошли по улице. Прочь от того места, где текла вооружённая толпа.
Мы с Анжелой переглядывались, боясь признаться в том, что заблудились. Шли куда глаза глядят. Бродили по местным развалинам. Вдоль стен из глиняных кирпичей, разрисованных граффити и со следами крови, пулевыми отверстиями.
Переступали через разбросанные гильзы и осколки снарядов, личные вещи, мусор, обломки мебели и техники. Гарь лезла в нос. Под ногами хрустело разбитое стекло. На глаза попалась выброшенная школьная доска со следами от пуль. Под обгоревшим ковром лежал труп.
По узким переулкам старого Каира мотались обрывки одежды и полиэтиленовых мешков. Бесформенное тряпье.
На широких проспектах, куда мы не рисковали выходить, творилась кровавая вакханалия. Нигерийцы носились на джипах. Стреляли во всё, что движется. По обочинам этих дорог стояли сгоревшие деревья. Рядом с упавшими антеннами спутникового телевидения лежали срубленные пальмы. Догорала легкобронированная техника.
Внезапно слева раздалось нигерийское:
– Огонь!
Это слово я хорошо знал.
Из тёмных окон брызнули огоньки, и трассы пуль протянулись к нам. Время словно остановилось. Я медленно падал в какую-то яму.
Целы. Я и она. Патронов немного. Те, кто стрелял, прекратили огонь. Вероятно, пытаясь увидеть наши тела. Повезло с тем, что рядом оказался подвал дома. Воспользовавшись затишьем, мы скользнули туда. Однако ликованье оказалось преждевременным. Из подвала нет выхода. Сами сиганули в ловушку.
В нас начали прицельно стрелять, а мы – отвечать, расходуя последние патроны. Мы стреляли реже и реже. Нападавшие, поняв это, осмелели и стали подбираться ближе. Их тёмные силуэты уже различались впереди. Но патроны закончились. Это конец.
Чёрные люди находились всего в нескольких метрах. На поясе одного не умолкала рация.
Внезапно в спины нападающим открыли кинжальный огонь. Их кто-то обошёл.
– Аллах Акбар! – перемежалось с выстрелами.
Арабы ненавидели чёрных и белых. Какая разница, кто нас убьёт?
Анжела, на удивление, не срывалась в истерику. Она положила оружие на землю и посмотрела на свой кулак. Сквозь пальцы белел небольшой предмет.
Я выглянул наружу. Арабы добивали врагов. Ещё живым перерезали горла. Слышался страшный животный хрип жертв.
Скоро египтяне прочешут окрестность и найдут нас. Их голоса уже слышались отовсюду. Они стягивались к нам. Мы ясно понимали это.
– Что там? – тихо спросил я.
Она разжала кулак. В луче лунного света показалась таблетка.
– Цианистый калий. Я берегла для себя. Одна. Но хватит на обоих.
Она аккуратно раздавила препарат острой железкой, попавшейся под руку. Протянула мне. Стало ясно, что она не простой человек. Скорее всего, сотрудник специальной службы или наёмник "особого" профиля. А то, что она разделила таблетку поровну… означало, что даже в аду есть понятие чести. Или заменитель сострадания.
– Зачем? – спросил я.
– Боли не будет. Пусть всё закончится.
Я не спешил брать таблетку.
– Зачем?
– Не могу… одна, – созналась она. – В одиночку. Мне страшно. Сделаем это вместе. Давай, убьём себя вместе.
Я потянулся к её руке.
– Не нужно бороться. Это бессмысленно, – шептала она. – Боль рождает боль. Пусть она закончится.