Арин отвел глаза, опустив пушистые лиловые ресницы, но потом поднял голову, и Мэд увидел, что в искристой глубине его взгляда ничего не изменилось, лишь проступило отчетливо-насмешливое выражение:
Да мне все равно, - тихо сказал Арин. - Хватит уже трепаться, три часа так три часа. Пошли. Надо же тебе удовлетворить свои потребности, ты сейчас похож на мудака со спермотоксикозом, который пытается передо мной оправдаться. Смотреть тошно.
Хорошо, - медленно ответил Мэд. - Тогда, чтобы тебе не было тошно, будешь смотреть на меня глазами Тейсо.
И снова ему не удалось увидеть в глазах Арина боль, тот только пожал плечами, ответил коротко:
Обойдешься.
Ты еще сам меня попросишь затянуть на тебе ошейник.
Посмотрим. Посмотрим, мне терять нечего, кроме самого себя, и я бы согласился на это, но не перед тобой.
Мэд развернулся, пропустил Арина вперед, и пошел по улице, сжав зубы.
Непреодолимая тяга, выматывающее чувство пустоты - его можно погасить только чужой болью, только чужими страданиями, но парень, видимо, совсем сдвинулся и не понимает, что ему грозит, и что произошло, поэтому вытянуть из него желанные слезы или раненую ненависть невозможно. Но он глубоко ошибается, если думает, что сможет остаться непокоренным, в конце концов, его можно будет потом вышвырнуть, как мусор, кинуть в руки псам КетоМира, которым все равно, в каком состоянии он будет, лишь бы был жив и смог рассказать то, что они хотят узнать.
Мэд остановился возле стальной тяжелой двери одного из домов, прежде чем открыть ее, взялся руками за плечи Арина, провел ладонями по груди, расстегивая многочисленные замки ремней, по бедрам, разжимая стальные клепки, удерживающие блоки-носители клинков на кожаных штанах:
Тебе это не нужно.
Убедившись, что оружия у Арина не осталось, он провел пластиковой картой по горящему мутно-зеленому огоньку индикатора и распахнул дверь.
Вперед.
Арин прошел внутрь, окинул взглядом помещение. Невысокий потолок, серые стены.
Холодное мигающее освещение, затянутая предохранительной пленкой кровать, гладкий пластиковый пол. На столике в центре комнаты выключенный компьютер, жирная чернота ствола "береты", россыпь таблеток и боевой нож с тускло мерцающим широким лезвием. Рядом с ножом серебристая фляга.
Арин подошел ближе, зная, что каждое его неверное движение может привести к пуле в спину - он сомневался, что для Мэда так важно обещание людям из КетоМира, и знал, что договор с ними не повлияет на его решение об убийстве, поэтому просто снял со столика фляжку и сразу отошел.
Без кислоты? - спросил он, откручивая крышку.
Просто коньяк.
Арин глотнул едкую на вкус жидкость, закрыл фляжку, отложил в сторону.
Поднял голову, и Мэду наконец, удалось увидеть темную, застывшую тоску в его глазах.
Мне больше ничего не остается, кроме как узнать смысл одного подарка, - сказал Арин. - Поэтому ошейник на себя я тебе одеть не позволю. Что бы ты ни делал. Все остальное - пожалуйста, мне все равно.
Мэд не стал вникать в смысл этих слов. Его моментально возбудила тень той боли, которую он так стремился впитать, поэтому, не раздумывая, он шагнул вперед, взяв со стола боевой клинок, и, заставив Арина откинуться назад, сначала коснулся губами мягкой кожи, под которой бился лихорадочный пульс, а потом сжал зубы, прокусывая эту кожу.
Арин безразлично повернул голову, закрыв глаза, раскинул руки, демонстрируя незащищенность.
Открой глаза и смотри на меня, - приказал Мэд.
Арин улыбнулся снисходительно, чуть дрогнули лиловые ресницы, но глаз он не открыл.
Тогда Мэд рванул плотную ткань его водолазки, обнажив грудь и живот со следами от свежих швов, посмотрел на припухшие, незажившие еще до конца, аккуратно стянутые шрамы.
Семь швов, - сказал он. - У тебя семь шансов на то, чтобы остановить меня, попросив себе ошейник. После седьмого шансов выжить у тебя уже не будет.
Холодный клинок скользнул под ремень штанов Арина, и Мэд, поставив нож ребром, рванул лезвие на себя, разрезая плотную ткань.
Раздвигай ноги.
Ага, - лениво отозвался Арин, разводя колени, открывая глаза. - Слюнями не захлебнись, извращенец. Борец за идеалы, мать твою… Как там было сказано в прошлый раз? "Мне приходится потакать своим слабостям, иначе я бы сошел с ума и не смог бы очищать этот мир"?
У тебя хорошая память, - ответил Мэд, проталкивая пальцы в тугое колечко мышц. - И тело шлюхи. Тебя даже это возбуждает.
Арин поморщился:
Рефлексы.
Животные рефлексы, - Мэд свободной рукой взялся за нож, приложил лезвие к шву под ребрами Арина, точно к тонкой розовой полосе шрама. - Считаю до семи. Раз.
Лезвие хищно впилось в дрогнувшую плоть, распластывая недавно зажившую рану, разрывая сросшуюся нежную кожу. Одновременно Мэд нажал пальцами на знакомую ему точку внутри и ощутил дикий, неконтролируемый прилив желания. Боль, которая заставила Арина выгнуться и застонать, боль, которая обесцветила его губы и стерла выражение осмысленности с его глаз, эта боль оживляющей волной полилась в душу наемника, заполняя гулкую пустоту. Любимое ощущение, самое нужное ощущение, то, без которого жизнь становилась проклятием.
Арин попытался оттолкнуть лезвие, взявшись руками за режущую кромку, но Мэд дернул клинок обратно, полосуя его пальцы до кости:
Тебя спасет ошейник.
Нет, - еле слышно проговорил Арин, зажимая руками открывшуюся рану.
Два.
Второй шов поддался еще легче, брызнули, поднимаясь из глубины, тонкие струйки крови, затопляя разрез.
Боль. Сладкая обволакивающая истома, пьянящий запах крови, будоражащий вид вывернутого мяса. Без этого жить невозможно. Так уж получилось, что без этого жить невозможно. Тебе, Арин, помогут крик, стон, и просьба. Попроси меня сделать тебя животным и останешься жив. А пока спасибо за твою боль, за твою судорогу, за твою кровь, за твою муку. За твой страх.
За то, что сопротивляешься, за то, что я могу видеть, как льется кровь из глубоких ран, стекая по обнаженным бедрам. За глаза, в которых плескается невыразимое страдание, за твое упорство. Твоей боли мне хватит надолго.
Мэд приподнял Арина за плечи, встряхнул, не давая ему потерять сознание:
С тебя всего одна маленькая просьба. Попроси меня сделать тебя животным. Попроси тебя трахнуть.
Арин отрицательно мотнул головой и попытался закрыть живот руками.
Три.
Больно… Боль крошит сознание на куски, раздирает хищными костлявыми пальцами мягкую плоть, жрет мышцы, прожевывая тупыми беззубыми челюстями кровоточащее мясо, смакует каждый нерв, каждую клетку.
Не видно ничего, что-то плавает перед глазами, какие-то слизистые плети, среди которых задыхаешься, а они лезут внутрь живота и путаются во внутренностях, раздвигая их, устраиваясь там поудобнее, словно змеи.
Вкус коньяка на губах, нужно проглотить, иначе…
Четыре.
Больно! Я видел чужую руку на своей руке. Кто-то мертвый трогал мою руку. Зачем она ему? Больно… Змеи обрастают шипами, разевают пасти и принимаются кусок за куском медленно заглатывать меня, цепляясь ядовитыми иголками зубов за незажившие еще разрезы.
Жгучий вкус… Опять коньяк. Захлебнусь же…
Пять.
Муть на мгновение проясняется. Перед глазами красивое лицо с безумными, широко раскрытыми синими глазами, в глубине которых плавает желеобразная масса животного желания. Больно… Я не выдержу… Попросить… ошейник. Странно, кто-то за меня уже ответил - "нет", а значит…
Шесть.
Больно, черт возьми… Я не могу… Я не могу больше… У меня только один выход, другого не дано, иначе боль сожрет меня целиком, переваривая, разъедая кислотой, меня, еще живого… Я же не могу… Я же… Живой.
Лия, я живой…
"Зачем тебе быть тем, кем ты не являешься? Зачем тебе быть ненастоящим, невоспитанный мальчишка? Арин, не надо. Не умирай. Подожди немного, не умирай" Что же мне делать? Что мне делать, скажите кто-нибудь, иначе я не выдержу…
"Выдержишь, придурок. Питомец из тебя никакой. Решай сам. Я тебе не советчик" Пить… Я хочу просто воды. Коньяк, жгучий, мерзкий вкус.
Семь.
Мэд, одурманенный гонкой за чужой болью, возбужденный до предела, уже не осознавая, что делает, услышав сдавленное "нет", перехватил запястье Арина, прижал его руку к кровати, сжал пальцами, легко и умело ломая кость.
Наградой ему был обезумевший от боли взгляд карих глаз и отчаянный крик.
Мало, - сказал Мэд, всаживая клинок ножа между прорвавших кожу белоснежных осколков.
Арин услышал вязкий, мокрый хруст, такой, будто кто-то грызет сахар полным густой крови ртом, увидел, как судорожно сжимаются пальцы наполовину оторванной кисти руки. Увидел и понял, что произойдет дальше. Вспомнил легкие могильные прикосновения неведомого существа к своей руке, вспомнил и все понял.
Все! - закричал он. - Все, я буду твоим животным, трахни меня, затяни ты этот ошейник, я хочу ошейник, все, я прошу! Я тебя прошу!
Мэд не сразу услышал его, возбуждение достигло той точки, когда уже невозможно мыслить ни о чем, кроме как о том, что тело перед ним - бесконечный источник наслаждения, что тело это можно резать, мять, ломать, уродовать, и жить этой невероятно прекрасной болью, пропитанной запахом крови.
Он не сразу услышал эти слова, но, даже если бы услышал, остановиться бы уже не смог. И он не остановился.
Лишь спустя несколько секунд, сняв безумное напряжение движениями ладони на своем ноющем от желания члене, он отбросил нож и устало закрыл глаза.
Пресыщение болью вызвало физическую тошноту, баланс был нарушен, но, раз Арин рядом и еще жив, можно отблагодарить его за доставленное удовольствие и привести ощущения в гармонию. Мальчика надо пожалеть, он неплохо справился со своей задачей, ему пришлось несладко.
Услышав судорожные всхлипывания, Мэд открыл глаза и увидел, что Арин, сжавшись в комок, держится ладонью за залитый кровью локоть. Увидел слезы на красивом лице, отчаяние в блестящих карих глазах. Мягкая нежность пробилась сквозь колыхающуюся жижу чужой боли, наполнившей душу.
Мэд наклонился, обнял Арина:
Не плачь, ты хороший мальчик, ты молодец, все, больше больно не будет. Если хочешь, я исполню твою просьбу за то, что ты для меня сделал. Ты же хотел ошейник?
Мягкими движениями Мэд стер с лица Арина слезы, оставляя на его коже кровавые следы:
Не плачь, все хорошо… Ты мне нравишься, я помогу тебе разрядиться. Хочешь ошейник?
Арин сполз с кровати, упал на колени, опираясь на одну руку, добрался до центра комнаты, согнулся, опустив голову на предплечья. Следом за ним протянулся широкий кровавый след, острый запах снова всколыхнул желание, но уже другое - теплое, нежное.
Мэд поднялся, подошел ближе, взялся руками за его бедра, провел ладонью по гладкой коже. Откровенная поза Арина, подтеки крови на светлой коже, болезненная дрожь его тела - можно начинать заново. С того, что, расстегнув ремень, накинуть петлю на его шею, затянув накрепко, а потом лечь грудью на его спину, намотав широкую кожаную полосу на руку, и пальцами другой руки снова начать ласкать горячую дырочку между его ягодиц, податливую, хорошо смазанную теплой кровью.
Тебе все нравится? - спросил Мэд, прикусывая кожу его шеи под яркими сиреневыми волосами.
Тейсо нравится, - тихо откликнулся Арин.
Мэд всем телом чувствовал его дрожь, но знал, что добавленный в коньяк стимулятор не даст ему потерять сознание, этому способствовал и болевой шок, держащий его организм на последних резервах.
Поэтому он не сомневался, что и в этот раз можно будет довести дело до конца, только теперь можно действовать нежно, в благодарность ему за все произошедшее.
Перевернись.
Арин послушно перекатился сначала на бок, потом на спину, поднял руки, ударившись ими о край столика.
Мэд посмотрел в его глаза, отрешенные, ожидающие, мягкие:
Если я скажу, что лучше тебя никого нет, ты будешь рад?
Да, - просто ответил Арин. - Тейсо будет рад.
Мэд кивнул, сжал пальцами его сосок, провел рукой по мешанине кровоточащих разрезов на животе, цепляя мягкие вывернутые мышцы.
Я тебе скажу, что ты самый хороший мальчик, что я опять тебя хочу, и трахну тебя, если ты попросишь. Тебе приятно?
Тейсо приятно.
Мэд увидел, как дрогнули в смущенной улыбке губы Арина и в который раз удивился результатам дрессировок в "Меньше слов". Искалеченный парнишка радуется тому, что его вынуждают просить о сексе. Но наблюдать за этим интересно, на самом деле, хороший мальчик.
Мэд спустился ниже, облизал кровоточащие раны на его животе:
А что ты мне скажешь, если я скажу, что не только тебя трахну, но и позволю кончить?
Он услышал легкий металлический стук, поднял голову и увидел черный зрачок дула "береты", а над ним ясные, жесткие глаза.
Я скажу - спасибо, - раздельно ответил Арин. - Спасибо, сука.
* * *
Мы его живым не довезем.
Да, жестко с ним… А второй?
Мертв. С дыркой в голове еще никто не жил. Черт, как нам дотащить этого парня, чтобы он не сдох по дороге?
Довезем. Стимуляторы есть. А медики КетоМира вытянут его за день - если он так нужен, на это бросят все силы. Сам знаешь, в КетоМире врачи не для простых смертных.
Да, но такое даже им не исправить.
А какая ему разница? Посмотри на датчик. Скажет все, что нужно и можно усыплять.
Питомец же.
Ладно, ребята, поднимайте его, времени мало.
Часть 18
Скай отшвырнул куртку, закрыл за собой дверь:
Я смог договориться.
Это хорошо, - ответил Тори, не отрывая глаз от монитора. - Значит, Арин будет жить.
Через его плечо Скай увидел на экране легкие дымчатые сиреневые разводы, подкрашенные золотисто-малиновыми лепестками, светлый, жемчужно-нежный рисунок.
Но через секунду Тори, щелкнув по панели выбора цветов, залил его густой чернильной тьмой.
Так со всеми нами, - пояснил Тори. - Со мной. Интересно, как меня убьют. Я пробовал нарисовать свою смерть, но не получается, слишком много вариантов. Я дохожу до боли, а потом уже ничего не могу нарисовать. Смотри.
По новому белому листу брызнули алые пятна, узкие черные штрихи разбили их на капельки, на фоне загорелись серые, плачущие буквы.
Боль, - тихо сказал Тори.
Новый лист. Лимонный морозный узор, припорошенный легкой капелью прозрачных, радужных шаров.
Надежда.
У тебя еще остается надежда? - задумчиво спросил Скай, глядя на рисунок.
Нет. Она мне уже не нужна, я сделал все, что мог. Ты видел одиночество?
Не дожидаясь ответа, Тори сменил цвет фона на мониторе, щелкнул мышкой, отвел руку, и среди серых разводов вдруг появилось безглазое, мертвое лицо с толстыми вывернутыми губами.
Ждет.
Клик и в узком лбу появилась рваная дыра, за которой наметились густые извилины мозга.
Одиночество, - повторил Тори.
Скай вдруг снова ощутил то самое неприятное чувство, которое появилось впервые еще тогда, когда он увидел Тори впервые - тоненького белокожего мальчика с глазами цвета погибших цветов.
Найти его в Мертвом Метро оказалось делом несложным, учитывая, что Арин дал основной ориентир, упомянув залу Братства Воды. Пробраться к опорному пункту, где в одиночестве проводил дни и ночи Тори, тоже было несложным. Гротескные тени и изуродованные химическими отходами люди - сплетения беспомощных калек, - Скаю помешать не могли. Держа пистолет наготове, он прошел сквозь залы и коридор, почему-то представляя себе, что идет след в след по пути Арина, который спускался сюда не раз.
Кодовый замок на двери пришлось взламывать, вскрыв его, Скай ожидал увидеть кого угодно и что угодно, но никак не красивого хрупкого мальчика. И он не ожидал, что придется посмотреть в такие глаза - желто-фиолетовые, внимательные, полудетские.
Ты тоже хочешь жить? - спросил тогда Тори.
Скай опустил пистолет, прислонился к холодной стене. Тогда он впервые ощутил это. Неприятный холодок страха, страха перед чем-то чуждым, неведанным. Перед тем, что смотрело на него из глубин мягких зрачков. Перед тем, что он, этот мальчик, имел власти больше, чем все люди мира вместе взятые, мог все и ничего не мог. Он не мог ничего, погребенный под толщей породы, выбравшийся из ада, потерявший разум, знающий только одно - как выглядит одиночество.
Сейчас вновь всплыли отголоски испытанного тогда страха.
Тори, словно почувствовав это, закрыл программу, и монитор привычно засветился уютным синим светом.
Скай, - тихо сказал он. - Выполни одну мою просьбу.
До следующего утра, до указанного заказчиком часа еще оставалось время, поэтому Скай, выслушав его, кивнул. Можно. Это можно сделать. Сумасшедшая прихоть сумасшедшего мальчишки, обреченного на смерть.
В машине Тори прислонился лбом к окну и сжался в комок, его губы припухли, растрескались, густые болезненные тени легли у уголков потускневших глаз, от теплого, еле различимого дыхания на стекло ложилась прозрачная дымка.
Скай старался не смотреть на него, внимательно следя за дорогой.
Тяжело. Я никогда не поддавался противоречивым чувствам, я всегда знал, что делаю и чем мне придется за это расплатиться. Как же они похожи. Питомцы. Яркий, дерзкий Арин, резкие движения, зажившие шрамы на гладкой коже. Беззащитный, белокожий Тори, открытая рана, горячий пульс рваных тканей под металлическими клепками. Разные? Нет, одно и то же. Одно и то же - жертвы самих себя, сломанные игрушки, пиратская версия жизни, списанная с лицензионных дисков, демо-версия.
Поиграй в него. Научить? Затяни на нем ошейник, вот так, правильно… Выбирай режим. Не бойся, им легко пользоваться, стоит только начать. Попробуй. Вот так.
Выбираем - "любовь". Видишь, любит. Ладно, разбирайся, потом вернешь. Но учти, если что-то пойдет не так - можешь просто выкинуть диск, это демо-версия, всякое может случиться. Просто выброси его.
Скай, не глядя, взял с приборной доски зажигалку, закурил.
Впереди уже наметились туманные вышки аэродромов, укрытых тяжелым сырым туманом.
Тори, эксперимент, который над тобой провели - он оказался удачным?
Тори долго молчал, потом ответил вполголоса:
Нет. Ни один из этих экспериментов удачным не был, и я не исключение. Поэтому, то, о чем ты сейчас подумал - бессмысленно.
Скай остановил машину, открыл дверцу, вышел наружу. Ветер выл над бетонным крошевом взлетно-посадочных полос, вдали тускло горел единственный уцелевший маяк, кладя жирные желтые пятна на сизую мглу.
Тори стал рядом с ним:
Свобода.
Свобода. Грязная пустота проклятой ночи - свобода.
Визг проржавленных балок, гулкое эхо, хруст разбитого стекла. Тори вдруг взялся теплой ладонью за руку Ская, медленно, держась крепко, опустился на колени.
Ветер взметнул рассыпавшиеся по его щекам волосы, скрыл затуманившийся слезами обреченный взгляд.
Осторожно отпустив руку поисковика, он наклонился ниже, упершись ладонями в бетон, и Скай увидел прозрачные капельки на сером покрытии. Слезы.
Вслед за слезами на бетон полились тяжелые густые капли яркой крови, алыми звездами ложась на грязную поверхность.