Мы вышли, а ступеньки пробормотали: "ВСЕ ПУТЕМ".
- Ты это слышала? - спросил я Кэти. - Ты слышишь, как все здесь все время разговаривает?
- БЕЗ БАЗАРА, - громыхнул мусорный бак.
Кэти кивнула.
- Как эти карамельные сердечки на Валентинов день.
Не много в них смысла.
Снова настал вечер, и мы несколько минут шли молча. Асфальт все еще был теплым после жаркого дня.
Моим босым ногам было приятно.
Кэти была одета в свободное платье, сшитое из индейского покрывала, и едва доставала мне до плеча. Она выглядела совсем не так, как я ожидал. Она не была уродиной или страшилой, но и красивой она тоже не была.
И все же ее щеки были симпатично округлы, а глаза ее были похожи на мои. Ее жирная кожа почему-то привлекала меня. Кушетка пообещала, что "ОНА ДАЕТ".
Она почувствовала мой взгляд и с некоторой враждебностью посмотрела на меня.
- В чем дело? - спросила она. - Не совпала с твоими фантазиями?
- ГОРЯЧАЯ ШТУЧКА, - зловредно хмыкнул фонарный столб.
Я смутился и растерял слова.
- Я.., я просто не знал, как ты выглядишь. Ты прекрасно выглядишь, просто отлично. - Я неуклюже обнял ее. У нее была стройная, гибкая талия. - Что случилось с чайкой? - спросил я через минуту. - Что было после того, как мы расстались?
- Я полетела к этому заливу, ну, ты знаешь. - Я кивнул, и она продолжала:
- Там были всякие разные.
Вроде чудовищ. Они все время ныряли и выныривали. А других чаек там не оказалось, и я полетела через море одна. Оно было изогнутым.
Мне стало неловко, и я убрал свою руку. Насколько хорошо я ее знал в самом деле? Я заложил обе руки за спину и шагал рядом с ней, слушая ее рассказ.
- МАМЕНЬКИН СЫНОК, - звякнул на меня мусорный бак, и я пнул его ногой.
- Небо было странным, - рассказывала Кэти. - Сначала я могла, обернувшись, видеть Гору Он, но потом я перелетела изгиб моря, и осталось только небо.
Зато там был огонь.
- Ты хочешь сказать, что море горело?
- Нет-нет. Море кипело, а огонь был в небе. Смотреть в небо было все равно что смотреть в яму с огнем.
Мы уже отошли от дома Спека на несколько кварталов. На одной из боковых улиц я заметил бакалейную лавку и взял Кэти за руку, чтобы направить ее в ту сторону. Ее голос не изменился, был таким же хрипловатым и немного неуверенным. Все-таки она была не такой уж непривлекательной.
- ПОПАЛ, - высказала свое мнение крышка люка, когда мы прошли по ней.
Заглушая ее, я громко спросил:
- А люди там были? В огне?
- Да. Там в огне что-то двигалось и кто-то кричал.
И там были такие, которые все время приносили туда людей. Большие такие, похоже на то, как ты меня пугал тогда на кладбище.
- Дьяволы, - медленно произнес я.
- : Да, - продолжала Кэти, - а еще там были машины, которые тоже приносили туда людей, машины с куполами, приносившие по три человека сразу.
Все, что она сказала, имело смысл.
- Это были проводники, - воскликнули. - Они, должно быть, работают на Сатану. А то, что ты там наверху - или внизу - видела, это, наверное, был Ад. - Я начал размахивать руками, пытаясь объяснить, что я имел в виду. - Я думаю, что Саймион похож на сложенный вдвое лист бумаги. Мы с тобой начали с той стороны, где находится Гора Он, а теперь мы на другой стороне. Между ними Страна Снов, а на сгибе - море.
Огонь, который ты видела, это, наверное, был Ад, находящийся в пространстве под сгибом, - Я вообще-то не понимаю, о чем ты говоришь, Феликс. - Ее глубокие карие глаза взглянули на меня сквозь челку. - Дай мне досказать.
Мы уже подошли к магазину, и я вспомнил, что у меня нет денег. Но пока я не хотел затрагивать эту тему.
Я сел на полуночной синевы бампер "хадсон хорнета"
52-го года. Кэти присела рядом.
Наступила ночь. Из магазина просачивался желтый свет и растекался по тротуару. Внутри двое парней заигрывали с девушкой за прилавком. Из чьего-то окна доносилась музыка. Воздух был неподвижным и теплым, в нем витал слабый запах отбросов и машин. Мне захотелось, чтобы этот вечер никогда не кончался.
- ЛУНАТИК, - шепнула машина.
Кэти стала рассказывать дальше:
- Я больше не хотела возвращаться к заливу - я хотела увидеть, что там за морем. Но там был огонь, и чудовища в небе, и море кипело насколько хватал глаз. Вода поднималась к небу большими облаками пара, а потом дождем лилась вниз. Бесполезным ливнем, навсегда привязанным к морю. - Она взглянула на меня, потом продолжила:
- Я решила проплыть под кипящей частью. Я нырнула и доплыла до самого дна. Я летела под водой, как пингвин.
На дне был лед, лед с разноцветными огоньками, и я плыла над самым дном, сколько могла. Когда я вынырнула, кипящая полоса осталась позади.
Пока она говорила, я перебирал ее пальцы.
- В море была какая-нибудь рыба?
- Не совсем рыба. Маленькие светящиеся штуки вроде медуз.
- Наверное, нерожденные души, - предположил я.
Но она продолжала медленно декламировать свою историю.
- Было ветрено, и я позволила шторму нести меня к другому берегу. Я не знаю, сколько это длилось. У меня все смешалось и начались видения…
- Какие видения?
- Узоры.., линии, разноцветные точки. Их было так много. Слишком много. - Она замолчала, подыскивая слова, потом сдалась. - Как бы там ни было, стало холоднее, и море замерзло. Ветер продолжал нести меня, потом пошел снег. Лететь стало тяжело. Потом небо прояснилось, и я оказалась над ледником. У его конца была большая трещина.
- Мне кажется, я видел тебя! - воскликнул я. - Я был у расселины в конце ледника с Фрэнксом, и я видел пролетевшую над нами птицу.
- Феликс, ты дашь мне закончить? Я долетела до конца льдов, а потом увидела огромную равнину с цепочкой городов. Городов. А потом увидела пустыню.
- Но как ты…
- Я как раз подошла к этому. - Она подняла обе руки перед собой, удерживая видение. - Я увидела пустое место с большими кучами и курганами. Туда опускались зеленые огоньки, и мне показалось, что я видела птиц. Я стала спускаться, и там был человек, показывавший на меня палкой. Но это оказалась не палка.
- Ты хочешь сказать, что кто-то подстрелил тебя?
Она удивленно и медленно провела руками по лицу.
- Я - я думаю, что да. Что-то ударило меня, и было как в больнице - я начала странно чувствовать себя и зеленеть. Сначала я подумала, что я снова в своем гробу. Но я была сжата со всех сторон, а папочка купил мне большой гроб, ну, ты знаешь, весь в розовой тафте.
Я отнял одну руку от ее лица.
- Я помню, Кэти.
Она вырвала свою руку из моей.
- Я не хотела снова возвращаться в это тело! Когда я выползла из мусора и поняла.., я захотела умереть. Но я не могу. Мы все застряли тут навсегда, Феликс. Ты знаешь об этом? Синусоид объяснил мне. Я не представляю, что я буду тут делать вечно. Я не знаю, что мне делать!
- ПОЛЕТАЙТЕ, - предложила машина, на которой мы сидели.
20. ГОВОРЯЩИЕ МАШИНЫ
Ключи торчали в замке зажигания.
- Давай так и сделаем, - сказал я Кэти.
- Сделаем что?
Мы сидели на полночно-синем "хадсоне" 52-го. Его ветровое стекло было узким, как прорезь в танке.
- Давай возьмем эту машину. Ты сама слышала, она пригласила нас. - Я погладил бампер.
- ПОГНАЛИ, - сказала машина, открыв дверцу и приглашая садиться.
Кэти поколебалась минуту, потом коротко кивнула.
- Ладно, - сказала она. - Почему нет? Я этих парней знаю всего день-два. Только сначала я прихвачу пива и сигарет.
- Клево. - Я опустился на водительское место и утонул в мягких пыльных подушках, положив книгу рядом с собой. - Теперь вот что, - сказал я, обращаясь К пустым сиденьям. - Тебе придется начать разговаривать предложениями больше, чем из двух слов. Я не требую, чтобы ты вела интеллектуальные светские беседы, учти это, но я больше не хочу слышать эти гладкие, рубленые фразы.
- ЭТО МОЖНО, - сказала машина, и я вздохнул.
Кэти вышла с полным ящиком пивных бутылок без этикеток, но заткнутых пробками. Должно быть, Спек дал ей денег. "За что?" - полюбопытствовала уродливая часть моего разума.
- Ты думаешь, это в самом деле пиво? - спросил я, когда она открыла другую дверцу и поставила ящик на заднее сиденье.
- НАПАЛМ, - сказала машина, а Кэти со смехом впорхнула внутрь. У нее был счастливый вид.
Машина завелась без проблем и покатила вниз по улице. Никто не выбежал, чтобы остановить нас. Насколько я вообще мог судить, у машины хозяина не было.
Франкс что-то такое сказал про говорящие машины, перед тем как умереть. Мне стало интересно, воплотился ли он снова и в каком виде.
Тяжелый теплый ветер врывался в мое открытое окно.
Я заметил, что машина с удовольствием сама управляет собой, и убрал руки с баранки.
- МОЛОДЧИНА, - отреагировала машина.
Я протянул руку назад и взял две бутылки. Пиво оказалось холодным, вполне приличного вкуса, не то что виски. Возможно, они сами варили его на Саймионе.
- Хорошо снова куда-то двигаться, - сказала Кэти. - Я совсем не хочу останавливаться. Прямо сейчас" стоя там…
- Я знаю, - сказал я, думая о людях, что махали Бобу Титеру. - Наверное, хуже смерти может быть только вечная жизнь, - Ой, не говори так. - Она высунулась в окно, подставив лицо ветру. - Что угодно лучше, чем ничего.
Мы уже выехали на центральную улицу, мимо нас проносились огни. Множество машин стояло у тротуаров, но лишь немногие ехали. Внезапное сомнение озарило мой мозг.
- Тебе нужен бензин? - спросил я машину.
- У МЕНЯ РУКА-НАДГРОБЬЕ И КЛАДБИЩЕНСКАЯ БРЕДЬ, - сказала машина в неожиданном приступе красноречия. - МНЕ ВСЕГО ДВАДЦАТЬ ОДИН, НО Я НЕ ПРОТИВ УМЕРЕТЬ.
Только потом до меня дошло, что это значило. Но я сделал вывод, что бензина у нас достаточно. Я включил радио. Шкала минуту померцала, разогреваясь. Мне стало любопытно, что сейчас зазвучит.
На шкале не было цифр, но когда Кэти покрутила правую ручку, в маленьком прямоугольном окошке задвигался туда-сюда указатель. Вдруг что-то щелкнуло, и появился звук. Саксофон, играющий короткими всплесками. Сакс умолк, и мужчина с едва заметным бостонским акцентом продекламировал хайку:
- Напрасно, напрасно обильный дождь проливается в море.
Еще саксофон, еще хайку. Через некоторое время пианино сменило сакс, а чтец принялся за более длинное стихотворение, закончившееся строчками: "Я хочу освободиться от надоевшей мясной круговерти, счастливым и мертвым на небо уйти". Радио смущенно поперхнулось.
Кэти ссутулилась на своем сиденье. Она закурила сигарету и сидела, чуть отвернувшись от меня. Потом потянулась вперед, крутанула ручку радио, и снова зазвучала первая хайку: "Напрасно, напрасно. Обильный дождь проливается в море". Она вздохнула, а саксофон утонул в тихих гитарных переборах.
- Что это, Кэти?
- То, что я хотела услышать. - Она продолжала подставлять лицо тугому ночному ветру. - В машине Спека было такое же радио. Все в эфире непрерывно.
Над звоном беспорядочно перебираемых струн зазвучал другой мужской голос. Он звучал напыщенно и самоуверенно. Трудно было понять, что он говорит. Какие-то даты, цифры. "Я знал, что надо бы одеться".
- Это Нейл, - сказала Кэти. - Сейчас его редко услышишь.
- Я все равно не…
- Это диск Кэссади и Керуака, их выступление с джазовой декламацией. Мой старший брат дал ее мне, когда я заканчивала школу, и я часто ее слушала. Так я и увлеклась Керуаком.
Снова зазвучал первый голос - Керуак. Он рассуждал о смерти, о Пустоте, об озарении и лысых артистах в черных беретах, вешающих реальность на прутья железных заборов у Вашингтон-сквер. У него была странная манера соскальзывать то и дело в этакое мелкое хихиканье. Губы Кэти двигались, беззвучно повторяя его слова.
Я начал испытывать ревность.
- Наверное, ты хотела бы разыскать его и сесть у его ног, - сказал я.
- Хорошая мысль, - откликнулась она, щелчком отправив сигарету в окно. - Это - или способ вернуться на Землю. - Затем она смягчилась и улыбнулась мне. - Хочешь послушать что-нибудь другое?
- Конечно. А что там еще есть?
- Все, что хочешь. Просто покрути ручку, и оно поймает то, что у тебя на уме.
Я повернул ручку, пройдя сквозь невнятное бормотание вероятных возможностей, сам не зная, что я хочу услышать. В конце концов я остановился на "Лед Зеппелин", "Whole Lotta Love". Нарочито тяжелый ритм казался самым подходящим сопровождением для езды по Тракки. Я швырнул свою опустевшую бутылку в окно и открыл новую.
Сейчас мы ехали по дороге, идущей вдоль Свалки.
Падающие на нее зеленые огоньки ясно выделялись на фоне беззвездного ночного неба. Какая-то фигура, нетвердо держась на ногах, вышла на дорогу. Хич-хайкер.
Я вспомнил, как Вине задавил человека, и затаил дыхание. Но наша машина остановилась, включила свет в кабине и открыла заднюю дверцу.
- Вам не обязательно садиться, - крикнул я этой фигуре в тщетной надежде удержать хоть какой-то контроль над течением событий.
- Феликс? - откликнулся оборванец. - Это ты? - он всунул голову в машину и внимательно оглядел меня.
Это был мужчина с клочковатыми черными волосами и ввалившимися щеками. Было что-то насекомообразное в том, как выглядел его рот. Между раздвинутыми губами виднелись тонкие зубы. Его уши торчали в стороны, как антенны-тарелки, а в глазах я не смог прочитать никакого выражения. Он был одет в изношенный до лохмотьев черный костюм, которому по виду было никак не меньше полувека, и белую рубашку, но без галстука.
- Боюсь, я вас не узнаю, - сказал я. Из радио вырвалась череда быстрых, сердитых гитарных нот.
- Он похож на Франца Кафку, - заметила Кэти, приглушая звук.
Человек влез на заднее сиденье и улыбнулся Кэти.
Его улыбка была ужасающей. Он быстро заговорил высоким голосом:
- Настоящий Грегор Самса, только в обратном смысле. Я был гигантским жуком до того, как со мной произошла неудачная метаморфоза. - Он отряхнул свой костюм жестом Оливера Гарди, его пальцы мелькали во всех направлениях сразу. Тут до меня дошло.
- Так ты Фрэнке! - воскликнул я. - Ты перевоплотился на свалке Тракки!
Он по-тараканьи дернул ртом и раздул ноздри.
- Не знаю, Феликс, как вы, люди, можете это выносить. Всю эту мягкую плоть. - Он ущипнул себя за чахлую щеку. - Туловище из зефира, косточки-зубочистки.
Мне все-таки надо бы добраться до Пражского сектора свалки и отменить эту гротескную трансформацию.
Он углядел пиво, открыл бутылку и высосал ее с влажным, смачным бульканьем. Прежде чем я успел что-то сказать, он снова заговорил::
- Я был прав, Феликс, ведь правда же, когда сказал, что мне проломят голову. Я прочитал эту страницу.
Я знал будущее. Это, наверное, твоя подруга Кэти?
Она кивнула:
- Феликс мне о вас немного рассказал…
- И могу спорить, гораздо больше о себе, - добавил Франкс. - Но он вряд ли рассказал вам про Элли, не так ли? - Влажный, отрывистый смешок.
- Франкс, может, замолкнешь? Если тебе так неприятно быть рядом со мной, я буду чрезвычайно рад высадить тебя. Вообще-то у меня почти не было времени что-нибудь рассказать Кэти.
- Я вижу, книга все еще с тобой, - сказал он, наклонившись над передним сиденьем. - Не пробовал почитать ее в последнее время?
Я и на самом деле не пробовал. По крайней мере после того, как отрубился на том горячем тротуаре. Я даже еще не показывал ее Кэти. Она взяла ее, раскрыла наугад и прищурилась, всматриваясь в страницу.
- Она вся смазана, - сказала она. - Это…
Я вытащил книгу из ее рук и посмотрел сам. Страница заканчивалась строчками, слившимися в одно пятно, точно как прежде. Неожиданно я понял, что ни разу не входил в ускорение с тех пор, как.., как покинул дом Элли на краю Тракки. Тогда я попробовал отщелкать несколько алеф-нулей, но чувство того, как это делается, покинуло меня.
Машина резко повернула на проселок между двумя холмами мусора.
- Вот этого не надо! - , резко воскликнул Франкс. - Поворачивай назад.
- Он не ведет, - объяснила Кэш. - Это говорящая машина.
Феликс пронзительно хрюкнул и дернул ручку дверцы. Она отломилась и осталась у него в руке. Дорога была извилистой, изрытой колеями, но машина пошла быстрее, чем до этого. Ее раскачивало, как лодку в море, лучи фар плясали, как сумасшедшие, по горам мусора.
Холодильник. Матрац с торчащими пружинами. Гниющий цукини.
Я придавил педаль тормоза. Она провалилась до пола, словно под ней ничего не было. Баранка вращалась бессмысленно, как колесо фортуны. Тут радио со щелчком замолкло, и в неожиданно наступившей тишине машина сказала:
- БОГ ЕГО ЗНАЕТ.
Франкс завизжал.
Я развернулся на своем сиденье и схватил его за плечо.
- Скажи мне, что ты знаешь, - сказал я, встряхивая его.
- Я забыл, - забормотал он. - Я не хотел запоминать. Итак, ты все-таки поймал меня, ты и твоя телега, точно, как говорилось в книге. Я и думать не хотел об этом, а теперь это в самом деле происходит. О нет! Я не хочу покидать Саймион! Я не хочу уходить!
Его глаза начали стекленеть, а в уголках рта появилась пена. Я снова встряхнул его, но на этот раз потише.
- Уходить куда, Фрэнке?
Он заговорил медленно, со страданием в голосе:
- В свет. Через рубеж и в свет. Я тогда не сказал тебе правды, почему я был печален.
Я припомнил его поведение на леднике, вещи, которые он говорил в туннеле по пути к алеф-одному.
- Ты сказал тогда, что печален потому, что не смог остаться в белом свете. А теперь?
Ему понадобилась минута, чтобы ответить. Фары высветили дюжину красных крысиных глаз. И желтые кошачьи глаза, и глаза, каких я вообще раньше никогда не видел. Тут и там вспыхивали злобного вида языки пламени. Перед огнем проносились взад и вперед темные очертания. Пламя вырывалось из дыр в земле. Мне вспомнилась расселина, которую на кладбище раскрыл Дьявол.
Франкс снова заговорил:
- Меня пугает белый свет. Я люблю себя слишком сильно, чтобы вот так раствориться. Ни один из людей на Горе Он не хочет добраться до вершины. Вот почему они идут туда. Для людей, действительно стремящихся к Богу, есть простой путь. За Свалку. Через рубеж. - Его губы дергались, а руки бегали вверх и вниз по телу, как пара живых насекомых. - Я не хочу этого, я не хочу этого… - Он зарыдал. Я отвернулся.
Стекла в окнах сами поднялись, и ни одна дверца не хотела открываться.
- Что происходит? - крикнула Кэти. - Что Там должно быть за Свалкой?
- Пустыня, - простонал Франкс. - Рубеж. - Он впал в ступор.
Кэти смотрела на меня своими глубокими глазами, так похожими на мои собственные.
- О чем это он, Феликс?
- Свалка - это полоса, отделяющая города Лицевой стороны от какой-то пустыни. Ты сама видела ее с воздуха.
Похоже, все боятся пустыни. Кроме этой машины.
- Кто послал тебя? - спросила Кэти у панели.
Ответа не было. Была машина дьяволом или ангелом?
Или еще одной пешкой вроде нас?
Дорога стала еще хуже, чем была, но машина пошла мягче. Потом мы остановились около огромного факела.