На экране появился монтаж старинных изображений. Неизвестные, давно умершие зрители воспринимали корабль по-разному - надстройки меняли конфигурацию, то вздымались, то опадали.
- Ну, возможно, мне это только так казалось, ведь я видела его с очень многих точек зрения, в очень многих - и к тому же туманных - восприятиях. Но не стоит забегать вперед. Первой задачей было создание сети передатчиков, охватывавшей все Приливные Земли. Корпуса передатчиков были способны выдержать натиск прилива, их укрепляли на скальных породах при помощи углеродно-волоконных тросов.
Теперь пошли изображения толстых, приземистых башен, увенчанных сферическими куполами.
- Герметичные, не требующие обслуживания токамаки гарантировали им энергоснабжение на всю Великую зиму. Потребовалось десять малых лет, чтобы…
- Послушай, Мариво, у меня мало времени. Ограничься, пожалуйста, катастрофой.
- В тот день я была дома. - Голос "типичной жительницы" резко изменился, в нем зазвенели трагические ноты. - Мой дом стоял в Пидмонте чуть выше линии водопадов, с таким расчетом, чтобы при полном приливе он оказался на берегу. Я слегка позавтракала - пара тостов с вареньем из апельсинницы, посыпанных петрушкой с собственного огорода, и стакан стаута.
Комната маленького сельского домика. За окном дождь, в камине горят дрова. Мариво торопливо вытирает измазанный вареньем рот.
- А там, в море, погода была ясная и солнечная. Я порхала от человека к человеку, стремительная и счастливая, .как солнечный зайчик.
Смена кадра.
Огромный сачок, на палубу выливается поток зеленовато-желтых тел. Сачок поднимается, уходит из поля зрения. В первое мгновение беспорядочно барахтающиеся существа показались чиновнику совершенно незнакомыми. В зимней своей форме они почти не напоминали людей. Узкие рыбьи хвосты, вместо рук - длинные змеевидные отростки, сглаженные, обтекаемой формы головы, рты, распахнутые в беззвучном, мучительном крике. Существа судорожно извивались, то удлиняя, то укорачивая свои тела, непрерывно меняя форму в отчаянном стремлении адаптироваться к воздушной среде. Весь экран заполнило одно искаженное болью лицо. В широко раскрытых, молящих глазах светился разум.
- Так это же оборотни!
На левой половине экрана появилась Мариво, печальная и торжественная, как Мадонна.
- Да, - кивнула девушка. - Это они, лапочки.
На палубу "Атлантиды" вышла женщина в высоких рыбацких сапогах. Подойдя к оборотню, она выстрелила ему в затылок из большого блестящего пистолета и тут же, не оборачиваясь, направилась к следующей жертве. После каждого выстрела одно из мокрых зеленоватых тел судорожно дергалось.
- Ну вот, с этим покончено. Теперь за борт.
Неожиданно на экране возникла сцена, снятая с точки зрения оборотня, падавшего в океан. Поверхность воды стремительно надвигалась, белый пенный взрыв, и вот уже оборотень мчится прочь от корабля. Слева и справа плыли его соплеменники - прекрасные, обезумевшие от радости, свободные.
На палубе команда копошилась у двух излучателей.
- Сейчас отловим новую порцию. Теперь сети лучше будет…
И снова в кадре комната с так и не убранными со стола остатками завтрака. Стук в дверь.
- Входите!
Через порог шагнула женщина, поразительно похожая на Мариво, только чуть постарше и пожестче.
- Гогетта! Заходи, раздевайся. Почему так рано? Есть будешь или уже позавтракала?
- Я бы выпила фруктового чаю. - Гогетта присела к столу. - Я пришла пораньше, чтобы отметить наступление Прилива в обществе своей младшей сестренки. Это что, запрещается?
- Ну что ты ерунду говоришь, я же всегда тебе рада. Ой, а там Мушкет вышла на палубу.
Широкие плечи, высокая, агрессивно выпяченная грудь, тяжелый, упрямый подбородок - да, странноватое имя вполне соответствовало воинственному виду особы, появившейся в левой части экрана.
- Мушкет… - чуть задумалась Гогетта. - Она что, командир - так, кажется?
- Да, и у нее интрижка со штурманом.
Командиршу на мгновение сменил стройный, изящный мужчина с живыми, насмешливыми глазами.
- Штурман - человек сдержанный, даже чуть-чуть нелюдимый. - Теперь Мариво обращалась к чиновнику. Гогетта, похоже, не замечала, что в ее беседе с сестрой участвует кто-то третий. - А об их романе знают теперь все. Это смущает штурмана, унижает. А Мушкет, наоборот, в полном восторге. Прямо упивается его унижением.
- Извини, пожалуйста, - прервал ее чиновник, - но откуда ты все это знаешь?
- Разве вы не заметили серьги?
Мариво откинула завесу из косичек; с мочки нежного, розового ушка свисал янтарный листик с серебряными прожилками, тонкий и изящный, как стрекозиное крылышко. Изображение листика надвинулось, заполнило весь экран. Теперь чиновник мог различить элементы схемы - телевизионный приемопередатчик, процессор, блок памяти, декодер нервных сигналов. Элегантное, простое в применении устройство, обладательница которого могла, не прибегая ни к какой иной технике, болтать с подружками, принимать любые телевизионные программы, сохранять для нового просмотра любые зрительные впечатления, вроде особо прекрасного заката, а также копировать, собственной своей рукой, рисунки старых мастеров, заниматься исследовательской работой, учиться и преподавать, да все, что угодно - хотя бы даже отсылать свои сны на машинный анализ. Ее мозг становился элементом невидимой интерактивной системы, круга настолько огромного, что центр его находился в каждой точке, а граница нигде.
- Внепланетчики, и те не имели ничего подобного, - с горечью заметила Мариво. - Одни только мы сумели слить все средства общения воедино. Ни с чем не сравнимые ощущения - словно пребываешь в нескольких мирах одновременно, словно живешь и своей собственной жизнью и второй, невидимой. А вы мастерили тем временем этот свой мнемонический дворец, неуклюжий и безобразный. Наша методика была несравненно выше. И все это рухнуло в одночасье. Не случись этой проклятой катастрофы, сейчас и в ваших ушах были бы такие серьги.
- Господи! - в ужасе воскликнул чиновник. - Так это ты что, о Травме рассказываешь? Да, действительно, там же был какой-то корабль - видимо, эта самая ваша "Атлантида". И каждый член экипажа непрерывно передавал все свои ощущения.
- Вы сами будете рассказывать или послушаете все-таки меня? Да, конечно, весь экипаж состоял из актеров, импровизаторов - как называются сейчас люди, живущие сверхинтенсивно, напоказ?
- Таких у нас больше нет. А что они делают с оборотнями?
- Навешивают им приемодатчики, что же еще. Именно с этой целью и затеяли весь этот проект.
- Господи, столько труда - и зачем?
- Вот и я тоже спрашиваю, - вмешалась Гогетта, обнаружившая наконец третьего собеседника. Сеть - вещь очень полезная, тут нет никаких сомнений. Сеть учит и воспитывает, приобщает к достижениям культуры и развлекает. Но слушать ощущения каких-то там полуразумных тварей, почти животных, - нет, просто ума не приложу.
- Но как же они прекрасны, эти животные! - хихикнула Мариво. - Впрочем, мы немного отвлеклись. Вы, - она снова обращалась к чиновнику, - воспринимаете драму "Атлантиды" очень ограниченно, в узенькой полосе среднего диапазона. Вы не чувствуете такие мелкие, но неизмеримо важные вещи, как боль в ладони, обожженной тросом, как запах океана и прохладное дуновение соленого бриза. Вам недоступны и мощные переживания актеров, " вы о них только догадываетесь по внешним проявлениям. Спектакль оставит вас почти равнодушным, так что я ограничусь показом двух его второстепенных персонажей - хирурга и тралмастера. Никто уже не помнит, как их звали, поэтому я дам трал-мастеру экзотическое имя Андерхилл, а хирурга назову Гого - в честь своей драгоценной сестрицы.
Гогетта стукнула Мариво по плечу, сестры расхохотались и исчезли с экрана.
Того сунула пистолет в кобуру, отерла рукой вспотевший лоб, посмотрела вверх. На фоне ярко-синего неба четко вырисовывались черные решетчатые башни двух подъемных кранов; между кранами, вровень с их верхушками, висел Калибан - круглая, чуть подтаявшая с краю льдина. Затем она посмотрела вдаль, где черными поплавками плясали на воде головы оборотней.
- Господи, - сказала Гого, подойдя к ближайшему излучателю, - какие же они красивые.
Андерхилл на мгновение оторвался от экрана, широко улыбнулся.
- Последний заброс. Обработаем этих, и все, конец.
Рука тралмастера опустилась на пульт, тронула одну из ручек. Излучатель плавно развернулся, а вместе с ним и белая пенная полоска, ярко, словно мелом по линейке, прочертившая поверхность океана - верхний край пузырьковой завесы.
- Видишь, сколько их там, целое стадо, - снова обернулся он к Того и тут же взялся за микрофон:
- Ноль-один, и сближаем!
На экране появился второй оператор, он разворачивал свой излучатель в противоположном на правлении.
- Есть ноль-один, и сближаем.
Черные пятнышки то появлялись на воде, то вновь исчезали; пенные линии постепенно сходились.
- Ребята, ребята, - бормотал себе под нос Андерхилл, - вы, конечно, очень хитрые ребята, но не надо никуда убегать.
Оборотни, оказавшиеся в растворе гигантских белых ножниц, устремились в открытое море. Некоторые из них отбились от основной стаи и прорвали пузырьковую завесу.
- Ну вот! - вскрикнула Того. - Уходят, они же все уйдут!
Веселая, уверенная улыбка Андерхилла. Его рука небрежно откидывает волосы со лба.
- Нет, эти у нас уже побывали. Теперь, с твоими микрочипами в голове, они понимают, что сеть не страшная, что сквозь нее можно пройти.
Того возбужденно суетилась, чуть не подпрыгивала. Сейчас она казалась очень юной, почти ребенком.
- Да? А ты точно знаешь? Господи, да конечно, что же я за дура такая.
- Успокойся, успокойся. Пусть даже некоторые уйдут - ну что тут такого страшного?
- Их же осталось совсем мало, - вздохнула Гого. - Совсем-совсем мало. Нужно было навесить им эти чипы еще раньше, на берегу.
- На берегу нельзя, - ответил Андерхилл, не отрывая глаз от экрана. - Их там не поймаешь. Ноль-три, продолжаем сближение.
- Ноль-три, продолжаем сближение. Белые линии сходились все ближе и ближе.
- Иногда я сомневаюсь, а стоило ли все это затевать? - задумчиво, словно сама у себя, спросила Того.
- Ты что, всерьез? - изумленно вскинул глаза Андерхилл.
- Мы же делаем им больно. Я делаю им больно.
- Не так давно туземцы были на грани вымирания. - Андерхилл напряженно смотрел на экран. - По нашей, кстати, вине. Неразумная политика, завезенные нами болезни, - Господи, да в первые годы на них даже охотились. А потом дело резко изменилось к лучшему. Знаешь, с какого момента?
- С какого?
- С того, когда первого туземца подключили к сети. Когда люди смогли прочувствовать их чистоту и жизненную силу. Когда…
- Когда люди смогли мчаться вместе с оборотнями сквозь волшебство ночи, вместе с ними охотиться, вместе с ними спариваться… - Гого осеклась и густо покраснела. - Ну да, конечно, в этом есть что-то извращенное…
- "Что-то"? - презрительно фыркнула Гогетта. - Не "что-то", а самое что ни на есть извращение.
- Да ну тебя, - отмахнулась Мариво. - Не нравится, так и не подключайся, никто тебя не заставляет.
- Нет, - решительно отрезал Андерхилл, - никакое это не извращение. Что может быть естественнее нормального, здорового интереса к физической стороне любви? Ноль-пять, и закрываем.
- Ноль-пять, закрываем.
Третий тралмастер включил излучатель, и тут же на поверхности океана появилась поперечная линия, замкнувшая треугольник. Увидев перед собой новую, неожиданную преграду, оборотни растерянно остановились, повернули назад. Третья, замыкающая створка пузырьковой завесы стала медленно двигаться к кораблю - сеть стягивалась. Стрела подъемного крана развернулась, свисавший с нее сачок пошел вниз.
- Скоро твоя, очередь, - сказал Андерхилл.
- Не так уж и скоро, - отмахнулась Гого. - Знаешь, а с тобой легко говорить.
- Спасибо. - Андерхилл внимательно всмотрелся в ее лицо. - А ведь тебя и вправду что-то беспокоит, только что именно?
Того опустила глаза, провела пальцем по рифленой рукоятке пневматического пистолета, сжала ее, отпустила.
- Я боюсь, что это не будет так здорово, как рассказывают. В смысле, теперь, когда они изменили форму.
- Так ты что, ни разу еще не пробовала?
- Я боялась.
- Попробуй, - ухмыльнулся Андерхилл. - Не пожалеешь.
Того немного помедлила, кивнула.
И снова кадры подводной жизни. Оборотни то выскакивали на поверхность, поднимая фонтаны брызг, то ныряли, чтобы ухватить зазевавшуюся креветку и перемолоть ее бритвенно-острыми зубами. Восприятие чиновника ограничивалось изображением на маленьком экране и звуком из паршивеньких динамиков, но даже его захватил бескрайний восторг этих существ.
- О-о! - хрипло протянула Гого. Темно-карие, миндалевидные глаза расширились. - О-о!
Гогетта мыла посуду. Дверь распахнулась, и в комнату влетела Мариво в мокром от дождя плаще, с огромной охапкой цветов.
- У вас мало времени, - сказала она чиновнику, расставляя цветы по вазам, - так что мы вырезали несколько часов и перейдем прямо к Приливу.
Океан ревел. Чуть не вся команда "Атлантиды" высыпала на палубу и столпилась у правого борта. Посмотреть было на что - вода вздыбилась огромным горбом, словно планете надоел старый горизонт и она решила обзавестись другим, повыше. "Атлантида" чуть накренилась и замерла в ожидании, уже подхваченная краем полярного цунами. Сутки назад где-то там, далеко на севере, в океан выплеснулась чудовищная масса растаявшей полярной шапки; огромный корабль шел вверх, легко и плавно, словно игрушка в ладони великана.
Новая последовательность крупных планов - расширенные глаза, напряженные лица. Люди застыли в благоговейном ужасе.
- А как они отсюда выберутся? - Сам того не желая, чиновник заразился волнением давно умерших персонажей давно окончившегося спектакля. - Они что, не хотят спастись?
- Конечно, нет.
- Так что же, они хотят умереть?
- Конечно, нет.
Изображение задрожало, слегка поплыло, а затем человеческая плоть превратилась в металл. Некий фокусник трансформировал "Атлантиду" в кошмарный корабль мертвецов. В "Летучего голландца" со штатной командой из скелетов - и с атомными двигателями.
- Двойников изобрели на Миранде, - гордо сообщила Мариво. - Мы это сделали первыми.
Скелеты снова оделись плотью.
Над морем повисло тяжелое, гнетущее спокойствие. Зеркальная, без единой морщинки поверхность воды натянулась до предела; чудовищный вал закрыл полнеба - и все еще продолжал расти. Штиль закончился, подул резкий, пронзительный ветер.
Еще несколько томительных, звенящих от напряжения минут, и вал подкатился под "Атлантиду", вскинул ее на свой гребень; следом за валом двигалась сплошная, от горизонта до горизонта, стена белой, безумной ярости - полосовой шквал. Члены экипажа стали инстинктивно двигаться друг к другу, сбиваться в маленькие кучки.
Глаза Гого возбужденно сверкали. Она закусила губу, откинула с лица прядь растрепавшейся косички, решительно шагнула к Андерхиллу, попыталась его обнять.
Андерхилл резко отстранился. Брезгливый взгляд тралмастера говорил красноречивее всяких слов:
- Ты всего лишь женщина.
Шквал ударил "Атлантиду" в борт, палуба наклонилась, а затем и вовсе исчезла с экрана.
Мариво мечтательно вздохнула, Гогетта сжала руку сестры, отпустила и стала хлопать в ладоши. Мариво последовала ее примеру.
В какой-то там далекой студии актеры поднялись с потертых кожаных кушеток и раскланялись.
Лицо Мариво стало холодной, бесстрастной маской. Дом, сестра, камин - все это заплыло дымкой, растворилось.
- Первые трупы выкинуло на берег через неделю.
- Что?
- С радиационными ожогами. Мы думали, что понимаем туземцев, - и ошиблись. Мы не знали, что трансформация затрагивает химизм их мозга. А может - просто психологию. Так или иначе, но предупредительные сигналы, отгонявшие их от передатчиков, не подействовали. Туземцы жались к башням, и не просто к башням, а прямо к реакторам.
Безумие, самоубийство. Возможно, излучение стимулировало их половой инстинкт. Или просто хотели погреться. Спросить не у кого.
Мариво зажмурилась и всхлипнула.
- И ведь мы ничего не могли сделать - ровно ничего. Грозы, ураганы, - о том, чтобы пробиться к башням, не было и речи. А вот передачи пробивались. И мы не могли их выключить - конструкторам и в голову не пришло, что такое вдруг потребуется. И все время, пока туземцы умирали, передатчики транслировали их мучения на все побережье. Ну и что, казалось бы, страшного, не хочешь - не подключайся. Но это было вроде как сломанный зуб во рту - язык все время его ощущает. Боль притягивает, гипнотизирует, и своя боль, и чужая. Лично я их слушала.
На Континент обрушилась волна горя и тоски, мощная и неудержимая, как Великий прилив. Только что жизнь была яркой и прекрасной, прошел день, другой, и она стала серой, бессмысленной. Прежде мы были народом оптимистичным, уверенным в себе, а теперь… мы потеряли перспективу, веру в будущее. Некоторые из нас находили в себе силы не слушать, но им передавалось настроение окружающих.
Если бы не сестра, я, пожалуй, умерла бы с голоду. Она кормила меня с ложечки, насильно, целую неделю. Она разбила мои серьги, заставила меня вернуться к жизни. Но я почти разучилась смеяться. Некоторые люди умерли. Другие сошли с ума. Мы стыдились смотреть друг другу в глаза. Когда внепланетные власти решили отобрать у нас науку - то немногое, что от нее осталось, - мы почти не протестовали. Сами виноваты, так какие могут быть возражения? Расцвет нашей технологии окончился, наступила долгая холодная зима.
Мариво умолкла, за эти немногие минуты ее лицо побледнело и осунулось. Чиновник щелкнул тумблером.
К столику подошел псоглавый официант:
- Вы кончили, сэр?
- Да, - кивнул чиновник.
Псоглавый взял аппарат, поклонился и ушел.
Чиновник допил пиво, откинулся на спинку стула и оглядел зал. За соседним столиком обедали три двойника. Они с полной серьезностью исполняли сложную, бессмысленную пантомиму - пили из никому не видимых стаканов, подцепляли вилками невидимую пищу, вытирали салфетками отсутствующие рты. Зрелище забавное и немного печальное. Затем чиновник поймал на себе взгляд одного из двойников, стоявших у балюстрады.
Двойник поклонился и подсел к столу. В первые мгновения чиновник не мог вспомнить, где же он видел это морщинистое лицо, острые, внимательные глаза. Однако школьные уроки эйдетики не прошли даром….
- Вы лавочник, - счастливо улыбнулся он. - Из Лайтфута. И вас зовут… Пуф, так ведь?
- Так, так, конечно, так. - В ухмылке старика было что-то не совсем нормальное, почти безумное. - Хотите, наверное, спросить, как я вас здесь нашел?
- Как вы меня здесь нашли?
- А я за вами следил. Проследил вас до Коббс-Крика. Перескочил оттуда в Клей-Бэнк, а вас там нет и не было. Я тогда назад, в Коббс-Крик, а там говорят, вы недавно уехали. Я знал, что вы сюда зайдете. Вы, внепланетчики, все такие - хлебом не корми, только бы на достопримечательности поглазеть. Вот я вас здесь и ждал.
- Правду говоря, я забрел сюда совсем случайно.