- Нет. И теперь, пожалуй, никогда не почешутся. Слушай, мы столько здесь проторчали, что у меня задница мохом обросла. Мы сделали все, что могли, и ничего уже больше не сделаем - след давно остыл. Да и вообще на хрена нам флаер? Мотать отсюда надо.
- Я тщательно обдумаю изложенные вами соображения.
Чиновник вошел в бордель. Чу осталась под дождем.
- Давненько я здесь не был, - сказал чиновник.
Квартира Корды поражала размерами - особенно если вспомнить, что находилась она в городе, где простор прямо пропорционален богатству. Пол огромного помещения был разбит террасами и засеян травой, каменные орудия, развешанные по чуть наклонным стенам, освещались лучами софитов, отраженными от вращающихся порфировых колонн. И везде - мучительная чистота, неестественный, почти нездоровый порядок. Даже кадки с карликовыми вишневыми деревцами расставлены зеркально-симметричными парами.
- Так ты и сейчас не здесь, - сухо огрызнулся Корда. - Чего это ты беспокоишь меня дома? Подождать не мог? Конторы не хватает?
- В конторе ты меня избегаешь.
- Ерунду мелешь, - нахмурился Корда.
- Прошу прощения.
На пороге появился человек в белой керамической маске и свободной накидке - очевидный денебец.
- Сейчас будут голосовать, вас ждут.
- Подожди меня здесь, - кивнул Корда чиновнику. - А ты, Вас ли, разве не идешь? - добавил он, глядя на человека в маске.
Белое безглазое лицо взглянуло на Корду сверху вниз.
- Я тоже подожду здесь, так будет лучше для всех. Сейчас обсуждают мое членство в комитете.
Денебец вышел на середину комнаты и застыл. Его голова была скрыта под капюшоном, руки терялись в рукавах накидки. В этом человеке чувствовалось нечто не совсем человеческое - его движения были слишком уж точными, грациозными, неподвижность - слишком полной. Чиновник неожиданно понял, что видит перед собой редчайшее творение - постоянного двойника. Их взгляды встретились.
- Я вас нервирую, - сказал Васли.
- Нет, нет, что вы. Просто…
- Просто вас смущает моя внешность. Нельзя, чтобы излишняя щепетильность принуждала вас ко лжи. Я верю в правду. Я - смиренный слуга правды. Будь моя воля, я не оставил бы в мире ни лжи, ни двусмысленных уверток, не оставил бы ничего спрятанного, укрытого, запертого, все было бы доступно взгляду любого желающего.
Чиновник подошел к стене, окинул взглядом каменные орудия. Наконечник остроги с Миранды, наконечники стрел с Земли, копалки для червей с Говинды…
- Не хотелось бы вас обидеть, но вы рассуждаете как информ-свободник.
- Естественно. Я - информ-свободник и ничуть этого не стесняюсь.
"Информ-свободник? Не скрывающий своих взглядов? Разгуливающий на свободе?" - Чиновник взирал на денебца как на некое мифическое чудище, как на говорящую гору, как Идеи - на своего единорога.
- Правда? - глуповато переспросил он.
- Конечно, правда. Я оставил свой родной мир с единственной целью - передать вашему народу накопленные мной знания. Нужно быть крайним радикалом, чтобы собственными руками поломать свою жизнь. Нужно иметь большую решимость, чтобы обречь себя на существование в обществе людей, которых смущает твоя внешность, твое присутствие, людей, которые считают глубочайшие твои убеждения преступными и - что самое главное - абсолютно не интересуются тем, что ты хочешь им сообщить.
- Да, но сама концепция свободы информации является…
- Излишне радикальной? Опасной? - Васли широко раскинул руки. - Посмотрите, разве я выгляжу опасным?
- Вы хотели бы предоставить всем желающим доступ к любой информации.
- Да, всем и к любой.
- Вне зависимости от возможных последствий?
- Послушайте. Ваше общество ведет себя как маленький мальчик, гулявший по польдеру и обнаруживший дырочку в плотине. Вы затыкаете дырочку пальцем, и вода перестает просачиваться. Но море поднимается и давит сильнее - немножко сильнее. Края дырки выкрашиваются, дырка растет, приходится затыкать ее кулачком. Затем вы засовываете в проем всю руку, по самое плечо. Еще какое-то время, и вы залезли в проем с головой, заткнули его своим телом. Пролом продолжает расширяться, вы раздуваете грудь и живот. Но море никуда не делось, оно все поднимается. И тут вы наконец убеждаетесь, что все ваши усилия были тщетны.
- Ну и что же, по вашему мнению, нужно делать с опасной информацией?
- Контролировать ее! Быть владыками информации, а не ее заложниками!
- Каким образом?
- Не имею ни малейшего представления. Но я один, а если бы вы, все вместе, употребили все знания и силы, растрачиваемые ныне на тщетные попытки… - Васли оборвал фразу на полуслове. Некоторое время он смотрел на чиновника, а затем глубоко вздохнул и продолжил, совсем уже другим голосом:
- Простите меня, пожалуйста. Я не смог себя сдержать, сорвал на вас свою злость. Сегодня утром мне сообщили, что мой оригинал - Васли, каким я был прежде, человек, считавший, что ему есть чем поделиться с вашим народом, - что он умер. Я не успел еще оправиться от удара.
- Примите самые искренние мои соболезнования. - Чиновник не решался посмотреть в белое, ничего не выражающее лицо. - У вас большое горе.
Васли покачал головой:
- Я даже не знаю, плакать мне или смеяться. Он был мной, и в то же самое время именно он лишил меня тела, приговорил меня к одиночеству, к смерти в чужом мире.
Безглазое лицо смотрело вверх, сквозь тысячи уровней летающего города, во внешнюю темноту. Во мрак кромешный.
- Я хочу пройти - хотя бы еще раз - по лугам Сторра, вдохнуть запах чукчука и руу. Увидеть, как среди западных созвездий сверкают фойблы, услышать пение цветов. После этого можно и умереть.
- Вам никто не мешает вернуться.
- Вы путаете сигнал с сообщением. Конечно же, я могу просканировать себя и передать сигнал домой. Но я-то останусь здесь! И если я даже убью себя после передачи сигнала - что это изменит для меня? Я успокою совесть своего двойника - но я умру здесь.
Денебец искоса взглянул на электронное тело чиновника.
- Вряд ли вы меня поймете. Спорить было бессмысленно.
- Простите мое любопытство, - сменил тему чиновник, - но чем именно занимается ваш комитет?
- Вы имеете в виду Гражданский комитет по предотвращению геноцида? Сфера деятельности нашего комитета четко определена его названием. Любая колонизованная система - в том числе и наша, из которой я родом, - неизбежно сталкивается и с проблемой сохранения индигенных рас. Самой Миранде ничто уже не поможет, однако изучение ее опыта приводит к очень интересным заключениям.
- А не слишком ли вы торопитесь с выводами? - осторожно заметил чиновник. - Я лично… э-э… знаком с людьми, которые видели оборотней, даже разговаривали с ними, и все это - буквально на днях. Вполне возможно, что коренные мирандианцы сумеют выжить.
- Нет, не сумеют.
- Но почему? - удивился чиновник.
- Для каждого вида существует минимальная численность замкнутой популяции. Любая меньшая популяция обречена на гибель - ей не хватит гибкости, чтобы приспосабливаться к естественным вариациям внешних условий. И дело тут даже не в количестве особей, а в богатстве генофонда, в его разнообразии. Простейший пример. Вымирают какие-нибудь орлы или там воробьи, и осталось их, скажем, всего десять штук. Вы бросаетесь на спасение, оберегаете птиц от всех неприятностей, доводите их численность до многих тысяч. И все равно огромная эта стая состоит из десятка генетически различных особей - только многократно повторенных. Генофонд ее хрупок и неустойчив. И в какой-нибудь злополучный день все ваши птицы погибнут. Случайная болезнь, которая убьет одну из них, убьет и всех остальных. И не обязательно болезнь - причин может быть сколько угодно.
Если оборотни и сохранились, то в очень малых количествах, иначе все бы о них знали. Корда придерживается иного мнения, но это у него так, заскок. А существование нескольких особей не значит ровно ничего - как раса, как народ они погибли.
Чиновник хотел возразить, но не успел.
- Вас просят, - поклонился Васли появившийся на пороге Корда. - Не сомневаюсь, что решение Комитета доставит вам радость.
Только зная Корду как облупленного, можно было понять смысл этой преувеличенной галантности: минуту назад заведующий оперативным отделом потерпел одно из очень редких в его жизни поражений.
Васли коротко кивнул чиновнику и удалился; Корда проводил денебца задумчивым взглядом.
- Вот уж не думал, - заметил чиновник, - что вы интересуетесь оборотнями.
- Собственно говоря, я только ими и интересуюсь, - пожал плечами Корда и тут же осекся. - Ну, в том, конечно, смысле, что они - единственное мое хобби.
Запоздалая поправка звучала жалко, неубедительно. Внезапно все прошлое предстало в совершенно новом свете. Тысячи мелких, случайных замечаний Корды, сотни пропущенных собраний, десятки странных изменений политики - все эти малопонятные обстоятельства выстраивались в стройную, логичную систему. Чиновник изо всех сил старался, чтобы неожиданное откровение не отразилось на его лице.
- Так в чем там дело? - поинтересовался Корда. - Какая у тебя такая сверхсрочная необходимость?
- Мне нужен флаер. Я жду несколько недель, а Каменный дом ни мычит ни телится. Если вы на них немного нажмете, я сверну это дело буквально за сутки. Я знаю, где искать Грегорьяна.
- Знаешь?
Несколько секунд Корда молчал, пристально изучая лицо чиновника.
- Хорошо, - кивнул он, берясь за клавиатуру, - будет тебе флаер. Завтра утром, у Тауэр-Хилла.
- Спасибо.
Корда явно хотел сказать что-то еще, но мялся в необычной для себя нерешительности. Он смотрел то на чиновника, то куда-то в сторону и наконец удивленно спросил:
- А что это ты уставился на мои ноги?
- Ноги? - в свою очередь удивился чиновник. - Да нет, ничего такого, я просто задумался.
Он действительно задумался. Задумался о том, что многие люди пользуются предметами роскоши, доставленными из других звездных систем. Автоматические транспортники ползут от звезды к звезде с выматывающей душу медлительностью, но зато строго по расписанию. И не только отец Грегорьяна предпочитает чужеземные сапоги.
Красные кожаные сапоги.
Чиновник дезактивировал двойника и выключил терминал. Сквозь открытую наружную дверь в холл публичного дома лился жемчужно-серый предзакатный свет. Тишина - как в гробу. Вышибала сидит на ободранном колченогом стуле и то ли спит с открытыми глазами, то ли осоловело смотрит на дождь. Туннели, ведущие в глубь склона, кажутся черными дырами.
Прикрыли лавочку, окончательно.
Страх, смешанный с облегчением, быстро прошел - чиновник сообразил, что еще слишком рано, что женщины просто не вышли еще на работу.
- Извините, пожалуйста…
Толстенький коротышка с курчавыми, сильно поредевшими волосами, смехотворно непохожий на классического вышибалу, поднял голову и окинул чиновника тусклым, безразличным взглядом.
- … Я хотел бы увидеть одну женщину, которая здесь работает… - Чиновник с ужасом сообразил, что не знает настоящих имен этих женщин - только клички, подслушанные из пьяных солдатских разговоров, - Хрюха, Коза, Кобыла… - Такую высокую, с короткой стрижкой.
- Посмотри в закусочной, наверное, она там.
- Спасибо.
Чиновник ждал Кобылу, затаившись рядом с закусочной, в темном, неизвестно куда ведущем проеме, из которого успели уже выломить дверь. Печальный призрак, безгласный и невидимый, с завистью взирающий на мир живых. Стоять снаружи, у всех на виду, он не решался.
Чиновник уже знал, как ведут себя люди, вышедшие из закусочной. Они останавливались под козырьком входной двери, переминались с ноги на ногу и только затем, набравшись духу, опрометью бросались под проливной дождь. Чу вышла не одна, а с добычей, с очередным лопоухим юнцом.
- Это ж со смеху лопнуть, как вы гордитесь этими своими довесками. Тоже мне невидаль. Ну есть у тебя пенис, так ведь у меня-то он тоже есть.
Парень неуверенно хихикнул.
- Ты что, не веришь? Я ведь на полном серьезе. Хочешь поспорим? - Чу вытащила пачку денег. - Ну что ты головой-то качаешь? Не верил, не верил, а теперь вдруг поверил? Давай так, я дам тебе шанс отыграться. Удвоим ставку и поспорим, что мой больше твоего.
После недолгих колебаний солдатик широко ухмыльнулся, буркнул "О'кей!" и начал расстегивать брюки,
- Да ты что, совсем рехнулся? - завопила Чу, хватая парня за руку. - Здесь же люди ходят! Нет уж, красавчик, компаративным анализом мы займемся в приватной обстановке.
Она неумолимо поволокла добычу в логово.
Чиновник, слышавший из своего укрытия каждое слово пикантной беседы, искренне веселился. Чу успела уже похвастаться своим трофеем. Орган, отрезанный у Вейлера, прошел через руки опытного таксидермиста и выглядел на удивление живо.
- Послушай, а зачем тебе такая штука? - спросил чиновник, когда Чу со смехом открыла продолговатый, обтянутый бархатом футляр.
- Это будет приманка.
Она описала членом несколько петель, словно ребенок - игрушечным самолетом, а затем любовно чмокнула воздух перед его кончиком.
- Хочешь верь, хочешь нет, но лучше всего молоденькие петушки идут на большой болт.
Задержавшись под тем же навесом, Кобыла начала поднимать капюшон плаща. Чиновник вышел из темноты и осторожно кашлянул.
- Я хотел бы воспользоваться твоими услугами. Только не здесь. Я поселился на корабельном кладбище.
Кобыла окинула его оценивающим взглядом и пожала плечами:
- Хорошо. Но время, истраченное на дорогу, тоже пойдет в счет. И я не смогу проторчать у тебя до утра. - Она слегка подергала чиновника за татуированный палец. - Сегодня ночью в церкви служат панихиду.
- Хорошо, - согласился чиновник.
- Это - последняя служба перед эвакуацией, и я не хочу ее пропустить. Будут отпевать всех, кто когда-либо умер в Клей-Бэнке. Мне тоже есть кого помянуть. Так пошли, куда там? - Кобыла взяла его под руку.
Некрасивое лицо, кожа обветренная, задубевшая, как старое дерево. Чиновник легко мог представить себе эту женщину своей хорошей знакомой - при других обстоятельствах.
Они шли и молчали. Чиновник кутался в пончо, полчаса назад изготовленное чемоданом. Молчать становилось все труднее и труднее.
- А как тебя звать? - неловко спросил он.
- По-настоящему или как меня зовут в заведении?
- Все равно.
- Тогда - Аркадия.
Открыв дверь, чиновник нащупал свечку, зажег ее и поставил в подсвечник. Аркадия топала ногами, стряхивая налипшую на сапоги грязь.
- Господи, - вздохнула она, - да когда же он кончится, дождь этот проклятый?
Сверток, купленный утром у малолетних мародеров, так и лежал на тумбочке, но кое-что в комнате изменилось. Кто-то сдернул с кровати покрывало и положил на простыню черное воронье перо. Чиновник смахнул перо на пол.
Аркадия высмотрела на стене крючок и повесила плащ. Она сдвинула опознавательный браслет повыше и стала чесать запястье.
- У меня от него сыпь. Но только знаешь, что я думаю? Пройдет год-другой, и адамантин войдет в моду. Люди будут надевать такие вот штуки по доброй воле, будут платить за них бешеные деньги.
- Вот, - сказал чиновник, протягивая ей сверток, - Сними с себя все и переоденься в это. Аркадия взглянула на сверток, пожала плечами:
- Хорошо.
- Я сейчас вернусь.
Чиновник вынул из чемодана садовый секатор и вышел под дождь, в непроглядную тьму. Вернулся он не очень скоро, Аркадия успела уже переодеться. Карнавальное платье было скроено кое-как и сплошь расшито оранжевыми блестками. Но по размеру почти тик-в-тик. Сойдет.
- Розы! Как здорово! - Аркадия захлопала в ладоши и закружилась, совсем как маленькая девочка. Легкая материя взметнулась текучим, волшебным движением.
- Тебе нравится, как я выгляжу?
- Ложись на кровать, - грубо сказал чиновник, - и задери юбку до пояса.
Аркадия молча подчинилась.
Чиновник бросил мокрую охапку роз рядом с кроватью. На бледной, как мрамор, коже Аркадии резко выделялся черный кустик волос. Чиновнику показалось, что эта кожа должна быть холодной, как лед.
Он торопливо разделся. Запах роз заполнил уже всю комнату.
Проникая в Аркадию, чиновник закрыл глаза. И не открывал их до самого конца.
11. ПОЛНОЧНОЕ СОЛНЦЕ
Муравьи летели огромным переливчатым облаком. Крошечные радуги трепещущих крылышек перекрывались, образуя черные дифракционные узоры - окружности и полумесяцы, - исчезавшие прежде, чем глаз успевал толком их различить. Чиновник задрал голову и смотрел как завороженный, пока стая, выполнявшая свой последний, предсмертный, полет к морю, не растаяла в воздухе.
- Это же бессмысленно, - недовольно проворчала Чу.
Чиновник отошел от флаера.
- Все очень просто. Ты поднимешь машину и направишься прямо на юг - пока Тауэр-Хилл не скроется за горизонтом. Потом снизишься до бреющего и назад. Чуть к востоку, у ручья, есть небольшая поляна, вот там меня и жди. Ребенок справится.
- Ты знаешь, о чем я.
- Ну, хорошо. Ты заметила, как к нам относились в ангаре?
На противоположной стороне поля бригада еле живых, проржавевших и разболтанных двойников неуклюже закидывала части разобранного ангара на летающую платформу.
- Как им хотелось, чтобы мы умотали отсюда еще до полудня. Что это - не хотят, чтобы всякие посторонние путались под ногами?
- Да, и что же тут странного?
- Ровно ничего. И в том, что некий идиот прислал сюда летающую платформу, за два дня до прилива, чтобы вывезли такую драгоценность, как сборный сарай, - в этом тоже нет ничего странного. Каких идиотов не бывает. - Чиновник на секунду смолк. - Им приказали избавиться от меня как можно скорее. Вот я и хочу узнать - с чего бы это?
Он отступил в тень и крикнул:
- Взлетай!
Фонарь кабины закрылся, двигатели ожили.
Флаер выглядел очень элегантно - за пределами летающих миров такая совершенная техника была большой редкостью. Воздух над изумрудной обшивкой задрожал от жара реактивных двигателей. Машина пробежала примерно десятикратную свою длину, задрала нос и с ревом рванулась в небо.
Тропинка петляла по лесу. За время дождей листья и трава поменяли цвет, стали густо-лиловыми и кобальтовыми, все вокруг словно подверглось синему сдвигу.
Тихий, печальный свет, сочащийся сквозь кроны деревьев, словно напоминал о неизбежном конце Приливных Земель, о превращении их в сине-зеленое подводное царство.
У подножия Тауэр-Хилла деревья расступились. Сквозь пожухлую зелень земной, чужеродной для этой планеты, травы, покрывавшей склоны холма, проглядывали белые меловые уступы. И везде - яркие палатки и навесы, флаги, зонтики и воздушные шары. На самой вершине стояла древняя башня, размалеванная яркими, оранжевыми с розовым, узорами, - остров инопланетной эстетики, дико контрастировавший с трагедийным убранством осеннего леса.
Склоны кишели двойниками; развороченный палкой муравейник - вот на что походил сейчас Тауэр-Хилл. Казалось, что в обезлюдевшую страну слетелись черти - слетелись и справляют свой собственный карнавал, в пику тому, недавнему, человеческому.