– Ты тут, Дымка? – повторил он. – Зря мы все это затеяли?
Я уже вернулась, руки исследовали морщинки на лице, чтобы удостовериться, что оно есть. Я лежала на своей кровати, меня тряс отходняк.
– Я… Я не знаю… – Я отчаянно пыталась заговорить, но голос как будто остался в Вирте.
– Блядь, Сивилла! Ну, ты узнала хоть что-нибудь? Ну типа буду я жить вечно или как?
И это все, что ему было нужно? Вылечиться? Справедливость растворилась в дурном воздухе, который он втягивал в ноздри.
– Посмотри перьезаписи, – сказала я.
– Когда ты прошла в дыру, запись прекратилась, Джонс. Томми Голубь не смог туда заглянуть. И молись на его талант, он перепробовал все возможное, чтобы вытащить тебя. Теперь очередь за тобой, Дымка.
– Там была Белинда. Моя дочь… и Ласточка. Брайан Ласточка, пропавший мальчик… тоже был там. Ужасно, Зеро… ужасное место. Кэбы тоже там. Там был Колумб. Там рай, на том месте, где стоял Манчестер.
– Ты о чем вообще? Пес-Христос! А что-нибудь от аллергии? Что-нибудь?
– Девочка… Персефона… это она.
Зеро издал в респиратор могучий чих, на который из спальни отозвался Сапфир.
– Что за хрень у тебя в той комнате, Сивилла? – спросил Зеро. – Как будто весь этот ебаный мир чихает.
В тот же день позднее, у меня за столом, Зеро упился дешевым вином, свесил голову. Томми Голубь возится с едой в своей тарелке. Я снова и снова обдумываю подробности погружения в Вирт.
– Плохо дело, – сказал Том. – Я тоже испугался. Не думаю, что у нас есть шанс.
Перед этим я открыла им свой секрет. Показала сына. Моего зомби. Зеро деланно возмущался, но на самом деле они отнеслись к этому нормально. Все мы трое уже далеко ушли от правил копов, что тут значит еще один зомби-нелегал?
– Это серьезное вирт-происшествие, Сивилла, – говорил Томми Голубь. Эта аллергия… – Он положил кусочек мяса в рот, немного пожевал. – Аллергию послал Джон Берликорн. Он настоящий дьявол.
– Расскажи мне об этом Джоне Берликорне, – попросила я. Все, что я могла вспомнить из своего путешествия, я уже рассказала. Зеро замкнулся и ушел в алкогольный ступор, Голубь погрузился в вязкую депрессию.
– Он – тот змей, что укусил тебя в саду, – ответил Голубь. – Он появляется во множестве разных форм. Все они ужасны.
– Давай разберемся. Он просто существо из Вирта, так? Персонаж из сказки. Из мифа, который придумали мы, люди. Как он может причинить нам вред?
– По-моему, ты не понимаешь природу Вирта. Благодаря мисс Хобарт сказки ожили.
– Благодаря создателю Вирта? – Первооткрывателю Вирта. Пойми. Вирт был всегда и только ждал, пока мы его обнаружим. Джон Берликорн – одна из наиболее старых и известных сказок. Одна из лучших. Поэтому у него много имен. Зеленый человечек. Плодородие. Болотное чудище. Рогатый демон. Его языческий образ был украден христианами и превращен в рогатого дьявола, Сатану, змея, Люцифера. В древнегреческих мифах его называли Гадесом. Его изгнали в подземный мир. Из-за этого Джон Берликорн до сих пор ненавидит нас.
– Но он просто часть Вирта, так? Он нереален. Я не понимаю.
– Вирт хочет стать реальностью. Он – живая система. Он существует даже тогда, когда мы возвращаемся из снов. Таким его сделала мисс Хобарт. Джон Берликорн живет внутри пера с названием Пьяный Можжевельник. Это райское перо. Загробный мир. Место, куда попадают наши воспоминания после смерти. Поэтому мы можем жить после смерти в Вирте. Туда могут попасть только мертвые.
– Я смогла.
– Да. На несколько секунд. Тень – это след смерти в живых. А еще у тебя иммунитет к цветам. Они ничего не могут тебе сделать даже там, Сивилла, и я думаю, теперь это им известно.
– Пыльца – это Персефона? Жена Берликорна? Она вызывает аллергию?
– Верно. Богиня по имени Деметра – мать Персефоны. Она – существо смешанной природы: проводит половину жизни в Реале, половину в Вирте. Мне кажется, она хочет, чтобы Персефона могла жить в реальном мире, в Манчестере. Она хочет, чтобы у ее дочери был собственный мир.
– Естественно.
– Деметра хочет создать империю своей дочери, а мир только и ждет, чтобы его взяли, особенно с тех пор, как стал так изменчив, Я думаю, Джон Берликорн согласился на обмен и теперь использует свою жену, чтобы пробраться в реальный мир. Он хочет начать жить за пределами мифа. Новая карта, которую создает Колумб, может быть для него точкой входа.
– Это же бред.
– Конечно. Но так и происходит. Вирт прорывается наружу. Если у них получится…
– То что?
– То сны захватят мир.
– Видение, которое Колумб показал моей дочери?
– Колумб – тоже смешанное существо. Он живет частично в Вирте, частично в реальном мире. На грани. Он племянник Берликорна. Колумб играет ту же роль, что Гермес в мифах. Он посланник, бог путешествий. Судя по тому, что ты мне сказала, он – путь, которым приходит аллергия.
– Аллергия – новая карта?
– Каждая пылинка – новая улица. Если карта будет окончена, город уже не освободить. Город изменится, чтобы соответствовать карте. Реальность будет подчинена сну, а не наоборот. Мы перестанем понимать, где мы. Вот дом твоего друга в двух минутах ходьбы. Миг – и до него десять километров. Хаотическая карта. По этой новой карте перейдут сны. Сны захватят нас. Мы станем как заблудившиеся дети.
– Не знаю… новый мир был очень красив.
– Конечно.
– Белинда выстрелила в Колумба. Она ранила его. Пыльца немного рассеялась.
– Если бы не Колумб, пылинки не знали бы, куда им лететь.
– Значит, если мы убьем Колумба…
– Да, возможно. Но теперь он будет защищаться. Использует несколько доступных ему способов. Он сделает кремовым Черный Меркурий, который твоя дочь использовала, чтобы найти его, а потом спрячется в самой дальней части карты. Колумб неуловим: он создает карту, а значит, лучше всех знает, как на ней можно спрятаться.
– А Крекер?
– Слабое звено. Подозреваю, что он заключил какую-то сделку с Колумбом. Вспомни, Крекер помешан на власти и на сексе. В нем внутри сидит "Казанова". Думаю, начальник понимает, что он уже залез слишком далеко. Его работа заключалась в том, чтобы доставить Персефону в город и охранять ее. И убрать всех свидетелей. Вот он и хотел убрать вас с Белиндой. Вы слишком много знаете. Поэтому он отчаянно пытается повесить на вас должностное преступление. Крекер провалился, и теперь он страшится наказания Персефоны.
– Как ты думаешь, где Персефона?
– Не знаю. В безопасном месте. Уж об этом Крекер позаботился.
– Я ничего не понимаю, Том. Это слишком. Фантазии захватывают реальность? Какая-то бессмыслица.
– Население Вирта не ищет никакого смысла. Они – существа сна, запомни. Они ищут действия. Сначала дело, потом слова.
– Они хотят убить мою дочь. Боже!
– Она стала основной угрозой. Особенно после того, как вырвалась с новой карты.
– Нужно найти ее, Голубь… Клегг… Слышите?! Мы должны найти Белинду раньше, чем существа из Вирта. Нужно узнать, где ее держит Гамбо Йо-Йо.
Клегг наконец поднял голову и посмотрел на меня мутным взглядом.
– Это, наверное, уже без меня, Дымка. Мне очень хреново.
– Зеро, ты сейчас можешь делать все, что хочешь. Крекер больше не может приказывать.
После моих слов Клегг умолк и уткнулся глазами в стакан вина.
Тут я увидела, как на него обрушились все беды последних дней. Всю жизнь он был: верен хозяину настолько, что готов был убивать невинных людей. Его последняя попытка ослушаться Крекера привела к очередной неудаче и окончательно сломила его. Теперь, оказавшись в одиночестве, Зеро не знал, как поступить.
– Как твои расследования насчет Гамбо? – спросила я. – Узнал что-нибудь?
– Ничего.
– Да ну! Ты что, забыл, как быть копом?
– Когда я им был?
– Зеро!
– Ладно, ладно. Я подал заявку на получение спецразрешения.
– Какого?
– Доступ в Карцер.
– Зачем?
– Помнишь Бенни Маски?
– Напомни.
– Его послали в Карцер два года назад по обвинению в убийстве. Четыре пожизненных подряд. Мы всегда знали, что Бенни был компаньоном Гамбо Йо-Йо, но пока шел процесс, он все время скрывал сознание за этой непробиваемой кондом-маской. Мы пробовали все разрешенные методы получения показаний через перо-свидетель, но ты же знаешь, как власти относятся к этой пытке?
– Никак?
– Вот именно.
– Но ты все-таки надеешься туда попасть?
– Уже нет. Я говорил с властями.
– И что? Никакого ответа?
– Еще хуже.
К заключенному разуму из Карцерного пера не мог получить доступ никто. Несколько лет назад были приняты новые законы о личной свободе; поскольку вирт-тюрьмы создавались исключительно для борьбы с переполненностью мест заключения и насилием, являвшихся прямым следствием недостаточного финансирования со стороны правительства, специальным предписанием было установлено, что все заключенные имеют право на мирный и, более того, приятный сон в Вирте Его Величества. "Пугающие или необычные видения, – гласил закон, – не должны посещать разум заключенного, отбывающего наказание сном". Далее было оговорено, что никто не может получить доступ к сознанию заключенного во время отбывания срока, "даже с целью предупреждения правонарушений или охраны национальной безопасности".
– Ничего не получится, – сказал Зеро. – Для этого надо сломать Карцер.
Время шло, все молчали. Зеро оторвался от стакана.
– Какие у нас шансы, Том? – протянул он. – Как избавиться от аллергии? От этой новой карты?
– Думаю, никак. Для этого нужно добраться до Джона Берликорна.
– И как до него добраться? – спросила я.
– Да никак. Пьяный Можжевельник хорошо защищен. Чтобы попасть в райское перо, тебе пришлось бы умереть. Такой ритуал, Сивилла; Как со Святым Георгом английским. Нужно умереть, а потом родиться заново в Вирте.
– Хочешь сказать, у нас уже ничего не получится? – спросил Зеро.
– Не только. Я боюсь за Манчестер, за весь мир. Всю реальность. Боюсь, что реальный мир обречен.
– Чего?
Это Зеро.
– Я не вижу никакого выхода. Дверь закрыта.
В 16:00 нам позвонил Джей Лигаль из Манчестерского университета. Что-то у него там такое, на что нам стоит посмотреть. Я решила пойти, Томми тоже. Зеро, однако, заявил, что у него есть более важные дела.
Итак, Том и я поехали на встречу с Лигалем в университете. Вирт и Тень. Ехать было просто – после того, как Гамбо и Белинде не удалось уничтожить источник аллергии, улицы опять обезлюдели. Лигаль взволнованно бегал туда-сюда по корпусу, ни на секунду не оставляя респиратор. На его пути повсюду раскрывались странно перекрученные цветы.
– Что случилось? – спросила я.
– Давайте я вам покажу.
Второй полет за этот день – на этот раз в вертолете, принадлежащем факультету. Кабина была заполнена приборами. Вел Лигаль. Мы с Томом втиснулись на пассажирское место. Мы поднялись в воздух над городом; присутствие вирта меня уже не напрягало. Наверное, я уже вылечилась или что-то в этом роде.
– Лучший способ изучения изменений в растительном мире – осмотр территории с воздуха, – говорил Лигаль. – Эти приборы используются для наблюдения за распространением видов растений. Посмотрите вниз. Что вы видите?
Я посмотрела в иллюминатор. Подо мной мозаикой раскинулись улицы Манчестера. Было ясно видно, как носятся, меняя форму, облака пыльцы.
– Похоже, движение беспорядочное, – сказала я.
Лигаль засмеялся.
– Так и должно быть. Пыльца разносится ветром, а ветер, естественно, дует куда придется. Посмотрите так.
Он передал Тому и мне очки, подключенные к системе анализа информации вертолета. В них было видно, что распределение пыльцы четко подчиняется определенной системе.
– Вирт-Христос! – выдохнул Том.
– Вот-вот, – сказал Лигаль. – Эту пыльцу разносит не ветер.
Когда я посмотрела сквозь очки, стало очевидно, что облака пыльцы растягиваются точно по линиям, каждая из которых соответствует одной из манчестерских улиц.
Так разворачивалась новая карта.
В 16:37 того же дня Зеро Клегг явился в отделение. Без стука он вошел в кабинет Крекера и положил на стол заявление об уходе, не сказав бывшему хозяину ни слова. В 16:40 он уже вышел на улицу и направился через парковку к своей машине. Позже дежурный припомнит, что движения песокопа были очень медленными по сравнению с его обычной бодрой походкой. Тогда он посчитал, что так на него действует аллергия.
Дежурный видел, что перед тем, как сесть в машину, Клегг снял респиратор.
В 17:30 я вернулась домой, одна. Лигаль посадил вертолет, и Том сразу ушел домой. Нам, в общем-то, не о чем было говорить. Мы совершенно не в силах были повлиять на события.
За неполные последние сутки линчевали еще десять дронтов.
Я ухаживала за Сапфиром со всей возможной нежностью, выпила еще вина и повалилась спать на диван. Мне снились сны, наполненные зеленым. Да нет, не сны, какие у меня могут быть сны? Просто остатки впечатлений от путешествия в Вирт. Моя Тень никак не могла вернуться из жарких, сырых, темных пространств. В лесу моя дочь попала в ловушку: вокруг нее толстые змееобразные стебли оборачивались. Я ничем не могла ей помочь. Сквозь сон плыли узоры из пыльцы – изображения, которые я видела на образцах Лигаля и когда летала над городом. Смерть моей дочери отметил похоронный звон. Телефон прервал мои грезы. Глаза попытались сфокусироваться на часах. Из комнаты звал Сапфир. Часы тоже, размытые цифры – 7:42. Сейчас еще суббота?
Что еще может произойти за один день? Я взяла трубку. Звонил Голубь…
– Клегг попался псам.
Господи!
В Манчестерскую королевскую больницу. "Пылающая комета" оставляла на дороге шлейф дыма. Не, хочу ни о чем думать.
Зеро лежал на опрятной койке, лицо его было закрыто кислородной маской. Он был такой красивый, просто спал и смотрел в какой-то другой мир. Над ним дежурили врач и ветеринар.
– Вы что-нибудь ему сделали? – требовательно спросила я.
Они смогли только промолчать.
– Сивилла…
Томми пытался заговорить со мной. Выглядел он коп-дерьмово.
– Что произошло? – спросила я.
– Он снял респиратор.
– И…
– Его поймали уличные псы.
Дерьмо. Полное дерьмо. Зачем ему это понадобилось? Зеро Клегг. Лучший песокоп всех времен. Ладно, пусть уличные псы считали его предателем. Но зачем доводить до такого?
– Он появлялся в отделении в 16:37, – сказал Голубь.
– И?
– Сказал, что пойдет домой, в свою конуру.
– Клегг не мог назвать свой дом конурой.
– Сивилла, Клегг подал заявление об уходе.
– Что?
– И когда уходил, снял респиратор.
– И его никто не остановил?
– Сивилла… Что они могли сделать? Ходить без респиратора – это не преступление.
– Вот это зря.
– Мы нашли его в семь. Кто-то позвонил. Неизвестный. Что мы могли сделать, Сивилла? Он сам так хотел.
– Ну конечно!
– Сивилла!
– Вы допустили, чтобы его поймали.
– Не мы. Это был его выбор. Он отправился прямо в Боттлтаун. Он знал, где живут уличные псы. Кто знает о них больше Клегга? Никто. Мы думаем, он искал большую стаю. Ты же знаешь, как они его ненавидят. Они повалили его на землю. Чихали ему в лицо. Мы думаем, он хотел умереть:
– Но он еще жив, – ответила я, посмотрев на койку Зеро.
Он лежал, дышал очищенным воздухом.
– Шкурник делал продувание легких, Сивилла, – сказал Голубь. – Пробовали все.
Я посмотрела туда, где стояли врач с ветеринаром. И Шкурник тоже, со своей роботизированной мимикой.
– Ты это сотворил, Голубь, – сказала я. – Мог бы этого не допустить.
– Сивилла Джонс…
Я уже собралась наговорить Томми всякого, но какой-то звук со стороны койки заставил меня наклониться над Зеро.
– Дымка… – послышалось низкое рычание.
– Я тут, – сказала я. – Я Дымка.
Но его шерсть, и голос, и лай, и глаза ушли в ничто.
"Нет! Пожалуйста, нет…"
Он потерял сознание у меня на руках.
И я отправилась в глубокий тенепоиск. Отчаянно погружаясь в последние мысли Зеро, через шерсть и кости, молекулы, гены, надеясь найти утешение.
Поиск…
Падает Тень.
…Я парю внутри его тела… здесь… глубоко… Зеро весь пес… совсем пес… рычание и шерсть… шерстяной луг… я шагаю по лугу… там, впереди, пес роет яму в земле… передние лапы работают с бешеной скоростью… я подхожу к нему, зову по имени… Зеро смотрит на меня…
"Дымка? Что ты тут делаешь?"
"Я думала, ты захочешь поговорить, Зеро".
Зеро снова начинает копать, не обращает на меня внимания… в нем не осталось ни следа человека… только древний голос внутри песьего тела …
"Где же она? Где-то я ее зарыл…"
Он перестает копать… двигается вбок… начинает снова…
"Что ты мне хотел сказать, Зеро?"
"Где она? Где?"
"Что ты ищешь, Зеро?"
"Кость. Я зарыл ее тут… много лет назад… Где она? Ничего не могу найти", "Зеро?"
"Оставь меня в покое. Дай мне найти ее".
"Ты умираешь, Зеро".
Он отходит от последней ямы… перешагивает… копает… снова… потом останавливается… он смотрит на меня…
"Как это, Дымка?"
Ну что же я с ним делаю? Глаза мне застилают слезы.
"Ты умираешь, Зеро. Я провожу тенепоиск. Тебе осталось жить несколько секунд…"
"Мне… осталось… несколько секунд?"
Его глаза пробегают от меня по шерсти на лугу, вырытым ямам, местам, где будут новые, и снова ко мне.
"Неправда это. Я ищу кость, которую зарыл. Где она? – Он снова начинает копать. – Мне нужно найти ее".
"Кто это сделал?"
Он смотрит на меня.
"У нас мало времени, Зеро".
"Меня не так зовут", – отвечает он.
"Хорошо. Зулу".
Он гавкает на меня смехом, а потом его голос уходит в пустоту. Его глаза уставились в мои. Я вижу очарование того старого Зеро, спрятанное глубоко под шкурой пса.
"В самом деле конец, Дымка?"
"Очень скоро".
"Грустно, наверное".
"Ты мне не скажешь, кто напал на тебя?"
"Стая, полная ненависти к копам. Но они не виноваты".
"Продолжай".
"Я сам виноват. Я хотел, чтобы это случилось. Ну ладно, где же эта кость, которую я зарыл? Должна быть где-то тут, – его глаза сужаются, осматривая шерстяной луг. – Ну вот, теперь я ее никогда не найду".
"Значит, не найдешь, З. Клегг. Зачем ты это сделал? Не скажешь мне?"
"Ради тебя, Джонс. И Голубя, и Белинды, и всех чертовых людей в Манчестере. Я думал, что выбрал правильный маршрут. Думал, что нашел ответ…"
"Что случилось?"
"Как тогда Голубь говорил, что нужно умереть, чтобы попасть в райское перо. Ну, я просто снял респиратор, поехал в Боттлтаун, я там знаю хорошего дилера. Имен не называю, ладно? Он был моим осведомителем. Я купил у него копию Пьяного Можжевельника. Отдал целое состояние. Я вышел из дома, сжевал это перо, как пес. А рядом стая песопареньков громила мою машину. Я подошел к ним, изобразил арест, применил силу. Ты же меня знаешь, Джонс, я не хотел умирать спокойно".
"Не сработало?"
"Сработало ровно настолько, чтобы я понял, что Пьяный Можжевельник меня не примет. Я даже убить себя не сумел. Черт, прости меня, Си. Прости…"